Текст книги "Три ангела по вызову"

Автор книги: Наталья Александрова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Разумеется, Мухоморова взглянула на приятельницу свысока, и выглядела при этом как раздувшаяся от тщеславия индюшка!

Где же социальная справедливость? Почему у одних все: и любящий внук с машиной, и новая электрическая кофеварка, а у других – ничего, кроме престарелого мопса?

При этом Ксенофобия Никитична как-то не принимала в расчет то, что сама не захотела в свое время заводить детей – не хотелось ей возиться со всеми этими пеленками, подгузниками, погремушками… покойный муж, большой начальник, не имел дома права голоса, слово Ксенофобии было решающим…

В довершение ко всему Нюра царственно кивнула Непросыхаевой и величественно проговорила:

– Здравствуй, Ксеня!

Хотя прекрасно знала, что Ксенофобия Никитична не выносит, когда ее называют таким вульгарным уменьшительным именем.

Родители дали ей удивительное имя Ксенофобия, не зная, что оно значит. Оно показалось им красивым и значительным. И мадам Непросыхаева всю жизнь втайне гордилась этим редким именем и не любила его сокращать.

В общем, как уже было сказано, она вернулась с прогулки в дурном настроении.

Поднявшись на площадку седьмого этажа, она полезла в сумочку за ключами, но ее непослушный мопс потянулся к соседской двери и возбужденно залаял.

– Ну что тебе, Максюша? – недовольно проговорила Ксенофобия Никитична. – Я знаю, что ты его не любишь!

Она и сама не любила своего соседа Цыплакова.

Хотя видимых причин для этого, казалось бы, не существовало.

Цыплаков был вежлив, всегда первым здоровался с пожилой соседкой, придерживал перед ней дверь подъезда, помогал донести до квартиры сумки с продуктами, даже поздравлял с Новым годом и Восьмым марта…

Но именно это и раздражало в нем соседку! Его вежливость казалась Ксенофобии показной и нарочитой. Если человек так вежлив и предупредителен – значит, он что-то скрывает и втайне замышляет какую-то пакость! Человек бесхитростный, ничего не скрывающий должен быть мрачен, неулыбчив и хамоват.

Во всяком случае, в таком глубоком убеждении прожила всю свою долгую жизнь Ксенофобия Никитична.

Ее единственный спутник жизни, верный мопс Макс, чувствовал неодобрительное отношение хозяйки и поэтому всячески демонстрировал свою неприязнь к соседу.

Вот и сейчас он заходился перед дверью соседа истерическим лаем.

– Прекрати, Максюша! – Хозяйка еще раз попыталась призвать его к порядку, но мопс не унимался. Лай постепенно перешел в зловещие подвывания.

Ксенофобии Никитичне стало как-то не по себе.

Не то чтобы она была суеверна и считала, что собачий вой непременно предвещает несчастья. Но сами звуки этого воя проникали ей за шиворот, расходились неприятной волной по позвоночнику и действовали на какие-то древние, доисторические инстинкты.

– Ну что ты, Максюша… – боязливо проговорила она и тут заметила, что дверь соседа довольно широко открыта.

И здесь сработал инстинкт еще более древний и мощный, чем страх.

Сработало все то же самое неистребимое женское любопытство.

Ксенофобия Никитична ни разу не была в квартире соседа. Она пыталась проникнуть в нее, пользуясь разными предлогами: то случайно попавшим в ее ящик письмом, то неожиданно понадобившейся солью – но подлый сосед ни разу не пустил ее дальше порога.

А взглянуть на его жизнь Ксенофобии ужасно хотелось!

И вот наконец представился такой подходящий случай…

Она приоткрыла дверь пошире, заглянула внутрь и негромко проговорила:

– Владимир Васильевич! У вас дверь не закрыта!

Может быть, она и не рискнула бы пойти дальше, но неугомонный Макс решил все за нее. Он резко рванулся вперед, вырвав поводок из рук хозяйки, и умчался в глубину соседской квартиры. Тут уж Ксенофобии Никитичне ничего не оставалось, как последовать за своим любимцем на запретную территорию.

Квартира Цыплакова ей ужасно не понравилась.

Ксенофобия любила натертый воском паркет, чешские обои в крупных цветах, бархатные портьеры – а тут была плитка, ровные, безо всякого рисунка, стены, металл и стекло…

Однако вдоволь наглядеться ей не удалось.

Откуда-то из глубины до нее снова доносился заунывный вой Максюши.

Ксенофобия Никитична прибавила шагу…

И оказалась на кухне.

Цыплаков полусидел в некрасивом металлическом кресле. У ног его жутко завывал несчастный Макс. На голове у соседа был прозрачный полиэтиленовый пакет.

В первый момент Ксенофобия Никитична вообразила, что сосед так глупо шутит. От него она могла ждать чего угодно и даже не слишком удивилась такому мрачному юмору, но вскоре она осознала ужасную истину.

Помог ей в этом все тот же Максюша.

Увидев, что хозяйка пришла вслед за ним, а значит, поддержка ему обеспечена, он прекратил выть, подскочил к ненавистному соседу и куснул его за ногу в клетчатом тапочке.

Цыплаков не пошевелился.

И только тогда Ксенофобия Никитична поняла, что он мертв. Потому что зубки у ее обожаемого Максюши были чрезвычайно острые и кусался он болезненно.

Осознав непреложный факт, Ксенофобия здорово перепугалась.

Ведь она не слишком часто находила трупы соседей. Кроме того, ей вовсе не улыбалось попасть в подозреваемые. А тут еще следы Максиных зубов на ноге покойника…

Но тут она вспомнила омерзительную женщину кавказского вида, встреченную возле дверей соседа… Наглая, отвратительная особа! Чего стоит одно только ее малиновое пальто! Недаром Максюша сразу же невзлюбил ее! Собака прекрасно разбирается в людях, ее не обманешь фальшивыми улыбками! А еще эта женщина с угрожающим видом говорила про какую-то статью… вот, вот кто действительно метит в подозреваемые! Вот о ком нужно немедленно сообщить в компетентные органы!

Ксенофобия Никитична ловко ухватила поводок и поволокла Макса прочь из нехорошей квартиры.

Попав к себе домой и заперев дверь на все замки и запоры, она почувствовала себя гораздо лучше. Только убедившись, что и она, и ее мопс находятся в безопасности, Ксенофобия набрала телефон милиции и негромким заговорщицким голосом сообщила:

– Приезжайте немедленно! Убийство! Совершено лицом женского пола и кавказской национальности! В малиновом пальто!

В отличие от своей деловой и энергичной подруги Катерина Дронова проснулась в этот день чрезвычайно поздно. Впрочем, она просыпалась так же поздно и вчера, и позавчера, и третьего дня… она была человеком творческого труда и пребывала в непоколебимом убеждении, что творческим натурам не к чему подниматься ни свет ни заря. Самыми любимыми у нее были вечерние часы, и именно их она обычно уделяла работе.

Правда, когда дома бывал ее любимый муж, ученый с мировым именем профессор Кряквин, она вставала значительно раньше, чтобы накормить мужа завтраком и проводить на работу. Но это случалось не слишком часто, потому что профессор изучал африканские племена и большую часть времени проводил в дальних походах и экспедициях. После особенно долгой экспедиции Катя поставила вопрос ребром и настояла на том, чтобы муж прекратил свои столь дальние поездки. И это ей удалось: профессор перестал ездить в Африку, но по-прежнему время от времени улетал в разные европейские и прочие университеты – читать лекции или выступать с докладами.

И сейчас он тоже находился в отлучке, а Катя, пользуясь этим, отсыпалась в свое удовольствие.

Она блаженно потянулась, перевернулась на бок и представила, как сейчас славненько позавтракает…

Перед ее мысленным взором предстали огромная чашка дымящегося кофе со сливками и громадный бутерброд, который она непременно соорудит, уложив в несколько рядов ломти ветчины и куски свежего сыра. Конечно, было бы совсем хорошо, если бы эту чашку кофе и этот бутерброд кто-нибудь сделал за нее и принес прямо в постель, но нужно быть реалистом и не ждать от жизни слишком многого. В конце концов она может встать, приготовить себе завтрак и снова уютненько забраться в постель.

С этой мыслью она перевернулась на другой бок…

И охнула.

Бок болел. Он был здорово ушиблен.

И тут Катерина разом вспомнила кучу неприятных вещей. Она вспомнила, как на нее напали двое отвратительных типов… вспомнила, как упала на асфальт… тогда-то она и ушибла бок! Она вспомнила, как ей на помощь пришел могучий Леонтий Хвощ… впрочем, это было уже не столь неприятно.

Короче, она вспомнила вчерашний вечер.

Вспомнила выставку Хвоща и его единомышленников, вспомнила завершившее выставку потребление истинного искусства, вспомнила собственное заточение в туалете и множество других столь же неприятных вещей.

В частности, вспомнила, что те двое уродов отобрали у нее чужой чемоданчик. Причем не тот чемоданчик, который она взяла у Жанниного знакомого…

Тут она вспомнила, что Жанна утверждала, что знать не знает того человека. И что она ей вовсе не звонила.

А почему, интересно, Жанна вообще не пришла на вчерашнюю выставку? Неужели у нее, как всегда, нашлись какие-то более важные дела? Подруга называется!

Катерина охнула и, потирая ушибленный бок, поднялась с тоскливо застонавшей кровати.

«Наверное, девчонки все же правы! – подумала она, разглядывая себя в зеркале и мучаясь сознанием собственной никчемности. – Я постоянно попадаю в какие-то дурацкие истории, и все потому, что у меня недостаточно силы воли! Она у меня, конечно, есть, эта сила, но какая-то слабая… вот Ирина, например, если ей нужно закончить очередной роман – она забывает все на свете… ей тогда лучше не звонить… да и бесполезно звонить, потому что она отключает все телефоны… или Жанка – она умеет сосредоточиться, взять себя в руки, отложить все второстепенные дела… наверное, и вчера она не пришла на выставку, потому что была занята чем-нибудь более важным… и это, наверное, правильно, работа должна стоять на первом месте, но хоть позвонить-то могла…»

Катя снова тяжело вздохнула и решила, что немедленно, сегодня же возьмет себя в руки и начнет работать. Ведь, в конце концов, она художник, творческая натура, значит – творчество должно стоять у нее на первом месте… она должна творить и днем, и ночью…

И тут Катя замерла, как почуявшая дичь охотничья собака.

Ночью! Сегодня ночью ей приснился сон совершенно потрясающей красоты!

Ей приснилось, что она смотрит с высоты птичьего полета на чудесную долину среди гор, покрытую полями, рощами и виноградниками. Среди этих полей и виноградников извивалась дорога, усаженная по сторонам кипарисами. Это было так красиво, что хотелось плакать. И самое удивительное, что эта долина, этот чудесный вид был не что иное, как сшитое из разноцветных лоскутков панно!

Катя вспомнила многочисленные примеры того, как творческим людям гениальные идеи приходили во сне.

Великому химику Менделееву во сне пришла идея периодической системы элементов. Другой знаменитый химик, Кекуле, увидел во сне формулу бензойного кольца. Английскому поэту Кольриджу приснилась целая поэма. И вот теперь она, Катерина Дронова, встала в один ряд с такими замечательными людьми! Ей явилась во сне идея произведения, и теперь нужно только претворить эту идею в жизнь!

В голове у нее зашевелились творческие мысли. Мысли шевелились так интенсивно, что Катины рыжие волосы поднялись дыбом.

Работать, работать и работать!

Катерина торопливо и без всякого увлечения позавтракала всего лишь простой яичницей и одним бутербродом с маслом и разбросала на рабочем столе оставшиеся от предыдущего панно цветные лоскутки.

Их было мало, а самое главное – для приснившегося панно ей был необходим материал нежно-зеленого цвета, а ничего похожего в ее запасах не оказалось.

И тут она вспомнила, что накануне видела в руках у дворничихи Зины какой-то поношенный плащ (или пальто) из ткани как раз такого цвета, какой нужен для воплощения ее творческих замыслов.

Дом, где жила Катерина в квартире своего мужа профессора Кряквина, был построен больше ста лет назад. И остались в нем еще такие жильцы, чьи семьи жили тут с незапамятных времен. В таких квартирах есть места, куда много лет не ступала нога человека, и разбираются чуланы и антресоли только в том случае, когда квартира меняет хозяев и новые жильцы делают капитальный ремонт. Тот, кто не боится вековой пыли, может найти в нетронутых завалах разрозненный комплект журнала «Нива» за одна тысяча девятьсот тринадцатый год, китайскую ширму, с вышитыми когда-то на истлевшем шелке сказочными цветами и птицами, подушки от дивана, который давно уже сгинул на помойке, источенную жучком палисандровую шкатулку, расшитый бисером кисет, начисто проеденные молью фетровые шляпы с перьями и искусственными цветами и многое другое.

Вряд ли найдется в завалах что-либо по-настоящему ценное, ибо предприимчивые люди в свое время перешерстили чуланчики и снесли в скупку и ломаный бронзовый подсвечник, и фарфоровые настенные тарелки, и даже старый веер с костяной ручкой и усохшие от времени лайковые перчатки.

Дворничиха Зина нисколько не боялась пыли и грязи, зато всегда хотела подзаработать, поэтому именно ее нанимали жильцы для разборки завалов.

Зина несла из соседнего подъезда целый узел вещей и, наверное, с удовольствием отдаст зеленое бархатное пальто Катерине за символическое вознаграждение…

Катя накинула свою многострадальную куртку и бросилась на поиски дворничихи.

– А он сидит на кухне, и на голове у него – полиэтиленовый мешок! – закончила Жанна свой рассказ.

– И тишина! – не удержалась Ирина.

К счастью, Жанна, глубоко погруженная в свои переживания, не расслышала эту язвительную реплику. Она задумчиво смотрела на пустой стакан.

Ирина поспешно подлила подруге коньяку, и та выпила его, как воду.

– И самое главное – меня соседка видела!

– Какая соседка? – озабоченно переспросила Ирина.

– Да такая… с собакой выходила… неприятная такая…

– С собакой? Тогда я ее должна знать! Я всех собачников во дворе знаю! Какая у нее собака?

– Ну, такая… тоже противная… кривоногая, толстая, и морда приплюснутая…

– Мопс, что ли?

– Ну, наверное, мопс…

– А-а… – Ирина погрустнела. – Так это Ксенофобия Никитична… трудный случай!

– Что? Ксенофобия? – Жанна вытаращила глаза. – Это у нее такая кличка, что ли? Ну, тогда мне точно конец!

– Какая кличка! Настоящее имя, по паспорту! Но в данном случае имя вполне соответствует содержанию! – Ирина придирчиво оглядела подругу и тяжело вздохнула. – А ты, конечно, как всегда, вырядилась на манер пожарной машины! Кто там в малиновом жакете вошел в подземный переход!

– Знаешь, лучше ты меня не зли! – окрысилась Жанна. – Что же я, должна носить вещи нежно-крысиного цвета? Или цвета осенней грязи, как Катерина? Я – яркая женщина, и мне идут яркие цвета!

– Ну вот, теперь я тебя узнаю! – обрадовалась Ирина. – А то совсем скисла! Но насчет одежды – что-нибудь крысиное тебе сейчас не помешало бы, а то в таком виде тебя только слепой не узнает! Да и то вряд ли, потому что духи у тебя тоже… с ярко выраженной индивидуальностью! Даже Яша чихает!

– Ничего, доберусь до дома – что-нибудь подберу!

– До дома? – Ирина подошла к окну и снова помрачнела. – Это тоже будет не очень просто. Посмотри-ка, кто тут у нас!

Жанна встала на ноги (при этом кухня поплыла у нее перед глазами) и выглянула в окно.

Перед тем подъездом, где обитал покойный господин Цыплаков, стояли целых три машины с синими милицейскими мигалками. Около этих машин слонялись, курили и переговаривались несколько мрачных парней в кожаных куртках, удивительно похожих на персонажей милицейских телесериалов. Еще один такой же парень разговаривал с бдительными пенсионерками, оккупировавшими ближайшую скамейку. Причем, судя по их энергичной жестикуляции, разговор был плодотворный и содержательный.

– И почему это все реальные менты так похожи на телевизионных? – задумчиво проговорила Жанна. – Телевизионщики точно уловили их стиль, или живые милиционеры стали косить под телеперсонажей?

– Сейчас тебя не это должно волновать, – прервала подругу Ирина. – Сейчас нам нужно думать, как тебе отсюда вырваться!

– Однако быстро же они узнали про убийство! – продолжала Жанна. – Интересно откуда?

– Насколько я знаю Ксенофобию, она любые скандалы сквозь стены чувствует!

– Ну, на этот раз ей такие способности не понадобились! – вздохнула Жанна. – Кажется, убегая из квартиры, я забыла закрыть за собой дверь…

– Ну вот видишь…

– Ох, ну надо же так вляпаться! А я еще Катьку всегда ругаю!

– Ну, раз ты способна на самокритику – значит, пока еще не все потеряно!

– Короче, как мне добраться до своей машины?

– До машины? – Ирина хмыкнула и покосилась на подругу. – Кажется, ты немного горячишься!

– А что такое?

– Ты сколько коньяку выпила?

– Ах да… – Жанна удивленно посмотрела на полупустую бутылку и снова села за стол. – Ну раз так – налей мне еще немного! Да и себе тоже, а то одной как-то грустно пить!

Ирина разлила остатки коньяка и села, подперев подбородок кулаком:

– Однако переодеться тебе непременно нужно! В таком виде ты и десяти шагов не пройдешь, первая же бабка остановит!

– Да? – Жанна фыркнула. – Не хочешь ли ты сказать, подруга, что дашь мне что-то из своих шмоток?

– А что? – Ирина обиделась. – Ты хочешь сказать, что мои вещи никуда не годятся?

– Нет, я только хочу сказать, что они с меня будут сваливаться, как с вешалки! Они все велики мне на четыре размера!

– Ну уж и на четыре! – Ирина подпрыгнула от возмущения. – Максимум на размер! Вот у тебя какой размер, какой?

– Ни за что не скажу! – Жанна схватилась за сердце. – Хоть пытай меня! Хоть жги каленым железом!

– А я и так знаю, – фыркнула Ирина. – Я видела этикетку на твоем желтом пиджаке…

– Вечно ты подглядываешь, вынюхиваешь… подруга, называется!

– Жанна, ну что мы вдруг так раскричались, – опомнилась Ирина. – Разве можно?

– Действительно! – усовестилась Жанна. – Это все коньяк! Ты мне больше не наливай!

– А там больше и нету. – Ирина перевернула бутылку и потрясла ее над своим бокалом. По стенке скатилась одинокая капля. – Но мои вещи тебе действительно будут великоваты. Так что придется тебе выбрать что-нибудь из Наташкиных.

Наташа, дочь Ирины, училась в институте и пока носила одежду несколько меньшего размера.

– Наташкиных? – подозрительно переспросила Жанна. – Я себе представляю, что она носит!

– В твоем положении, дорогая моя, – наставительно сказала Ирина, заваривая крепкий кофе, – совершенно не к чему капризничать. Откровенно говоря, положение твое – хуже губернаторского, учитывая нашу Ксенофобию Никитичну и ее дурной глаз и злой язычок.

Она нарочно решила немного приструнить Жанку и добилась своего, подруга притихла, даже не стала прохаживаться насчет Ирининых способностей варить кофе.

– Ну, идем уж, – с тоской сказала Жанна, осторожно выглянув в окно. Милиции во дворе несколько поубавилось, зато стоял обшарпанный микроавтобус с затемненными стеклами – надо полагать, труповозка. И вот двое санитаров пронесли носилки, прикрытые старым вылинявшим одеялом.

– А вот интересно, – задумчиво сказала Ирина, – кто же его прикончил, если не ты? Ведь ты этого не делала, хоть и хотела? Настроение у тебя было самое кровожадное!

– Ну, для начала я хотела получить с него деньги за ремонт машины… Потом устроить основательный скандал, попортить ему крови, в общем, запугать, отплатить за мое вчерашнее унижение… как говорят юристы – компенсация морального урона. Но убивать, да кому он нужен-то, форменный тюфяк… Наверное, его эти прикончили, что с ним в ресторане сидели. Один – самый настоящий бандит, второй вроде одет прилично и разговаривает вежливо, но ты бы видела его галстук! Жуткой пестроты и яркости, до сих пор в глазах рябит!

– Да галстук-то тут при чем? – удивилась Ирина.

– Мужчина, который носит такие галстуки, не может быть порядочным человеком! – убежденно ответила Жанна. – И я теперь вспоминаю, этот тип, Цыплаков, чего-то боялся. А второй, так тот прямо потел от страха и трясся.

– Значит, они посидели в ресторане, поговорили, потом сели в машину, приехали сюда, то есть этот Цыплаков сам привез их в свою квартиру и дал себя убить? Может, он еще и пакет добровольно на голову надел? – Ирина недоверчиво пожала плечами.

– А вот кстати, где его машина? – оживилась Жанна. – Где этот чертов «ситроен»?

– На стоянке за домом, где же еще? – Ирина пожала плечами. – А вот тебе обязательно нужно было свою прямо у подъезда поставить, у всех на виду!

– Да, ерунда! – Жанна махнула рукой. – Пришлю человека, он заберет мою «авдюшу» потом, когда народ рассосется, и отвезет в мастерскую. Самой бы только ноги унести!

В комнате дочери Ирина распахнула шкаф и углубилась в него с головой.

– Какой кавардак! – привычно посетовала она.

Жанна, у которой тоже был сын Наташкиного возраста, ничуть не удивилась беспорядку – дело житейское.

– Так мы до ночи не управимся, – решительно произнесла она и начала выбрасывать все из шкафа прямо на пол. – Какое убожество! – вскричала она, прикидывая на себя коротенькую кожаную курточку апельсинового цвета. – Неужели ты хочешь, чтобы я это надела?

– Ни Боже мой! – испугалась Ирина. – Это Наташкина любимая куртка! Она не простит, если я ее отдам тебе хоть ненадолго. Хочешь вот этот пиджачок?

– В клеточку? – Жанна схватилась за сердце. – Никогда я этого не надену!

– Да, пожалуй, ты права… – согласилась Ирина, – в клеточку ты тоже будешь слишком бросаться в глаза… Вот нашла! – Она с торжеством потрясла джинсами и такой же курточкой. – В этом тебя точно никто не узнает!

– А почему на ней шерсть? И пахнет как-то странно… – Жанна брезгливо повела носом.

– А Наташка в этой куртке с Яшей гуляет. – Ирина смотрела невинными глазами.

– Я же перестану себя уважать, если надену это! – Жанна издала вопль раненого животного.

– А если тебя посадят, ты не перестанешь себя уважать? – разъярилась Ирина. – Жанка, прекрати валять дурака, что ты в самом деле, как Катька! Это с ней вечно проблемы!

– Ой, только ей про меня не говори! – Жанна замахала руками. – А то я весь авторитет потеряю!

– Ну вот, – удовлетворенно сказала Ирина, пытаясь зачесать гладко Жаннины буйные волосы, – теперь еще очки темные – и никто тебя не узнает.

Вошел Яша, деликатно приоткрыв дверь лапой, приветственно гавкнул, увидев знакомый силуэт, разлетелся целоваться, как он думал к Наташке, но на полдороги понял, что обознался, разочарованно вздохнул и сел, подвернув набок зад, как щенок. Однако он очень оживился, когда понял, что его возьмут на внеплановую прогулку.

Около Жанниной машины крутился какой-то чрезвычайно подозрительный тип, придирчиво осматривал вмятину на капоте и, кажется, записывал номер.

– Ой, – пискнула Жанна.

– Молчи, делай вид, что это не ты! – шепнула Ирина. – Мы с Яшей тебя до метро проводим…

Они юркнули в проход между домами, чтобы не сталкиваться с любознательными соседками, поредевшая толпа которых обсуждала на солнышке чрезвычайное происшествие районного масштаба. В узком проходе было сыро. Дома загораживали солнце, поэтому огромная лужа никак не могла просохнуть. Яша, разумеется, тут же перепачкал лапы. Сзади послышался нарастающий шум мотора, машина проехала мимо на большой скорости, подруги едва успели отскочить, чтобы она их не забрызгала.

– Вот паразит! – с сердцем сказала Жанна и тут же встала на месте как вкопанная.

Из припаркованной машины вышел рослый, коротко стриженный парень, оглядел двор глубоко посаженными злобными глазками и широкими шагами направился к подъезду, где проживал покойный Владимир Васильевич Цыплаков.

– Что ты на него загляделась? – Ирина дернула подругу за руку. – Совершенно ничего в нем нет интересного… противная тупая физиономия…

– Да это же тот самый тип, что был вчера с Цыплаковым в ресторане! – жарко зашептала Жанна.

– Точно? Ты не ошибаешься?

– Да я же его вот как тебя видела! Глазки его свиные запомнила и морду!

– Морда у него что надо, – согласилась Ирина, – отворотясь не наглядеться!

– Но вот что странно – он идет явно к Цыплакову!

– И что, интересно, он там забыл?

– Да он наверняка не знает, что Цыплаков убит! Иначе бы он держался подальше отсюда! – Жанна в возбуждении едва не выкрикнула последние слова.

– Тише! – Ирина дернула подругу за рукав, потому что парень внезапно остановился и закрутил головой. – Тебя-то он вряд ли узнает, а вот Яшку запомнит…

Кокер тут же опасливо поджал хвост и спрятался за Ирину. Парень между тем широкими шагами удалялся в сторону двора. Ирина передала Жанне Яшин поводок и устремилась за ним. Парень вошел во двор и остановился, заметив милицейскую машину и царящее вокруг необычайное оживление.

– Женщина! – Он оглянулся на Ирину. – А что это у вас тут происходит во втором подъезде?

– А-а, так это труп нашли… – как можно равнодушнее ответила Ирина.

– В какой квартире? – всполошился парень.

– А я знаю? – намеренно грубо ответила Ирина. – Вроде бы на седьмом этаже где-то… Мужчина там одинокий проживал, такой… средних лет, рыжеватый…

– Ё-моё! – вскричал парень, тут же развернулся и двинулся к своей машине, причем было видно, каких усилий ему стоило идти шагом, а не нестись сломя голову.

«Одно несомненно, – подумала Ирина, – для него известие о смерти Цыплакова было как снег на голову. Не мог же он убить его вчера, а сегодня начисто все забыть…»

Ирина проводила взглядом удаляющуюся Жаннину фигуру и направилась к своему дому.

Яша почувствовал, что сверхплановая прогулка подходит к концу, и дал хозяйке понять, что абсолютно не согласен с этим решением. Он то и дело застревал возле фонарных столбов, афишных тумб и прочих важных для всякого пса предметов, делая вид, что обнаружил удивительно интересный запах и просто обязан как следует с ним ознакомиться. Чем ближе был дом, тем больше становилось таких интересных запахов и тем более деятельным и озабоченным делался Яша.

Когда они, несмотря на Яшино сопротивление, свернули в родной двор, кокер увидел кошку.

Точнее, это был кот – крупный черно-белый матерый котяра, неторопливо шествовавший по своим кошачьим делам. Черное пятно на разбойничьей физиономии напоминало повязку на глазу пиратского капитана.

Яша изо всех сил дернулся вперед, так что Ирина едва смогла удержать поводок, и подлетел к самоуверенному коту.

Кот удивленно повернулся, увидел перед собой кокера и презрительно фыркнул. Казалось, он хотел спросить Яшу: «Вы ко мне? А что, собственно, вам от меня нужно? Может быть, вы хотели узнать, который час?»

При этом он как бы между прочим продемонстрировал когти, длинные, острые и кривые, как турецкие ятаганы.

Когти производили впечатление. Впрочем, еще большее впечатление производил решительный и невозмутимый вид кота.

Яша замер на месте, припал к земле передней частью туловища и попятился. На его морде появилось смущенное выражение, как будто он хотел сказать: «Извините, обознался! Принял вас за одного знакомого! Просто, знаете ли, удивительное сходство!»

Кот еще раз фыркнул, присел прямо посреди дороги и несколько раз лениво лизнул правую заднюю лапу. Всем своим видом он демонстрировал крайнее высокомерие и презрение к суетливому и легкомысленному кокер-спаниелю.

Яша виновато потупился, вернулся к хозяйке и завертел хвостом, давая понять, что сделал все, что хотел, и теперь не возражает против возвращения домой.

Ирина рассмеялась и направилась к своему подъезду.

Их маршрут пролегал мимо синего «ситроена».

Яша, казалось, уже совершенно забыл о неудачном столкновении с котом. Он снова пребывал в замечательном настроении и свернул с дороги, чтобы поднять лапу на заднее колесо иномарки.

– Прекрати сейчас же! – прикрикнула на него Ирина. – Как тебе не стыдно! Ты же знаешь, что воспитанные собаки никогда так не поступают! А если тебя увидит хозяин этой машины – представляешь, как нам с тобой будет перед ним неудобно?

Тут она вспомнила, что синий автомобиль принадлежит покойному Цыплакову, а значит, его хозяин уже ничего не скажет по поводу Яшиного поведения.

Впрочем, это еще не повод для того, чтобы так поступать.

Она помрачнела и потянула кокера за поводок. Яша оглянулся на хозяйку с непониманием – на его взгляд, он не делал совершенно ничего предосудительного. Завершив свое дело, он пробежал вдоль «ситроена» и, опустив морду, подобрал с земли возле передней дверцы какой-то маленький предмет.

– Яша, прекрати! – снова повысила голос хозяйка. – Что ты все время подбираешь разную дрянь? Ты ведешь себя не как взрослая воспитанная собака, а как маленький глупый щенок!

Яша смущенно потупился и положил свою находку к ногам хозяйки. Казалось, он хочет сказать ей – почему же дрянь, посмотри, какая замечательная игрушка!

Ирина пригляделась к Яшиной находке.

Это была маленькая фигурка из какого-то темно-зеленого материала.

Фигурка действительно была довольно необычная, и Ирина, достав из кармана бумажную салфетку, подняла ее с земли, чтобы как следует разглядеть.

Это была небольшая нефритовая статуэтка очень тонкой работы, представляющая собой сидящего на троне мужчину в пышном восточном одеянии. На голове у него была чалма, верхняя часть которой откололась. Внимательно приглядевшись, Ирина поняла, что в месте откола статуэтка была просверлена, видимо, для того чтобы повесить ее на металлическое кольцо.

И еще она поняла, что держит в руках не просто статуэтку, а шахматную фигуру, точнее – короля.

– Странно, – проговорила она вполголоса, еще не сформулировав окончательно мелькнувшую у нее мысль.

Она завернула нефритовую фигурку в салфетку, спрятала ее в карман и решительно направилась к своему подъезду, на этот раз не обращая внимания на Яшино молчаливое сопротивление.

* * *

Леонтий Хвощ проснулся в боевом и творческом настроении. Он вспомнил вчерашнюю блистательную победу над двумя хулиганами, и настроение поднялось еще на несколько градусов. Леонтий поднялся, напевая марш из оперы «Аида», но тут же одернул себя, сообразив, что это непатриотично, и переключился на «Прощание славянки».

Хотелось творить, творить и творить.

Окатившись холодной водой, Леонтий направился на кухню.

Собственно, это не была кухня в общепринятом значении.

Леонтий обитал на просторном, хорошо освещенном чердаке, часть которого была выделена под мастерскую, часть – под спальню и часть – под кухню.

Здесь его ожидало разочарование: холодильник и хлебный шкафчик зияли пустотой. То есть в холодильнике одиноко грустил кусок позеленевшего сыра, но он не представлял никакого интереса – ни как продукт питания, ни как материал для творчества.

А хотелось не только творить, но и есть.

Леонтий вздохнул, смахнул со стола хлебные крошки и высыпал их на подоконник. Здесь, как обычно, ворковали голуби: они знали, что у Леонтия всегда можно чем-нибудь поживиться.

Крути ни крути, нужно было идти в магазин.

Леонтий знал в ближайших окрестностях несколько хороших булочных. В этих булочных художника тоже хорошо знали и очень уважали, как постоянного оптового покупателя. Кроме того, отдельные продавщицы питали к нему повышенный интерес, как к мужчине неженатому, самостоятельному и не очень сильно пьющему.