Текст книги "Три ангела по вызову"

Автор книги: Наталья Александрова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Увидев в дверях художника, продавщица Кристина поправила обесцвеченные волосы, сложила бордовые губы сердечком и пропела сладким голосом:

– Здрасте, Леонтий Кузьмич! За батончиками пришли? Что-то вас вчера не было видно!

– Процессом творческим был занят, не мог прерваться ни на миг! – нараспев продекламировал Леонтий, придирчиво осматривая содержимое полок.

Говорят, что настоящий скульптор, разглядывая бесформенную мраморную глыбу, уже видит в ней будущую статую. Так и Леонтий Хвощ, озирая полки с хлебобулочными изделиями, уже видел будущие художественные композиции. Иная буханка, казалось, уже таила в себе сходство с пресловутым луноходом, в слоеной булочке Леонтию виделись эротические мотивы, но вот этот кривоватый батон… в нем отчетливо просматривалось несомненное сходство с известным деятелем отечественной культуры!

– Вот этот дай батон, Кристина, отменно он, батон, хорош! – потребовал художник, ткнув толстым пальцем в плохо пропеченного уродца.

– Что вы, Леонтий Кузьмич, это же вообще какая-то некондиция! – попробовала отговорить его продавщица. – Лучше вы вот этот возьмите, свеженький…

– Не понимаешь ты в искусстве! – прервал ее Леонтий. – Подай мне то, что я велю!

– Где уж нам уж! – фыркнула обиженная Кристина. – Мы люди темные, в искусстве вашем не разбираемся, зато в хлебе кое-что понимаем! – И она швырнула бракованный батон на прилавок.

Выбрав еще несколько изделий для завтрака и для творческого процесса, Леонтий возвратился домой.

Он поставил на огонь ковшичек для кофе и проникновенным взглядом творца уставился на принесенный батон.

Да, нет никаких сомнений: из этого батона получится замечательный скульптурный портрет выдающегося человека! А если бы еще удалось связаться с ним и уговорить принять участие в очередном перформансе… то есть, попросту говоря, съесть собственное изображение – это может послужить началом замечательной традиции! Это может стать новым словом в искусстве!

Леонтий подумал, что под его творческую идею можно подвести замечательное философское обоснование: известный человек, поедающий свое изображение… змея, пожирающая собственный хвост… древний символ уроборос…

Забыв о завтраке, Леонтий схватил батон и принялся за работу. На него явно накатил приступ вдохновения.

Хлебные крошки летели во все стороны, как вдруг со стороны двери донеслись громкие требовательные удары.

Дверной звонок у Леонтия давно уже не работал, и всех посетителей встречала выразительная табличка: «Стучите!»

Хвощ тяжело вздохнул, отложил в сторону неоконченную композицию и направился к двери.

– Кого принес так рано дьявол, кто нарушает мой покой? – продекламировал он крайне недовольным тоном.

– Сам ты дьявол! – донесся из-за двери раздраженный голос. – А ну открой, козлина! Заливаешь нас! Сейчас дверь будем ломать, к чертям свинячьим!

– Собачьим, – машинально поправил Леонтий, открывая дверь. Он был сторонником чистоты стиля.

– Хоть свинячьим, хоть собачьим, хоть индюшачьим! – проговорил, входя, незнакомый человек.

Человек этот был худ, довольно высок и удивительно узкоплеч. Казалось, плеч у него вовсе не было, и голова была как-то неаккуратно приделана к узкому гибкому туловищу. Сама эта голова была тоже узкая, как у змеи, с прилизанными бесцветными волосами и маленькими, глубоко посаженными глазками. Незнакомец был облачен в черный кожаный плащ и остроносые ботинки.

Войдя, он быстро, как-то нагло огляделся и потянул носом.

– Кофе убегает, – проговорил он, кивнув в сторону кухни.

– Ах да! – кивнул Леонтий и метнулся в кухонный закуток.

Решив кофейный вопрос, он вернулся к двери и спросил:

– Так где у вас протекает?

Под влиянием стресса он неожиданно перестал говорить стихами.

– Не у нас, а у тебя! – поправил его незнакомец.

Только теперь Леонтий увидел, что в его прихожей стояли уже двое гостей. Рядом с прилизанным типом стоял второй – удивительно неприятный человек, весь какой-то потертый и поношенный, с глазами, глядящими одновременно в разные стороны.

Леонтий вспомнил, что это один из тех двоих хулиганов, которых он так славно поколотил накануне вечером, и в его душу закрались нехорошие подозрения.

– Узнал, голуба! – Разноглазый нехорошо усмехнулся и облизнул губы. – Вижу, что узнал!

– Вы по какому, собственно, делу? – пробормотал Леонтий, попятившись и оглядываясь в поисках какого-нибудь тяжелого предмета. – Вы, значит, не насчет протечки?

– Не насчет, – одобрил прилизанный его догадливость. – И незачем тут глазками стрелять, мы к тебе не шутки шутить пришли!

С этими словами он вытащил из-под плаща черный пистолет с накрученной на ствол болванкой. Леонтий знал по иностранным фильмам, что именно так выглядит глушитель.

– Вы, наверное, ошиблись, – забормотал он, медленно отступая к мастерской. – Вам, наверное, не я нужен… вам, наверное, нужен Мармулис с четвертого этажа…

– Нет, голуба, нам как раз ты нужен! – воскликнул разноглазый, потирая руки. – Как раз ты, а никакой не Мармулис!

Леонтий потянулся было к стоявшему в углу веслу (когда-то у него была идея создать из белого хлеба с отрубями вариацию бессмертной скульптуры «Девушка с веслом»). Однако прилизанный тип чуть заметно повел стволом пистолета, раздался негромкий хлопок, и в лопасти весла образовалась аккуратная дырка.

– Тебе же сказали, – неприязненно проговорил прилизанный, – не шутки шутить мы пришли!

Это Леонтий уже понял. Он опасливо покосился на дымящийся черный пистолет, перевел взгляд на простреленное весло и глубоко вздохнул. Кажется, сегодняшний день будет не самым удачным в его творческой карьере.

– Штырь, упакуй клиента! – строго распорядился прилизанный.

Разноглазый тип подскочил к Леонтию, схватил его за руки и ловко перехватил их куском изоленты.

– Вот так, голуба! – пробормотал он при этом. – Это чтобы ты ручонками-то не размахивал, как вчера! А то, видишь ли, моду взял драться! У меня ты не забалуешь!

Он огляделся, втащил Леонтия в мастерскую и толкнул в тяжелое кресло, предназначенное для особо уважаемых гостей. Тут же он обмотал изолентой ноги художника, приклеив их к ножкам кресла, а локти привязал к подлокотникам.

– Готово! – радостно рапортовал он своему прилизанному начальнику.

– Вот и хорошо, – обрадовался тот. – Хоть что-то ты, Штырь, можешь сделать! Хоть на что-то ты способен! – Он повернулся к Хвощу и ласково проговорил: – Ну что, как будем – по-хорошему или по-плохому?

– Вы хоть скажите, чего вам от меня надо! – протянул Хвощ. – Если денег – так это вы не по адресу, вам все-таки Мармулис нужен с четвертого этажа!

– Слушай, голуба, достал ты меня со своим Мармулисом! – подал голос разобиженный Штырь. – Ох как достал! Можно, я его немножко побью? – Он повернулся к своему шефу. – Ну совсем немножко… я ему за вчерашнее хочу вмазать!

– Потерпишь! – строго прервал его прилизанный. – Он нам пока что нужен!

– Мужики, – снова заговорил Хвощ, – хотите денег найти – ищите, только если найдете – мне дайте на них посмотреть, потому что я этих самых денег давно не видал!

– Нас твои гроши не интересуют! – рявкнул прилизанный. – И нечего тут ваньку валять! Лучше колись по-хорошему: что за баба вчера с тобой была?

– Баба? – недоуменно протянул Хвощ. – Да я ее знать не знаю! Первый раз видел…

– Значит, не хочешь по-хорошему! – вздохнул прилизанный.

Он огляделся по сторонам, и вдруг в маленьких глазках загорелся живой огонек.

На высоком подиуме посреди мастерской стояло несколько законченных композиций Леонтия. Прилизанный отломил большой кусок от последнего шедевра, еще не представленного на строгий суд публики, – композиция номер семь тысяч четыреста шестьдесят девять, выполненная из нескольких сортов хлеба, условное название – «Торжество земледелия».

Хвощ застонал, как будто у него самого оторвали руку.

Бандит неторопливо подошел к подоконнику, на котором по-прежнему толклись сытые голуби. Он отломил маленький кусочек «Торжества земледелия» и накрошил на подоконник. Голуби, громко урча и отталкивая друг друга, кинулись клевать крошки шедевра.

– Не надо! – вскричал Леонтий, скрежеща зубами. – Не надо голубям! Они ничего не понимают в искусстве!

– Я тоже не понимаю, – честно признался прилизанный. – Так что, вспомнил, кто была эта баба?

Леонтий закусил губу, мучительно пытаясь найти выход из ужасного положения.

– Гули-гули-гули! – Прилизанный отломил голову у одного из центральных персонажей композиции и мелко накрошил на подоконник. Голуби прибывали с шумом и гвалтом, как депутаты на заседание. – Ну что – не вспомнил?

– Не на-адо! – простонал Хвощ, следя за тем, как отвратительные птицы склевывают плоды его работы.

– Надо, Леня, надо! – возразил бандит и отломил еще более важную деталь скульптуры.

– Вспомнил, вспомнил! – взвыл Леонтий, перекосившись от переживаемых страданий.

– Ну так говори! – Бандит повернулся к нему, подняв руку с оставшейся частью композиции.

– Как ее зовут – не помню… – начал Леонтий, и прилизанный снова угрожающе повернулся к подоконнику. – Но я знаю, где она живет! – поспешно добавил художник.

И он подробно рассказал, где именно накануне высадил свою спутницу из такси.

Генеральша Недужная вышла из подъезда и огляделась.

На улице было определенно тепло, так что вполне можно было переходить на летнюю форму одежды, но генеральша отличалась природной недоверчивостью. Эту недоверчивость генеральша выработала в себе за долгие годы беспорочной службы, она пронесла ее сквозь годы и расстояния, сквозь отдаленные гарнизоны и очень гордилась этим качеством. Она не доверяла людям и организациям, не доверяла средствам массовой информации, не доверяла погоде и поэтому не спешила со сменой формы одежды.

«Еще похолодает! – уверенно говорила генеральша соседям, которые призывали ее оставить дома теплое демисезонное пальто и переодеться в трикотажную кофту. – Вот увидите, еще снег выпадет!»

Генеральша пользовалась в доме непререкаемым авторитетом, и соседи тоже одевались потеплее, недоверчиво выслушивая оптимистический прогноз погоды.

Надо сказать, что генеральша все же верила одному человеку в своей непростой жизни. Она верила генералу Недужному, своему покойному супругу, – и он ее доверия не оправдал. Генерал скончался, не согласовав это решение с супругой и оставив ее без поддержки, без твердого мужского плеча. Впрочем, собственные плечи генеральши тоже были достаточно твердыми.

Генеральша жила в одном подъезде с Катериной Дроновой. Точнее, с ее мужем профессором Кряквиным. Саму же Катерину Недужная не одобряла.

Она не одобряла то, что Катерина поздно встает и поздно ложится. Не одобряла ее манеру одеваться. Не одобряла ее голос. Не одобряла ее друзей и знакомых. Она очень не одобряла род ее занятий. Проще было бы сказать, что генеральша в Катерине одобряла: ничего.

Генеральша Недужная, как уже было сказано, вышла из подъезда и огляделась.

На вверенной ей территории царил относительный порядок.

Дворничиха Зинаида мела дорожку, знакомые пенсионерки грелись на солнышке, обсуждая неуклонно падающую нравственность соседей, трехцветная дворничихина кошка неторопливо шла вдоль дома, соблюдая правила поведения в общественных местах, и даже голуби вели себя достаточно скромно.

Генеральша шагнула вперед, и в это время к ней подъехала незнакомая черная машина.

Машина затормозила, дверцы ее распахнулись, и на тротуар перед генеральшей выскочил удивительно неприятный человек – весь какой-то поношенный, потертый, бывший в употреблении, с обвислыми щеками, заросшими трехдневной щетиной. Самым же отталкивающим в нем были глаза, которые смотрели в разные стороны, отчего создавалось впечатление, что этот человек непременно собирается соврать, причем и сам-то себе не верит.

– Бабуля… – проговорил этот поношенный человек, развязно усмехаясь и глядя одним глазом на генеральшу, а другим – на трехцветную кошку, – бабуля, ты в этом доме живешь?

– Что?! – выпалила потрясенная до глубины души генеральша. – Что ты сказал, салабон несчастный? Это где ты здесь, интересно, бабулю увидел? Равняйсь! Смирно! Руки по швам! Видеть грудь четвертого человека! Кругом – марш! И чтобы я тебя в этом дворе больше не видела! Тоже мне – внук нашелся!

За долгие годы, прожитые рядом с покойным генералом, Недужная выработала настоящий командный голос. От ее голоса шарахались коровы и милиционеры, слетали галки с церковных куполов и головные уборы с голов солдат-первогодков, лопались граненые стаканы и электрические лампочки.

Потертый незнакомец отлетел к своей машине и разинул рот, как выброшенная на берег рыба.

Тут же ему на подмогу выскочил второй мужчина, несколько более приличной внешности.

Он был худ, высок и удивительно узкоплеч. Он был затянут в узкий черный плащ, как тонкая венская сосиска затянута в упругую оболочку. Голова у него была тоже узкая, с прилизанными бесцветными волосами и маленькими, глубоко посаженными глазками.

– Извините моего коллегу, мадам! – пропел прилизанный незнакомец ненатуральным голосом телевизионного ведущего. – Он еще недавно работает в нашей организации и не научился разбираться в людях! Простите его неловкость!

– В организации? – подхватила генеральша самое знакомое слово. – В какой еще организации?

Она окинула подозрительным взглядом разноглазого человека. По ее представлениям, ни одна уважающая себя организация не взяла бы такого на службу.

– Наша организация называется «Международный поиск», – мгновенно отозвался прилизанный. – Мы разыскиваем потерянных родственников и знакомых, разыскиваем наследников…

– Что-то непохоже… – вполголоса проговорила генеральша. – Короче, документы у вас какие-нибудь имеются?

– А как же! – Прилизанный жестом циркового фокусника выхватил из воздуха и раскрыл перед генеральшей красную книжечку.

Генеральша сверила фотографию с оригиналом, неодобрительно покачала головой и уставилась на мужчину:

– И чего вам нужно?

– По нашим данным, в этом доме проживает одна разыскиваемая нами особа, – начал прилизанный.

– Толстая, рыжая, в зеленой куртке! – выпалил разноглазый, высунувшись из-за плеча своего старшего товарища, как мелкая деревенская шавка из-за забора.

Прилизанный небрежным жестом затолкнул его обратно и выжидательно взглянул на генеральшу:

– Мой коллега, при всей его неопытности, довольно верно обрисовал внешность разыскиваемой особы…

– По какому поводу разыскиваете? – строго осведомилась бдительная генеральша.

– Вообще-то мы не имеем права разглашать, – пропел подозрительный тип. – Это конфиденциальная информация, но лично вам я могу сообщить. – Он понизил голос и проговорил на ухо генеральше: – Наследство!

Генеральша Недужная, как уже было сказано, никому в этой жизни не доверяла.

А уж этому скользкому незнакомцу в особенности.

В данный момент она находилась под действием сложного чувства. С одной стороны, природное недоверие говорило ей, что этому человеку ни в чем нельзя помогать и никакой информации сообщать ему не следует. С другой – она не одобряла Катерину Дронову…

– А большое ли наследство?

Вместо ответа прилизанный надул щеки и округлил глаза.

Это решило дело.

Если даже прилизанный не врет (что маловероятно), неужели генеральша будет способствовать тому, чтобы эта крайне неприятная особа, новая жена профессора Кряквина, неожиданно сказочно разбогатела? Нет, нет и еще раз нет!

Генеральша приняла решение.

– Ниной ее зовут, – сообщила она вполголоса. – Нина Гуськова из четырнадцатой квартиры.

– Спасибо! – прочувствованно воскликнул прилизанный и сделал неловкую попытку поцеловать генеральше руку.

Генеральша руку не дала и на всякий случай спрятала за спину. Впрочем, прилизанный не слишком огорчился.

– Премного благодарен! – добавил он и для большей убедительности шаркнул ножкой.

Вася Гуськов из четырнадцатой квартиры отличался недюжинной физической силой. По этой причине он работал на городской бойне в трудной и ответственной должности бойца. То есть забивал скот – крупный рогатый и прочий. Работа эта была тяжелая и неприятная, но Вася не искал в жизни легких путей. Накануне он вкалывал в ночную смену и в данный момент отсыпался.

Когда в дверь квартиры позвонили, он замычал, невольно подражая тому самому крупному рогатому скоту, с которым регулярно сталкивался по работе, и накрыл голову подушкой. Однако звонки не прекратились, и Василий спустил ноги на пол, угрюмо уставился на будильник, встал и прошлепал к входной двери, как был – в длинных темно-синих сатиновых трусах и желтой застиранной майке.

– Кто там! – проговорил он хриплым, неразборчивым спросонья голосом.

– Нина Гуськова здесь живет? – спросили из-за двери.

Сон с Василия как ветром сдуло.

Дело в том, что он был чрезвычайно ревнив. Ревнив безудержно, беспредельно, болезненно.

Свою жену, кругленькую и румяную Нину, он ревновал на протяжении всей их совместной жизни. Он ревновал ее к бывшим одноклассникам и к теперешним сослуживцам, к соседям по дому и по дачному участку, к мужчинам, с которыми она проехала две остановки в трамвае, и к тем, которые случайно оказались с ней в одном лифте, ревновал ее к мясникам из ближнего магазина и даже к участковому инспектору милиции Петухову.

Первое время Нина пыталась убедить мужа в своей невиновности, но все ее попытки только подливали масла в огонь.

Со временем она решила, что если уж страдать, то хоть за дело, и действительно стала изменять мужу.

Она изменяла ему с бывшими одноклассниками и с теперешними сослуживцами, с соседями по дому и по дачному участку, изменяла с мясниками из ближнего магазина и даже с участковым инспектором милиции Петуховым.

Интересно, что от этого ровно ничего в поведении мужа не изменилось, что доказывало правоту и справедливость принятого Ниной решения.

Василий продолжал ревновать жену с прежней катастрофической силой, и то, что за все это время ему так и не удалось найти своего предполагаемого соперника, только распаляло и многократно усиливало его безудержную ревность.

И вот наконец наступил долгожданный миг – из-за двери донесся конкретный голос возможного конкурента.

– Нина-то? – сладким голосом проговорил Гуськов, осторожно и неслышно открывая один за другим замки и запоры и стараясь не спугнуть мерзавца раньше времени, как опытный рыболов старается не спугнуть крупную рыбу, пока она как следует не схватила приманку. – А что у вас – дело к ней какое-то?

– Ты открывай дверь-то! – раздался второй голос. – Чего через дверь разговаривать? Дело к ней, дело!

Василий откинул последнюю цепочку, распахнул дверь и выскочил на площадку, как тигр выскакивает из джунглей.

На площадке находились сразу двое мерзавцев, но это ровным счетом ничего не меняло. Василий ухватил их за грудки, поднял в воздух, как кошка поднимает своих котят, как следует встряхнул и сшиб лбами. Раздался гулкий звук, какой издают сталкивающиеся бильярдные шары или африканские сигнальные барабаны, и из-за пазухи одного из незваных гостей выпал на пол черный пистолет с прикрученным глушителем. Василий пнул пистолет босой ногой, так что тот, грохоча и подскакивая, полетел в лестничный пролет.

– Нину вам, значит? – прорычал могучий Гуськов и еще раз сшиб между собой незадачливых сыщиков.

Один из них пронзительно взвизгнул, а второй негромко охнул и безвольно обвис в руках Гуськова, как тряпичная кукла.

– Нину вам? – повторил Гуськов, швырнул обоих посетителей на грязный лестничный пол, еще несколько раз как следует пнул и придал им начальное ускорение.

Если бы эти двое оказали ему хоть какое-то сопротивление, он испытал бы от расправы большее удовольствие и продлилась бы она гораздо дольше. Но так не было никакого интереса.

Василий проследил за тем, как странная парочка съезжает по лестнице, пересчитывая боками ступеньки, презрительно сплюнул и пошел досыпать.

Двое незадачливых бандитов очнулись только на площадке первого этажа.

Прилизанный, более крепкий и выносливый, поднялся первым, потирая отбитые бока и охая. Он стряхнул со своего плаща прилипшие по дороге окурки и прочий мусор, затем помог встать своему напарнику и выволок его на улицу.

– Первая попытка оказалась неудачной, – проговорил он, опасливо оглядываясь на подъезд.

– Что это было? – дрожащим голосом спросил Штырь. – Цунами, что ли?

– Не то чтобы цунами, они в этой области случаются редко, скорее, это была комиссия по торжественной встрече. Придется вернуться сюда еще раз, лучше подготовленными…

– Лично я сюда больше ни ногой! – Штырь зябко передернулся. – Я себе не враг!

– Что? – Прилизанный сурово взглянул на него. – Бунт на корабле? Забастовка авиадиспетчеров? А ты знаешь, как я в таких случаях поступаю?

– Как? – испуганно осведомился Штырь.

– Отправляю на заслуженный отдых без матпомощи и выходного пособия!

Обещание прозвучало зловеще, и Штырь, тяжело вздохнув, смирился с необходимостью продолжить поиски таинственной незнакомки.

Катерина позвонила в дверь дворничихиной квартиры.

– Иду, иду! – отозвалась из-за двери Зина. – Чего раззвонилась? Уже открываю!

Она распахнула дверь и уставилась на Катерину, опираясь на швабру, как солдат на ружье.

– Чего надо? А я думала, это Нинка Гуськова пришла… я тут как раз пол мыть наладилась…

– Зина, – Катя серьезно уставилась на уборщицу, – вчера я видела у вас такое зеленое пальто…

– Какое-такое пальто? – забеспокоилась дворничиха. – Не было никакого пальта! Это вы чего-то перепутали! Если у вас что пропало – так следить за вещами нужно, а то как что – так сразу Зина виновата! Никакого пальта не знаю!

– Да я вас вовсе ни в чем не обвиняю! Я только хотела спросить: где теперь это пальто? Такое светло-зеленое, из мягкой ткани… кажется, бархатное…

– Ах это! – нараспев протянула дворничиха. – Так это мне Сысоева из двадцатого номера дала! Да только и не пальто это, а плюшевка…

– Что? – переспросила Катерина. – Какая плюшевка?

– Плюшевка, кофта такая из плюша! У мамы моей такая была, с до войны еще… хорошая такая вещь, сносу ей не было! А меня Сысоева прибраться просила, она на другой адрес переезжает, а эти вещи, что остались, ей все одно без надобности, так вот я и подумала взять эту плюшевку, а потом гляжу – там дырки на ней, так зачем мне это старье, ее и носить-то нельзя…

– Так если вам не нужно, может, вы мне его отдадите, пальто это? Или… плюшевку?

Катя вспомнила дивную светло-зеленую ткань и представила, как чудесно она впишется в ее новое панно.

– Да зачем вам такая рвань? – вздохнула Зина, сочувственно взглянув на Катю. – Уж что – совсем, что ли, обносились? Да такое и нищенка-то не всякая наденет! А у вас муж-то все-таки приличный человек… если уж совсем вам носить нечего, так я лучше на антресолях у себя посмотрю…

– Зина, да что вы такое подумали? – обиделась Катя. – Мне просто для дела лоскутки нужны такого цвета! Неужели вы думали, что я собираюсь носить эту… плюшевку?

– А кто ж вас разберет? – проговорила дворничиха, поджав губы и оглядев Катину многострадальную куртку. – И ваше-то пальто слова доброго не стоит… да мне-то что, это до меня не касается!

– Короче, Зина, где сейчас эта… плюшевка? – перебила ее Катерина. – Я вам заплачу, сколько скажете…

– Ой! – Зина схватилась за щеки. – Да кто же знал, что вам эта рвань понадобится? Я ее аккурат полчаса как на помойку отнесла!

– Какая жалость! – вздохнула Катя.

Прекрасная зеленая ткань уплывала от нее, таяла, как утренний туман, а вместе с ней таяла и надежда создать художественный шедевр.

– Так вы сходите туда, гляньте, может, еще лежит! – посоветовала сердобольная дворничиха, увидев, как Катерина расстроилась. – Вряд ли ее кто прибрал!

– А где это?

– Да гаражи-то знаете? Так вот это аккурат за ними!

– Спасибо! – выкрикнула Катя через плечо и бросилась во двор.

* * *

Возле гаражей болталось несколько унылых автомобилистов, обсуждавших сравнительные достоинства разных коробок передач. На ящике между ними стояла початая бутылка недорогого молдавского вина. Они проводили Катерину недоуменными взглядами и вернулись к своей увлекательной беседе.

В закутке за гаражами скромно пристроилась бетонная коробка, в которой размещались мусорные баки. Около этих баков кто-то копошился.

Катерина опасливо приблизилась к помойке и увидела возле баков толстую коротконогую бомжиху, которая придирчиво обследовала их содержимое.

Но гораздо больше заинтересовало Катю другое: с краю помойки, возле ограждающей ее бетонной стеночки, валялась светло-зеленая хламида, то самое пальто, или плюшевка, по удачному выражению дворничихи Зинаиды, без которого совершенно невозможно было создать новое панно.

Катя пробралась в бетонный закуток и торопливо ухватила зеленое одеяние.

– Эй, ты чего это тут хозяйничаешь? – сурово окликнула ее бомжиха. – А ну положь на место! Это моя помойка!

– То есть как это ваша? – опешила Катерина.

– А вот так – моя! Мне на нее еще об прошлом годе от Семеныча разрешение выдано!

– От какого Семеныча? Какое разрешение? – недоуменно переспросила Катя.

– Во как! – воскликнула бомжиха. – Она Семеныча не знает! С пальмы, что ли, рухнула? А ну вали отсюда! Понаехали тут всякие! Сказано тебе – моя помойка! – И она двинулась на Катю с самым угрожающим видом.

– Да не нужна мне ваша помойка, – проговорила Катя, отступая. – Что вы подумали? Я в этом доме живу!

– Ага, так я и поверила! – усмехнулась тетка, отрезая Кате путь к отступлению. – А ну положь пальтишко! А то щас живо волосенки тебе выдеру!

– Но вот я как раз из-за этого пальто пришла, – жалобно промолвила Катерина. – Уступите его мне, оно мне очень нужно!

– Чего это я должна тебе уступать? – огрызнулась бомжиха. – Много мне уступали? Я сколько лет на свете живу – никто мне ничего за просто так не уступал!

Она примерилась, собираясь вцепиться в Катину шевелюру. Катерина с удивлением увидела, что у бомжихи точно такие же, как у нее, рыжие волосы, только давно не мытые и не чесаные.

– Ну пожалуйста! – взмолилась она. – Мне это пальто для работы нужно!

– Рассказывай! – недоверчиво отозвалась бомжиха и вцепилась в зеленый плюш. – Знамо дело – хорошее пальтишко, всякому пригодится! Сейчас уж таких не делают, его еще сколько лет носить можно! А у тебя своя-то куртка какая хорошая! – И она окинула Катину куртку завистливым взглядом.

– Вам нравится? – радостно воскликнула Катерина. – Так возьмите ее себе! Давайте меняться – вы мне это пальто уступите, а я вам отдам свою куртку!

Бомжиха, по природной подозрительности, задумалась – не прогадает ли она при таком обмене и не хочет ли хитрая Катерина ее обмануть. Однако судя по всему, Катина куртка ей здорово приглянулась, и она решилась на обмен.

– Ну ладно, – проговорила тетка, выпуская из рук край зеленого одеяния. – Скидавай свою куртку! Только смотри – чтоб я тебя больше на этой помойке не видала!

– Честное слово – не увидите! – подтвердила Катерина, стаскивая свою куртку.

– С какими кадрами приходится работать! – проговорил прилизанный бандит, окинув тоскливым взглядом своего неказистого напарника. – Ничего-то ты делать не умеешь! Придется провести с тобой занятия по курсу молодого бойца!

– Это как? – опасливо осведомился Штырь.

– Запомни – если ты хочешь что-то полезное разузнать, первым делом расспроси местных бабок! Вон, видишь, старухи сидят на скамейке, кости греют. Подкатись к ним повежливее, подольстись, заведи разговор издалека…

– Это как?

– Ну там… про погоду, про цены на сметану…

– А я почем знаю, какие на нее цены? Что я, по-твоему, сметану покупаю?

– Ну, это я так… для примера… как разговор начать, чтобы потом перевести его на то, что тебя интересует…

– А можно не про сметану, а про пиво?

– Нет, Штырь, с тобой тяжело! – прошипел прилизанный, покачав головой. – Ты подумай сам, что ты несешь? Какое пиво? Это же старухи! Они что, по-твоему, пьют пиво?

– А что же они – не люди?

– Да… прямо не знаю, что с тобой делать… ладно, со старухами я сам пообщаюсь, а ты пойди поговори с мужиками, которые около гаражей толкутся, может, и они что-то знают…

– Во, с мужиками – это лучше, – охотно согласился Штырь. – С мужиками я общий язык найду! А чего у них спрашивать-то?

– Ну ты даешь! Ты что – забыл, ради чего мы тут ошиваемся? Спроси про ту бабу, которую мы разыскиваем! Только так спроси, чтобы не получилось, как в первый раз! – Он поежился.

* * *

Напарники разделились. Штырь бодро направился к гаражам, а его прилизанный наставник развинченной походкой подошел к бдительным пенсионеркам.

– Как жизнь молодая? – осведомился он, остановившись перед скамейкой.

Поскольку он ни к кому конкретно не обращался, тетки не сочли нужным отвечать. Одна из них, крепкая загорелая особа лет семидесяти в джинсовом костюме и китайских кроссовках, окинула незнакомца подозрительным взглядом и громко проговорила, повернувшись к своей соседке:

– Вот в наше время, Анна Романовна, хорошие люди всю неделю на работу ходили, а не шлялись без всякого дела по чужим дворам! Оттого и порядка больше было, и этих… правонарушений всяких меньше. Потому что если ты отстоишь восемь часов за карусельным, допустим, станком, то какие уж тут правонарушения? Тебе бы только щей навернуть и на боковую!

– Правильно говорите, Марфа Петровна! – согласилась с ней соседка, хрупкая старушка в зеленой вязаной кофте.

– Я же к вам не просто так, – повторил попытку прилизанный. – Я, между прочим, как раз нахожусь на работе! Работа, милые дамы, разная бывает!

– Это что же за работа – разговоры на улице разговаривать? – въедливым голосом проговорила Марфа Петровна. – Что-то раньше я про такие работы не слыхала!

– Опрос провожу, социологический! – Прилизанный тип решил произвести впечатление учеными словами, а попросту говоря – напустить тумана.

– Во-во! – вступила в разговор третья пенсионерка, не по сезону одетая в теплую куртку с яркой надписью «Канадская конная полиция». – Мне сватья рассказывала, у них возле дома тоже крутился один, вопросы задавал, а потом на третьем этаже квартиру обчистили! Одних ковров четыре штуки взяли!

– И что – хорошие ковры? – живо заинтересовалась Анна Романовна.

– Насчет этого не скажу. – «Канадская полицейская» покачала головой. – Насчет этого сватья не говорила!

– Как самое интересное – так и не говорила! – расстроилась Анна Романовна.

– Да вот у меня и удостоверение есть! – не сдавался незнакомец. – Если вы сомневаетесь – можете ознакомиться! – И он достал из внутреннего кармана плаща ту же самую красную книжечку, которую предъявлял генеральше Недужной.

– Во-во! – обрадовалась тетка в канадской куртке. – К зятю моему в магазин тоже пришел один… зять у меня в магазине работает, – пояснила она.

– В каком магазине? – осведомилась Анна Романовна. – Не по части ковров?

– Нет, в санитарно-техническом! Так вот, пришел к ним один, с виду тоже приличный… – Рассказчица недоверчиво оглядела прилизанного. – Тоже вот, удостоверение показал… проверка, якобы, по пожарной части… насчет горючих материалов и расположения дверей… слово за слово, хватились – ванна чугунная пропала!