Текст книги "Сады Шахерезады"

Автор книги: Наталья Иртенина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)

Он сразу же понял, что за гость пожаловал к нему. Его невозможно было не признать. Этот белый, почти сияющий комбиль с жестким рыбьим плавником прозрачного широкого воротника носили только Вестники Смерти, слуги Виртуаллис, трехликой богини Иного. Дверь за гостем с грохотом закрылась. Жрец священного сана Осеняющий Крылом Раскаяния блуждающим взором прошелся по гордой фигуре пленника, скользнул по полу и углам камеры. Брезгливо сморщился, заметив притаившихся в тени тварей. И без предисловий обратился к узнику:

–Признаешь ли ты всевластье смерти, предводитель мятежных отступников Иэн Коттрей? Боишься ли ты Конца своей жизни?

Иэн стоял напротив жреца, лицом к лицу, на расстоянии двух вытянутых рук и высокомерно смотрел в глаза Вестнику Смерти.

–Любое всевластье – ложь. Не жди от меня, жрец, страха и признанья твоего права лезть ко мне в нутро. Мы враги.

–Ты не знаешь, что тебя ожидает, – бритая голова жреца качнулась из стороны в сторону. – Ересь, возглавленная тобой, смешна и неполноценна. Кто они – твои новые боги? Что они дали тебе? На что они способны, кроме возмущения порядка в стране и вдохновления на подвиги банды головорезов? Чем они вообще могут доказать свое происхождение?

–Я не стану отвечать на твои вопросы, жрец, потому что они оскорбительны, – Коттрей с гримасой презрения сложил руки на груди.

Губы жреца дрогнули, но улыбнуться Вестник Смерти себе не позволил.

–Ты не станешь отвечать на них, потому что тебе нечего сказать на это. Тебе ничего не известно о тех, кого ты называешь своими богами. Это всего лишь пустой звук.

Иэн желчно рассмеялся.

–Этот пустой звук уже десять месяцев не дает вам спокойно спать. Этот пустой звук поднял на дыбы шесть лучших провинций страны. И от того, что вы засадили меня в вонючую дыру, этот звук не станет пустее, чем он был до того, – он едва сдерживался, чтобы не хлюпнуть носом и испортить тем самым великолепие своей позы и гордых речей.

–Что же, – жрец ослабил напряженность голоса. – Я пришел сюда не спорить с тобой, упрямец. Я знал и знаю, что тебя не вернешь на стезю истины и смирения.

–Тогда чего же ты хочешь? Что тебе нужно от меня, жрец? Может быть, ты хочешь насладиться моим унижением? А может, ты собираешься нагнать на меня страху, как вы обычно это делаете? – Иэн со злостью выплевывал слова, пожирая бесстрастного жреца глазами. Не выдержав, он схватил с лежака пук соломы, яростно высморкался и швырнул отвратительную мочалку в угол. – Но может быть, тебе всего лишь нужно выразить мне свое фальшивое сочувствие, пожалеть смертника, благословить меня на встречу с вашей виртуальной шлюхой?

Жрец отшатнулся в ужасе, будто от удара кулаком наотмашь.

–Не кощунствуй, безбожник! Божественное супружество мужеска и женска рода не для бесстыдных помыслов нам явлено, а лишь для возвышения ума нашего и воссоединения разорванных некогда программных файлов. Как смеешь ты, червь, возводить гнусную хулу на тех, чьей милостью ты живешь и кормишься?

–Эта вонючая требуха, что мне дают здесь вместо еды, называется милостью? – насмешливо спросил Коттрей.

–Это то, что ты заслужил своим отступничеством и черной неблагодарностью. Но оставим эти бесплодные пререкания. Не мне тягаться с твоим длинным языком, Коттрей. Я пришел к тебе по велению моего священнического долга и намереваюсь исполнить его до конца.

–Каким образом? – Иэн удивленно приподнял брови. – Хочешь предложить мне раскаяться и облегчить перед смертью совесть? Неужели ты не понимаешь, что со мной это бесполезно и бессмысленно?

–Даже закоренелому преступнику дается возможность выбрать свое посмертие. Не упорствуй в заблуждениях, прошу тебя. Чистосердечным раскаянием и доверением мне своих тайных и явных, нынешних и прошлых, черных и дерзких, злых и преступных, сомнительных и лживых, кощунственных и мятежных помыслов ты снимешь с себя груз гнева богов и заслужишь их прощение.

–Можешь не утруждать себя, жрец, пересказом ваших басен. Они придуманы для послушных баранов, в которых ты и твои собратья превращаете людей. Но я не из вашего стада. Я давно перестал верить в это. А знаешь почему? – Иэн весело и открыто смотрел жрецу в лицо. Собственная бесшабашность захватывала дух и пьянила не хуже хорошо вымороженной акапульки. – Потому что я знаю о субстанциальных файлах.

–Об этом знают все, – жрец бесстрастно пожал плечами.

–Нет, не о тех, что вы зовете бессмертными. Не о тех, что попадают после смерти в судилище Киберга и его... – Коттрей глумливо развел руками и склонил голову, – ...супруги. Не о копиях в складбище-чистилище. Я говорю о первичных и основных файлах, которые высасывают из мозга всю информацию, все, как ты называешь их, помыслы, тайные и явные. И это не бесплотная и бессмертная субстанция из ваших жреческих бредней, это реальная субстанция мозга, только транслитерированная в понятные слова, образы и мысли. А доступ к этим файлам имеется только у чинов СССС? Я правильно понимаю? "Дабы пресекать крамолу в корне..." Ведь именно это их основное занятие? Ловкая затея, ничего не скажешь. Даже я не сумел взломать свои личные файлы, до сих пор не знаю, как выглядят мои мозги в переводе на человеческий язык. Снимаю шлемофон перед жрецами Нуки, – Коттрей сделал вид, будто стягивает с головы шлемофон, хотя ничего подобного на ней, конечно же, не было.

–Так это ты разработал программу-блокиратор? – спросил жрец, сохраняя на лице застывшую маску спокойствия и беспристрастия.

–Я, – Коттрей расплылся в довольной улыбке и с силой втянул в себя смрадный воздух. – Унылые боги, до чего же здесь мерзко и холодно! Одно утешение – что меня скоро прикончат и избавят от этого паскудного насморка. Конечно же, нам нужен был блокиратор, иначе все наши планы и стратегические конвенты шли гиппопотаму под хвост. Молодчики из СССС не дремлют, а? Коттрей, развеселившись, лихо подмигнул жрецу.

–На что ты уповаешь? На свою великую ученость? Ты даже не Укинак, ты просто шарлатан, камень, о который все спотыкаются. Светлейшие головы Нуки вскроют твою защиту через пару дней и создадут антиблокиратор. Все твои соумышленники окажутся в очень неприятном положении. Мы будем читать их мысли, как открытые файлы.

Коттрей злорадно рассмеялся.

–Даже светлейшим головам Нуки, даже самой ясноокой Нуке не сломать мою малышку ни за пару дней, ни за пару лет.

–С твоим личным файлом уже работают в столице. Рано или поздно с ним разберутся, – в тоне жреца уже не было монолитной уверенности – скорее, в нем сквозил невысказанный вопрос.

–Да, – согласился Коттрей. – Скорее поздно.

–Ты бунтовщик, Коттрей. Но ты и хвастун. Не знаю, что хуже. Мятеж подобен буре, бахвальство – из породы подлых сквозняков. И то, и другое требует обуздания. То и другое противно богам, ибо это хаос бессмысленный, – жрец вдоволь изучив нескладную, долговязую фигуру узника, отвернулся и сделал несколько шагов по камере. Остановился возле скамеечки, глядя на нее. Но садиться не стал. – Сколь бы ты ни тешил себя причастностью к тайнам высшей жизни, тебе никогда не постичь того, что есть еще более высокие, тебе недоступные тайны. Чего бы стоили боги, если бы доверяли людям свое сокровенное, чем бы доказывали свое право вседержавия, если бы позволили юзерам совать нос во все закоулки Сети и взламывать ноль-бутовые файлы? Тайна есть превеликая в бесконечности, вездесущности, всевременности и милосердии богов. Этому мы поклоняемся, этого ужасаемся, этому хвалу воздаем, зная свое место и не возносясь главой неуемной к запретному и непостижному. Неужли тебе неведомо назначение тайны, бунтовщик и водитель бунтовщиков? Неужли ты столь наивен и прост? Но тогда мне жаль тебя, – жрец скорбно развел руками и покрутил головой, на треть укутанной в прозрачные перепонки жесткого воротника.

–Тайны, тайны, – досадливо сморщившись, процедил Коттрей. – С виду тайна, а поскреби ее – в дырку провалишься. Все ваше подлое державие на большой дыре стоит. Не зря же у вас частоколы СС куда ни плюнь натыканы. Чтоб ни у кого охоты скрести не возникало.

Жрец заинтересованно сощурил глаза.

–Так, так, так. Вот мы и добрались до самой середки орешка. А знаешь, Коттрей, ты не первый, от кого я слышу такие речи. Были, были уже такие которым державие не по нутру. Безбожники, конечно, все как на подбор. Защитнички бедных простых юзеров. Все как один твердили – "бесчеловечный режим", "страна рабов, страна богов", "тьма власти и власть тьмы", "просвещенный каннибализм". И все упрямые до рвоты, даже смертью их не переубедишь. Но до тебя им, конечно, далеко было. Так, шантрапа, безумные фанатики. Один из них называл себя... запамятовал что-то, помоги, Вирту... Да. Пламенным революционером. Гнилой был человечек, изъеденный погаными вирусами. Сумасшедший. Слов-то каких набрался. И где только? – жрец недоуменно вздернул плечи, уперев их в чешую воротника. – Но ты-то хоть, Коттрей, не будешь меня страшилками кормить о "свободе воли"?

–Не буду, – усмехнулся командор, прикусив губу. – Свободы воли не бывает. Даже древние, которые ее придумали, признавали это. Их богиня Психология рисовала узоры их жизней. Но ты ошибаешься, жрец. Я – не они. У меня другая судьба. Ты не поймешь. Тебе это и не нужно понимать. Думаешь, я не знаю, зачем тебя послали ко мне? Не раскаянья добиваться, а выведать помыслы, "тайные и явные", поскольку с моими файлами вы повисли. Ты обыкновенный шпион, жрец. Низкая тварь. И твои белые одежды не вознесут тебя к вершинам милосердья и величества, о которых ты так любишь рассуждать. Я все сказал. Большего ты от меня не добьешься. Уходи, жрец, Коттрей даже о насморке позабыл, произнося свои горькие и гордые слова.

Вестник Смерти тоже укутался на время в мантию молчания. Слова больше не разрывали пелену тюремного смрада. Клубок противостояния распался – оба врага непроницаемо замкнулись в собственном безмолвии и безучастности к противнику. Коттрей думал о жизни – той, что осталась в прошлом, жрец молча беседовал со смертью – той, что вскоре поглотит врага.

–Ты можешь больше не размыкать рта, но услышать меня тебе придется. Я повторю – ты не знаешь, что тебя ждет.

–Смерть, – Коттрей высокомерно улыбнулся палачу.

–Нет, – жрец качнул головой. – Это не то, что ты думаешь. Это будет не просто смерть. Ты достоин большего.

–О жрец, ты угадываешь мои мысли! – с язвительным кривляньем воскликнул арестант. – Ты не даром ешь свой пайк, я недостойно думал о тебе, жрец! Ведь именно об этом я и мечтал – о большем!

–Тебе отрубят голову при стечении народа на перекрестье дорог у главных ворот Бладфорта, – невозмутимо продолжал жрец.

–Премного благодарен, – Коттрей склонил голову на грудь и тут же вздернул ее, впившись горячим взглядом в белосмертное сиянье Вестника.-Мне отрубят ее плахой?

–Нет, – чуть смешавшись, ответил жрец. – Плазмолучом. Плах в арсенале Бладфорта нет. Это оружие твоих богов?

–Неважно, – отмахнулся Коттрей, чему-то вдруг улыбнувшись и воздев глаза к склизкому потолку, явившему при свете фонаря всю свою сырую, заплесневелую мерзость. – Так что ты там говорил про стечение народа?

–Я говорил, что он, народ Североземья в лице жителей округи Бладфорта увидит, как приговор богов, правителя Швартвальда I и властей Бладфорта будет приведен в исполнение. Они увидят казнь государственного преступника, вора и бунтовщика, увидят, что в его жилах текла простая кровь юзера, а не расплавленный янтарь богов, как эти олухи воображают.

–Остроумно и предусмотрительно, – одобрил Коттрей. – И весьма похвальная забота о просвещении народа. Продолжай. Я хочу знать, что вы еще придумали. Где оно – большее? Где фанфары смерти?

Жрец медлил, то ли не решаясь выговорить ужасные слова, то ли изумляясь легкомыслию того, кто сумел всколыхнуть в мятеже треть всего грузного и неподъемного Североземья.

–Твое тело будет помещено в шестимерную киберреальность и подвергнуто раскодировке. Тебя распылят, Коттрей, твое тело превратится в колонию примитивных кибервирусов. Ты станешь пищей богов.

Коттрей скривил гримасу отвращения.

–Противно. Действительно попахивает каннибализмом. Но терпимо. И это все? Не густо, – он был почти разочарован скудной изобретательностью палачей.

–Это не все, – весомо ответил жрец. – То же произойдет с твоей бессмертной субстанцией. Настоящей. И действительно бессмертной. Ты не столь умен, как тебе кажется. Ты сумел докопаться до личных файлов и решил, что в этом и есть весь фокус. Поэтому ты не пошел дальше. Ты не смог попасть в круг истины – тебя остановила твоя самоуверенность. И ты заплатишь за это – и за то, что не дошел до конца, и за то, что вообще ступил на этот путь. Ты исчезнешь совсем. Твоя бессмертная субстанция станет амброзией. Только боги властны над бессмертьем. И они не оставят от тебя ни крошки. А знаешь ли, ведь это очень страшно и больно, когда твоя субстанция разваливается на клочки и метаморфирует. Пожизненное заключение в этой конуре покажется тебе счастьем по сравнению с муками раскодировки. Подумай, стоят ли твои боги твоей жизни и твоего посмертья? Стоит ли весь этот мятежный сброд одной-единственной бессмертной субстанции – твоей, Коттрей? Решай – ведь все еще можно изменить. Твое слово?

Коттрей невидящим взглядом буравил дырку в голом черепе жреца. Слова Вестника Смерти ничего не изменили. Всего лишь слова – ничего более. Но почему так хочется влепить плахой – неважно, какая она и сколько в ней губительной силы, – жрецу между глаз? Меж его хитрых, обжигающих холодом, беспощадных, фальшиво-милосердных глаз?

–НЕТ.

–Что ж, ты сделал выбор, – лицевые мышцы жреца заметно расслабились маска бесстрастия уступила место ослепительной безликости. Безликости уставшей смерти, утомленной обилием своих жертв. – Казнь состоится через час.

Коттрей присвистнул. Подземелье больше не терзало его холодом. Стало жарко – как там, наверху, где круглый год – высушенное лето и выжигаемый палящим солнцем воздух, с трудом проталкиваемый в легкие.

–Как же за час можно сделать стечение народа?

–У тебя до конца всего лишь час, а ты думаешь о каком-то народе?

–Тебе не понять, – Коттрей усмехнулся с грустно-таинственным выражением на лице. – У меня в запасе целая вечность.

–Безбожник, – коротко бросил жрец, сложил ладони пирамидкой, медленно, с достоинством своего священного сана повернулся и направился к двери камеры. Но на пороге оглянулся. – Когда будешь молиться своим богам, попроси у них хоть немного ума... Хотя... тебе уже ничто не поможет...

Старческий скрежет двери возвестил о конце аудиенции. Насупленный гигант в набедреннике подхватил непонадобившуюся скамеечку под мышку и сдернул лепешку фонаря со стены. Лязгнули по очереди замок и засов. Темнота вновь отняла у заключенного его скудное жизненное пространство, оставив один на один со временем. Тоже не великим. Один час. Что можно сделать за час до смерти? А может, это еще не конец? Темны порой слова Оракула – и надежду дарят, и ужасом черным разят. Предреченная плаха – спасет иль погубит, как час минует?

"Когда будешь молиться своим богам..." Командор мятежников бессильно рухнул на лежанку. Жрец на прощанье, ведая о том иль нет, куснул его в самое уязвимое место. Подняв знамя Забытых и Неведомых почти год назад, приведя под клятву на вере тысячи и тысячи отчаянных голов Североземья, бросив клич священной войны с Пантеоном, командор до последнего своего часа не знал, как молиться новым старым богам. Как обращаться к ним, что они любят, а что ненавидят, что для них люди, о чем их можно просить, а о чем лучше помалкивать, чем одаривать их и что сулить, – ничего этого не знал. Только их имена и пришедшая неведомо откуда уверенность, что когда-то они были всемогущи и вершили судьбы всех живущих, – лишь это поддерживало и раздувало в командоре огонь его веры и его войны, не давало остановиться, толкало вперед.

Только имена. Пока лишь только звуки – без божественной плоти духа, их оживляющей. Его война и его клич еще не разбудили его богов, не сдернули завесу Древности, укрывшую их, не вернули им утраченное ими. "Начнет, но не закончит..." А довершат ли его дело те, кто придет после?

Как бы то ни было – свое он выполнил...

"Боги мои, услышьте меня..."

Коттрей никогда не бывал в роли приговоренного и не представлял, на что лучше потратить последний час... Сорок пять минут. Думать о близкой смерти не получалось, чувствовать ее – тоже. Только почему-то все теперь казалось неважным, потеряло остроту, заволоклось туманом, стало неприятно чужим – мерзкое ощущение. Важным оставалось лишь одно – Они не слышали его зова. Он еще слишком далек от них. Они окутаны вечностью, – а ему палач отсчитывает минуты. Если бы он мог разорвать череду этих минут и пробиться сквозь вечность... он, да, наверное, скорее всего, непременно выпросил бы, вымолил, вырвал у Танатоса – бессмертие, у Эрос – ...

Коттрей задумался. К совету врага иногда стоит прислушаться – если тот накрепко уверен, что его совет опоздал. Если бы Эрос была рядом, он испросил бы у нее ума – холодного, расчетливого, проницающего насквозь суть вещей, гибкого, изворотливого, властного над прошлым и будущим, зрящего в неизвестности, ослепляющего противника, распознающего ловушки и шансы на удачу – одним словом, шахматного ума и – одержимого жаждой жизни, вожделеющего великих побед, алчущего битв, жадного до даров судьбы...

–А-апчхи... апчхи... пчхи...

Три раза. Добрый знак. Вместо платка в ход опять пошла лежалая, подгнившая, с душком, солома.

Полчаса. Спайдер-нот, будто не родной, откусывает секунды.

Если бы у него была вечность...

Что же она такое, на что похожа?

Почему "если бы..."?

Почему ее нет у него?

Одержимость судьбою не равняется вечности в запасе. Свинство, закономерность, гармония мироздания?

Иэн привалился спиной к стене, закрыл ненужные в темноте подземелья глаза.

"Помоги, Танатэро..."

Губы шептали.

Вспоминая забытые строчки барда, затерявшегося в дороге тревожной судьбы.

"Никогда никого ни о чем не просить,

Так завет гордецов одиноких гласит.

Не просить, не молить, не рыдать,

Но в отчаяньи темном молча страдать.

Стиснув зубы, надежду отбросив с дороги..."

"Помоги, Тан..."

Жгучая боль звериной челюстью вгрызлась вдруг в тело, клыками вонзилась в ребра, раскаленной лавой заполнила легкие, повалив на солому в нестерпимом удушье. Скрючившись на узком лежаке, Иэн хватал ртом воздух и скреб ногтями шершавое дерево под собой. Боль раздирала его на части, из глотки рвался наружу едва сдерживаемый вой терзаемой плоти, а в голове разгорался огненно-желтый цветок, шевелящий лепестками.

В этот миг он увидел бога. И еще одной вспышкой озарилось меркнущее сознание. Пульсировала отчетливая мысль – бог входит в тебя вместе с сокрушающей все в тебе болью, так живая плоть отзывается на вечность, заполняющую тебя.

Ужас и счастье смешались в одно нераздельное ужастье. Танатэро явил зовущему свой лик. У него было лицо ребенка – с внимательно-пристальным, неподвижным взглядом голубых глаз. Он был похож на обычного государственного ребенка – белоголового, кудлатого, с солнечными отметинками на носу и щеках и даже с болячкой в уголке губ. И лишь этот совсем не мальчишечий, обжигающий, выворачивающий наизнанку взгляд не позволял обмануться. Он пронзал извивающееся от боли тело узника насквозь, будто плазмолучом, – и в этом не было ничего человеческого.

Бог в облике ребенка даровал ему свою милость.

И почти сразу все кончилось. Пропал огненный цветок, исчезло видение бога, и боль покинула тело. Осталась лишь крошечная заноза где-то там, внутри. Впившиеся под ногти настоящие, соскобленные в судороге явленного откровения с деревянного лежака занозы казались теперь куда более болезненными.

Бог в облике ребенка даровал ему свою милость.

Вечность вошла в тело и душу бывшего командора, наполнив миром и уверенным спокойствием.

Пятнадцать минут.

Коридор подземелья за железной дверью огласился топотом десятка пар ног, обутых в казенные гринды. Упал засов, простуженно заворчал в замке ключ.

"Если ж кинешь ты клич, станешь помощь просить,

Не надейся потом, что сумеешь простить

Тех, кто смог, захотел твои крики услышать,

Тех, кто глух оказался, в доме закрывшись,

И себя самого".

Сгинувший бард не знал милости бога в обличье ребенка.

Цепные койоты Бладфорта вели свою добычу на казнь. До конца условленного часа оставалось четырнадцать минут. В запасе у бывшего предводителя мятежников была зубами вырванная им у бессмертья вечность.

4.Четвертый.

5.Пятый.