Текст книги "Три ангела по вызову"

Автор книги: Наталья Александрова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

И Катя хотела на встречу с Жанной надеть пальто и красивый шарф. Но отвлеклась, разбирая свои лоскутки, а когда спохватилась, то времени на сборы уже не осталось, пришлось натянуть что под руку попало, это и была любимая куртка.

Приглашение нашлось быстро, и молодой человек посторонился, пропуская Катю, но лицом не потеплел.

– Со мной еще подруга, она не приходила? – тараторила Катя, на ходу снимая куртку. – Такая женщина яркая, экстравагантная…

– Как вы? – Молодой человек позволил себе некоторый сарказм в голосе.

– Что вы! – Катерина никакого сарказма не услышала. – Гораздо интереснее!

– Ну-ну, – фыркнул парень и отвернулся, а Катя в это время сбросила куртку ему на руки.

То есть ей так показалось, потому что куртка свалилась на пол с оглушительным звоном – как уже говорилось, в карманах были ключи и еще много нужных вещей. Катерина обернулась и увидела, что молодой человек стоит, опустив руки по швам и глядя в сторону плаката, который извещал посетителей арт-кафе о том, что сегодня, двадцать третьего апреля, состоится открытие художественной выставки «Истинно материальное искусство».

– Ну хотя бы гардероб-то у вас есть? – упавшим голосом спросила Катя.

– Влево по коридору, – невозмутимо ответил он, глаза по-прежнему напоминали оловянные пуговицы.

Катя подхватила вещи и пошла по темному узкому коридорчику, который заканчивался тремя вешалками.

«Наверное, Жанна не дождалась меня и ушла, – печально думала она, – и теперь обиделась, и будет ругаться. Внутрь ее не пустил этот, с оловянными глазами, приглашение-то у меня. Ой, как нехорошо получилось…»

Приглашение на открытие выставки Катерине буквально всучил силой старый приятель еще по Академии художеств, Гриша Четверкин. Он позвонил накануне и долго упрашивал Катю пойти вместо него.

– А сам-то… – слабо сопротивлялась Катя.

– Да, понимаешь, у меня халтура срочная, никак нельзя отказаться, – туманно отговаривался Гриша, – а ты сходи, ознакомься. Там все прикладное, тебе как раз по теме. Опять же проветришься, а то все дома сидишь, нигде не бываешь…

– И то верно, – согласилась Катя, – у меня как раз муж в командировке…

– Ну вот видишь, значит, время свободное есть! – заметно повеселел Гришка и поскорее отключился, сказав, что попросит сына завезти Катерине приглашение сегодня же поздно вечером и бросить в почтовый ящик.

Возле вешалок никого не было видно, и Катя отважилась вполголоса спросить:

– Есть здесь кто-нибудь? Ау-у!

Поскольку никто не появился, пришлось повторить громче, и только после третьего вопля явилась наконец тетка в синем сатиновом халате и взяла Катину куртку.

– Мероприятие уж скоро кончится, – бубнила она, обтирая губы и стряхивая крошки с халата, – а они все идут. Время же указано, а они будто читать не умеют…

– Вот еще чемоданчик, пожалуйста, возьмите… – униженно попросила Катя, – уж будьте так добры…

– Да вы что? – Тетка возмущенно засопела. – Да где это видано? Еще сопрет кто – а мне отвечай!

– Так одежду ведь тоже спереть могут! – возразила Катя.

– Эту? – Тетка так выразительно посмотрела на злосчастную куртку, что Катерина решила, что выбросит ее сразу же по приходе домой – на радость Жанне. – Ладно, – неожиданно сказала тетка и убрала кейс под вешалку, – но в случае чего – с меня никакого спроса!

Катя сердечно поблагодарила ее и пожелала про себя, чтобы кейс непременно кто-нибудь украл, – тогда ей не надо будет думать, как от него избавиться.

Она прошла длинным полутемным коридором, по бокам которого были расставлены многочисленные кошки. Кошки представляли собой часть постоянного оформления кафе, оправдывая его название. Были они самые разные – отлитые из бронзы и кованные из железа, вылепленные из гипса и глины, составленные из деталей детского конструктора и сшитые из лоскутков. Лоскутная кошка вызвала у Катерины самый живой интерес, поскольку она сама творила свои высокохудожественные панно из такого же материала.

Из самого темного угла сверкали ярко-зеленые глаза. В первый момент Катерина подумала, что оттуда выглядывает настоящая живая кошка, но, подойдя ближе, она убедилась, что это – очередное изделие скульптора, которому вместо глаз вставили две зеленые лампочки от старого радиоприемника.

Коридор закончился, и Катя оказалась в первом из просторных подвалов, где размещалась сегодняшняя выставка.

Мероприятие было в самом разгаре. Это было видно по тому, что все присутствующие разбились уже на маленькие группки по три-четыре человека и разговаривали чрезвычайно громко, стараясь перекричать друг друга. Большинство посетителей выставки явно были чересчур оживлены – глаза у них блестели, как у той кошки в темном углу, жесты были слишком размашистыми, а голоса излишне громкими.

Причину этого оживления Катя поняла, увидев в сторонке стол, на котором красовались несколько початых бутылок водки, одноразовые стаканчики и почти нетронутая тарелка с бутербродами.

Катя вспомнила, как пару раз оказывалась на фуршетах за рубежом. Тамошняя публика в два счета расправлялась с закусками, а выпивка, как правило, оставалась. Наша же творческая интеллигенция (и не только она) быстро разделывается с выпивкой, а закуска может остаться почти нетронутой. По этому поводу есть даже две популярные присказки: «Мы сюда не жрать пришли» и «Когда заканчивается водка, закуска становится просто едой».

Однако сегодня отношение к закуске было подозрительно прохладным, и Катя заподозрила, что бутерброды оказались несвежими.

Кроме вышеупомянутого стола, в помещении имелось еще несколько столов, столиков и подставок, на которых, как в первый момент показалось Кате, тоже размещалась закуска. Правда, закуска эта была какая-то странная, кроме того, ее было чересчур много.

Только внимательно приглядевшись, Катя поняла, что то, что она приняла за закуску, на самом деле и было экспонатами выставки. Причем эти экспонаты отчетливо разделялись на три группы, явно выполненные в различной художественной манере.

Часть произведений была изготовлена из овощей. Это были человеческие фигуры и изображения животных, составленные из вареных картофелин, крупных морковок и свежих огурцов. Попадались также отдельные помидоры и баклажаны.

Вторая группа экспонатов была создана из хлеба и разнообразной выпечки. Несколько вполне реалистических скульптур, вылепленных из хлебного мякиша, замечательная композиция, составленная из круассанов и булочек для гамбургеров, абстрактная конструкция из бубликов и баранок. Особенно привлек Катино внимание симпатичный крокодил, изготовленный из длинного батона, с разинутой пастью и маленькими изюмными глазками.

Третья часть выставки представляла собой произведения из сосисок, сарделек и копченой колбасы. Некоторые скульптуры показались Кате просто неприличными.

Она огляделась по сторонам в поисках кого-нибудь знакомого, с кем можно было бы обсудить выставку, но ни одного знакомого лица ей на глаза не попадалось. Вообще присутствующие делились на две очень четко различаемые группы: это были или художники – с богемным видом, кудлатыми бородами, в драных свитерах и поношенных джинсах, – или галерейщики в дорогих костюмах, с великосветскими манерами и стрижками от модных парикмахеров.

Наконец Катя заметила в дальнем углу знакомого художника и двинулась к нему через толпу, но тут ее ухватил за локоть бородатый тип с горящими глазами и крупной бородавкой на носу.

– Привет, подруга боевая! – воскликнул он нараспев. – Ну как тебе наш славный труд?

– Вы что – один из участников выставки? – догадалась Катерина, пытаясь высвободить локоть.

– Догадлива же ты, подруга! – пропел художник, еще крепче вцепившись в круглый Катькин локоть. – Леонтий Хвощ зовут меня!

Катя вспомнила программу выставки. Там среди троих участников действительно упоминался некто Леонтий Хвощ. Его раздел выставки был озаглавлен «Хлеб – всему голова».

– Это вы из хлебобулочных изделий свои произведения создаете? – догадалась Катерина.

– Да, это так! Творю из хлеба искусство скорбное свое! – воскликнул Леонтий с театральным пафосом. – Хлеб – наше все! Лишь им мы живы! На нем культура вся стоит!

– А что это вы все стихами выражаетесь? – поинтересовалась Катя. – Это что – тоже элемент вашего творческого метода?

– Стихами я не выражаюсь, – обиженно ответил ей Хвощ. – Я по-простому говорю! Культура вышла из народа, она понятной быть должна! – Впрочем, лицо его тут же посветлело, обида исчезла, и он жизнерадостно предложил: – Давай с тобой выпьем водки, она ж из хлеба создана!

– Водки? – Катя поморщилась. – Я вообще-то водку не очень… может быть, лучше шампанского?

– Предмет культуры буржуазной сие шампанское вино! – строго провозгласил Леонтий. При этом он выразительно поднял палец и необдуманно выпустил Катину руку. Катерина не замедлила воспользоваться этим и вырвалась на свободу.

Юркнув в толпу, она тут же наткнулась на знакомого художника Севу Вострикова.

– Севка, привет! – радостно воскликнула она. – Ты сейчас что – в активной стадии?

Все знакомые Вострикова знали, что он попеременно находится то в запое, то в завязке. Запои сам Сева называл «периодами пассивного творчества» и утверждал, что в эти периоды он накапливает творческую энергию. Когда же запой прекращался, он создавал свои энергичные и выразительные холсты, поэтому это называлось «стадией активного творчества».

– В активной, в активной! – подтвердил Востриков. – В самой что ни на есть активной! – Затем он странно облизнулся и добавил: – Вовремя ты, Катерина, пришла, сейчас как раз это… ППИ начнется.

– Что начнется? – удивленно переспросила Катерина.

– Тундра ты, Катерина! – усмехнулся Востриков. – Таких элементарных вещей не знаешь! Все западные теоретики говорят, что мы живем в эпоху ППИ – Показного Потребления Искусства! Вот сейчас оно и начнется, причем в полный рост!

– Показное – что? – Катя захлопала длинными белесыми ресницами.

– Потребление искусства! – повторил Сева. – Этот… как его… преферанс. То есть перформанс. Я сегодня как раз пообедать не успел. – Он снова облизнулся.

– Перформанс? – заинтересовалась Катя, это умное слово она знала. – А в чем он будет заключаться?

– Ты что, мать, не знаешь? – уставился на нее Востриков. – Это ведь их главная творческая идея! Искусство, значит, должно быть полностью употреблено. Чтобы, значит, его до конца понять, надобно его употребить. Или полностью усвоить. Поэтому они и творят из съедобных материалов. А то как же ты употребишь, допустим, гипсовую статую? Или там холст? Я уж не говорю про бронзу или мрамор! Или про металлические конструкции, из которых некоторые создают свои, с позволения сказать, шедевры!

До Кати наконец начал доходить смысл Севиных слов.

– Так что – все эти произведения сейчас съедят? – искренне ужаснулась она.

– А то! – подтвердил Сева, приближаясь к ближайшей колбасной композиции. – Мировая закусь! Я же говорю – пообедать сегодня толком не успел, так что я у них буду этот… идеальный потребитель подлинного искусства!

– То-то никто из присутствующих бутербродами не интересуется! – догадалась Катя.

– Конечно! Все аппетит для перформанса берегут!

– А ты уверен, что это искусство… гм… свежее? – осведомилась Катерина, принюхиваясь. – Ну ладно там овощи, хлеб тоже – самое большее зачерствеет, а колбаса и сосиски… неизвестно, когда они эти шедевры создавали!

– Не дрейфь, Катерина! – отмахнулся Востриков. – Сегодня с утра и создавали, из самого свежего материала! У них с колбасной фабрикой постоянный договор!

– А как же насчет того, что всегда считали – жизнь коротка, а искусство вечно?

– Устаревший подход! – поморщился Сева. – Подлинное искусство должно быть мимолетно и эфемерно! Долгим должно быть ощущение от его восприятия! Так сказать, послевкусие!

– А, ну тогда от несвежих сосисок ощущение будет гораздо дольше! – догадалась Катерина.

– А ведь ты права! – поддержал ее Сева. – Надо мужикам эту мысль подкинуть! Свежая, так сказать, художественная мысль – творить из несвежих продуктов!

Один из участников выставки выступил вперед, прокашлялся и хорошо поставленным голосом объявил:

– А сейчас, господа, все мы станем участниками перформанса под наименованием «Коллективное потребление искусства». Прошу к столу… то есть к стенду!

Публика оживилась и бросилась к выставочным стендам. При этом вечно голодные художники оттеснили галерейщиков и первыми накинулись на съедобные произведения.

Сева тоже, забыв про Катерину, прорвался к столу с колбасно-сосисочной композицией и вонзил в нее крупные, желтоватые от никотина зубы.

Катя, несколько шокированная подобным потребительским отношением к искусству, осталась в стороне от перформанса. Хотя она всегда отличалась отменным аппетитом, но то, как дорвавшиеся до искусства оголодавшие художники с чавканьем и хрустом поедали произведения своих коллег, вызвало у нее не самые приятные ощущения.

Она огляделась по сторонам и скрылась за дверью с понятной каждому табличкой.

Туалет в «Бездомной кошке» тоже был оформлен на высоком художественном уровне. Фаянсовый унитаз был установлен на высоком постаменте, как королевский трон, и расписан изображениями кошек, прячущихся среди густой травы и весенних цветов. Раковина была медная, со следами патины, говорящими о ее солидном возрасте. Над ней был укреплен кран, тоже медный, старинный и очень неудобный, зато чрезвычайно стильный. Но самым замечательным предметом в этом помещении являлся занимавший весь угол глиняный ночной горшок, размерами напоминающий котел полковой кухни. Этим горшком мог бы воспользоваться по прямому назначению слон средней величины, однако строгая надпись по окружности предупреждала, что предназначен он только для персонала.

Разумеется, было здесь и несколько кошек: пара скромненьких фарфоровых, одна побольше, вылепленная из грубой необожженной глины, и еще одна – из обрезков разноцветного ситца.

Катя так увлеклась изучением туалетного убранства, что не заметила, как пролетело чуть не полчаса. Только тогда она спохватилась, что это заведение – общественное и кто-нибудь наверняка дожидается снаружи, когда оно наконец освободится.

Она подошла к двери, дернула за ручку…

Дверь не поддалась.

– Ой! – негромко проговорила Катя, обращаясь, по-видимому, к самой себе. – Как же это?

Замок непонятным образом защелкнулся, и злополучная дверь не открывалась.

Катя еще раз попробовала повернуть ручку, подергала защелку – все было бесполезно. Дверь закрылась намертво.

– Эй! – Катя прижалась к двери и негромко окликнула того, кто мог находиться по другую сторону. – Эй, тут кто-нибудь есть? У меня дверь не открывается! Попробуйте снаружи!

Понятно, что если дверь не открывается изнутри – снаружи она тем более не откроется, но Катя надеялась, что позовут кого-нибудь из обслуживающего персонала, кто справится со злополучным замком.

Однако на ее призыв никто не откликнулся.

Из этого можно было сделать два вывода: либо Катя звала на помощь недостаточно громко, либо за дверью никого не было.

Катерина решила выбрать первый, более оптимистичный, вариант и крикнула погромче:

– Эй, кто-нибудь!

Никто по-прежнему не отзывался.

Катерина закричала уже в полный голос, хотя испытывала при этом некоторую неловкость: со стороны ее поведение, наверное, выглядело очень глупо.

Но и после этого из-за двери не донеслось ни звука.

«Права Жанка, – подумала Катя в порыве самокритики. – Я действительно вечно влипаю в какие-то глупые истории!»

Тут она вспомнила про странный чемоданчик, и настроение ее от этого не улучшилось.

Катерина обошла место своего заключения. Теперь это помещение не казалось ей стильным и оригинальным: оно было тесным, полутемным и неудобным, а все медные и глиняные прибамбасы не придавали ни на грош комфорта.

«Неужели все уже ушли, и мне придется провести здесь всю ночь?» – в ужасе подумала Катя.

Она уселась на краешек громадного глиняного горшка, подперла подбородок кулаком, как роденовский мыслитель, и горестно вздохнула.

Ей совершенно не улыбалась перспектива спать на холодном полу, выложенном креативной керамической плиткой. После такого ночлега воспаление легких гарантировано. А самое главное – она вдруг безумно захотела есть.

Последнее, что было у нее во рту, – несколько пирожных, съеденных в кафе на Петроградской стороне. Пирожные, конечно, были очень вкусные, Катя даже облизнулась при этом приятном воспоминании, но они были маленькие, и самое главное – это было уже очень давно! А впереди ее ожидала целая голодная ночь!

Она с грустью вспомнила, как совсем недавно отказалась участвовать в «потреблении искусства». Как же она была легкомысленна! Надо было съесть хоть парочку произведений истинного искусства, что-нибудь такое колбасное… или хотя бы булочного крокодила… да и от овощной композиции она бы сейчас не отказалась…

Катин рот наполнился обильной слюной. Кажется, она бы сейчас съела не только булочного крокодила, но даже самого настоящего, живого и зубастого.

Она встала: вынужденное бездействие угнетало ее и удваивало муки голода.

Только сейчас Катя заметила, что под потолком в самом углу туалета есть крошечное окошечко, проделанное на уровне тротуара. Она с трудом подтащила к этому окошку огромный глиняный горшок, вскарабкалась на него и попыталась выглянуть в окошко. Как раз в это время мимо неторопливо проходили двое людей, Катя разглядела мужские ботинки и изящные женские туфли-лодочки. Ботинки были нечищеные, что, конечно, плохо характеризовало ее владельца, однако Катя не стала привередничать, она постучала в стекло костяшками пальцев и крикнула сколько было сил:

– Эй! Помогите! Мне не выйти!

Однако парочка никак не отреагировала на ее призыв: не прибавляя шагу, мужчина и женщина неспешно удалились в сторону Екатерининского канала.

Через несколько минут возле окна появилась еще одна пара обуви: мужские полуботинки на удивительно толстой подошве. Скорее, это была даже не подошва, а самая настоящая платформа. Хотя мужская обувь на платформе вышла из моды давным-давно, еще во времена Катиного розового детства.

«Наверное, этот мужчина очень маленького роста, – подумала Катерина. – И носит обувь на платформе, чтобы казаться немного выше».

Этот незнакомец был не только мал ростом, он еще и заметно прихрамывал. Однако Катю все его недостатки нисколько не смущали, лишь бы он пришел на помощь.

– Помогите! – завопила она что было сил. – Вытащите меня отсюда! Моя благодарность будет безграничной!

Однако ее благодарность никого не интересовала, а скорее всего ее просто не было слышно. Низкорослый незнакомец, безбожно прихрамывая, удалился.

– Да, хорошо строили эти дома! – вздохнула Катя. – Звукоизоляция просто потрясающая!

Она еще какое-то время проторчала у окна, но больше никто не появился в поле ее зрения.

Стоять на глиняном горшке было очень неудобно и утомительно. Катерина тяжело вздохнула, слезла на пол и еще раз обошла свою одиночную камеру.

«Хоть санузел есть, – подумала она с горечью. – Впрочем, только санузел и имеется…»

Она представила себе объявление в газете: «Сдается однокомнатная квартира, состоящая из туалета. Других помещений не имеется».

Решив, что чувство юмора ей пока еще не изменило, а значит, все не так уж плохо, Катя снова подошла к двери, собираясь еще раз, без большой надежды на успех, позвать кого-нибудь на помощь.

Однако на этот раз стоило ей взяться за дверную ручку, как та свободно повернулась, и дверь туалета с негромким скрипом открылась.

Давно уже ни один звук не доставлял Кате такого удовольствия, как этот довольно неприятный скрип несмазанной двери.

Катя не стала раздумывать о столь непонятном поведении дверного запора.

Она выскочила из заточения радостно, как птица из клетки, и устремилась в то помещение, где недавно проходили выставка и завершающий ее гастрономический перформанс.

Комната была пуста.

Вернисаж давно уже завершился, и все экспонаты выставки были безжалостно съедены.

Катя с сожалением огляделась и увидела на одном из столов случайно уцелевшую фигурку из булочек и круассанов. Это был просто подарок судьбы! Катерина отбросила все свои недавние сомнения и вгрызлась в статуэтку.

Булочки оказались свежими.

Неожиданно из угла донесся странный звук – нечто среднее между скрипом несмазанного колеса и призывным кличем перелетных гусей. Катерина вздрогнула, но любопытство взяло в ней верх над испугом, и она двинулась к источнику звука. Приглядевшись, она разглядела на полу под скамьей уютно свернувшуюся человеческую фигуру. При более внимательном ознакомлении Катя убедилась, что это не кто иной, как Сева Востриков. Он спал под скамейкой, время от времени оглушительно всхрапывая.

«Видать, перешел Сева в пассивную стадию! – сообразила Катерина. – Не выдержала ранимая душа художника, запил по-черному!»

В первый момент Катя думала вытащить Вострикова из-под скамейки и отправить домой на такси, но потом трезво оценила свои скромные силы, Севины внушительные габариты, а также скверный характер нынешней жены Вострикова, вспомнила, кстати, об отсутствии денег и решила не связываться.

Она проследовала к выходу из «Бездомной кошки», где столкнулась нос к носу с давешней гардеробщицей. Тетка стояла, уперев руки в боки, и готова была испепелить Катерину взглядом.

– Я что, по-вашему, ночевать тут должна? – завопила она, как только Катерина оказалась в зоне досягаемости. – Мне за это денег не плотют! Мероприятие уже давно кончилось, а эти все не идут за своими вещами! Добро бы хоть вещи были стоящие, а то… тьфу! Смотреть противно!

С этими словами она швырнула на прилавок Катину многострадальную куртку.

– Лучше бы замок в сортире починили, чем на людей вопить! – буркнула Катя, надевая куртку.

– И чемодан свой забирай! – рявкнула гардеробщица, выставляя чемоданчик. – А то потом скажешь, что Дарья Пална твой чемоданчик прихватила! А он мне нужен, как кошке мотороллер!

– Спасибо, – пробормотала Катя и выкатилась за дверь.

Только там она перевела дыхание, застегнула куртку (к вечеру стало довольно прохладно) и подумала, до чего же противные тетки бывают на свете.

И еще она подумала, что так и не смогла отделаться от злополучного чемоданчика.

При этой мысли Катерина с неприязнью взглянула на кейс… и оторопела.

Это был совсем не тот чемоданчик, который ей всучил неизвестный возле памятника «Стерегущему»! Тот был черный, хорошей кожи, очень элегантный – под стать своему владельцу. Кроме того, он был довольно тяжелый.

Этот же кейс – если к нему вообще можно применить такое красивое, можно даже сказать, гламурное иностранное слово – был потертым, потрепанным жизнью дешевым кожзамовым чемоданчиком. Кроме того, он был значительно легче первого.

Катя расстроилась: как она сразу не заметила подмену! Ну, допустим, качество чемоданчика можно не сразу оценить в полутьме подвала, но уж его вес…

Она вернулась к двери «Бездомной кошки», подергала за ручку…

Дверь была заперта.

Она постучала – без результата.

Впрочем, очень громко стучать Катя не стала, представив, как на нее набросится злобная гардеробщица.

Катя вздохнула, пригорюнилась и медленно побрела в сторону Невского проспекта.

Однако далеко уйти она не успела.

Навстречу ей, слегка покачиваясь, двигался бородатый тип с горящими глазами. Приглядевшись, Катерина увидела крупную бородавку на носу и узнала героя сегодняшней выставки, мастера хлебных композиций Леонтия Хвоща.

Леонтий перегородил ей дорогу и радостно взвыл:

– Привет, случайная подруга! Тебя-то я и поджидал!

– Ты чего, Леня, перебрал? – миролюбиво проговорила Катя. – Какая я тебе подруга? Шел бы ты домой! Тебя там жена дожидается! Знаешь, который час?

– Не говори мне о супруге, ее я видеть не хочу! Груба она и недостойна святого имени жены! – продекламировал Хвощ и попытался ухватить Катю поперек талии. Это оказалось непросто, и пока подвыпивший художник отыскивал ее талию, Катерина ловко вывернулась и прорвалась на свободу. Леонтий Хвощ развел руками и проводил несостоявшуюся подругу полным разочарования взглядом.

Катя прибавила шагу, свернула за угол и уже увидела впереди огни Невского проспекта… как вдруг из темной подворотни выскочили двое весьма подозрительных людей.

Они перегородили ей дорогу и с угрожающим видом принялись теснить Катю к подворотне.

Одного из них Катерина тут же узнала: обвислые, как у бульдога, щеки, покрытые трехдневной щетиной, потертый плащ и глаза, глядящие в разные стороны – один на вас, а другой – в Арзамас. Несомненно, это был тот самый тип, который караулил ее возле кафе на Петроградской стороне…

Второй незнакомец был тощий, маленького роста и весь какой-то дерганый. Кроме того, он заметно прихрамывал.

– Ты, это, куда торопишься? – протянул небритый тип, одним глазом глядя на Катю, а вторым – на памятник Пушкину в глубине сквера. – Ты, это, не торопись, поговорить надо!

Катя решила, что обращается он все же к ней, а не к «солнцу русской поэзии».

Тем более что, произнося эти слова, бандит попытался вцепиться в Катино плечо.

– Еще чего! – воскликнула Катерина, размахивая чемоданчиком и крутя головой в поисках подмоги. – Не о чем нам разговаривать!

– Очень даже есть о чем! – выкрикнул второй злоумышленник, схватился за чемоданчик и дернул его на себя.

Катя попыталась удержать злополучный кейс и на какое-то время выпустила из поля зрения разноглазого злодея. Тот воспользовался ее минутной растерянностью и ударил Катерину по голове. Она потеряла равновесие и шлепнулась на асфальт, выпустив из рук чемоданчик. Перед ее глазами оказались ноги маленького грабителя, обутые в коричневые ботинки на невероятно толстой подошве, скорее даже на платформе. Краем сознания Катя поняла, что это те самые ботинки, которые она видела через окно туалета во время своего недолгого заточения в санузле «Бездомной кошки».

В ту же секунду она увидела еще одни ботинки – разбитые и давно нечищенные и услышала разъяренный вопль, напоминающий рев раненого носорога:

– Вы что же, гады, совершили – вдвоем на женщину напасть? Меня, как видно, вы не знали, так вот узнаете сейчас!

Катя приподнялась на локте и увидела Леонтия Хвоща, который молотил кулаками ночных грабителей. Не все удары достигали цели, но и тех, что попадали, было более чем достаточно. Впрочем, грабители не слишком сопротивлялись, они в основном уворачивались от ударов рассвирепевшего художника, а вскоре посрамленные бандиты скрылись в подворотне, сопровождаемые грозным улюлюканьем непобедимого Леонтия.

Оставшись несомненным победителем в этой ночной схватке, Леонтий помог Катерине подняться и проговорил, гордо выпятив грудь:

– Вся сила, видишь ты, от хлеба, кормилец наш, он – наше все!

– Спасибо, Леня! – искренне проговорила Катерина, отряхиваясь.

К счастью, в результате неожиданного нападения она ничего себе не сломала и обошлась даже без серьезных ушибов, но все же лишилась чемоданчика, который в качестве трофея унесли грабители. Впрочем, может быть, это было и к лучшему. Катя и сама давно уже хотела от него избавиться.

– Слушай, Ленечка, раз уж ты такой замечательный и благородный, может, ты мне еще и такси поймаешь? – Катя заглянула в глаза своему спасителю. – А то у меня сегодня сумку украли, и вообще такой тяжелый день выдался…

– Ужели я не понимаю скупую женскую слезу? – прочувствованно воскликнул Леонтий. – Машину я сейчас поймаю и враз до дома довезу!

– Ух ты! – восхитилась Катя. – Ты уже и в рифму чешешь! Может, тебе вообще из художников в поэты переквалифицироваться? У тебя это явно лучше получается!

Леонтию такая оценка явно не понравилась. Он надулся, но исполнил свое обещание – призывно замахал руками и вскоре остановил невзрачные бежевые «Жигули».

Катя плюхнулась на заднее сиденье и удовлетворенно вздохнула: тяжелый день, полный недоразумений, приключений и неприятностей, кажется, подходил к концу.

Леонтий устроился рядом с ней и гнусавым, полным обиды голосом проговорил:

– Меня поэтом ты назвала, обидно это и смешно!

– Тебя обидеть не желала, мне это, правда, все равно! – ответила Катерина и фыркнула: – Ну вот, сама тут с тобой стихами заговорила! Наверное, это заразное, как грипп!

Она назвала водителю свой адрес и блаженно откинулась на спинку сиденья. На сегодня все неприятности кончились. Сейчас она приедет домой, напьется чаю с печеньем и ляжет спать. Какое же у нее дома печенье? Перед глазами поплыли полки супермаркета, где штабелями были уложены пачки печенья – песочного и слоеного, с маком и корицей, с вареньем и шоколадом, с орехами и кокосовой стружкой, воздушное, из сбитых белков, а также корзиночки с вареной сгущенкой… Катя сладостно вздохнула и погрузилась в легкую дрему, так и не успев спросить себя: отчего же не пришла Жанна? И почему она не позвонила?

Вот именно почему?..

– Откуда этот бугай вывернулся? – проговорил дерганый тип маленького роста, потирая ушибленный бок. – Ты же говорил, что она пришла сюда одна!

– Ну, черт ее разберет! – отмахнулся разноглазый. – Ты же этих баб знаешь – пришла одна, ушла вдвоем… а бывает и наоборот… хотя она вроде и ушла одна… главное, чемоданчик у нас, можем шефу рапортовать, что задание выполнено!

– Чемоданчик? – настороженно повторил низенький бандит, приближаясь к фонарю. – Чего-то мне этот чемоданчик не нравится. Точно это тот самый?

– А какой же? – Разноглазый насторожился и уставился на кейс в руках напарника. – Я ее от самого места встречи пас… должен быть тот самый чемоданчик…

Во время потасовки с могучим художником кейсу тоже изрядно досталось, и один из металлических замков начисто оторвался, да и второй едва держался.

Маленький грабитель попытался поправить замок, но тот внезапно отскочил, крышка чемоданчика откинулась, и его содержимое высыпалось на асфальт.

– Это еще что такое? – недоуменно протянул разноглазый. Лицо его озадаченно вытянулось.

– А ты говоришь – задание выполнено! – вздохнул его малорослый напарник.

На асфальте, под худосочным светом фонаря, громоздилась горка коричневатых неровных брусков. Это было самое настоящее хозяйственное мыло.

– Мыло, хозяйственное. Давненько я его не видел! И где только его люди берут? Видно, еще из старых запасов!

– Вот блин! – с глубоким чувством выдохнул разноглазый.

– Так что насчет рапорта шефу ты маленько погорячился! Вряд ли ему мыло нужно!

– Надо снова эту бабу искать! – опомнился разноглазый. – Ты не видал, куда они с этим бугаем подались?

– Вроде машину поймали…

– Но ты это мыло все-таки собери, предъявим шефу как вещественное доказательство…

Напарник покачал головой, но спорить не стал и, собрав мыло с асфальта, сложил его в ломаный чемоданчик.

Злоумышленники вышли на улицу и огляделись.

На площади царила какая-то странная, гнетущая тишина, какая бывает только на море перед началом шторма или в бескрайней степи перед приближением урагана, когда вся природа настороженно замирает в ожидании неприятностей.