Текст книги "Констанца (СИ)"

Автор книги: Наталья Соколина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц)

Карета остановилась, кучер открыл дверцу. Матушка Рамона, а вслед за ней Ален и Констанца ступили на вычищенный от снега, мощёный гладкими каменными плитами двор. Навстречу им от длинного приземистого здания монастыря уже спешил высокий дородный мужчина в тёплом меховом плаще поверх чёрной монашеской рясы. Концы его высокого белого клобука развевались за спиной.

– Матушка Рамона! – Он притянул настоятельницу за руки и расцеловал в обе щёки. Женщина чинно ответила на поцелуи, приложившись к гладким румяным щекам встречающего:

– батюшка Михасий, благополучен ли ты, свет мой?

Настоятель расхохотался густым сочным басом: – да что мне сделается, матушка! Святой Амвросий нас с братией бережёт!

– Ну – ну, – настоятельница усмехнулась, – не позволишь ли ты мне с сёстрами переночевать в твоих гостевых покоях? Мы направляемся к святому источнику, но не успели добраться засветло.

– Добро пожаловать, в нашу скромную обитель, святые сёстры! – Настоятель Михасий посмотрел на стоящих у кареты монахинь. Они низко поклонились ему, потупив глаза и спрятав руки в рукава мешковатых одеяний.

Вскоре они сидели в уютной комнате гостевых покоев мужского монастыря святого Амвросия. Скромно обставленная не новой мебелью, она, тем не менее, была чистой и тёплой. Две двери в противоположных её стенах вели в такие же чистенькие бедные спальни. В каждой из них стояло по две узких кровати, застланных бельём из грубого отбелённого холста. Голый каменный пол, тонкое вытертое одеяло, стол под домотканой тёмно-синей скатертью и два жёстких деревянных стула. За ширмой – таз и кувшин с холодной водой.

Заглянувший в одну из комнат Ален присвистнул: – ну и ну! Хуже, чем в таверне! Тётя Рамона, что, монастырь святого Амвросия на самом деле такой бедный?

Та улыбнулась: – Ален, это комнаты для вас, чужих. Вы должны с благоговением взирать на скудость и аскетизм, с которым живёт братия. Считается, что женские монастыри более подвержены соблазнам, а вот в мужских нечистики не имеют никаких шансов заполучить грешную душу. – Она хмыкнула и весело добавила: – но вот если бы я приехала одна, то жила бы в покоях с толстыми дамьянскими коврами и спала на постели с бельём из нежнейшего хлопка и под пуховым одеялом.

Ален засмеялся: – надо полагать, кормить нас станут холодной кашей без масла, сваренной на воде!

Монахиня не успела ответить. В дверь постучали и, получив приглашение, вошёл отец – настоятель.

– Ну что же, гости дорогие, не обессудьте, в вашем-то монастыре побогаче будет, а мы с братией плоть умерщвляем, дённо и нощно молимся Всеблагому и святому Амвросию, чтоб отринули люди мерзость богатства и довольства благами мирскими! – Он размашисто очертил знак Всеблагого. Ален негромко хмыкнул. Отец Михасий покосился на него и сказал: – ужин вам сюда принесут, дабы лик ваш не смущал душевное спокойствие братии. А тебя, матушка Рамона, я приглашаю к себе в покои, разделить со мной мою скромную трапезу.

Констанца украдкой, недоверчиво поглядывала на монаха. Как-то не походил он на человека, умерщвляющего плоть. Громадный колышущийся живот, тройной подбородок, уютно устроившийся на широкой груди, гладкое розовое лицо человека, любящего много и вкусно поесть.

Настоятельница улыбалась: – батюшка Михасий, прости за то, что ввели тебя в заблуждение. Во дворе-то ты не один нас встречал! Это не монахини, а Ален и с ним девушка, которую он… опекает.

Монах растерянно сел: – Ален??

Тот поднял голову, стянул с себя капор, криво улыбнулся настоятелю: – благословите, батюшка Михасий и за обман простите!

– Да… как же…, Ален…, откуда ты…, почему…, – он машинально осенил наёмника знаком Всеблагого, подал руку для поцелуя. Тот прикоснулся губами к пухлому запястью:

– дела у меня тут были, святой отец. Теперь вот надо бы в столицу, но так получилось, что нас с Констанцей, – он улыбнулся девушке, глядящей на них широко распахнутыми глазами, пытаются изловить. Спасибо тёте Рамоне, вывезла нас из Гваренеда.

– Да-а, дела-а… Ну, ладно, – теперь настоятель был деловит и собран: – давайте-ка сейчас переезжайте в хорошие комнаты, там и поужинаем. А потом ты, Ален, скажешь мне, чем я могу вам с девушкой помочь. Может, охрану дать? У нас братия много с мечами упражняется, глядишь, тебе и пригодится их умение.

– Спасибо, батюшка Михасий, – Ален отрицательно мотнул головой, – не надо нас переселять, мы здесь переночуем. Разве что тётя Рамона? – Он вопросительно посмотрел на монахиню. Та махнула рукой:

– я тоже здесь останусь. Хочу с вами поговорить, прежде, чем лечь спать.

– Ну, смотрите, – отец Михасий пожал могучими плечами, скомандовал: – Ален, накинь капюшон на голову, – потом оглушительно хлопнул в ладоши. Дверь тихо отворилась, вошёл молодой послушник, поклонился присутствующим. – Накрывай на стол, брат Феофил!

В последующий час они предавались греху чревоугодия. Громадная жареная индейка, тающая во рту рыба, копчёные колбасы, пироги с дичью, мясом, соленья и маринады, маленькие сладкие пирожки с яблоками, вишней, медовые коврижки, красное и белое вино.

Настоятель с аппетитом вкушал яства, шутил, громко и со вкусом хохотал, не забывая подкладывать куски то индейки, то рыбы матушке Рамоне и Констанце. Ален в уговорах не нуждался, успевая энергично подчищать тарелку и расспрашивать отца – настоятеля о жизни в монастыре.

Насытившись и допив оставшееся в кувшинах вино, гостеприимный хозяин и гости распрощались до утра.

Констанца поняла, что сейчас ей предстоит разговор с матушкой Рамоной. Она была полна решимости рассказать ей всю историю своей коротенькой жизни и, может быть, даже попросить совета.

Монахиня зевнула, деликатно прикрыв рот ладонью: – Позволь мне умыться первой, Констанца. – Потом повернулась к наёмнику: – шёл бы ты, Ален, к себе в комнату. Завтра рано вставать.

Девушка встала, нерешительно двинулась вслед за настоятельницей, но мужчина придержал её за руку. Глядя в спину скрывающейся в спальне матушке Рамоне, прошептал: – Констанца, пообещай мне, что не станешь безоговорочно соглашаться с ней, что бы тётушка тебе не предлагала!

Констанца с недоумением посмотрела на него: – но, Ален, она хорошая! Мне кажется, она сможет посоветовать, как мне жить дальше!

– Конечно, хорошая, и я искренне люблю её, но дай мне слово, что не будешь принимать никаких решений сегодня вечером! Обещаешь?

Она неуверенно кивнула, – хорошо, не буду.

Наёмник облегчённо вздохнул: – вот и умница. Не забудь – ты дала мне слово.

****

Констанца постелила постель себе и монахине. Та вскоре вышла из-за ширмы, одетая в длинную, до полу, шёлковую ночную рубашку. Такую же она подала девушке: – я думаю, твой багаж остался в таверне, так что не побрезгуй принять от меня эту. Слава Всеблагому, я успела собрать свой дорожный сундук.

– Матушка Рамона, у меня нет никакого багажа! Спасибо вам за рубашку, иначе я бы спала в одежде.

Та спокойно кивнула: – садись, милая. Расскажи мне, как же получилось, что молодая невинная девушка путешествует с чужим незнакомым мужчиной.

Констанца покраснела, опустила голову: – матушка, я… потеряла невинность… – слёзы заструились из глаз против её воли. Монахиня нахмурилась:

– Ален??

– Нет – нет, Ален не причём. Я расскажу вам всё…

Сцепив руки на коленях так, что побелели косточки, сдерживая дрожь, Констанца рассказала настоятельнице, как она не верила тому, что говорили о лорде Нежине, как встретилась с ним и почти влюбилась, как стражники увези её из родного дома, а он обманом удерживал её в замке. Она снова заплакала, рассказывая, как его милость лишил её невинности, а потом наказал за побег. Девушка даже решилась приспустить с плеч ночную рубашку, показывая рубцы. Монахиня ахнула, увидев три грубых багровых полосы, изуродовавших девичью спинку.

– Матушка Рамона, я глупая, неблагодарная, падшая женщина! Я принесла несчастье и горе папе, я не верила людям старше и умнее меня и за это жестоко наказана! Я не знаю, что будет со мной и, порой, мне кажется, что было бы лучше, если бы я умерла! – Рыдания сотрясали её тело. Тронутая таким отчаянием, мать-настоятельница села рядом с Констанцей на постель, обняла за плечи, привлекла к себе.

– Не плачь, девочка, всё пройдёт, твоя боль заживёт, твой папа простит тебя, ведь он тебя любит. Успокойся, расскажи мне, где ты встретилась с Аленом.

Констанца выпила воды из стоящего на столе кувшина, постаралась взять себя в руки. Монахиня смотрела на неё печально и ласково, и сердце Констанцы переполнилось благодарностью к этой спокойной доброй женщине, жалеющей её, готовой выслушать и, может быть, наставить на верный жизненный путь.

– Матушка Рамона, я снова убежала от Его милости. Он… он снова пытался сделать ЭТО со мной. Он смеялся и говорил, что я буду спать в его спальне и …, – она замолчала, стискивая пальцы. – Добрые люди помогли мне, дали одежду и лошадь, научили, что говорить. Я приехала в Гваренед, но оказалось, что данн Отис уехал на каникулы к родителям. Он был моей единственной надеждой, поэтому я решила ждать, когда он вернётся. Я поселилась в “Кружке наёмника”. У меня оставалось совсем мало денег, я боялась, что его милость меня найдёт, поэтому совсем не выходила из таверны. Но это не помогло. Меня нашли стражники лорда Нежина, а самый страшный из них Кром. Он потащил меня на улицу, а я плакала и отбивалась. В обеденном зале сидел наёмник. Это был Ален. Он вступился за меня. Я напугалась, когда он оказался ведьмаком. Ален спас меня от возвращения в замок, а потом не бросил. Матушка Рамона, – Констанца подняла на монахиню заплаканные глаза, – прошу вас, не ругайте Алена за то, что он связался с глупой девчонкой! Я…не знаю, что бы было со мной, если бы не он! Я всю жизнь буду молить за него Всеблагого!

– Констанца, ты, действительно, глупышка, – мать-настоятельница мягко улыбалась, – я не собираюсь его ругать, Алену тридцать один год, он взрослый человек и сам решает, как ему поступать. Но скажи мне, с чего ты взяла, что он наёмник? Это он тебе сказал?

Девушка пожала плечами: – нет, он ничего не говорил, это я сама догадалась. Он…такой…какой-то жёсткий, у него большой длинный меч и рукоятка сильно потёрта, а одет он плохо и, когда я его увидела, он ел… так жадно, быстро… Я подумала, что ему мало платили, он был голодный и усталый. А он не наёмник?

Матушка Рамона развеселилась: – ну, если он показался тебе наёмником, значит, так и есть! Констанца, – она серьёзно посмотрела на девушку, – твоя жизнь не определена, вернуться домой ты не можешь, но я могу предложить тебе замечательное будущее…

– О, матушка, я знаю, что вы не посоветуете мне плохого!

– Да, милая, я предлагаю тебе жизнь, полную добра, мира и спокойствия. Ты станешь послушницей, а потом и монахиней в моём монастыре. Поверь, лорд Нежин не сможет достать тебя из обители, а ты посвятишь свою жизнь молитвам, заботам о бедных и болящих, отринешь все мирские суетные тревоги.

Констанца мрачно подумала, что ей предлагают заживо лечь в гроб. Не зря Ален требовал, чтобы она не соглашалась на предложение его тётки. Он догадывался, какое оно будет. Мысль об Алене тёплой волной накрыла всё её существо. Она поймала себя на мысли, что, если бы не настоятельница, она побежала бы сейчас в его комнату, чтобы только посмотреть, как он спит, твёрдо сжав сухие губы и хмурясь даже во сне.

– Констанца, ты слышишь меня? – Голос монахини вернул её к действительности. Она покраснела:

– простите меня, матушка Рамона. Я думала о ваших словах. Матушка, я не могу так сразу решиться. Позвольте мне подумать!

Настоятельница укоризненно покачала головой: – твоё сердце в смятении, Констанца, но разум должен подсказать, что ты не можешь стремиться к замужеству и семейной жизни обычной женщины. Ведь это значило бы обмануть поверившего тебе мужчину. Каждый из них ждёт, что его избранница придёт к нему непорочной девой.

– Матушка Рамона, – Констанца упрямо стояла на своём, хотя в её голосе звенели слёзы, – позвольте мне дать вам ответ завтра утром!

– Хорошо, милая, надеюсь, ты примешь верное решение, – сухо сказала настоятельница, выпустив девушку из объятий и укладываясь в свою постель.

Глава 10.

Нет, Ален не спал. Он слишком хорошо знал свою тётушку. При всей её внешней мягкости и доброте, настоятельница Рамона железной рукой руководила крупнейшим и одним из самых влиятельных женских монастырей в королевстве Семи Холмов. Он поймал себя на мысли, что у него сжимается сердце, едва он подумает, что Констанца может навечно схоронить себя в мрачных каменных стенах обители. Её юное свежее личико так беззащитно выглядело в обрамлении чёрного капора, а наивные глаза доверчиво взирали на ласковую и участливую матушку Рамону.

Если она забудет его просьбу или не решится отказать монахине, ему будет нелегко вернуть ей свободу. Ален даже приподнялся на постели, решая, не пойти ли ему к женщинам, плюнув на приличия и позднее время. Но благоразумие возобладало. Всё же, спустя некоторое время он неслышно подошёл к дверям соседней спальни и прислушался. Усмехнувшись, вернулся к себе. Богатырский храп матушки Рамоны свидетельствовал, что разговор давно закончен.

****

Не спал и лорд Нежин дар Кремон. Сгоряча вырвавшиеся слова о том, что он женится на Констанце, заставили его задуматься о его истинном к ней отношении. Он снова, с неудовольствием признал, что ни одна девушка не интересовала его так, как дочь кузнеца. Никогда он не был столь внимателен к попадающим в замок девчонкам, никогда не старался понравиться им. Он искренне жалел, что решил напугать её наказанием. В душе опять поднялась злоба на Крома, не сдержавшего свои садистские наклонности. И он даже не подозревал, какое бешенство вызовет у него её новый побег. Желание во что бы то ни стало вернуть Констанцу, не давало покоя. Женится он, или нет, но ему просто необходимо встретиться с ней, убедить, что она сама виновата в таком к ней отношении.

Он вспомнил, как ласково она смотрела на него, лежащего на сундуке у старой ведьмы, как заразительно смеялась его шуткам, как доверчиво позволяла подолгу держать себя за руку.

Он встал с постели, позвонил в колокольчик. Заспанный Ласси осторожно открыл дверь.

– Распорядись, чтобы мне приготовили коня. Я поеду за Констанцей. Да, ещё двое стражников пусть будут тоже готовы ехать.

Ваша милость, вы же говорили, что она уехала из Гваренеда? Где вы будете её искать? Да ещё этот ведьмак…

Лорд Нежин досадливо поморщился: – Ласси, я знаю свои земли лучше любого пришлого ведьмака. Им некуда деваться. Мне известно, что Гваренед они покинули в карете настоятельницы монастыря святой Рубекии. Едва ли они едут назад, в сторону замка. Нет, они стремятся в столицу, торопятся побыстрее пересечь границу и оказаться на территории Ферренского лордства. За один день до границы они не доберутся, значит, им надо где – то ночевать. Ведьмак с девушкой могли бы, пожалуй, переночевать и в лесу, но пожилая настоятельница связывает их по рукам и ногам. До самых земель лорда дар Феррена на моих территориях в той стороне нет ни одного города, одни посёлки и деревни. Монахине не по чину останавливаться в сельском домишке. Значит, они будут ночевать у настоятеля Михасия. Мне соваться к нему бесполезно. Он ни за что не скажет, когда и куда они уехали. Но! – Он торжествующе расхохотался, – в столицу ведёт только одна дорога! Кроме неё есть только тропы, по которым карета не пройдёт, а вот всадники, воспользовавшись ими, сократят путь и окажутся на территории Ферренского лордства значительно быстрее, чем карета! Ступай, Ласси, через час я выезжаю!

****

Констанца спала и не слышала, когда монахиня встала. Она вышла в общую гостиную и увидела что оба, тётушка и племянник, уже умытые и одетые по-дорожному, сидят за столом. Настоятельница улыбнулась: – доброе утро, Констанца. Мы решили, что ты можешь поспать немного подольше. Ну, раз уж ты встала, умывайся и садись завтракать.

– Девушка смущённо улыбнулась, пробормотала: – доброе утро, матушка Рамона, доброе утро, Ален! Нужно было разбудить меня, раз вы встали. Так нехорошо получилось, что я всех задерживаю…

Ален кивнул ей, внимательно глядя ей в лицо, а настоятельница снисходительно сказала: – ну, поспи, пока есть такая возможность. В монастыре мы с сёстрами встаём довольно рано. Когда ты присоединишься к нам, ты тоже привыкнешь рано вставать.

Наёмник нахмурился, остро глянул Констанце в глаза, на скулах выступили желваки. Она растерянно глянула на него, умоляя о помощи, но он молчал. Тогда девушка решилась: – матушка Рамона, простите меня, пожалуйста, но я не хочу в монастырь! – Та удивлённо посмотрела на неё, а Констанца, путаясь, торопливо говорила: – я не могу, матушка, я не готова,… мне кажется, во мне…нет…такой крепкой веры! Простите меня, прошу вас!

Ален откровенно с облегчением вздохнул и расслабился. Настоятельница с ласковой улыбкой на лице принялась убеждать Констанцу, что ей нужно просто решиться, со временем она привыкнет, а сейчас ей не хватает смирения и покоя в душе.

Опустив голову, та молча и упрямо смотрела в пол. Племянник решил вмешаться: – тётя Рамона, оставь Констанцу в покое. Давайте уже завтракать, я есть хочу!

Несостоявшаяся послушница благодарно взглянула на него и не смогла сдержать улыбки. Всё же он выглядел очень забавно в одежде монахини.

****

Они быстро прошли по тёмному двору, не встретив ни одного человека. Из монастырского храма доносилось пение множества мужских голосов. Карета ждала их с неизменным кучером на облучке. Констанца удивилась, что настоятель Михасий не пришёл их проводить, но Ален шепнул, что не надо привлекать к ним излишнее внимание. Они всего лишь путники, каких немало ночует в монастыре.

За воротами монастыря карета присоединилась к повозкам и телегам, едущим в сторону Ферренского лордства. Ехали медленно, обогнать попутчиков на узкой дороге было невозможно. К вечеру пересекли границу. Констанца выглядывала в окна кареты в надежде увидеть какой-либо пограничный знак, Но Ален сказал, что всем известно: деревня, которую они проехали не останавливаясь, принадлежит лорду Нежину. Сразу за ней начинаются земли лорда дар Феррена. Он с облегчением стянул с себя монашеское одеяние и остался в своей обычной одежде. но меч отсутствовал. Чёрные блестящие волосы по-прежнему были грязны. Констанца пожалела, что в монастыре отца Михасия им не удалось вымыться. Матушка Рамона сказала, что монахи моются в холодной воде, дабы усмирять плоть. Просить, чтоб её согрели, Ален не разрешил, не желая привлекать внимание монахов к гостям.

Освободившись от чёрного одеяния, наёмник с удовлетворением похлопал себя по бокам, а потом велел Констанце сесть напротив, рядом с матушкой Рамоной, которая опять безмятежно читала свою книгу.

Девушка пересела, наблюдая за мужчиной. Тот бодро поднял освободившееся сиденье и перво-наперво торжественно вытащил из ящика, находящегося под ним, свой тяжеленный меч. Затем извлёк тёплый плащ и повесил его на крючок под потолком, при этом, едва не свалившись к Констанце на колени. Карету трясло немилосердно. На дороге, видимо, стало свободнее, и кучер поторапливал лошадей.

О чём-то сосредоточенно думающий наёмник молчал, а настоятельница сказала: – ты уже можешь снять облачение, Констанца. Я заберу его с собой. – Та с недоумением посмотрела на монахиню:

– матушка Рамона, а вы…разве не едете в столицу?

– Нет, милая, я провожу вас до деревни и вернусь в монастырь, – она внимательно и ласково смотрела на девушку: – надеюсь, ты скоро приедешь ко мне. Помни, Констанца, это самое лучшее для тебя!

Констанца потупилась и ничего не сказала.

Путешественники почувствовали, что лошади свернули с дороги. Вскоре они увидели убогие домишки, крытые соломой. Кое-где в окнах мелькал огонёк свечи.

Карета медленно ехала по улице и, наконец, остановилась у дома, выглядевшего чуть лучше остальных. Попрощавшись с настоятельницей, причём Ален обнял тётушку, а она расцеловала его в обе щёки, наказав передавать от неё благословение родителям, наёмник и Констанца вылезли, с трудом распрямив ноги, и направились к воротам. Карета развернулась и уехала, а они остались на тёмной заснеженной улице. Девушке было жутковато. Она мёрзла в своём старом вытертом плаще, неизвестность пугала. Ален хмурился и молчал. Лишь после того, как он снова забарабанил кулаком в окованную железной полосой калитку, где – то в доме хлопнула дверь, заскрипел снег под тяжёлыми шагами. Под невнятное бормотание калитка распахнулась и перед ними предстала здоровущая тётка в больших мужских сапогах, небрежно наброшенной стёганой треконде и длинной складчатой юбке. Наёмник облегчённо вздохнул: – Ну, хвала Всеблагому, ты дома, Джен! Я уж подумал, что ты к очередному ухажёру убежала. – Он шагнул во двор, кивнув Констанце, чтобы следовала за ним. Женщина басом сказала:

– ты, Ален, всё надо мной смеёшься, а я тебя весь день жду, с тех пор, как лошадей привели. Мальчишка – то у тебя совсем замёрз. В баню пойдёте?

– Констанца запнулась и чуть не упала, а наёмник спокойно сказал: – это не мальчишка, Джен, это девушка. Ты сходи с ней, поможешь, что ли…

Женщина первой вошла в дом. Там жарко топилась печь, на большом, добела выскобленном деревянном столе в кованом подсвечнике горели четыре толстых свечи, а хозяйка с интересом посмотрела на Констанцу: – что же она у тебя такая заморенная-то? Гляди-ка, прямо прозрачная вся!

Девушка неловко улыбнулась: – данна Джен, я не заморенная, я вообще такая…не толстая.

Та укоризненно покачала головой. При свете свечей Констанца рассмотрела, что их хозяйка и впрямь была очень большой. На голову выше Алена, с грудью, возвышавшейся как две подушки, с широченными бёдрами и большими мужскими руками. А вот лицо очень миловидное, большеглазое. Полные яркие губы, точёный нос и толстая коса, уложенная короной вокруг головы. На вид ей никак не больше сорока.

Дом состоял из одной большой комнаты. У дальней стены стояла кровать совершенно под стать хозяйке: массивная, широкая, аккуратно застеленная ярким лоскутным покрывалом с горой пышных подушек в цветастых наволочках. Под окнами длинная лавка, на которую и сели гости. Несколько красивых сундуков разных размеров поставлены друг на друга. Сундуки расписаны яркими цветами, диковинными птицами и зверями. Ещё большой комод со множеством ящиков, громоздкий, внушительный, сверху прикрыт вязаной кружевной скатертью. Посередине комнаты печь с очагом. От неё пышет жаром, а на огне стоит чугунная жаровня и распространяет аромат тушёного мяса с приправами, от которого Констанца непроизвольно сглотнула слюну. Джен заметила, засмеялась: – Ален, вы как, сначала мыться и потом ужинать, или наоборот?

Он вопросительно посмотрел на Констанцу. Та мотнула головой: желание вымыться, почувствовать своё тело чистым, пересилило голод: – ой, я бы сначала в баню, а потом ужинать…

– Хорошо, – Ален шлёпнул ладонью по столу, – давай так, сначала пойду я, потому что там очень жарко, а потом вы с Джен. Согласна?

****

Гости, чисто вымытые, распаренные, сидели за столом, на который радушная хозяйка водрузила здоровенную чугунную жаровню, полную мяса, тушённого с картошкой и приправами из сушёных душистых трав. У Констанцы закрывались глаза, так сильно она хотела спать. За печкой, на верёвке, висело их с Аленом выстиранное бельё, а сами они сидели, наряженные в старые, вылинявшие, но чистые хозяйские одёжки. Девушке Джен дала своё платье, которое, как она пояснила, лежало в сундуке со времён её молодости. Платье было ужасно велико, но Констанца подвязала его бечёвкой, а рукава подогнула. Зато оно пахло чистотой и пижмой, которой проложены вещи, чтобы в сундуке не завелась моль.

Наёмнику досталась старая мужская рубашка, которую Джен носила вместо блузки и такие же старые лёгкие штаны из грубого полотна. Все эти вещи также были извлечены из сундука, потому что давно вышли из обращения.

Констанца, сидевшая напротив Алена, обратила внимание, как натянулась на широкой груди ветхая рубашка, как горделиво посажена его голова на крепкой шее, как чётко очерчен подбородок и жёсткая линия рта. Наконец-то промытые чёрные волосы отливали синевой. В живых, блестящих чёрных глазах искрился смех: – Констанца, ты меня так разглядываешь, что я подумал: может, ты меня не узнала, когда с меня корка грязи смылась?

Констанца смутилась. Ей показалось, что его глаза смотрят на неё ласково, обволакивая всю её тёплой заботой и нежностью. Джен, глянув на них, понимающе хмыкнула, сказала: – жениться тебе давно пора, Ален. Жена – то не позволила бы по королевству месяцами болтаться.

Продолжая смотреть на Констанцу, Ален задумчиво сказал: – пожалуй, я с тобой впервые согласен, Джен.

Сердечко Констанцы встрепенулось. Оказывается, он не женат! И невесты у него нет! Предательский румянец заливал щёки, она не знала, куда девать глаза. Подняв взгляд на наёмника, увидела, что он продолжает смотреть на неё, но при этом ещё и улыбается. Широко, открыто, а в глазах… Окончательно смутившись и покраснев так, что, казалось, даже тело горит, Констанца торопливо выскочила из-за стола и, сбивчиво пробормотав слова благодарности, пошла к кровати. Ей предстояло спать с Джен, но постель была столь широка, что она не боялась, что хозяйка придавит её во сне своими обширными телесами.

Алену предстояло спать на лавке, куда уже был положен толстый тюфяк, сверху застеленный грубыми льняными простынями.

В темноте Констанца слышала, как он раздевался, категорически отказавшись спать в штанах и рубашке. Сама она раздеться не решилась, потому что под платьем ничего не было, а спать голой рядом с хозяйкой она не могла. В темноте ничего не было видно, но она отвела глаза, представив, что наёмник, сняв одежду, остался голышом и таким сейчас укладывался в постель. К своему стыду, она вдруг мысленно увидела его обнажённым, и, о, ужас! – представила, с затаённым интересом то, что внушало ей такое отвращение у лорда Нежина – возбуждённую, налитую желанием плоть. Констанца закрыла глаза и постаралась отогнать бесстыдные мысли, но они снова пришли к ней, и, уже засыпая, она подумала, что у него очень сильные руки, а пальцы длинные, гибкие, и наверно очень приятно, когда он обнимает и прижимает к своей груди. А пахнет от него тоже приятно, чистым мужским телом.

****

Вздохнув, Ален полез под прохладную простыню. Его выдержка подвергалась немалому испытанию. Встреча с Констанцей обрекла мужчину на длительное воздержание. В самом деле, не мог же он в таверне у Линдсея подмигнуть заинтересованно глядящей на него женщине и увести её в свою комнату, когда девушка постоянно находилась рядом с ним? Да и Джен грустно вздыхала, глядя на него. Она ждала, зная, что на обратном пути в столицу Ален обязательно заедет к ней. Он ничего ей не обещал, да она и не ожидала. Просто они были симпатичны друг другу, и им было хорошо, невзирая на устрашающие габариты женщины. Они оба считали, что главное, чтобы Ален имел подходящие размеры в определённом месте, а так как у него всё было в порядке, они с удовольствием предавались любовным играм во время нечастых встреч.

Констанца нарушила его хладнокровное смирение. Он знал, что под платьем, туго перетянутым в тонкой талии, нет белья. Оно сушилось где-то за печкой, выстиранное Джен вместе с его собственным и развешенное на протянутой верёвке. Ален порадовался, что темнота скрыла его тело, не позволяя девушкам разглядеть восставшую плоть.

****

Утром, за плотным завтраком, Констанца улыбалась наёмнику, и он подумал, как же она хороша. Ясные глаза смотрели доверчиво и открыто, ровные белые зубы и нежные губы притягивали взгляд. Чистые волосы не желали смирно лежать в гладкой причёске, а непослушными прядями падали на лоб.

Она нерешительно взглядывала на него, и он сказал: – что, Констанца? Говори уже. Я же вижу, что ты хочешь что-то спросить.

Она замялась: – Ален, а на чём мы поедем? Вчера Джен говорила о каких-то лошадях… Это для нас?

– Констанца, – он удивился, – а ты разве не видела, как карету обогнал работник из таверны Линдсея? Он проехал рядом с нами, а в поводу вёл моего Грома и твою лошадь.

Она обрадовалась. Признаться, девушка иногда вспоминала свою спокойную послушную Весту. Она не понимала, почему они не привязали лошадей сзади к карете, как иногда делали путники, но Ален сказал, что стражники лорда Нежина могли бы опознать беглецов по лошадям.

Завтрак был закончен, высохшее бельё надето, а хозяйские вещи заняли своё место в сундуке. Благодарная Констанца расцеловала Джен в обе щёки, а та, посмотрев наёмнику в глаза, грустно улыбнулась: – счастливого пути вам обоим. Будь осторожен, Ален и подумай о моём совете! – Он подмигнул женщине и бодро вскочил на коня. Констанца уже сидела верхом на Весте, которую до этого долго обнимала. Лошадка тоже обрадовалась хозяйке и шумно вздыхала, прихватывая пальцы девушки мягкими губами.

Опять перед ними вилась дорога, запруженная телегами и повозками. Иногда они обгоняли кареты, а иногда их обгоняли конные всадники.

Казалось, Ален не спешил. Они ехали, временами касаясь стременами. Он рассказывал о Ферренском лордстве, его городах и людях. Констанца, предвкушая конец пути, позволила себе помечтать о будущем. Оно рисовалось ей смутным, но Ален обещал ей свою помощь, а она уже привыкла во всём полагаться на него.

Они пообедали в придорожной таверне плохим овощным супом и жёсткой жареной курицей, накормили коней и, не задерживаясь более, продолжили путь.

Смеркалось, когда они въехали в Зеленайск, большой город Ферренского лордства. Констанца устала и хотела есть. Она не смотрела по сторонам, а лишь старалась не потерять из виду Алена, ехавшего впереди. Шум и гомон толпы, двигавшейся по тротуарам, крики возниц, требующих пропустить подводы, щёлканье кнутов и стук копыт по мощёной мостовой – всё слилось для неё в единую какофонию звуков.

Наконец Ален свернул на боковую улицу и остановился перед большим зданием с ярко освещёнными окнами. Большая, украшенная резьбой и металлической чеканкой дверь всё время открывалась, впуская и выпуская людей. Ален спешился, помог спрыгнуть с лошади Констанце и бросил поводья подскочившему юркому парню: – коней вычистить, накормить, поставить в конюшню. – Сунув руку в карман треконды, извлёк несколько медных монет и кинул слуге. Тот ловко поймал их и повёл лошадей куда-то за дом. Констанца увидела над дверью большую, ярко раскрашенную вывеску: “Весёлый Свин”. Она фыркнула. Толстая розовая свинья, изображённая над входом, стояла на задних ногах, а в передних держала большую кружку с хмельным напитком, покрытую шапкой пены.