355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Натаниэль Бенчли » Русские идут! » Текст книги (страница 1)
Русские идут!
  • Текст добавлен: 6 октября 2016, 21:58

Текст книги "Русские идут!"


Автор книги: Натаниэль Бенчли



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)

Натаниэль Бенчли
Русские идут!


ГЛАВА 1

Небольшие песчаные острова, к югу от мыса Код, не отличались разнообразием пейзажа: низкорослые дубы и сосны, заросли вереска, болота и дюны плавно сливались в мутную полосу от залива Пантакет до Наррагансета. Когда-то острова были частью мыса, но давно откололись и течение унесло их в море, где они образовали разорванную цепь, выгнутую к югу. Подступы к ним преграждают коварные песчаные отмели. Острова очень похожи с воздуха, а сквозь перископ подводной лодки их вообще не отличить друг от друга.

Командир подлодки приник к перископу, вглядываясь в огоньки на узкой полоске земли, качавшейся в перекрестьях линз. Октябрьское небо быстро темнело, спускались сумерки. Командир решил установить точные координаты своего местоположения, а потом скрыться в безопасности морских глубин. Ему было дано задание провести промеры глубин в радиусе не менее ста морских саженей от территориальных вод Соединенных Штатов, однако его давно интересовали здешние проливы. Кто знает, не пригодятся ли они в будущем? Вот он и подвел лодку близко к берегу, а теперь хотел получить достоверные координаты. Но переходить на надводное положение пока нельзя – еще слишком светло. Поэтому командир не давал команды на всплытие и пытался через перископ обнаружить бакен или маяк, чтобы точно определить свое местоположение. Описав перископом полный круг, он увидел лишь море, сушу да несколько заброшенных домиков в дюнах. Бормоча под нос, командир сложил рукоятки и переключил тумблер над головой. С пронзительным скрежетом сверкающий корпус перископа скользнул вниз.

В небольшой рубке было тесно от обилия приборов: кроме двух перископов, в ней находились штурвал, гирокомпас, аппарат связи с машинным отделением, радиостанция и радары – пульт управления торпедными аппаратами, а также масса цифровых датчиков и индикаторов, из-за которых рубка смахивала на лавку часовщика-маньяка. Да и людей в нее во время боевых действий набивалось немало – все в наушниках, с секундомерами, карандашами и картами. Но сейчас рядом с командиром стояли всего трое: старший помощник капитан-лейтенант Розанов, одновременно выполняющий обязанности штурмана; рулевой Крегиткин и старшина Золтин, склонившийся в углу за столом над картой района. Розанов заглядывал ему через плечо. У коренастого Золтина были большие голубые глаза и золотистые, словно лепестки подсолнуха, волосы, подстриженные сзади под полубокс. Ему уже перевалило за двадцать пять, и, несмотря на то что он провел на флоте почти треть жизни, он не поднялся выше старшины второй статьи. Так случилось не потому, что Золтин был нерадив по службе, – продвижению мешала его любознательность, слишком часто выходившая за рамки сугубо профессиональных обязанностей. Его начальники были зачастую неприятно удивлены познаниями Золтина, поэтому продвигали его медленно и неохотно, словно опасаясь, что в недалеком будущем они могут поменяться ролями, в общем, обходились с ним по принципу «всяк сверчок знай свой шесток».

– Радар работает, – сказал Золтин. – После первого же поворота мы получим контур всего побережья.

– Мы слишком близко подошли, – отозвался Розанов. – Они перехватят сигналы нашего радара и накроют нас, прежде чем мы сумеем уйти. Слишком близко, – в его словах чувствовалась горечь.

– Будь у меня толковый штурман, радар бы не понадобился, – резко бросил командир. – На вашем месте любой кретин уже давно бы определил, где мы находимся.

– Командир, я не могу вести лодку на ощупь, без карты, – возразил Розанов. Его гладкое лицо с высокими скулами потемнело, шея напряглась. – По инструкции мы вообще не должны заходить сюда – наши карты устарели. В инструкции сказано, что мы не должны приближаться к этому району ближе чем…

– Я знаю инструкции не хуже вас, – закричал командир. – Да где бы мы сейчас были, если бы действовали по вашей инструкции? Я вас спрашиваю – где?

Крегиткин, стоявший за штурвалом спиной к остальным, пробормотал:

– Я лично был бы с той блондиночкой в Киеве.

В отличие от всесторонней любознательности Золтина Крегиткина интересовало лишь одно. В пятнадцать лет он услышал циничное замечание, что все женщины, в сущности, одинаковы, и уже десять лет упорно искал доказательства, подтверждающие или опровергающие эту теорию. Служба на подлодке сильно мешала его исследованиям, но, как всякий энтузиаст, он не считался с трудностями. Тем не менее к окончательному заключению он пока не пришел.

– Что? – спросил командир. – Что вы сказали?

– Ничего, командир, – отозвался Крегиткин, повернув голову и вежливо улыбаясь. – Я сочиняю письмо матери. И вот вырвалось случайно… – добавил он, словно извиняясь.

– Сочиняйте, когда сменитесь с вахты. Следите за компасом и не сбивайтесь с курса.

– Есть, командир. – Крегиткин отвернулся и стал пожирать глазами прибор. – Есть следить за компасом и не сбиваться с курса.

– Крегиткин! – проревел голос из нижнего люка.

Невысокий полный крепыш наполовину высунулся из ходового отсека в рубку.

– Надо говорить: «Товарищ командир». Еще одно предупреждение, и я подам на вас рапорт.

– Василов, отправляйтесь на свой пост, – бросил командир.

– Мой пост – весь корабль, товарищ командир, – холодно произнес Василов, – разрешите напомнить…

– Я помню, – устало ответил командир. – А вы не забывайте, что здесь распоряжаюсь я. Не отвлекайте механиков, когда начнем погружаться. Тогда у них своих забот будет хватать, а если их будет теребить всякий…

– Кто, товарищ командир? – вкрадчиво спросил Василов.

– Верный сын партии, – нашелся командир.

Василов, словно нехотя, удалился. Командир кинул взгляд на старпома.

– То, что мне всучили под команду ветхую немецкую субмарину, я как-нибудь переживу, но дубина-замполит в придачу – это уже чересчур. Я думал, что такие говоруны перевелись еще в годы Октябрьской революции.

Впервые командир, обращаясь к Розанову, заговорил о чем-то, не связанном со службой, и старпом смутился. Он все еще переживал замечания командира относительно своего мастерства штурмана и не сразу сообразил, как реагировать на столь неожиданную откровенность.

– Ничего, бывает и хуже. Но реже. Недавно, кажется, было решение Центрального Комитета партии…

Снизу раздался голос:

– Глубина двенадцать саженей, командир.

Тот подался к люку:

– Сколько?

– Двенадцать. Теперь одиннадцать.

– Стоп машина! – закричал командир Крегиткину, и тот повторил команду в машинное отделение. Сам командир в это время щелкнул тумблером, вызвал перископ и, схватившись за рукоятки, припал к окулярам. По мере того как завершался полный круг обзора, командир все сильнее впивался пальцами в рукоятки и нетерпеливо притоптывал ногами.

– Десять саженей… Девять с половиной… восемь… шесть с половиной… – голос рапортующего звучал все взволнованней.

– Приготовиться к всплытию! – приказал командир. – Впередсмотрящим – в рубку, остальным – по местам.

Крегиткин передал команду вниз, и двое моряков с биноклями бросились по трапу. Первый встал под люком, который вел на капитанский мостик, второй захлопнул крышку нижнего люка и плотно задраил ее. Оба дышали часто и тяжело. Командир, глянув в перископ, приказал:

– Всплываем! Угол десять градусов!

Внизу лейтенант Лысенко, передававший показания эхолота в рубку, повернулся к подчиненным и повторил:

– Всплываем! Угол десять градусов!

Это было излишне, так как матросы уже повернули рули глубины и теперь наблюдали, как стрелка прибора медленно ползет к отметке десять градусов. Но Лысенко был молод и хотел как можно скорей научиться отдавать приказы. У него было круглое с мягкими чертами лицо и заячьи зубы. Он старался компенсировать свой мальчишеский вид манерами бывалого морского волка.

Из рубки последовали новые команды:

– Выпустить главный балласт!

Раздался звук, похожий на взрыв. Поток воздуха погнал воду из бортовых цистерн.

– Продуть носовые цистерны!

Теперь звук стал мягче и слабее, подлодка затряслась, запыхтела и зафыркала, пол резко накренился, однако матросы, работающие с вентилями, казалось, ничего не замечали. Они вращали рукоятки и двигали рычаги, будто угадывали команды, не сводя глаз с мигающих алых и зеленых лампочек датчиков, показывающих давление воздуха.

В рубке капитан через перископ увидел белопенные буруны по носу лодки, а потом высокий фонтан с брызгами, словно кит выпускал струю воды.

– Впередсмотрящих – на мостик, – произнес он и повел перископом на корму. Матрос откинул крышку люка, ведущего на мостик, и выбрался на него, еще залитый водой. За ним последовали старший помощник и второй впередсмотрящий. Подлодка выровнялась и неторопливо заскользила по поверхности. Командир отдал дальнейшие приказания:

– Следить за надводным положением. Начать вентиляцию. Открыть люк.

Хлопнув, откинулась крышка люка, и командира охватила струя теплого воздуха. Он повернулся и поднялся по трапу на мокрый мостик, где впередсмотрящие и Розанов всматривались в полоску суши. Командир глубоко вдохнул терпкий соленый воздух и приказал Крегиткину:

– Обе машины стоп. – Обратившись к Розанову, он произнес: – Должно быть, здесь сильное течение, нас очень быстро сносило.

– Нас и сейчас сносит, – отозвался Розанов, – но куда, не знаю. Наши карты этого района…

– Знаю, – перебил капитан, – все знаю. А теперь лучше убраться отсюда подобру-поздорову и поживей. Надеюсь, это совпадает с вашим желанием?

Розанов смолчал. Командир нажал на кнопку внутренней связи и произнес:

– Установить пост наблюдения за маневром. Обе машины – полный на поворот.

Снизу передавали команду, а командир крикнул в люк:

– Курс ноль-девять-ноль.

Послышался прерывистый грохот, и с обоих бортов изверглись облака сизо-белого дыма – это заработали дизели. Дым медленно рассеялся, и подлодка стала набирать скорость, круто разворачиваясь вправо. С глухим рокотом волны разбивались о нос. За вибрирующей кормой протянулся прерывистый пенный шлейф. Едва подлодка легла на заданный курс и увеличила скорость до двадцати узлов, микрофон в рубке чуть не лопнул от крика:

– Командир! Глубина восемь саженей! Пять! Две!

Что-то заскрежетало и зашипело, словно мощная струя пара. От резкого толчка трое на капитанском мостике рухнули ничком. Подлодка врезалась в отмель на несколько метров, задрав нос, как тюлень задирает голову, вылезая из воды. Двигатели продолжали работать, и лодку тянуло на отмель все дальше и дальше.

– Говно! – заорал капитан, вскочив на ноги. – Обе машины стоп! Обе машины полный назад! Выпустить весь балласт. Продуть все цистерны!

Снизу донеслись треск и шум, двигатели дали задний ход. Струи воды взмывали и опадали с грохотом, оглушавшим как артиллерийская канонада. Подлодка затряслась и задрожала, ходовые винты взбили песок и воду в кипящее месиво вдоль бортов. Однако, бросив взгляд на нос, капитан убедился, что все напрасно, – лодка безнадежно вгрызлась в песок. Тогда он устало крикнул в люк:

– Стоп машины!

– Есть стоп! – откликнулся Крегиткин.

Двигатели затихли, был слышен лишь шум волн о корпус подлодки.

Командир и Розанов смотрели на береговую линию, расплывавшуюся в неясных сумерках. С моря задул холодный ветер, и командир вздрогнул:

– Если нас до сих пор не засекли, то сейчас и подавно не увидят. Дождемся прилива и снимемся с мели.

Розанов промолчал.

– Если вы поторопитесь, можно будет определить наши координаты по звездам. По крайней мере узнаем, где мы находимся.

Командир спустился в рубку. Розанов продолжал молча наблюдать за берегом. Говоря откровенно, его не очень занимало, где они находятся. Он пошел на подлодку добровольцем, чтобы избежать отправки в Корею офицером связи с армией Китая, и сейчас был бы рад очутиться где угодно, только бы подальше от азиатских «товарищей». В нем жил дикий страх перед ними с тех пор, как его деревня была разорена дотла китайскими отрядами, пришедшими из Маньчжурии. Он почти радовался тому, что лодка села на мель у мыса Код – куда уж дальше от Китая!

Розанов разглядывал остров и гадал, что-то делают сейчас его жители: чинят порванные сети или, может быть, готовят ужин из копченой селедки на торфяном огне в своих земляных хижинах. Нет, это он читал про Ирландию. Как же живут люди на американских островах? Розанову, кажется, не приходилось читать об этом. Впрочем, подумал он, во всем мире люди на островах должны жить одинаково.

ГЛАВА 2

На другом конце острова, милях в десяти от места, где лодка села на мель, праздник был в разгаре. Футбольная команда местной средней школы, которая с сентября прошлого года не одержала ни одной победы, только что выиграла со счетом 28:0 у неповоротливых здоровяков с материка. Ночной воздух звенел от автомобильных гудков, треска хлопушек и песен. Скамейки и деревья на Главной улице были украшены гирляндами серпантина, а поперек улицы полоскался лозунг «Да здравствуют наши!». Возбужденные юнцы, вперемежку с малышней и собаками, топтались возле аптеки. Прохожих они либо обсыпали конфетти, либо щекотали, либо щипали в зависимости от их пола, возраста и своего настроения. Школьный оркестр в парадной форме с аксельбантами, в киверах, из-под которых у девочек-оркестранток выбивались непослушные кудри, исполнял несусветную мешанину из гимна «Звезды и полосы вовеки» и марша «Наш вождь». Распорядители праздника, захмелевшие от восторга и осипшие от крика, кружили в своих старых побитых автомобилях по улицам городка, порой заглушая школьный оркестр собственным вариантом песни Бернса «За старую дружбу», состоящим из слов: «Мы победили, потому что победили, потому что победили», и так до бесконечности.

Неподалеку от Главной улицы, в баре, неизвестно почему называвшемся «Пальмовая роща», тоже праздновали победу школьной команды, хотя все, кто там находился, давно вышли из школьного возраста. В просторном зале «Пальмовой рощи», покрытом линолеумом, слева возвышалась стойка, доверху заставленная банками с пивом. Напротив стойки были «кабинеты», а попросту крохотные кабинки – в них обычно усаживались дамы или парочки, желающие хоть как-то уединиться. За телевизором в конце зала была дверь на веранду, откуда можно было пройти в подвал и мужской туалет. Где расположен женский туалет и есть ли он вообще, никто не знал и никогда не интересовался.

Днем «Пальмовую рощу» освещали рассеянные лучи солнца сквозь боковые окошки и некое подобие витража над дверью. По вечерам с выбеленного потолка ослепительно сияли лампочки без абажуров – создавалось впечатление, что сотня фотографов одновременно снимают со вспышкой. В этот вечер, однако, ослепительное сияние было не так заметно из-за толпы, переполнявшей зал, и густых клубов сигаретного дыма. И вообще, на резкое освещение сегодня никто не обращал внимания – все были поглощены обсуждением выигранного матча, радость и общее веселье, казалось, смягчили свет, сделали его более уютным, почти интимным.

Большинство посетителей были одеты не слишком модно, но практично и тепло. Преобладали красные или черные короткие куртки, заправленные в брюки. Почти все были в головных уборах – красных охотничьих шапках, кепках с длинными козырьками для рыбной ловли в открытом море, ушанках. Двое мужчин были в рыбацких сапогах, трое – в форме береговой охраны. Посетители разбились на небольшие группы, составлявшие ячейки единого улья. Застолье отличалось от веселья молодежи за стенами бара своей солидностью и основательностью, собравшиеся получали удовольствие от степенной, неторопливой беседы. Она и была здесь приметой праздника – не будь победы в матче, в баре было бы совершенно тихо, а сейчас гул голосов был достаточно громким, людей тянуло пообщаться, а то и поспорить, а значит, провести время весело и с толком.

В боковой кабинке, обособившись, сидела пара, не принимавшая участия в общем веселье. Роланд Гарни сосредоточенно разглядывал стакан с пивом, который в его больших ладонях казался маленькой рюмкой. Ему было за двадцать, но все считали, что он либо моложе, либо старше. У него было открытое лицо с крупными чертами, белокурые густые волосы взлохмачены, как у мальчишки, однако кожа на шее сзади собралась в складки и огрубела от долголетнего загара, налитые силой руки были иссечены и обветрены. Три месяца летом он работал в гараже, обслуживал джипы и спальные вагончики отдыхающих, а остальное время года зарабатывал на жизнь ловлей моллюсков на собственной лодке, иногда промышлял треску и окуня. Ветер и соленая вода выдубили его кожу почище, чем у иных старых рыбаков. Напротив Гарни сидела Барбара Хейджман, вертя стакан с пивом в пальцах. Сейчас она говорила так горячо и убедительно, что ее глаза расширились и заблестели. Она была близорука и надевала очки, когда водила машину или вела урок в школе. Теперь, со стаканом пива в руке, в вязаной шапочке, скрывавшей прическу, она больше походила на юную студентку, чем на учительницу.

– В жизни своей я так не злилась, – произнесла она, ставя стакан на стол. – Они отнеслись ко мне так, словно я пришла их грабить, а не помочь им.

– Вы не здешняя, – ответил Гарни. – Здесь никто не потерпит, чтобы чужаки совались в дела островитян.

– Я и не суюсь! Но когда двенадцатилетний мальчик заявляется в класс в нелепом парике и рыжей бороде, я думаю, что в его семье что-то неладно!

Гарни засмеялся.

– Вы об этом не говорили. А что тут плохого?

– Как это что? – от обиды она заговорила громче. – Он отказался снять парик. Заявил, что дома ему разрешают так ходить и без него он мерзнет. Попробуйте вести урок, когда на вас глазеет рыжебородый гном, и сами поймете, что тут плохого.

Какой-то крупный, небритый мужчина выбрался из толпы и направился к кабинке. У него был такой вид, будто он только что встал с постели, где спал не раздеваясь. Однако светло-голубые глаза за стеклами очков были умны, проницательны и совсем не вязались с его внешностью. Сколько ему лет, определить было трудно, – где-то за сорок. С минутку он мялся у кабинки, пока Гарни его не заметил.

– Привет, Олин, присаживайся. Знакомься – Барбара Хейджман. А это Олин Леверидж.

Олин присел.

– Вы учительница, да?

– Да, – улыбнулась Барбара. – А что, заметно?

– Просто слышал, что Роли теперь гуляет с новой учительницей, вот и решил…

Барбара покраснела.

– Слухами земля полнится.

– Не все ты успел услышать, – заметил Гарни. – Ну ничего, все еще впереди. Хочешь пива?

– Я закажу, – отозвался Олин, выходя из кабинки. Гарни задержал его и, вынув доллар из кармана, протянул Олину.

– Платить буду я. – Леверидж направился к стойке.

Гарни положил деньги на стол.

– Наверное, получил работу, – произнес он, глядя на Барбару.

– Чем он занимается? – Барбара смотрела, как Леверидж локтями проталкивается сквозь толпу. Люди давали ему дорогу, но при этом не обращали на Олина никакого внимания.

– Трудно сказать. Он обычно наведывался на остров летом, потом решил пожить здесь круглый год, порисовать.

– Так он художник? – Барбара увидела, что Леверидж полез в карман за деньгами, расплатился с барменом и тщательно пересчитал сдачу.

– Он говорит, что вот-вот у него будет выставка. Но я не слыхал, что ему удается чего-нибудь продать. Живет в основном на случайные заработки.

Леверидж поставил на стол три бутылки пива и бокалы, а сам присел на краешек стула.

– Роли, видел бы ты, что со мной случилось вчера! – сказал он, разливая пиво. – Подумал было, конец мне пришел. – Сделав глоток, Леверидж продолжал: – Иду я домой, несу в бумажном пакете консервы на ужин… Я живу в хижине на болотах, – пояснил он Барбаре. – Вдали от людей лучше работается.

– Да, конечно, – уронила она.

– Так вот, я уже прошел полпути, миновал ручей у свалки, и тут огромный фазан вспорхнул прямо у меня из-под ног – ф-р-р! – Леверидж, смеясь, резко взмахнул рукой, вот так, дескать. – Пакет вылетел у меня из рук и плюхнулся прямо в реку. Пришлось снять обувь, носки, повесить брюки на перила мостика и полезть в воду. А она холодная, до костей пробирает. Пакет-то я нашел, но он, конечно, разорвался, пришлось банки вылавливать по одной. Только я выбрался на берег, как опять слышу – плюх! Что за черт? Да это с перил свалились мои брюки! Опять лезу в воду, выуживаю штаны. Тут загвоздка: надевать их мокрыми – совсем закоченеешь, а шагать до дому без штанов тоже вроде нехорошо. Все же решил не надевать и пустился бегом. Ноги онемели, я их совсем не чувствовал. И тут я нарываюсь на Линка Маттокса в новом синем джипе… Это начальник здешней полиции, – сообщил Леверидж Барбаре, – вы его, наверное, не знаете?

– Слышала о нем, но не знакома.

– Линк – неплохой малый, если ему не перечить, – заметил Леверидж. – Значит, он остановился и спрашивает: «Олин, какого черта ты тут без порток шляешься?» А я продолжаю бежать. «Меня, Линк, фазан напугал, вот и все. Хочешь знать подробности, беги со мной рядом, я тебе все расскажу». Ну он поверил, только когда я показал ему две банки без пакета. Из-за этого поганого фазана я замерз до полусмерти и чуть было не попал в каталажку. Ну уж в следующий раз фазану это так даром не пройдет, устрою я ему веселую жизнь, дай нам только снова встретиться.

Раскрасневшийся Леверидж допил пиво, глаза его весело заблестели, но не столько от выпитого, сколько от того, что ему удалось рассмешить собеседников. Он походил на мотор, который с трудом заводится на холоде, но постепенно разогревается и начинает бойко стучать всеми цилиндрами.

– Я возьму еще по одной? – спросил Леверидж вставая.

– Нет, теперь плачу я, – возразил Гарни, вытаскивая долларовую бумажку.

– Да брось ты, – гнул свое Леверидж, но потом пересчитал свою мелочь и взял доллар у Гарни.

– Минутку, – вмешалась Барбара. – Мне больше не нужно, спасибо. Пора идти.

– А ты как, Роли? Еще выпьем?

Гарни посмотрел на Барбару. Она сказала:

– Мне и в самом деле пора, но вы оставайтесь, если хотите.

– Нет, я вас провожу.

– Зачем же, я не маленькая и прекрасно дойду одна.

– Видишь, Роли, – удерживал его Леверидж, – оставайся и выпьем еще, а?

– Я вернусь попозже, Олин, – ответил Гарни, выходя из кабинки. – Побереги деньги до моего возвращения.

– Ладно. – Леверидж сунул доллар в карман. – Приятно было познакомиться, – попрощался он с Барбарой и направился к стойке.

Гарни и Барбара вышли на улицу. Было темно. В холодном воздухе пахло горелыми листьями. Она взяла его под руку, и они побрели по Главной улице. Магазины были закрыты, но в аптеке еще горел свет. Выбиваясь из окон, он падал на обрывки серпантина и кружочки конфетти, и они вспыхивали словно блестки. Все уже разошлись по домам, только несколько человек еще стояли у фонтанчика с газированной водой. Последней нотой ушедшего праздника прозвучал автомобильный гудок, замерший в отдалении. Молодые люди шли молча. Наконец Гарни заговорил:

– Могу я дать вам совет?

– Да, пожалуйста.

– Постарайтесь, чтобы никто не подумал, будто вы хотите вмешиваться в чьи-то дела.

– Но я не собираюсь ни во что вмешиваться, просто думаю, что могла бы помочь родителям воспитывать детей. Такая помощь нужна, по крайней мере, в нескольких семьях. Да, именно помощь, другого слова я не подберу.

– Ладно, вам виднее, но они не должны догадываться, что вы хотите им помочь. Или вы не помните, как вас приняли у Палмеров?

– Прекрасно помню, но полагаю, что это просто недоразумение.

Барбара Хейджман приехала на остров сразу после окончания колледжа. Проходя по школьному коридору, пахнущему мелом и воском от натертого пола, она беззвучно молилась, чтобы ее первая встреча с классом прошла успешно. Барбара знала, что от первого впечатления зависит очень многое. Если ей удастся показать ученикам, что она добра и отзывчива, но в то же время умеет настоять на своем, она одержит важную победу. Когда она вошла в 7 класс «б», раздался скрип стульев – ученики дружно встали. Барбаре это было так приятно, что она заулыбалась.

– Доброе утро, ребята, – поздоровалась она. – Меня зовут мисс Хейджман. Садитесь.

– Доброе утро, мисс Хейджман, – ответил хор, и стулья снова заскрипели. Барбара подошла к своему столу, раскрыла список класса и углубилась в него, обдумывая свои дальнейшие слова.

Мальчик с третьего ряда откашлялся и, ни к кому в особенности не обращаясь, брякнул:

– Моя сестра спит с котами.

По классу пронесся смешок, а у Барбары сжалось горло. Она взглянула на мальчика и нашла его имя по списку – Гардинер Палмер.

– Гардинер, встань, пожалуйста.

Тот, ухмыляясь, встал, ничуть не смущаясь.

– Повтори, пожалуйста, что ты сказал? Может быть, я ослышалась?

– Я сказал: моя сестра спит с котами, – повторил Гардинер, явно довольный собой.

– Так говорить не подобает, – заметила Барбара. – Будь добр, прекрати эти разговоры.

– Но это правда, побей меня Бог, если я вру.

Барбара почувствовала, что краснеет.

– Ну хватит. Кстати, сколько лет твоей сестре?

– Много, она уже хорошо разбирается во всех этих штучках.

Класс взорвался хохотом.

– Сядь! – отрезала Барбара. – Побеседуем после уроков.

Однако беседа после занятий ничего не дала. Тогда Барбара решила встретиться с родителями Гардинера. Маленький провожатый неохотно показал, где он живет. Ида Палмер во дворе развешивала белье. Его было столько, что Барбара сразу поняла: семья у Палмеров большая. В доме вовсю орал младенец.

– Вы миссис Палмер? – спросила Барбара.

Женщина, у которой рот был набит прищепками, кивнула.

– У вас найдется свободная минутка?

– Говори, зачем пришла, да побыстрей, – промычала Ида Палмер сквозь прищепки. – На пустую болтовню времени нет.

– Я считаю, что вашему ребенку в чем-то присущ затаенный комплекс… – начала Барбара, но ее перебил Гардинер:

– Я только сказал, что Мэри Лу спит с котами, – заныл он, – и не понимаю, что тут такого!

– Да, именно так он и сказал, – подтвердила Барбара. – Вполне возможно, он даже не понимает смысла сказанного. Но если он понимает, это значит, что он нарочно старается казаться развязным. Из этого следует, что мальчик чувствует себя ущербным, не уверен в себе и пытается компенсировать свою ущербность подобным образом. К тому же его тон вполне подтверждает…

– Слушай, мисс, – перебила Ида Палмер, вынимая изо рта последние прищепки, – кто ты, я не знаю, и что ты там про себя воображаешь – тоже. Пока Гардинер не хватает двоек и не приходит домой каждый день с расквашенным носом, все слава Богу. А коли так, то нечего всяким чужакам жаловаться на моего сыночка. И так неприятностей хватает, новые ни к чему разводить. Если ты чего про учебу хочешь сказать, я послушаю, а если просто так пришла лясы точить, ступай отсюда, да поживее, не лезь, куда не просят. Поняла?

– Извините, – тихо проговорила Барбара, повернулась и ушла.

Теперь, прогуливаясь под руку с Гарни по Главной улице, Барбара со смущением вспоминала этот неудачный визит.

– Это была моя неудача, – признала она. – Я допустила неверный подход, поэтому…

– Никакие подходы не помогут, – возразил Гарни, – держитесь от них подальше, вам же будет лучше.

– Но это моя работа! Я здесь не только для того, чтобы учить детей читать и писать, я должна их воспитывать!

Гарни рассмеялся.

– Нет, ей-Богу, бросьте это, а то хлопот не оберетесь.

Они свернули на тропинку, ведшую к пансиону, где жила Барбара. Вокруг темнели силуэты домов, белая изгородь смутно маячила вдали. Девушка остановилась и повернулась лицом к Гарни.

– Могу я вас кое о чем попросить?

– Конечно, – ответил Гарни, неожиданно почувствовав, что у него засосало под ложечкой, – о чем угодно.

– Помогите мне найти подход к родителям моих учеников. Если на моей стороне будет уроженец острова, кто знает здешних людей, ко мне будут относиться по-другому.

– Вы с ума сошли! В любой семье вам дадут от ворот поворот!

– А мне и не нужна любая семья. Я хочу поговорить лишь с некоторыми родителями.

– Зря вы это. Вас просто выгонят с острова.

– Не выгонят, если вы мне поможете.

Гарни притих на минутку, потом улыбнулся.

– А я-то думал… Да, промашка вышла!

– В чем?

– Я тоже хотел обратиться к вам с просьбой, вернее, с предложением. Собирался предложить вам выйти за меня замуж, выкинуть всю эту учительскую чепуху из головы, уехать ко всем чертям с этого острова и поселиться где-нибудь на материке. Вот такие у меня были задумки.

– Зачем уезжать? Разве жить на острове плохо?

– Я хочу жить как все нормальные люди. Не гадать, плохой будет год или хороший в смысле рыбы или моллюсков, не забивать себе голову этой чертовщиной. Зимой здесь возникает такое ощущение, будто сидишь в тюрьме. Если я не выберусь с острова, то наверняка свихнусь. Но, видать, мое предложение не стыкуется с вашими планами, так?

После долгого молчания Барбара произнесла:

– Да, думаю, что так. И все равно, благодарю вас.

– Ну и выбросьте его из головы.

– Ваше предложение так неожиданно…

– Оно остается в силе, если вы захотите покинуть остров.

Барбара покачала головой и повернулась к калитке.

– Пойдете со мной завтра на лодке? – спросил Гарни.

– С удовольствием. А куда вы собрались?

– Да никуда особенно. Просто хочу ее опробовать после ремонта. Там зажигание барахлило, но, по-моему, я его отладил.

– Я буду готова, во сколько вы скажете. Хотите, возьму с собой поесть?

– Конечно, если не трудно.

– Договорились.

Они стояли у изгороди, глядя друг другу в глаза. Наконец Барбара откинула задвижку и вошла в калитку.

– Я завтра позвоню, – сказал Гарни ей вдогонку.

Ее каблуки простучали по ступенькам, раздался скрип отворяемой двери, потом она захлопнулась. Гарни увидел, как в окне Барбары зажегся свет. Он повернулся к забору, размахнулся и всадил кулаком в затрещавшие тонкие доски. Забор покачнулся, а кулак словно огнем прожгло. Гарни пошел по тропинке обратно на Главную улицу.

Когда он вернулся в «Пальмовую рощу», его охватило уныние, грозившее перерасти в глухую тоску. Ему не хотелось ни пить, ни разговаривать, но Гарни знал, что, если он поддастся своему настроению, дело, скорее всего, кончится дракой, а это сейчас было не ко времени. Для драк время наступало в конце февраля или в марте, когда зимние штормы держали людей взаперти, а воющий ветер рвал нервы в мелкие клочки. Тогда неосторожное слово или неудачная шутка могли сыграть роль искры в пороховом погребе. Но сейчас драка была бы ничем не оправдана: наступил сезон, когда жители острова сплачивались перед натиском зимы в этакое бесшабашное братство, напоминающее экипаж тонущего судна, которое уже покинули пассажиры. Потасовка в это время означала бы, что зачинщику либо надоело жить на острове, либо он просто выпендривается: в обоих случаях друзья и знакомые отшатнулись бы от него.

Конечно, всех островитян нельзя было назвать друзьями: они четко делились на фракции, кланы и группировки по социальному положению, политическим убеждениям и профессиональным интересам. Однако в любом случае все обитатели острова крепко держались друг за друга, и горе тому, кто угрожал нарушить это единство.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю