Текст книги "О любви (сборник)"
Автор книги: Наталья Нестерова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 36 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]
Папа и мама летели в Бразилию на всемирный конгресс зодчих. Самолет упал в океан, у них даже могилы нет на земле.
Петров рассматривал фотографии и молча слушал Он не догадывался, что проник в запретную область. Перепады в Зининых интонациях – она то смеялась, рассказывая о своих детских проказах, то глотала слезы, вспоминая дни и месяцы после гибели родителей, – ему казались естественными. Как еще нормальный человек может говорить о трагедии с родными?
* * *
В начале марта приехал Игорь.
Петров не появлялся у соседей. Он чувствовал себя приблудным котом. Хозяйка подкармливает его в отсутствие мужа, а когда тот приходит с работы, котяра убегает со двора, сидит невдалеке и ждет своего часа.
Зина не хотела делать тайны из своей дружбы с Петровым. Да, чужой мужчина ходит к ней в дом, ведет задушевные беседы и играет с детьми. Со стороны их отношения могли показаться двойственными и подозрительными. Но Игорь не сторонний человек, и она двойной игры не ведет. Напротив, она стремится к тому, чтобы муж стал для Петрова таким же другом, как и она.
Зина несколько раз заговаривала с мужем о соседе, но Игоря лишь интересовало, сколько зарабатывает Петров, во что обошлась ему машина и другие подробности из жизни новых русских. Зина мало об этом знала, а пересказывание мыслей и замечаний Петрова по разным отвлеченным темам оставляло Игоря равнодушным.
Муж настаивал на продаже квартиры, даже позвонил в контору по продаже недвижимости, пригласил агента для оценки. Сумма, которую ему назвали, вскружила голову. Сто десять тысяч долларов! Это решение всех проблем! Он приехал без копейки и с массой долгов. Пока Зина не заводила речи о деньгах, но объяснение неизбежно. Игорь заранее злился, предвидя ее упреки.
Зина пыталась мирно и спокойно объяснить Игорю, что идея с продажей квартиры не самая удачная. Квартира принадлежит не только ей, но и Вале. Уехать из тихого центра – разумно ли это? Вряд ли они смогут когда-нибудь получить подобное жилье и, соответственно, оставить детям.
– Очень многое в моей жизни, – говорила Зина, – связано с этими стенами. Когда мы с Валей были маленькими, мама и папа…
– Вале достаточно той квартиры, что останется после бабушки, – перебивал Игорь ненужные воспоминания. – Зачем заглядывать вперед, когда проблемы стоят сегодня? Если так не хочется расставаться с Москвой, можно купить однокомнатную и не выписываться. Плюс квартира в Мурманске и еще солидная сумма на жизнь. Должно же когда-то все устроиться, и военным, как прежде, будут платить нормальную зарплату. А пока будем жить на квартирные деньги.
Продажа квартиры стала для Игоря навязчивой идеей. Его бесило то, что Зина не поддерживает его энтузиазма. Вначале талдычила идиотские доводы против, а потом стала просто уклоняться от разговоров.
Накопившееся раздражение вырвалось в последний день перед отъездом. Зина опять ходила с потерянным видом, говорила о том, как будет скучать без него, что сейчас особенно нужно, чтобы он был рядом. Но не забыла спросить:
– Игорек, а сколько денег ты нам оставишь? Скоро весна, нужно многое купить. Ложки, конечно, выручают, но я посчитала…
– Бухгалтер ты никудышный. Копейки складывать умеешь, а когда настоящие деньги в руки плывут, ушами хлопаешь.
– Ты опять о квартире? Мы же договорились: я посоветуюсь с бабушкой и Валей.
– Чего с ними советоваться? У тебя своя семья. Подумаешь, девчонка сопливая и выжившая из ума старуха.
– Не говори так о моих родных! Они не сделали тебе ничего плохого. Я ведь не обижаюсь, что твои родители совершенно нами не интересуются. Пожалуйста, не кури в комнате, я же просила.
Игорь со злостью загасил сигарету.
– Не кури, не ходи, не трогай – я здесь посторонний, бедный родственник. Только деньги из меня тянешь – вечно слышу: «Дай, дай, дай!»
– Что ты говоришь? – поразилась Зина. – Дым в комнату к детям затягивает. Я деньги у тебя требую? Но ведь для детей, не на мои капризы.
– Какая разница? Один черт.
– Боже мой, можно подумать, дети для тебя – постылая обуза.
– Между прочим, я не просил тебя их рожать.
– Их? – ошеломленно повторила Зина. – Не просил? Ты хочешь сказать, что облагодетельствовал нас? Жертву совершил?
– Не строй из себя кисейную барышню. Я что, от вас отказываюсь? – Игорь почти кричал. – Раскинь своими куриными мозгами и слушай, когда тебе дело говорят.
– Дело, – Зина тоже повысила голос, – это продать дом моих родителей и содержать тебя? Ты один тратишь больше, чем мы втроем.
– А, вот ты как! Считаешь? Да я бы без вас сейчас жил припеваючи и горя не знал. Ты просто неблагодарная…
– Игорь, что мы делаем? Что мы говорим? Какой-то кошмар! – первой опомнилась Зина.
– Убирайся к дьяволу!
Игорь ушел курить на кухню.
Они не разговаривали до ночи. Игорь постелил себе на диване в большой комнате.
Зина лежала без сна, переживала случившееся. Странно, но слез не было, только горькая обида Зина не позволяла ей распухнуть и обрасти множеством печальных дополнений. Как бы в этой ситуации поступила мама? Однажды, придя из школы, Зина увидела маму с заплаканными глазами. Мама сказала, что от лука. Но когда заговорили о папе, у нее вырвалось: он бывает несправедлив. Они с сестрой догадывались, когда у родителей случались ссоры, по их хмурым лицам, по манере говорить скупо и корректно. Но заканчивались размолвки всегда одинаково: подарками, цветами, маминым смехом, походом в ресторан.
Мама, наверное, сказала бы: ты должна охранять свою семью. Муж уезжает надолго. Нельзя расставаться со злым сердцем. Ты можешь не уступать в главном, но умей дарить мужчине тепло и ласку. Ты уже знаешь, как это делается. Вставай и иди!
Зина встала и пошла в большую комнату. Она забралась к Игорю под одеяло, обняла за шею. Прошение о помиловании – так расценил Игорь ее ласки. Все-таки Зинка влюблена в него как кошка Приятно сознавать, хотя любовные утехи с женой в последнее время стали казаться пресноватыми.
Утром он уехал.
* * *
Зина увидела в окно, что Петров ставил машину на привычное место под деревьями. Через несколько минут она позвонила ему.
– Павел, не хочешь со мной чай испить? У меня есть печенье и прескверное настроение.
– Муж отбыл – и ты корчишься в рыданиях?
– Не бойся, не рыдаю. Ты придешь?
– Только вместе с копченой курицей и картофельным пюре, они доходят в печке. Я буду жевать, а ты мне плакаться на жизнь.
Павел ел так вкусно, что у Зины тоже разыгрался аппетит, и она к нему присоединилась.
– На сколько уехал Игорь? – спросил Петров.
– На два месяца. Знаешь, мы поссорились, совершенно мерзко поссорились.
– Милые бранятся, только тешатся. До рукоприкладства дело не дошло?
– Как ты можешь такое говорить! – возмутилась Зина.
– Исключительно исходя из личного печального опыта.
– А! Так ты все-таки был женат! Проговорился! – оживилась Зина. – И ты истязал жену, злодей?
– Нет, голубушка, я никогда не был женат. И твоя буйная фантазия меркнет пред тем, что случилось в действительности. После университета я снимал комнату на Остоженке. Старые барские квартиры разделили фанерными перегородками, утром все здороваются через стены. Однажды слышу: сосед за стеной жену колошматит. Никто не вмешивается, и меня предупреждали, что, мол, занятие это у них привычное, не реагируй. Но вдруг она как завизжит: «Не бери топор, Коля!» Я вскочил и бросился к ним. Комнатки маленькие, развернуться негде. Колю я некрепко приложил, но он упал и сломал руку. «Скорая», гипс и все такое прочее. К ночи они угомонились, и слышу – любовью мои соседи занимаются, кровать трещит как мачта в бурю. С тех пор, Зинаида, я свято верю в поговорку про «милые бранятся». Дело времени – утешатся.
«Я попал в точку, – подумал Петров. – Ишь, улыбается весело. Или смущенно? Глаза опустила, не разберешь. Благородный ты человек, Павлик. Утешил девушку напоминанием о любовных забавах с мужем. Хотя больше всего тебе хочется перекрыть кислород ее водолазу».
Зина улыбалась, представляя Павла, слышащего за стенкой треск чужой кровати и проклинающего свое донкихотство. Она не поднимала глаз, чтобы Павел не увидел в них горечь: конфликты с Игорем при помощи любви не разрешались. Точно замазывание трещин краской. Краска высохнет – трещины снова наружу.
– Муж настаивает на том, чтобы продать квартиру, – выдавила Зина.
– Не в моих правилах вмешиваться в чужие дела, но недвижимость во все времена была лучшим способом вложения денег. Не говоря уж о моральных аспектах.
– Вот видишь, ты понимаешь, а он…
– Зинаида, я не буду обсуждать с тобой недостатки твоего мужа Я знаю их лучше тебя, – едва не вырвалось у Петрова – Расценивай это как проявление мужской солидарности, – сказал он. – Послушай, Восьмое марта попадает на воскресенье, понедельник сделали нерабочим днем Потапыч с Людмилой приглашают меня на дачу. Давай возьмем малышей и рванем вместе? Оттепели, похоже, не будет. Зима в этом году кончится в июне.
«Можно попросить у Вали полушубок, – подумала Зина – А на сапожки из комиссионки у меня хватит».
– Нет, Павел, неудобно, притащишь с собой ораву. Потом, они могут подумать, что я… мы…
– Когда Потаповы видят детей, мыслительные способности у них отключаются. Боишься сплетен?
– Нет, но твоя репутация…
– О, моя репутация! Она заслуживает пера великого сказителя. Не беспокойся о пустяках. Надо купить специальные сиденья в машину для детей, я видел в каталоге.
– Какие сиденья? Что ты выдумываешь? Ради одной поездки! Ничего, не расползутся, – сдалась Зина.
– ГАИ запрещает перевозить младенцев без детских кресел, – соврал Петров.
* * *
Специальные креслица установили на заднем сиденье. Зина заняла место рядом с Петровым Она все время оглядывалась – как там ребята Ване и Сане восседать на маленьких стульчиках и даже быть пристегнутыми понравилось – они болтали ногами и выражали одобрение выкрикиванием слогов: «Во-напа-да! Ко-ту-гу-ку!»
Петров слегка нервничал: ценных пассажиров вез. Он вел машину аккуратненько, а не в привычной рискованной манере и, когда какой-нибудь автомобиль совершал на дороге опасный вираж, тихо ругался. Вот и сейчас он в очередной раз обозвал подрезавшего их лихача козлом.
– Совсем забыла. Звонил доктор Козлов, – вспомнила Зина. – Я не очень хорошо поняла, о чем он вел речь, передаю дословно. Козлов сказал, что получил приглашение в Данию на всемирные соревнования дояров. Последнее слово я специально уточнила. Именно дояров. Он спрашивал, оплатишь ли ты ему проезд.
– Перебьется, – довольно усмехнулся Петров. – Видишь ли, у него такое хобби – дойка. Я случайно узнал, что есть соревнования международные, послал заявку от имени Козлова.
– Дойка коров? – уточнила Зина.
– Не только, – замялся Петров, – я бы сказал шире – млекопитающих.
– Потрясающе, никогда бы не подумала! Врач, педиатр – и вдруг доение.
– А как я-то был поражен, ты бы знала! Один раз даже участвовал в самом процессе.
– Как интересно, расскажи.
– Зиночка, пусть Козлов рассказывает, не хочу отбирать у него лавры победителя.
– Козлов что, из деревни?
– Из самой дремучей. Зина, обращаю твое внимание: москвичи давно бы выродились, не поступай в столицу здоровая кровь из провинции, наша кровь.
– Ох эти лимитчики, – манерно проговорила Зина, подражая столичным дамам, – ну все заполонили.
– Сейчас высажу и потопаешь на своих тонких ножках по родному пейзажу обратно. А мы, лимита, поедем природой наслаждаться. Верно, ребята? – Петров посмотрел в зеркало заднего вида на мальчиков.
Саня и Ваня ответили дружным: «Гу!»
– Нет, я с вами, – притворно испугалась Зина и стала оправдываться: – Какие мы коренные москвичи? Папа из тамбовской деревни, мама родилась в Казани. Только мы с сестрой немножко из столицы.
– Ладно, принимаем тебя в нашу компанию. Твои родители приехали сюда учиться?
– Это в общем-то грустная история. У моего дедушки Саши, папиного отца, был брат-близнец Иван. Они жили в деревне с чудным названием Вшивка. Ну что ты смеешься? От слова «вшить» – деревня вклинивалась между двумя большими селами. Моя девичья фамилия, кстати, Вшитова. Так вот, близнецы Ваня и Саня были на селе личностями приметными. Их все уважали, любили и побаивались. Бабушка Оля рассказывала, что им еще и шестнадцати не было, но если случалось что-нибудь на селе: пожар, драка, бык бешеный срывался – бежали за близнецами. Они вернулись с войны весной сорок шестого. В деревне голод. Бабушка Оля говорит, Ваня и Саня увидели пухнущих от голода детишек, вскрыли колхозный амбар и раздали людям хлеб. Через месяц их арестовали, не помогли и военные награды. Когда их забирали, они своим женам велели не оставаться в деревне, а ехать в Москву. Две беременные женщины одни, без документов, пошли в столицу пешком. Добирались восемь месяцев, как раз к сроку. Поразительно, но схватки у них начались одновременно. Корчась от боли, они бродили по Москве и спрашивали, где находится больница Наконец нашли госпиталь. Бабушка Оля родила моего папу, а жена и ребенок Вани погибли. Меня назвали Зиной в память о ней. Я своих сыновей тоже, как ты понимаешь, назвала в честь их прадедушек. Мне кажется, папе было бы приятно.
– А что? – согласился Петров. – Отличные имена – Иван и Александр, для своих – Ваня и Саня. Саня! – гаркнул он. – Прекрати немедленно!
Санечка запустил в ветровое стекло мячик, который, отскочив, попал Петрову в лоб. От неожиданности он чуть не нажал на тормоз.
– Почему ты думаешь, что это Саня? – спросила Зина, оборачиваясь к детям.
– Потому что Саня при броске забирает вправо, а Ваня влево. Дай им журналы из бардачка. Пусть почитают.
– «Компьютерра», – прочитала Зина на обложке. – Как раз по нашему развитию.
Она смотрела, как с забавной сосредоточенностью ее сыновья перелистывают страницы, и думала о том, что Петров относится к ним, как к родным детям. Баловать можно и чужих детей, но только на родных можно повысить голос, слегка шлепнуть, наказывая, проявить твердость при капризах. Постепенно и незаметно Павел взял на себя отцовские функции. Хорошо это или плохо? Для детей – определенно хорошо. Об остальном можно пока не задумываться.
Потапыч, ожидала Зина, будет напоминать фигурой доктора Козлова. Но друг Петрова оказался худым и маленьким. Рядом со своей полноватой женой Людмилой он смотрелся щупленьким.
Смущение первых минут знакомства помогли преодолеть дети. Зину расспрашивали, сколько им месяцев, ходят ли они.
– Скоро будет одиннадцать, – отвечала она. – Они так ловко ползают, что кажется, им никогда не захочется становиться на ноги.
– А я говорю Зине, что это глупые страхи, – вставил Петров. – Пока еще никто, во всяком случае из знакомых мне людей, не остался на четвереньках.
Он взял тон, которым мужья передают друзьям глупые замечания своих жен, ища поддержки и вводя в курс семейных споров.
Людмила и Потапыч переглянулись. Петров их предупредил «Со мной приедет многодетная мать. Женщина порядочная во всех отношениях. Поэтому никаких инсинуаций и дурацких намеков. Ее горячо любимый муж военный и в данный момент отсутствует. Я осуществляю над Зининым семейством тимуровское шефство».
– Наша Анюта пошла после года, – делилась Людмила. – Она пошла, а мы потеряли покой – глаз да глаз нужен.
Полуторагодовалая Анюта крутилась тут же. Она обрадовалась появлению близнецов и теперь мешала их раздевать, помогая снимать комбинезоны. Потапыч смотрел на внучку с обожанием: его радовало все, что вызывало у малышки восторг. Поэтому Ваня и Саня пришлись ему по душе. У Людмилы нерастраченного материнства хватило бы на ясельную группу – она отстранила Зину и стала показывать детям игрушки в уголке, который им выделили подальше от сквозняков.
– Вы не хотите на лыжах покататься? – предложила Людмила.
– На лыжах? – обрадовалась Зина, но потом посмотрела на своих мальчиков и отрицательно покачала головой. – Нет, спасибо, вы идите, а я за детьми присмотрю.
– Мы и не собирались, – сказала Людмила. – О детях беспокоишься? – Она сразу и легко перешла на «ты». – Не тревожься, мы с Потаповым справимся. У них аллергия на какие-нибудь продукты есть? После обеда спят? Сами засыпают или надо укачивать?
– Аллергии нет, – ответил Петров за Зину, которая все еще пребывала в смущении, – засыпают сами, но Потапыч может, конечно, для тренировки поносить их с полчаса. Зинаида, пошли кататься. Где мои лыжи? Зине подойдут лыжи и ботинки вашей дочери. И куртку ей дайте.
Зине, наверное, больше всего в Петрове нравилась его способность брать на себя ответственность, принимать решения и ставить ее перед фактом. Это происходило в тех ситуациях, когда ей было неудобно поступить так, как действовал в итоге Петров.
Навязать своих детей чужим людям – верх бестактности. Но очень хочется на лыжах пробежаться.
* * *
Рядом с дачей Потаповых находился лес, который называли Круглый. Строго говоря, по форме он представлял собой трапецию, нарисованную нетвердой рукой, но все маршруты – за грибами летом и на лыжах зимой – проходили по тропинке в пяти метрах от края леса, начинались и заканчивались в одном месте, поэтому возникало ощущение, будто идешь по кругу.
Зина вошла в лес и замерла. Накануне выпало много снега, а с утра грело яркое солнце. Тонкая ледяная корочка на белых поверхностях блестела свадебной парчой. Словно миллионы бриллиантов положили под каток, сделали из них марлевую сетку с частыми ячейками и набросили ткань на все вокруг.
Громадные ели держали на разведенных лапах ватные слои снега. Они напоминали танцоров, застывших в чинном менуэте. На тонких ветвях березок снег лежал прямыми столбиками, подчеркивая рисунок крон.
– Как красиво! – восхитилась Зина – Я не была за городом два года, а зимой и того больше. Забыла, что существует такая красотища. А тихо! У нас была дача, мы очень любили туда приезжать, но пришлось ее продать, когда бабушке делали операцию на сердце.
Петров присел на корточки и проверил крепления на ее лыжах.
– Помогло? – спросил он.
– Что? – не поняла Зина.
– Операция.
Зина не сразу сообразила, потому что говорила автоматически, словно сама себе. Любовалась природой.
– Не очень, – вздохнула она.
– Так, – распорядился Петров, – я обновляю лыжню, ты идешь следом.
Он хотел посмотреть, как ходит на лыжах Зина, и в зависимости от ее спортивной формы выбрать маршрут: идти по большому кругу или срезать путь по центру леса, где была проселочная дорога.
Зина споро и технично перебирала ногами. Петров решил, что большой круг она осилит. Он перестал оглядываться на Зину, приноровился к скольжению, вошел в ритм и побежал вперед, наращивая скорость.
Павел остановился у длинного подъема на горку. Зина сильно отстала. Когда она подъехала, Петров посмотрел на нее и пожалел, что решился идти по большому кругу. Зина тяжело дышала, румянец на щеках пропал.
– Запыхалась? – спросил он. – Давай отдохнем.
– Чуть-чуть, – согласилась Зина, – я немного отвыкла.
Подул ветер. Он приятно холодил лицо Павла. И мог надуть разгоряченной Зине очередную пневмонию.
– Застегни куртку! – велел Павел.
Он забрал у Зины лыжные палки и соединил их со своими. Надел на плечи петли, а Зине велел держать кольца ее палок. Зина оказалась на буксире.
– Стой спокойно и наслаждайся природой, – сказал Петров и поехал в гору.
Вытянув руки, Зина скользила по лыжне, не прикладывая никаких усилий. Она крутила во все стороны головой, громко восхищалась природой, подтрунивала над Петровым, который привык бурлаком ходить с девушками на лыжах. Она спела ему несколько песенок, попробовала сама двигать ногами, но этим только мешала Петрову, и он ей запретил шевелиться. Наконец Зина стала проситься с буксира, уверяла, что уже отдохнула и вполне может идти сама. Петров решил подняться на гору и там отцепить Зину, дальше дорога шла под откос.
Зина нетерпеливо дергала за палки. Петров прикрикнул на нее, тогда она бросила палки, но не удержалась, упала и скатилась вниз.
– Ты ничего, надеюсь, не сломала? – подъехал к ней Петров. – Сейчас проверю.
Зина отстегнула лыжи, встала на ноги, отряхнулась по-собачьи. Потом она вдруг взмахнула руками и сделала переворот на месте. От неожиданности Петров вытаращил глаза. Но Зина на этом не успокоилась – снова крутанулась в воздухе и приземлилась на шпагат.
– Ой, Павлик, родненький! – запищала она. – Что это со мной? Дай мне руку, помоги, пожалуйста.
«Три перелома и букет растяжений», – мысленно чертыхнулся Петров.
Палки пострадавшей он протянуть не мог, потому что бросил их невдалеке. Петров отстегнул лыжи, сделал два шага и потянулся к Зине. Когда они почти соприкоснулись пальцами, она быстро отдернула руки, подтянула ноги и откатилась в сторону.
Петров потерял равновесие и свалился вниз.
– Боже мой! – сказала Зина уже другим тоном. – Какой-то падший мужчина тут валяется.
– Ну, погоди, – пригрозил Петров, поднимаясь на ноги, – сейчас ты у меня получишь!
Зина взвизгнула и пустилась наутек. Снегу в овраге было по колено, и, как высоко ни задирала она ноги, Петров настиг ее в несколько шагов. Он подхватил беглянку на руки, закружил на месте и швырнул на снег. Зина с хрустом пробила ледяную корочку, приземлилась и замерла, широко раскинув руки.
«А вдруг там пенек?» – испугался Петров.
Он подошел к Зине и присел на корточки:
– Ты жива?
Зина не отвечала, она смотрела вверх. Петров взял ее за кончик носа и поводил из стороны в сторону.
– Небо, – сказала Зина, – какое красивое небо и облака. В городе не бывает такого неба, только переменная облачность.
Петров смотрел не на небо, он смотрел на Зину. Едва сдержал себя – так хотелось ее поцеловать.
– М-м-м-мужчину падшего я тебе сейчас покажу, – не то простонал, не то промычал Петров.
Он сложил Зине руки на груди, перевернул ее и подтолкнул с горки.
Зина рулоном скатилась вниз. Быстро вскочила на ноги, погрозила Петрову кулаком и показала язык. Она хотела подняться на горку с чинным и независимым лицом, но на середине подъема поскользнулась и остальную часть пути проделала на четвереньках.
Она уже забралась на край оврага, когда Петров остановил ее, перевернул на спину и снова спустил с горки.
Зина несколько раз на четвереньках совершала восхождение, но как только подползала к вершине, рядом оказывался Петров, брал ее за ворот куртки, переворачивал и толкал вниз. Зина шумно возмущалась и весело хохотала. За несколько скольжений она прокатала плотную дорожку. Петров требовал, чтобы Зина извинилась за обидную характеристику.
Его не устраивали компромиссы: «полупадший», «почти не падший», «наполовину падший», «падший много лет назад» – она снова и снова ехала вниз.
– Ну хорошо. – Зина стояла скрестив руки и смотрела на Петрова снизу вверх. – Может быть, ты еще не падший мужчина, но я уже совершенно мокрая женщина. Теперь я заработаю воспаление легких. – Она подняла глаза к небу. – Болеть приду на твою площадь, так привычнее, в твоей квартире и помру.
– Дудки, – сказал Петров, – мне хватило одной твоей болезни. Держи руку.
Когда Петров почти вытащил Зину наверх, она выдернула у него руки, плюхнулась на снег и дернула его за ноги. Петров полетел в овраг через ее голову. Он на животе проделал тот спуск, который раскатала Зина спиной и ягодицами.
Еще не встав на ноги, она оглянулась:
– Павлик, как называется упражнение, которое ты выполняешь? Я занималась гимнастикой, но такого не припомню. Скольжение пузом по наклонной?
После этого заявления она быстро пристегнула лыжи и побежала вперед. Петров догнал ее, погрозил пальцем, обошел и стал прокладывать лыжню.
* * *
Дома на вопрос Потаповых, как покатались, Зина ответила, что не помнит, когда последний раз было так хорошо. Петров заставил Зину переодеться. У нее не было запасной одежды. Выдали спортивный костюм Людмилы, в котором гостья чуть не утонула.
– Какая же я толстая, – вздохнула Людмила, глядя на Зину.
– Ничего подобного, – возразил Петров. – Зина тощая, а ты женщина в полном расцвете. Я вот думаю, что ты нашла в этом шклявом субъекте?
– Ты думай в другую сторону, – ответил за жену Потапыч, – и вообще занимайся более привычными для тебя вещами. Думает он… Ты бы еще балетом занялся.
У них была своего рода игра: Петров нахваливал Людмилу и уговаривал ее бросить Потапыча и выйти замуж за него. Потапыч изображал ревнивого мужа.
– Зиночка, – вкрадчиво сказал Потапов, – для полного сугрева вам надо выпить мой фирменный напиток, глинтвейн. Это горячее вино с капелькой водки и пряностями, набор которых – мой личный, пока незапатентованный секрет.
Петров и Людмила знали, что многолетние эксперименты Потапова привели к тому, что водка на восемьдесят процентов вытеснила из напитка вино. А пряности он добавлял методом сложения – все, что были в доме, плюс новые, которые скупались во всех командировках. Однажды Потапыч даже положил в глинтвейн лавровый лист и соль. Пить было невозможно – так называемый глинтвейн напоминал суп, в который влили спирт.
– От этого можно умереть, – честно сказал Петров, подавая Зине стакан, – но заболеть точно нельзя.
Она немного отхлебнула и почувствовала, что проглотила ароматические лезвия. Потапов гордо смотрел на нее, наивно ожидал похвалы. Зина выдавила улыбку, сказала, что напиток великолепный. Мужественно влила в себя весь стакан. Последние капли глинтвейна лишили ее голову последних капель ясности, а ноги стойкости. Зина хотела подняться, но тут же снова рухнула на диван.
– Дти, – пролепетала она заплетающимся языком, – мне надо их накрмить и улжить. Ой, батюшки, что это со мной?
– Сегодня глинтвейн удался, – сказал довольный Потапов. – Главное в нашем деле – испытание на чистых людях, светлых натурах. На Петрове экспериментировать бессмысленно. Зиночка, приезжайте к нам почаще. Каков эффект! Может, еще рюмашку?
Зина отрицательно затрясла головой. Комната запрыгала перед глазами. Зина с трудом сфокусировала испуганный взгляд на Петрове.
– Ничего не случится с твоими детьми, – сказал он. – Пойдем-ка я тебя уложу.
Он подал Зине руку, и она схватилась за нее как утопающий за канат. Зина хотела извиниться перед Потаповыми, открыла рот, но вместо слов вырвался громкий «ик».
В комнате, которую отвели Зине с детьми, Петров посадил ее на тахту, присел на корточки, стал расшнуровывать ей кроссовки.
– Палик, знаешь, что я думаю? – хихикнула Зина – Нет, я не буду говорить, потому что я пьяная. Ой, как смешно! А здорово мы сегодня покатались?
– Здорово. Давай я сниму с тебя свитер.
– Еще чего! Я сама, – возмутилась Зина.
Она перекрестила руки, взялась за край свитера на талии и потянула вверх. В следующую секунду стала валиться на бок. Петров придержал ее и помог стянуть свитер. Одновременно слезла и футболка.
– Не смотри, – велела Зина, пытаясь вывернуть и надеть футболку.
– Не смотрю, – согласился Петров, наблюдая за ее попытками просунуть голову в рукав.
Он отобрал у нее футболку, разобрался, где зад-перед.
– Я сама! – твердила Зина и мешала ему.
– Конечно, сама, – вторил Петров, натягивая футболку ей на голову. – Ты уже большая девочка. Не маши рукой, давай ее сюда, толкай. Где другая рука? Не ерзай! Большая девочка, а напилась как сапожник.
– Вдрызг! – согласилась Зина, – Но первый раз в жизни. Что дальше? – Глаза у нее закрывались.
– Дальше снимаем с тебя штаны.
– Зачем?
– Я бы тебе ответил, голубушка…
– Зови меня просто – дорогая… А штаны снимать не бум.
– Почему?
– Потому что под ними ни… ни… ничего нет. Все суши… суши… суши – это блюдо японской кухни. Вопрос из кроссворда, хи-хи. Все шушится.
Зина повалилась на подушку.
– Тогда конечно, – буркнул Петров.
Он положил ее ноги на кровать, укрыл пледом.
Зина заснула мгновенно. Петров стоял рядом и смотрел на нее. Вспомнил, как однажды оказался с ней в одной постели, как она прижалась к нему забинтованной грудью. Лучше бы она ее не разбинтовывала, а единственными чувствами Петрова по отношению к этой женщине остались жалость и сострадание. Теперь ему самому впору жаловаться и напрашиваться на сострадание.
Он стал на колени и положил голову на Зинину подушку. Он привык к тому, что, приближаясь к лицу женщины, он вдыхает сладкий и томный аромат духов. От Зины духами не пахло. Винный дух глинтвейна смешивался с лесным – немножко хвои и запах чистого снега.
– Палик… – пробормотала Зина.
– Что, милая? – Он прикоснулся губами к ее щеке.
– Я тебя не люблю, – четко сказала Зина и отвернулась к стене.
Петров на секунду замер, потом медленно встал.
– Знаю, – пробормотал он. – Я круглый дурак и старый осел.
В пьяном сне все было просто, ясно и совсем не так, как в жизни. Зина любила Петрова, но пришел Игорь, стал предъявлять права Зине было почему-то не жалко мужа и совсем не совестно. Она с легкостью заявила Игорю: «Я тебя не люблю». Игорь растворился, а они с Петровым закружились в зимнем лесу. Никто не говорил ей, что она поступает бесчестно по отношению к мужу, мужа этого вообще не существовало. Никто не напоминал, что Павел друг ей, а не любовник, что у него батальон девиц, не чета ей, Зине. Петров любил только ее.
* * *
Петров вышел из комнаты и попросил у Потапыча глинтвейна. Тот попытался сострить: нервишки шалят у нашего донжуана, но, увидев злое выражение лица Петрова, заткнулся и молча протянул стакан.
Людмила усадила детей за маленький столик и кормила всех по очереди. Ее внучка, подражая малышам, тоже отказывалась есть кашу самостоятельно.
– Ванечка, Санечка, а теперь Анечка, – приговаривала Людмила.
– Наоборот, – хмуро поправил ее Петров, – Санечка, а потом Ванечка.
Ему хотелось напиться вдребезги, но он не мог себе этого позволить: надо уложить детей.
* * *
На следующий день, Восьмого марта, приехали дочь Потаповых Маша и ее муж Сергей. Зина на удивление быстро с ними сошлась. За завтраком, во время уборки в доме и подготовки к пикнику на улице Зина непринужденно болтала с ребятами. Петрова в свои беседы они не приглашали, оттерли к старшему поколению.
Потапыч улучил минутку и отвел Петрова в сторону:
– Хватит злиться, не порть женщинам праздник.
– Кто злится? И с чего бы мне злиться?
– Не знаю с чего. Но ты выглядишь так, словно в карманах у тебя заряженные пистолеты. Сними палец с курка Лучше всего – отправляйся колоть дрова для мангала Говорят, помогает. Помнишь фильм «Укрощение строптивого»? Там Челентано по ночам дрова колол. Пока не женился, – хохотнул Потапыч.
Петров послал Потапыча не далеко, но энергично. И пошел колоть дрова.
Он уже нарубил столько дров, что их хватило бы Потаповым до осени, когда пришла Зина. Она стала укладывать поленницу.
– Павел, не обижайся, – попросила она.
– Глупости! – буркнул Павел и так ударил по полену, что топор ушел на пол-лезвия в колоду.
– Я же вижу. Конечно, – вздохнула Зина, – я заслуживаю осуждения. Привез меня к друзьям, я бросила на них детей, потом безобразно напилась. Мне очень стыдно.
