Текст книги "Сиамская овчарка"
Автор книги: Наталья Крудова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)
Я так смутилась от похвал и своего поздравления, что Константин Иванович оставил меня в покое и сказал директору:
– Пиротехникам от меня подарок будет, за сегодняшний день, но ты им скажи, чтобы к патронам старые капсюли не подсовывали. Вовремя сегодня порченый капсюль попался. Я ведь стрелял в тигрицу – осечка вышла.
Сны Потапа
Дремлет медведь Потап в уголку клетки, изредка по зоопарку посетители пройдут, снег по дорожке поскрипит и снова тихо.
– Шёл бы ты в берлогу, Потап, – сказала Анна Ивановна. – Там тепло и сена я тебе много постелила. Иди…
Заснул Потап в берлоге. И приснилось ему, что он маленький, а рядом мама спит.
– Мама, ты спишь?
– Сплю, сплю.
– Мама, а почему ты толкаешься?
– Сон вижу.
– Мама, а что такое сон?
– Гм-гм. Малину ем. Лапами топочу – змей пугаю. Сладкая малина, вкусная. Понял?
– Мама, дай мне малины!
Хорошо рядом с мамой в берлоге. Тепло. Мягко. И мамино сердце громко стучит: тук-тук, тук-тук! Потом тихо стало…
Вынули люди маленького Потапа из берлоги. А вокруг – белое. Щипучее! Блестит! Воздух за мокрый нос кусает.
Потап хоть и маленький был, а храбрый, не хныкал, только глаза жмурил. Всё-таки страшно!
Сунул человек Потапа за пазуху. В берлоге хорошо пахло – мамой, а за пазухой – дымом, и плакать хотелось.
У человека сердце тихо билось – тук-тук-тук-тук-тук. Понял Потап, что у человека маленькое сердце, меньше, чем у мамы-медведицы.
И вдруг Потап зарычал:
– Мы-ы-ы-ы.
Хотелось бы грозно, да получилось жалобно.
Держит Потапа человек с маленьким сердцем за шиворот и говорит:
– Подарок вашему Зоопарку от Общества охотников. Принимай, Анна Ивановна!
Запомнил Потап два последних слова. Уткнулся носом в Анну Ивановну, от неё – медведями пахнет! Закутала в мягкое Потапа, к себе прижала и шепчет:
– Кроха ты моя! И кричишь, как телёночек. Уж так я по деревне соскучилась, думала, теляток и услыхать не придётся, а тут ты. Поживёшь дома у меня до весны. Подрастёшь хоть немножко. Потом в Зоопарк верну.
Анна Ивановна говорит, а Потап сосёт рукав её халата да слушает, как маму.
Заворочался Потап в берлоге, подтянул коленки к носу и опять заснул.
Этой ночью Анна Ивановна не спала. Потап, сонно моргая, тихо лежал у батареи на своём матрасике и следил за ней.
Анна Ивановна рассаживала по баночкам и кастрюлькам цветы, прикрывая их оборванные корни землёй, ругалась:
– Ах ты глумка пучеглазая. Хоть бы цветы пожалел. Ах бессовестный. А земли-то зачем в шапку насыпал? И рыбок сожрал.
Потап тихонько повернул голову к батарее.
– Когда же вам детский сад достроят? Тигрёнок при родителях мается от скуки. Медведица на весь зоопарк орёт дурным голосом. Сыночек её из бассейна не выпускает, замучил играми. Да и ты, Потапушка, подрос – с товарищами тебе веселее будет, чем со мной со старухой.
– Ох ты горе ты моё, горе, – опять засердилась Анна Ивановна. – Я же ножки у стульев нарочно горчицей намазала, чтобы ты не грыз.
Потап ответил бы, что они только вкуснее стали, – но теперь молчал. Он обиделся.
А случилось вот что. Уходя на работу в зоопарк, Анна Ивановна сказала:
– Я сегодня задержусь, Потапушка, ты уж не скучай, голубок.
Потап не понял – ждёт. А её нет и нет. Приходя с работы, Анна Ивановна кормила Потапа, а потом поливала цветы.
Он и сам не знал, почему захотелось их потрогать.
Зацепился когтями за подоконник, подтянул цветочный горшок зубами. Тот покачался немного и, стукнув Потапа по спине, разлёгся на полу. Кучка земли из него выпала маленькая и неинтересная. Второй цветок оказался кисленьким и сочным. Он просто таял во рту. Скоро кучка земли выросла. Потап плюхался на неё животом. Зарывался с головой. Раскидывал лапами.
Скоро от кучи остался один толстый червяк. Он ползал по полу, извиваясь, как рыбка в аквариуме. Червяк оказался вкусным.
Рассказать об этом Анне Ивановне Потап не мог. Ночью Анна Ивановна выносила мусорное ведро, мыла пол, зашивала порванные вещи, стирала. Только утром, перед уходом на работу, она успокоилась. Как всегда, несуетливо накрывала на стол. И тихо побренькивала от её шагов посуда в буфете. Изредка Анна Ивановна брала Потапову мисочку со сладкой кашей, прикладывала её к щеке. Сказав: «Кажись, остыла», взяла Потапа на руки и посадила к себе на колени.
Чувствует Потап сквозь сон, что в щёку колет. Больно, а проснуться не может. И приснилось ему, как однажды он испугался.
Как-то к вечеру Потап зевал от скуки и размышлял:
«Куда из зоопарка люди уходят? Вот сейчас – у площадки молодняка стоят… на нас смотрят… уходят… и не возвращаются!» Тут на площадку залетел воздушный шарик. Тигрёнок Васька на качелях развалился, чтобы никого кататься не пускать. Хотел Васька шарик лапой подцепить – мимо.
«Хоть бы мне достался», – мечтал Потап.
В бассейне белый медвежонок Север плещется. Тоже жадина – попить не всегда без драки пустит, не что что выкупаться. Шарик и бассейн облетел.
«Не лети, не лети к поросёнку Борьке, он мою кашу съел», – умолял Потап. Шарик и не приблизился к Борьке. Собака Динго ловила свой хвост. Наверное, играла в сыщика. Увидела шарик и бросилась его ловить. Да поздно, он у Потапа уже в лапах был.
– Немножко поиграю и дам тебе, – сказал Потап.
Только хотел животом на шарик лечь, как Динго подбежала – и цап шарик зубами. Тут ка-а-к ХЛОПНЕТ. Потап не помнит, как через решётку перелез и на конюшне очутился. Только поздно вечером, когда пришли с работы маленькие пони и, звеня колокольчиками, подошли к яслям, из горки овса выскочил Потап. И… бегом по дорожке – площадку молодняка искать. Бежит мимо слона и думает: «Вдруг когтями схватит?» Верблюда увидел – еще быстрее побежал: «Сейчас проглотит!» Всё перепутал. Бежал-бежал и наткнулся на клетку. А там звери сидят, на людей похожие, только маленькие. Ужас охватил Потапа: «Вот в каких чудовищ люди вечером превращаются. А я-то думал: куда они к концу дня уходят! Только бы Анны Ивановны среди них не было!» Смотрит – одна в осколок зеркала глядит и лицо чем-то мажет. Другая чавкает, как поросёнок Борька. Только одна тихонько в сторонке сидит.) Вдруг «Тихоня» как прыгнет, хвать соседку за хвост и на пол с ветки сбросила. Сел Потап на дорожку, голову лапами обхватил – орёт на весь зоопарк. Всех зверей растревожил. Хорошо, сторож прибежал. Лужицу под Потапом увидел и спрашивает:
– Что, трусишка, никак мартышки напугали?
Смотрит Потап: кажется, человек, и пошёл за ним в сторожку. Угостил сторож Потапа сладким чаем и бублик дал.
Что-то большое, тяжёлое лезло в ухо Потапу. Потап всегда понимал Анну Ивановну, но сегодня…
На работу приходила Анна Ивановна рано утром, и Потап всегда поджидал её. Ещё спал на горке тигрёнок Васька. Лёжа в кормушке, причмокивал во сне поросёнок Борька. Дремал, свесив в воду передние лапы, медвежонок Север. Он, наверное, боялся, что, пока спит, вода исчезнет. И, забыв о своём желании быть сторожем, громко храпела во сне собака Динго. Только Потап, заслышав шаги Анны Ивановны, бросился к двери и – расчихался. Так от неё пахло цветами. Будто много, много цветов вместе. Чих! – И ещё много цветущих кустов. Чих! – И деревья в цветах. Апчих! – Всё-всё вокруг в цветах. Ап-ап-чих!
– Глупый, – рассмеялась Анна Ивановна, – это духи. Я для гостя нарядилась.
– Зачем ты? – хотел спросить Потап, и отошёл подальше.
Но тут же про духи забыл, увидев на Анне Ивановне вместо синего белый халат! Стала она похожа на медвежонка Севера.
«Хочет с Севером дружить», – понял Потап и бросился к бассейну. Проснувшийся Север уже плавал.
Из воды показывались и пропадали пятки.
– Ны-р-р-рнул? – зарычал Потап, будто Север мог его слышать. И, прыгнув в бассейн, укусил Севера за пятку. Под водой забулькало.
– Видишь! – крикнул Потап бегущей к нему Анне Ивановне, – я тоже плавать могу и Севера победил.
Бассейн скрылся под брызгами. Анна Ивановна совала в воду руки и кричала испуганно:
– Фу-фу, тубо! – Как дрессированным собачкам. (Где и слышала-то, не помнит.) Потом, как людям: – Нельзя! Прекратите!
Видела сквозь брызги: лупит Север по Потаповой голове, как по мячику. Стукнет – нырнёт Потапушка. Только из воды выпрыгнет, опять по макушке – стук! – и не видно медвежонка. Да так быстро выпрыгивал и нырял Потап, что поймать его Анне Ивановне никак не удавалось. Пока Север не шлёпнул его по спине и тот вылетел Анне Ивановне прямо на руки.
Вся площадка была залита водой.
Сидя в луже, Динго осуждающе смотрела на беспорядок. Надрывно визжал над мокрой кормушкой Борька. А Васька презирал всех, сидя на сухой горке.
Пока Анна Ивановна вытирала дрожащего Потапа, её белый халат стал бурым. Смылся от воды цветочный запах. И стала прежней Анна Ивановна, любимой Потапом. Даже ворчит, как медведица:
– С тобой и одеться по-человечески нельзя. Глянь, в какую ты меня превратил замарашку. Сейчас учитель зверей придёт. Я и халат белый надела. Тебя же, дурачка, учить будет. – И вдруг прижала Потапа к себе и расплакалась. – В цирк тебя хотят забирать, Потапушка.
Только шевельнулся Потап во сне, как в лапу кольнуло.
Может, и не отдала бы Анна Ивановна Потапа в цирк, если бы не случай. На площадке молодняка в закутке за горкой стоял квадратный ящик. Деревянный с решётчатым окошком. Потап сколько раз просил Анну Ивановну: «Пусти меня в этот ящик. Посмотрю, что там внутри».
– Он для дела, – не пускала его Анна Ивановна. – Это не игрушки.
А как раз игрушки и лежали там внутри: кубики разноцветные, кружочки, флажки синие, зелёные. На них тоже кубики, круги нарисованы.
Кружок Потап знал. У них на площадке шина висела круглая. Если забраться в серёдку, качаться можно. С квадратом тоже знаком был. Ириска – квадратная. И вафельное мороженое, если немножко обкусать, тоже квадратное.
Это случилось в тот же день, когда Потап дрался с Севером в бассейне. Только Потап обсох немножко, как постучали в дверь на площадку.
– Вот нехорошо, я убраться не успела. А тебя учить сейчас будут, Потапушка.
Вошёл маленький, круглый человек в очках. Указав на Потапа, сказал:
– Уберите, уберите, туда, в ящик.
– Да он смирный, – сказала Анна Ивановна.
– Так надо, – ответил человек.
Анна Ивановна решётчатую дверцу приподняла, Потап от радости бегом в ящик. И человек ему понравился: добрый, разрешил в ящик залезть.
– Выньте это, – сказал человек, указав пальцем на игрушки.
Анна Ивановна исполнила приказ.
– А его закройте.
Анна Ивановна поджала губы, но дверцу замкнула. Потап аж взревел от обиды.
Никогда его так не обманывали.
Человек поставил перед решёткой кубик, спрятал за него конфету. Рядом поставил два круга и флажки воткнул. Потом загородил всё установленное от Потапа фанерой и переставил кубик с конфетой на другое место к флажкам. Убрал фанеру и сказал:
– Ну-с, молодой человек, что вы нам продемонстрируете?
Потап повернулся к нему спиной и уткнулся носом в угол ящика.
– Выпустите, – попросила Анна Ивановна, – он умный. Сразу на воле исполнит что надо. И конфеты он такие не ест. Ириски любит. Я дам вам. У меня есть.
Человек долго переставлял кубики и флажки. Анна Ивановна молча стояла рядом. А Потап так и не вышел из угла.
– Жаль, – сказал человек спустя некоторое время, – ваш любимец не блещет умом. Поросята и те сообразительнее.
– Да что вы, – улыбнулась Анна Ивановна, поняв, что опыт закончился, и Потапа сейчас выпустят. – Его на днях Валентин Иванович Филатов для цирка просил: «Хоть на годик дайте. На мотоцикле ездить научу». Способный медведь очень.
Пых, пых, пых – запыхтело рядом. Мотоцикл, сквозь сон вспомнил Потап. Только зачем он колется?
Потап уже хорошо ездил на мотоцикле. Валентин Иванович был доволен. Однажды пришёл, положил руку Потапу на шею и сказал:
– Вырос ты, Потап, почти взрослый. На днях в Японию поедем.
Слова «Япония» Потап не знал. А «поедем», конечно, знакомо было.
Анна Ивановна проститься зашла. Просит:
– Вы уж, Валентин Иванович, сберегите его. Не простудился бы.
Валентин Иванович смеётся:
– В такой-то шубище? В Японии жарко.
– Соскучилась я, – всплакнула Анна Ивановна.
Потап, как ткнулся ей носом в ладони, не отходит, сопит только.
– Вернётся, отдам вам, – сказал Валентин Иванович, – он тоже скучает.
Четырех бурых медведей взял с собой Валентин Иванович: Потапа, Гошку, Ворчуна и Машку.
Ехали долго.
Сначала летели в самолёте. И долго-долго плыли на пароходе. Потапу поездка не нравилась – качало очень. Вспомнилось Потапу, как Валентин Иванович дал ему и Гоше самокат. Показал, как держаться за руль и какой лапой отталкиваться. Гоша понял сразу. Лихо покатил следом за убежавшим от них Валентином Ивановичем. А Потап, увидев, что его обгоняют, самокат бросил и первый добежал до учителя.
– Э! Хитрец, – засмеялся Валентин Иванович и опять показал, как управлять самокатом.
Велосипед ничем не отличался от человеческого. Только педали пошире, удобные для медвежьей лапы. А мотоцикл…
Потап волновался. Всегда спокойный, Гоша прыгал на одном месте. Чужие запахи, незнакомая речь. Единственные привычные слова для медведей – «Советский цирк».
Валентин Иванович был спокоен. И Потап почувствовал, что он нервничает.
Машка прошла по канату. Станцевала барыню. Проехала на велосипеде. Сначала просто, обыкновенно сделала круг по манежу. Потом, как мальчишка-сорванец, сложила лапы на груди, отпустив руль. Тут раздались такие аплодисменты, что Машка от испуга свалилась с велосипеда. И, забыв, что она в платьице, на четвереньках ускакала за кулисы.
Из-за криков, смеха треска мотоцикла не было слышно. Казалось, Потап выехал на нём бесшумно. Он затормозил на середине арены и поглядел на сидящего в коляске Гошу. Гоша мелко-мелко дрожал. Подошёл Валентин Иванович, успокаивая, погладил Гошу.
– Очень много людей, Потап? Ты не волнуйся, – шепнул он ласково.
Потап на большой скорости сделал круг по арене. Ездил восьмёрками, объезжал расставленные специально для этого кегли. Закончив свой номер, развернул мотоцикл и уехал за кулисы. Несколько жалких хлопков получил он вслед. Валентин Иванович пришёл растерянный. Вскоре к нему подошёл человек и, вежливо улыбаясь и кланяясь, объяснил через переводчика:
– Японская публика понимает, что это обман. Советский мотоцикл автоматизирован для медведей. Вот если медведь поедет на мотоцикле японской фирмы…
– Хорошо, – обрадовался Валентин Иванович, наконец, поняв, в чём дело, – только седло ровное сделайте. На человеческом ему сидеть больно.
Новый мотоцикл Потапу не понравился. Очень блестел и вонял краской. Если вчера было много народу в большом здании цирка, то сегодня стояли даже в проходе. Потап не знал, конечно, что во всех японских газетах было сообщено, что русский медведь поедет на японском мотоцикле.
Потап выехал как всегда на арену. Привычно покосился на зажмурившего глаза Гошу. Сделал круг, проехал восьмёркой. И вдруг – такой шквал, грохот от аплодисментов! Потапу показалось, что сейчас цирк развалится. Он забыл про Валентина Ивановича, спрыгнул с мотоцикла и ринулся вприскочку вслед убегавшему Гоше. Потом Валентин Иванович гладил Потапа и прошептал, целуя его в морду: «Спасибо, родной, не подвёл».
А Потап слушал – и скучал по Анне Ивановне.
И тут расслышал он голос Анны Ивановны: «Вставай, Потап, ишь разоспался. Вот ёжик-то куда подевался! А я-то думаю, куда делся? И мышей не ловит. А он с тобой спит. Вставай, Потапушка, весна на дворе».
Варька
У меня умерла бабушка. И я старалась не приходить в свою теперь пустую и грустную комнату. Ночевала то у одной, то у другой знакомой. Кто-то из них сказал мне: «В зоопарке продаётся волчонок». Я знала, что собака спасает от одиночества.
У меня собака была. Почти каждое лето я отпускала эрдельтерьера Юту с моей подругой в таёжную экспедицию. Понимала, что ни один город не заменит собаке леса. Вернуть Юту из тайги сейчас я не могла.
Рано утром я поехала за волчонком. В дирекции быстро оформили документы и тут же дали пропуск, чтобы вынести зверя через контроль.
С детства мне хотелось иметь волка. Я представляла, как мы спокойно идём по улице. Или как носимся по лесу, и он учит меня охотиться: я – его поводырь в городе, а он – мой наставник в лесу…
И я пошла к клетке. Волчонок оказался раз в пять больше, чем я предполагала. Судя по ветеринарному свидетельству, ему было три месяца, а ростом он был почти как взрослый. Если бы документы на волка не лежали у меня в кармане, я бы, наверное, отказалась.
Но было уже поздно. Подошли люди, чтобы посмотреть, как я буду брать волчонка.
И я поняла – его надо взять быстро, чтобы не собирать толпу.
Волчонок был злой. Он не бросался сам, но стоило мне подойти ближе, как губы его вздёргивались к носу и редкие как у крокодила, молочные зубы щёлкали возле моей руки.
А все смотрят, смотрят и ждут. Тут принесли ящик. Но ящик оказался мал. И я делаю второй заход к волчонку, пытаюсь взять его сверху за загривок. Волчонок врастает в пол. Я медленно тяну к нему руку, он не выдерживает. Прыжок – и зубы щёлкают у моего лица. В толпе за спиной смеются. Но мне уже всё равно. Волчонок забился в угол и смотрит на меня оттуда. Он не укусил меня, и это не промах. Волк благороден. Но больше мне нельзя ошибиться. Я должна взять его красиво. Красиво – значит, одним движением и чтобы не укусил. Выход есть, но это предательство. Мне не хотелось бы так начинать свои отношения с ним.
За барьером смеются, и я решаюсь. Подхожу спокойно, смотрю в сторону. Так же, не глядя на него, протягиваю руку – я тебе доверяю, на, если хочешь, кусай. Он делает выпад, и моя рука у него в пасти, жмёт, но не больно, и смотрит на меня. Я отвечаю волчонку коротким, дружелюбным взглядом. Волчья этика требует после этого больше не подходить и подождать, пока волк сам не подойдёт. Но этого можно ожидать целый день или месяц, а мне надо сейчас, сразу. И я безвольно опустила руку на пол и продолжала сидеть около него.
Волчонок смотрел на меня удивлённо – разве ты ничего не поняла, а я принял тебя за свою. Он смотрел на мою безвольную руку и по ней видел, что я ничего не замышляю против него, что я не опасна. И вот тут я резко и крепко схватила его за шею. Звери врать так не умеют. От обиды и унижения волчонок на секунду растерялся. Другой рукой я схватила его за хвост. Теперь с ним можно было делать всё что угодно. Я взяла его красиво, и мне стыдно. Он висит в воздухе, шкура на шее с запасом, как у щенка, и, несмотря на размеры, он такой лёгкий.
В ящике он бился и грыз доски с такой силой, что молочные зубы вонзались в дерево.
Это была волчица, и я назвала её Варькой.
Варька тихо сидит под диваном. Вечером она вылезает и старательно изучает комнату. Она не смотрит на меня, только чуть огибает то место, где я сижу.
Она быстро обнюхивает все вещи, коротким галопом проносится по комнате и вдруг вскакивает на окно. Посыпались стёкла, и Варька, испуганная, с рассечённым надвое носом, кинулась на диван. Мне страшно. Нос не перевяжешь, время позднее, ветлечебница закрыта. Я заглядываю под диван. Варька лежит, положив морду на лапы, кровь льётся сильно. Я даю ей сырого мяса и воды похолодней.
Долго вожусь, загораживая окно стеллажом. Убираю бьющиеся предметы и всё лишнее.
Время от времени я заглядываю под диван. Варька лежит всё в той же позе, лужа крови перед ней становится больше. Волчица смотрит на меня холодно, и помочь я не могу. В час ночи я задремала.
Проснулась внезапно от того, что комната моя трясётся. Варька грызёт дверь. На мой голос она оглядывается и внимательно смотрит на меня ясными глазами. Волчица оказалась живучей.
Я даю Варьке мясо и долго стою с протянутой рукой. Не взглянув на меня, волчица опять залезла под диван.
В соседней комнате переговариваются соседи. Я надеюсь, что они не сумеют отличить волка от собаки, когда придут ко мне выяснять отношения. Во всяком случае, не сразу. Например, мою белую королевскую кобру они долго считали ужом и были спокойны.
И тут я увидела, что Варька ест мясо, значит, рана не опасна. (Смертельно раненные животные не едят.)
Целый день Варька спала.
Вечером, как только я потушила свет и легла спать, Варька вылезла из-под дивана и опять принялась за дверь. Она надкусила совсем немного, а треск раздался на весь дом. Пришлось встать и включить свет. Я взяла флакон лосьона «Утро» и облила дверь сверху донизу. От этого запаха Варьку стало тошнить. Форточку открыть нельзя из-за книжной полки. Волчица начала с разгону прыгать на стены. Разгонится и прыгнет. Потом она устала и заснула. Сначала она просто дремала, вздрагивала и прислушивалась, а потом заснула, как младенец. Её можно было трогать и переносить с места на место. И я надела на неё ошейник.
Как она удивилась, когда проснулась! Пыталась снять ошейник зубами, долго и яростно чесала себе шею. Убедившись, что от ошейника не освободиться, Варька презрительно забыла о нём. Щенки в таком случае долго скулят и бьются.
Варька забыла про ошейник, но всё время помнила о двери. И стоило мне отвлечься, принималась за неё, стараясь урвать куски побольше. Я вставала со своего места, волчица переставала грызть дверь и сидела, судорожно зевая от скуки.
Тогда я решила вывести её погулять. Но сначала надо было продеть цепь через кольцо ошейника. Варька меня по-прежнему к себе не подпускала, наверное, помнила, как я обманула её в зоопарке. Пока я думала, волчица, ошалев от скуки, опять начала бессмысленно прыгать в углу. В это время пришла моя подруга Нинка.
– Хорошая волчица, – сказала она. – Давно?
– Неделю.
– Гулять ходила?
– Нет.
– Ну, давай сейчас.
Варька в это время залезла под диван. И мы пошли на хитрость. Привязали к цепочке жёсткую верёвку и отодвинули диван. Нинка стала кривляться и прыгать перед Варькой, чтобы привлечь её внимание. Варька смотрела на неё с холодным удивлением. Я забралась на диван и просунула цепочку в кольцо ошейника, а пропущенный конец подтянула к себе кочергой. Теперь Варька была на цепочке.
Я потянула её к двери, но она упиралась, хрипела, потом бросилась на меня.
Я отскочила и стала советоваться с Нинкой.
– Сделаем растяжку?
– Давай.
Растяжка – это второй поводок. Если волчица бросится на меня, Нинка её удержит, если на неё – я оттащу.
Мы сделали растяжку, и я открыла перед Варькой дверь. Она сразу поняла, что выпускают. Понеслась по коридору, мы открыли дверь, и она бросилась в лестничный пролёт с площадки второго этажа. Наверно, решила сократить путь. Повисла на ошейнике. Мы вытащили её, и она тут же снова бросилась сквозь прутья перил. И так раз шесть, пока поняла.
Натягивая поводки, Варька бросилась через дорогу, мы бежали за ней. На той стороне улицы нас остановил милиционер. Пока он объяснял, где надо переходить улицу, Варька рвалась и металась, как дикая лошадь. Милиционер заинтересованно посмотрел на неё.
– Какая порода? – спросил он.
– Волк, – ответила Нинка.
Не поверив, милиционер рассмеялся.
Варька поволокла нас в садик между домами.
Спотыкаясь друг о друга, мы обежали его раз десять. Варька нюхала землю и воздух, неутомимо таскала нас по кругу, потом стала валяться в грязных листьях. Тут она запуталась в поводках и поняла, что она не свободна. В отчаянии она кинулась на меня, прямо в лицо. Нинка натянула свою верёвку. Варька стала кидаться на неё, раз двадцать без передышки. Я вцепилась в свою цепочку почти у самого ошейника, чувствуя лицом и руками тепло её разгорячённого бегом тела.
Варька искала способа освободиться. Она взяла зубами конец свисавшей из моих рук цепочки, долго носилась с ней, потом стала закапывать в листья. Это не помогло, и она решила запутать следы. Она опять побежала по садику, петляя и делая большие скачки в сторону. Мы бегали за ней, продираясь сквозь колючие декоративные кусты, стукаясь о скамейки. Внезапно она успокоилась и села. Я нерешительно дернула её за цепочку. Варька послушно пошла. Мы повели её домой. Знакомый милиционер засмеялся издали, вспомнив Нинкино остроумие.
В эту ночь волчица впервые взяла у меня из рук еду. Аккуратно слизнула с ладони кусочки мяса.
По ночам мы с Варькой ходили по комнате. Я по одной стороне, волчица – по другой. Так мне меньше хотелось спать, а Варька не грызла дверь. Днём я разрешала ей доламывать всё, что хотелось. Раз я привела её к себе жить, пусть она переделывает всё, как ей нравится.
Однажды Нинка пришла ко мне ночевать. Я очень обрадовалась. Во-первых, обрадовалась просто так, во-вторых, подумала, что Нинка будет ходить вместо меня вдоль стены, а я высплюсь. Вечер прошёл спокойно, и мы все заснули. Я легла с краю. Дело в том, что волчица во время своих ночных прогулок по комнате диван не огибает, а пробегает по нему, держась ближе к стенке.
Заснули мы сразу. Я не спала уже несколько ночей, а Нинка только что вернулась с происшествия. Она работает в милиции.
Громкий стон разбудил меня. Варька наступила Нинке на голову. Волчица стояла на столе. Двумя лёгкими прыжками Варька промчалась вдоль стенки и принялась за дверь.
Тогда мы решили ходить по очереди. Я встала первая. И тут Варька легла на диван рядом с моей гостьей. Я не знаю, почему она так решила. Стараясь особенно не шевелиться, Нинка сказала:
– Вот видишь. Так надо приручать волков. Она видит меня второй раз в жизни и уже полна доверия…
Волчица тихонько сдирала зубами ремешок от часов с Нинкиной руки. Она смотрела на Нинку наивными щенячьими глазами.
Я очень ревную своих зверей. И мне захотелось вышвырнуть Нинку на лестницу.
– Ей скучно с тобой, – сказала Нинка, – вот она и потянулась ко мне.
Варька тянула ремешок из её рук, а Нинка шутя отнимала. Так они играли. А я сидела в кресле и мрачно смотрела на них.
– Зверь считается абсолютно ручным, – небрежно продолжала Нинка, – когда он разрешает к себе прикасаться. Вот смотри…
Она протянула руку. Лёгкий поворот Варькиной головы, и… кровь на руке. Мне стало немного легче. Хотя и жаль Нинку. Я поняла, что Варька ещё не принадлежит никому.
Я подала Нинке пол-литровую бутылку с йодом и бинт. Спать не хотелось.
Мы сидели и разговаривали.
– Я не знаю, – сказала Нинка, – должны ли люди держать волков.
– Я тоже не знаю.
– А куда ты денешь её после отпуска?
– Оставлю у себя.
Варька села рядом с нами и с задумчивым видом стала грызть шнур от настольной лампы.
– Пора тебе заняться чем-то стоящим, – твёрдо продолжала Нинка, – волки, змеи – это для души…
– Сейчас ударит током, – сказала я и скатилась с дивана.
Нинка тоже вскочила, схватив Варьку на руки. Волчица была так испугана, что забыла её укусить.
После этого потрясения мы все быстро заснули и спали долго, часа два. Проснулись от того, что Варька раздирала наш диван. Моему терпению пришёл конец. Я взяла цепочку и несколько раз ударила Варьку. Она не огрызалась, не пряталась, просто удивлённо смотрела на меня и вдруг примирительно забила хвостом. Потом она глубоко вздохнула и стала жевать вырванную из дивана травинку. Больше я не била её никогда. Она не поняла даже, за что её наказали. Она ведь не нападала на меня, не крала у меня мясо. А что били за какую-то тряпку, набитую соломой, это ей и в голову не могло прийти…
Теперь мы каждый день ходили гулять. Варька на меня больше не бросалась и не прыгала в лестничный пролёт. Она приветливо махала хвостом встречным собакам, а они лаяли до хрипоты или, поджав хвост, тащили своих хозяев подальше от нас.
Однажды к нам подошла очень доброжелательная женщина с очень доброжелательной собакой. Но Варька коварно цапнула собаку за морду, и они ушли.
Гуляли мы часа по три, но Варьке всегда было мало. Обратно я тащила её силой. Дома она всё время сидела около двери. Здесь я впервые погладила Варьку. Сделала вид, что открываю дверь, Варька ждала и дрожала от нетерпения. Я погладила её, и она даже не огрызнулась.
Привезли Юту.
– Я поступать решила, в Лесотехнический, – объяснила мне подруга. – Пришлось вернуться.
Варьке будет веселее, подумала я. Да и я очень соскучилась. Юта давно уже привыкла к неожиданностям. К моим зверям она относилась хорошо, но сразу давала понять, что она хозяйка. Но это было раньше, а сейчас Юта постарела. Ей было девять лет, для эрдельтерьера это много.
Юта оглядела комнату, понюхала волчицу и, не глядя на меня, залезла в кресло. Раньше ей туда лазить не разрешалось, и она помнила об этом.
И вдруг я увидела комнату Ютиными глазами. Подстилка порвана, из её мисок ест волчица, окно загорожено полкой. Я поняла, как грустно моей старой собаке, и не согнала её с кресла. Я подошла, чтобы приласкать её, но она отвернулась. Всё ясно, от Юты помощи не будет.
Но волчице Юта понравилась. Варька не сводила с неё глаз. Сидела тихо и смотрела, как, похрапывая от старости, Юта спит в кресле. Но скоро это пренебрежение показалось Варьке обидным. Она подошла и потянула из-под собаки коврик. Юта проснулась и зарычала. Волчица отскочила и смирно села в сторонке. Юта долго устраивалась в кресле, кряхтела и заснула наконец. Всё повторилось, и потом ещё и ещё, несколько раз подряд. Я села на подлокотник кресла и стала охранять собачий сон. Наверное, я задремала, потому что проснулась от Юткиного крика. Варька цапнула её за хвост. Юта не рычала, не лаяла, она открыла рот и на всю квартиру кричала, как человек, потерявший над собой власть от отчаяния и обиды. Большая старая собака по-щенячьи полезла ко мне на колени…
Я решила, что надо менять квартиру. Если я перееду с Литейного куда-нибудь за город, мне будет легче разместить моих зверей так, чтобы они не мешали друг другу. Я не могла вернуть Варьку в зоопарк. Там слишком много волков. Мне потому быстро и отдали её. Но если даже её оставят, будет ещё хуже. После такого разнообразия впечатлений сидеть в пустой голой клетке… Выход оставался один – отдать Варьку в хорошие руки, на время, пока я обменяю городскую комнату на загородную.
Таких людей я знала. Муж и жена. Они тоже мечтали завести волка. Жили за городом. У них была половина деревянного дома и гараж. Пусть Варька поживёт там. Для них это будет удобный случай проверить, так ли они любят волков, как им кажется. И я позвонила Серёже на работу.
Он приехал вечером на машине. Я надела на Варьку ошейник и повела во двор. Варька нетерпеливо тащила меня по лестнице, думала, что идём гулять.
Я передала Серёже поводок и стала запихивать волчицу к нему в машину. Она рвалась ко мне, скулила.
– Как только устроюсь за городом, заберу.
Серёжа кивнул, и я захлопнула дверцу машины.
…Без Варьки комнатный беспорядок был неоправдан, и мне казалось, что мы с Юткой выселили хозяина и сидим сейчас в чужом доме одни. Я повела Юту гулять. Мы бродили с ней по улицам, мёрзли, но домой идти не хотелось.
Следующий день был таким же. Ютка храпела в кресле, шёл дождь. Я разбудила собаку и разрезала арбуз. Юта немного обрадовалась, съела кусочек, а потом опять заснула, и усы её были мокрыми от арбузного сока.
