Текст книги "Скопин-Шуйский"
Автор книги: Наталья Петрова
Жанры:
Биографии и мемуары
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 27 страниц)
Строитель рати
В 1608–1609 годах Новгород стал центром, вокруг которого начали собираться силы из Поморья и заволжских городов на борьбу с самозванцем. Из Новгорода воевода Скопин неустанно рассылал письма по городам и монастырям, призывал присылать отряды и деньги на оплату наемного войска и своих ратников.
Первое послание Скопина, отправленное в волжские и северные города, – «отписка», как говорили тогда, – относится к декабрю 1608 года. «Господам вологжаном, и белозерцом, и устюжаном железопольския, и углечаном, и кашанцом, и Бежецкого Верху, и Городецка посадским и всяким людем Михайло Шуйской челом бьет» [388]388
ААЭ. № 95.
[Закрыть] – так без чинов, попросту, говорил о себе воевода. В 1580-е годы, после того как шведы захватили Нарву, экономический центр торговли России с Европой переместился в Архангельск. Вскоре этот порт превратился в процветающую международную гавань, а русские города, что расположились на пути из Белого моря в центр страны – Холмогоры, Великий Устюг, Вологда и Ярославль, – извлекали выгоды из своего положения и богатели. Именно там искал Скопин помощи и поддержки в деле собирания рати, а также средств для оплаты наемникам.
В отписке Скопин благодарил горожан, которые вместе с дворянами и детьми боярскими в бою 21 декабря расправились с изменниками государевыми – Осипом Застолпским и паном Матьяшем, и убеждал «господ» из заволжских городов и дальше держаться крестного целования, данного царю Шуйскому: «Самим вам меж собя укрепились и людей не распустя промышляли над изменники государевы не мешкая… а того бы вам однолично в оплошку себе не поставить, и людей не роспустити и не дать бы вором собрались». А где объявятся посланцы от тушинцев, «в те места приходить, и от воровския смуты отводить».
К этому времени наемное войско, набранное в Швеции, уже вышло на Ореховский рубеж – тогдашнюю границу Швеции и России, и Скопин немедленно, для придания уверенности защитникам городов, сообщает об этом: «…а немецких людей Свейской король Карло шлет к государю царю и великому князю Василью Ивановичу всеа Русии на помочь десять тысяч и пришли с Семеном Васильевичем Головиным да с диаком с Сыдавным Васильевым на Ореховской рубеж декабря в 17 день, а в Новгород будут вскоре».
За время своего пребывания в Новгороде Скопин отправил десятки таких «отписок», в каждой из которых убеждал прекращать смуту, не присоединяться к врагам, а смутьянов сажать в тюрьму. Отписки воеводы гонцы доставляли в другие города с риском для жизни: практически все главные дороги к этому времени были отрезаны тушинскими отрядами. «Розсылщики» отписок, судя по всему, были отчаянными людьми, если решались развозить письма в столь опасное время, – когда находили грамоты, то вестовых крепко пытали и после дознания казнили. Поэтому вестовые проявляли смекалку, и грамоты куда только не припрятывали – зимой, к примеру, вклеивали в лыжи, под ногами, «возле ушей» [389]389
АИ. Т. 2. № 156.
[Закрыть] , но и там, случалось, их находили. Но если доставляли письма благополучно, то вестовых награждали, о чем даже царь Василий Шуйский не раз просил в своих грамотах. Биографии этих смелых людей по большей части неизвестны, но имена их сохранились в документах того времени: это и «Офонка» из Вологды, и сольвычегодский Шумилка, и «Тихон Микифоров со товарищами» из Устюга, устюжские «розсылщики» Поспелка Петров, да Жданка Кононов, да Гришка Вешняков, Юшка Свиньин из Усолья и многие другие.
Отписки Скопина-Шуйского заполняли пустоту безвестности в те нелегкие годы, когда каждый город, деревня и житель сам решал для себя: за кого стоять? Кого защищать? «И учали в городех межу собя советовать межу собя ратные люди» [390]390
Бельский летописец // Тушинский вор… С. 410.
[Закрыть] : где порядок и где государство, призванное охранять его, за которое призывают положить жизнь? В переписке городов ясно слышатся сомнения, и звучит один и тот же вопрос: «и нам целовать ли крест тушинскому царю или стояти крепко?» А другие города, что там думают? «И вам бы к нам отписати: что ваша мысль?» – настойчиво вопрошали растерявшиеся устюжане у жителей Соли Вычегодской. Стоять ли за Василия Шуйского или уже пора присягать «царю Димитрию»? А может быть, подождать до поры, пока не прояснится: «ино еще до нас далеко, успеем с повинною послати» к самозванцу? «Пожалуйте помыслите с миром крепко, а не спешите креста целовати: не угадать, на чем совершатся» [391]391
ААЭ. № 89.
[Закрыть] .
Скопин собирал рать, отправлял одного за другим гонцов с отписками, а Новгород и сам находился в те месяцы в осаде. Посланные к воеводе из Вологды 14 декабря вестовые засели в Тихвине и ждали там до 6 января, пока «очистятся дороги»: «нелзе было в Новгород приехать, что Новгородской уезд все пятины вору крест целовали, и Ладога, и Корела, и Ивангород» [392]392
ААЭ. № 99.
[Закрыть] . В марте 1609 года Скопин не мог отправить посланцев к царю, потому как из Новгорода в Москву «ни которыми дорогами проехати ни которыми делы не мочно» [393]393
ААЭ. № 111.
[Закрыть] , как он сам писал. Приходилось посылать гонцов кружными путями – из Новгорода к Семену Шапкину в Каргополь, с тем чтобы тот отправил посыльных в Москву с письмами Скопина, да «не единова, дважды или трожды, детей боярских или кого ни буди, чтоб с теми вестми однолично от тобя к государю к Москве проити как ни буди», – настаивал воевода в многочисленных письмах [394]394
ААЭ. № 112.
[Закрыть] . Войско сидящего в осаде Скопина таяло на глазах, «шатость» была так велика, что «многие дворяне отъезжаху в литовские полки» [395]395
Новый летописец. С. 85–86.
[Закрыть] . До прихода наемников нужно было продержаться и не сдать город, и Скопин, хоть и пребывал «в великом сетовании», видя оскудение своего войска, настойчиво отправлял гонцов в новгородские пригороды, прося помощи.
И вот уже в Тихвине служивый человек Степан Горихвостов собирает тысячу человек, готовых идти освобождать Новгород, а в Заонежье не отстает от него Евсевий Резанов, который также собрал отряд, «и поидоша к Нову городу Стефан же передом, а Евсевий после», и остановились в Грузино. Кернозицкий между тем, услышав о подмоге новгородцам, дал задание своим людям взять «языков», чтобы узнать о происходящем.
«Языками» оказались крестьяне соседних с Хутынским монастырем, где стояли отряды Кернозицкого, деревень. «Он же начат их пытати. Они же люди простые не знаху сметы и сказаху Корнозицкому, что приидоша на Грузино ратных людей множество, а за ними идет большая сила». Святая простота тамошних крестьян спасла не только Хутынский монастырь от разорения, но и освободила Новгород от осады, ибо тушинцы после дознания пленных «побегоша от Нова города с великою ужастик» [396]396
Там же. С. 86.
[Закрыть] . Обрадованные таким оборотом событий новгородский митрополит и Скопин послали радостную весть в Москву, где, судя по всему, уже давно потеряли надежду, если даже и в случае радостных известий «тому отнюдь веры не имяше».
А Скопин неустанно, день за днем, созывал ратников из незанятых тушинцами городов, оповещал о продвижении наемников, просил не верить изменникам. Отписки Скопина переписывали, подклеивали к ним свои послания и отправляли из города в город: из Каргополя в Холмогоры, Устюг, Соль Вычегодскую, Пермь Великую, Вологду, Тотьму. Эти послания не только заполняли, говоря современным языком, информационный вакуум, но и подтверждали: власть единоначальная, законная, по-прежнему существует, и воевода Михаил Скопин-Шуйский – ее полномочный представитель.
Бо́льшая часть отписок воеводы содержит в себе просьбы, приказы, распоряжения, напоминания и требования прислать людей и денег. Для расчета с наемниками деньги нужны были немалые: да и свои ратники отказывались воевать бесплатно: «ратные люди говорят: как дослужат до сроку, а не пришлете денег, и они хотят идти домой» [397]397
ААЭ. № 99.
[Закрыть] .
В марте 1609 года Скопин писал к торговым людям Строгановым, просил у них денег. Василий Шуйский уже не единожды обращался за денежной и военной помощью к Строгановым, и те не отказывали, помогали. У Строгановых были собственные варницы соли, в первой половине XVII века на них вываривалось до пятисот тысяч пудов соли, которой торговали в Вологде и других городах. Торговали Строгановы и другими товарами: сукнами, ювелирными изделиями, которые покупали у иноземных купцов в Архангельске, а также мехами, хлебом, сеном, кожами и полотном [398]398
Введенский А. А.Значение Вологды как крупного торгово-промышленного центра на Севере и роль Строгановых в Вологде в XVI–XVII вв. // Север. 1928. № 7/8. С. 30–49.
[Закрыть] . Только одних пошлин в казну, по свидетельству англичанина Флетчера, Строгановы платили 23 тысячи рублей ежегодно. Они отправляли, снаряжая на свои деньги, отряды ратников в Ярославль, давали деньги в долг, посылали и пушки, и свинец, и селитру.
Писал Скопин о том же в Пермь, Соль Камскую, Чердынь, чтобы «таможенные, и кабацкие, и десятинные пошлины… и всякие денежные доходы, что в сборе ни есть», прислали к нему, «чтоб ратным людем без корму не быть и государеву б и земскому делу порухи ни который не учинилось» [399]399
ААЭ. № 134.
[Закрыть] .
Царь просил о том же старцев Соловецкого монастыря: «Дворянам и детем боярским и всяким служилым людем на жалованье наша многая казна вышла, а которые монастыри в нашей державе, и из тех монастырей всякая монастырская казна взята и роздана всяким служилым людем на жалованье». Поэтому царь просит Соловецкую братию не отказать, прислать деньги в Москву: «А велели б есте тое казну везти дорогою бережно и осторожно, чтоб та казна до Вологды довезти здорово, а на Вологду наш указ к воеводе и к дьяку послан» [400]400
ААЭ. № 135.
[Закрыть] .
Вологда находилась на границе двух хозяйственных районов государства – северного и центрального; здесь начинался беломорский водный путь и сходились многие транспортные артерии страны. Выгодное географическое положение делало Вологду богатым городом. Все, чем торговал Север: соль, пушнина, рыба, мороженое мясо, – отправлялось из Вологды в центральные районы, а из них в Вологду поступали хлеб, железо, металлические изделия и то, что предназначалось для продажи за границу – поташ, икра, восточные ткани, лен, пенька и другие товары. Зимой и летом, на санях и телегах, по воде и посуху привозили торговые люди в одиночку и караванами товары, которые складировали в Вологде, а затем продавали на рынке [401]401
Введенский А. А.Значение Вологды… С. 30–49.
[Закрыть] . Осенью неспокойного 1608 года торговые люди, в том числе иностранные купцы, оказались отрезанными от Москвы и вынуждены были со своими товарами пережидать зиму в Вологде. Боясь разграбления своего имущества, они были готовы вместе с ратными людьми защищать город от тушинцев. По просьбе Скопина вологодцы и сами посылали деньги, вооружали отряды ратников и других понуждали к тому. Так что не случайно Вологда в те дни становилась центром сбора сил и средств.
Особенно много «отписок» послал Скопин к пермякам, которые никак не хотели присылать ни денег, ни людей. Его настойчивость, целеустремленность и дотошность ясно отразились в переписке с несговорчивыми пермяками. В марте 1609 года устюжане отправили в Пермь «отписку» Скопина, в которой он просил собирать ратных людей к государю на службу и отправлять их в Вологду. Однако, несмотря на обещание Перми, в Вологде от них «ни один человек не объявился», как заметили устюжане [402]402
ААЭ. № 111.
[Закрыть] . В августе того же года, так и не дождавшись от Перми ни людей, ни денег, Скопин снова пишет к ним, в который уже раз разъясняет, что «иноземцом, наемным людем найму дать не чего, в государеве казне денег мало; ведомо вам самим, что государь на Москве от воров сидит в осаде болши году, и которая была казна и та роздана ратным людем… И вам бы, господине, самим, и гостем и торговым лутчим и середним и всяким людем говорили, чтоб они, для покою и крестьянские избавы и для того, чтоб Московское государство за наемными денгами и достоль не разорилось, дать на наем ратным людем денег, и сукон, да и камок и тафт, сколко кому мочно». Этими материями Скопин собирался расплачиваться с наемниками, а когда настанут лучшие времена, обещал воевода, то казна вернет долг пермякам, поэтому они должны сейчас те материи переписать, и перемерить, и «цену тем сукнам написав», прислать их к Скопину «тотчас», а с собранными деньгами ехать «днем и ночью, нигде не мешкая» [403]403
ААЭ. № 136.
[Закрыть] .
Но время шло, а из Перми так ничего и не присылали. Устюжане совестили пермяков, напоминали им, что в прежние времена, при царе Иване Васильевиче, из Перми в походах участвовало по тысяче человек, а сейчас лишь 80 прислали в Ярославль на борьбу с тушинцами. Наконец в сентябре 1609 года из Перми и Чердыни прислали вместо тканей – поскольку «у них в Перми сукнами и камками и тафтами никто не торгует» – меха: «от Чердынской землицы семь сороков соболей» и пермские воеводы Федор Акинфов – «сорок соболей да лисицу черну», да Наум Романов также «сорок соболей» [404]404
ААЭ. № 140.
[Закрыть] , ну а деньги обещали прислать, как установится первый зимний путь.
Но дотошный Скопин в декабре напоминает пермякам о не присланных ими деньгах: «…и вы тех денег к нам не послали, потому что было не лзе, зимней путь не стал». Теперь зимний путь устоялся, и потому деньги Скопин просит прислать «не мешкая» [405]405
ААЭ. № 152.
[Закрыть] .
И города, и монастыри, и торговые люди откликались, присылали всё, что могли собрать для оплаты наемникам и на снаряжение своего войска. Очень поспособствовали смене настроения сами тушинцы, отряды которых чинили по всей стране беззакония и зверства. Из города в город передавали вести: «Которые де городы возмут за щитом, или хотя и волею крест поцелуют, и те городы отдают паном в жалованье, в вотчины, как и прежде сего уделья бывали» [406]406
ААЭ. № 88.
[Закрыть] . В захваченных городах «волские казаки… и стрельцы, и всякие русские воры… и черемиса волости воевали… и церкви Божии осквернили и разорили, и образы окладные одирали и кололи, и многих людей побивали, и жен и детей позорили» [407]407
ААЭ. № 147.
[Закрыть] .
Возмущенные действиями отрядов самозванца горожане начали расправляться с присланными из Тушина сборщиками податей; многие, поразмыслив, вновь присягали Василию Шуйскому. «И у нас, во многих городах, от великих денежных сборов учинилась смута великая, – жаловался своему тушинскому начальству суздальский воевода Плещеев, – и от того во многих городах мужики заворовались и крест целовали Василию Шуйскому и по государевой грамоте и по твоей присылке денег сбирати было мне вскоре не мочно» [408]408
Тушинский вор… С. 359–360.
[Закрыть] .
И вот тогда обостренным чувством действительности, которое дает хлеборобу и ремесленнику связь с землей и делом, поняли, наконец, что новая власть ничего, кроме разорения, не принесет. Шуйский как царь плох – но самозванец еще хуже. Не сразу, а понемногу, раскачиваясь, с оглядкой на других стали присылать поморские и северные города в Вологду своих ратников. Слали деньги и отряды из Поморья, с Двины, из Соли Вычегодской. Устюжане писали в другие города, как из Холмогор и Каргополя «и из иных мест прошли с государевою казною мимо Устюга, ко государю к Москве, а иные в полки к боярину и воеводе ко князю Михайлу Васильевичу» [409]409
ААЭ. № 137.
[Закрыть] . В Москву прислал деньги Соловецкий монастырь – 3150 рублей и Печенгский монастырь – 398 рублей и 25 алтын, а еще «сто пятьдесят ефимков» и даже ложку серебряную. В Новгород из Соловков Михаилу Скопину прислали еще две тысячи рублей [410]410
ААЭ. № 145.
[Закрыть] .
Василий Шуйский не скупился на похвалы и благодарности, прощал города, ранее присягнувшие самозванцу, и раздавал льготы: «И мы их вину им отдали, а за их службу пожалуем их нашим великим жалованьем, чего у них и на разуме нет, и для их службы и разоренья велим их во всяких наших податех полгодить, и торговати им велим беспошлинно» [411]411
ААЭ. № 126.
[Закрыть] . И просил не оставлять ратников Скопина и впредь без помощи, чтобы «как почали, так бы есте и докончали».
Все присланное Скопину серебро немедленно переправлялось для чеканки монет на Новгородский денежный двор, который работал в те годы на полную мощь [412]412
Мельникова А. С.Булат и злато. С. 96.
[Закрыть] . Новгород был первым городом, где начал поиск средств Скопин. «А у меня, господине, в полкех дворяня и дети боярские всех городов немецким людем денги и лошади и платье давали не единожды», – писал он, увещевая пермяков. «И в Новегороде митрополит, и архимариты, и игумены, и гости, и посадские и уездные всякие люди немецким ратным людем на наем, денги, и сукна, и камки, давали сколко кому мочно», – ставил он в пример новгородцев [413]413
ААЭ. № 136.
[Закрыть] .
Об этом же мы узнаём из материалов дела, заведенного на дьяка Ивана Тимофеева. К началу 1610 года дьяк Тимофеев отбыл срок своей службы в Новгороде, но выехать в Москву сразу не смог, а летом того же года город захватили шведы. Во время шведской оккупации Новгорода недоброжелатели Тимофеева возбудили против него несколько дел. По-видимому, желавшие свести с ним счеты решили использовать благоприятный для этого момент. Близкий шведским властям дьяк Пятой Григорьев, назначенный собирать налоги с новгородцев, обвинил Тимофеева в расхищении казны во время воеводства Скопина. Тимофеев подал шведским властям встречную челобитную, в которой рассказал о злоупотреблениях местных дьяков и подьячих, воровстве ими казенных денег. О воеводстве же Скопина он сообщил, между прочим, следующее: «Как де приехал в Великий Новгород боярин и воевода князь Михаил Васильевич, а с ним диак Сыдавной Васильев, и велели де им делати на приход и на расход свои книги…» [414]414
Дело по обвинению дьяка Ивана Тимофеева и протопопа Амоса в утайке образов из опального имущества М. Татищева – см.: Черепнин Л. В.Новые документы о дьяке Иване Тимофееве – авторе «Временника» // Исторический архив. 1960. № 4.
[Закрыть] Но подьячий Ждан Медведев, «забывсясь сном», допустил ошибку, написал одну и ту же сумму дважды в книгу прихода, что и послужило поводом к обвинению Тимофеева в казнокрадстве. Если бы не оплошность этого подьячего, то, наверное, мы бы никогда не узнали, какой казной располагал Скопин в Новгороде: «Во 117-м году (1609-м. – Н.П.) при боярине и воеводе при князе Михаиле Васильевиче Шуйском в приходе 32 952 рубли 13 алтын пол-6 де(ньги), опроче 2554-х рублев 18 ал(тын) пол-2 де(нег)», которые дважды написал Ждан Медведев. Не густо, если учесть, что каждый месяц одним лишь наемникам необходимо было выплачивать жалованья 38 тысяч рублей.
…В новгородской приказной избе за широким дубовым столом сидели двое: воевода Михайло Скопин и дьяк Иван Тимофеев. Сквозь слюду окна в избу просачивался кроткий утренний свет и весело дробился на серебряных репьях, украшавших окно, – нарождающийся день обещал быть морозным и ясным. На столе горели свечи, в углу постреливала дровами беленая печка. Когда кто-нибудь открывал дверь, в избу врывались клубы морозного пара и терпкий запах моченых яблок и квашеной капусты: в сенях запасливые подьячие держали бочки с соленьями. Свеча давно оплыла, воск золотистой горкой застыл на столе, а Скопин все слушал доклад дьяка Ивана Тимофеева о заснувшем Ждане Медведеве и пересчете доходной книги. «Покупчился я здесь, на новгородском воеводстве, – с усмешкой глядя на новую, заведенную по его приказу приходную книгу и большой кованый ларец с казенными деньгами, думал Скопин. – В гостиную сотню из Бархатной книги переписался». Но по-другому, он уже знал, не получится: если не взять дело в свои руки и не вникнуть в тонкости приходов и расходов, разворуют всё, что ни есть, не успеешь и оглянуться.
На краю стола лежали свитки челобитных, принятых подьячими только за прошедшую неделю, – а сколько их накопилось за время воеводства Татищева! Челобитные нужно прочесть, выяснить, в чем суть просьбы, заставить найти старые записи, если они сохранились, по этим делам, а главное, – не допустить оплошности при вынесении решения. Их разбор он не доверял никому: как напишет позже дьяк Иван Тимофеев, «а боярин князь Михаил Васильевич и не в таких великих делех на челобитных подмечал своею рукою» [415]415
Там же.
[Закрыть] .
Вот челобитная Аксиньи, дочери ратника Михайлы Мякинина, убитого под Каширой в бою с болотниковцами в 1607 году. Этого Михайлу Скопин хорошо помнил, не забыл он и то, как, не жалея себя, этот ратник рубился рядом с ним. Потому и писала Аксинья Мякинина воеводе Скопину. Осталась она сиротой после смерти отца, поместье отдали ее дядьям, и теперь «бьет она челом боярину нашему князю Михайлу Васильевичу об отца своего поместье», чтобы было ей чем прокормиться. Воевода велел написать подьячему грамоту, по которой дядья должны сироту «поить и кормить», а вскормив, замуж выдать. А пока она молода и муж ей еще не сыскался, «девке Оксиньице» приказано выделить из поместья ее отца «на прожиток пятьдесят чети».
Заступился он и за вдову Василия Обольянинова, убитого в том же 1607 году. Был Обольянинов в ертаульном полку «головою в первых стравщиках», и «за службу и за кровь» ее мужа вдове было пожаловано 95 четей земли из его имения. Скопин приказал поместье ее убитого мужа с новыми хозяевами разделить так, «чтоб ей, вдове Степаниде, в том розделе не обидно было» [416]416
Народное движение в России… № 71, 75. С. 191, 195.
[Закрыть] .
Скопин перевел взгляд с челобитных на Ивана Тимофеева. С ним он познакомился еще в осаде под Калугой и Тулой. Книжность дьяка, его порой витиеватая, затейливая речь выделяли его среди других приказных. Не просто было иногда проникнуть в суть дела сквозь искусно выписанную Тимофеевым вязь слов, как сквозь бурелом пройти. «Затейливо говорит, – не раздумал, слушая дьяка, Скопин. – Не иначе пишет что. Сейчас многие в этот грех впадают». Впрочем, свои обязанности дьяк выполнял исправно, о хозяйственных делах докладывал просто и ясно и к Скопину относился сердечно; молодой воевода ценил это и к речи дьяка уже начал привыкать за месяцы своего новгородского воеводства.
Тот уже давно закончил читать свой отчет о новгородской казне и ждал указаний воеводы. Скопин молчал. Дьяк догадывался, что предстояло говорить о неприятном.
– Составил ты опись имения воеводы Михайлы Татищева? – отворотившись от дьяка, наконец промолвил Скопин.
Дьяк осенил себя крестным знамением, пробормотал скороговоркой: «Упокой, Господи, душу убиенного раба Михаила».
– Составил, княже, – дьяк протянул свиток воеводе. – Можно выставлять на продажу.
«Да, – подумал воевода, – именно так и поступают с имуществом обвиненных в измене: выставляют на продажу». Он взял свиток у дьяка, развернул его и пробежал глазами.
– Вот что, – обратился он снова к дьяку, – у меня вчера головы и сотники были, говорили, что у вновь набранных казаков коней нет, седел, а у кого и ружей не хватает. С таким войском в поход не выступишь, разве только литву и поляков Кернозицкого насмешишь. – Воевода горько усмехнулся.
– Нет нынче в людех мужественной крепости и единства. Потому и богоборные латыняне в темно-мрачном ополчении окружиша нас объятием, яко велий змий хоботом, – неожиданно ответил дьяк.
Скопин покосился на Тимофеева, пытаясь вообразить тушинцев в виде змея с хоботом, и приказал:
– Пиши.
Он приготовился диктовать, просматривая список вещей Татищева. Дьяк обмакнул перо в чернильницу.
– Из оставшегося имения по убиении народом обвиненного в измене Михайлы Татищева дать казакам 12 седел для выезда за город против воров, – начал Скопин, припоминая вчерашний разговор с сотниками. – Десять самопалов дать вольным казакам, которые вновь прибраны в Новегороде для воровского приходу. Лошадей дать ратным людям, что сказались безконны, которым против воров выехать битись не на чем. Московским дворянам и детям боярским, новгородским помещикам, кто заплатить не сможет, дать вещи в долг [417]417
Опись и продажа с публичного торга…
[Закрыть] .
Воевода остановился, припоминая:
– Запиши еще: дать большой самопал Миките Калитину без денег. – На вопросительный взгляд дьяка воевода пояснил: – Челобитную он подавал Татищеву, просил из государевых житниц ржи дать для бедности, – в осаде поиздержался совсем.
– Не чуждые земли нашей разорители, но мы сами есмы той потребители, – отозвался Тимофеев.
Скопин задумался над словами дьяка, а затем продолжал:
– Да запиши: для свейской посылки Семену Головину выдать из вещей Татищева теплый кафтан, именуемой чуга, камка шелк зелен с серебром, ценой в 15 рублей. Да кафтан холодный с ожерельем бархат червчат ценой 12 рублей. Да кушак червчат, камка золотая, цена рубль, да шапку лисью горлатную черную, в 10 рублей и другую – меньшую, ценой в 5 рублей. – Скопин пояснил дьяку: – По уму нас провожают, а встречают-то по одежке. Негоже свейским воеводам да дьякам видеть, как обносились русские ратники.
Тимофеев согласно кивнул и лишь спросил:
– Как записать прикажешь, княже?
– Запиши: без денег. Да передай Семену, пусть возьмет себе из рухляди служилой доспех, чокан, лук, седло, – что потребно, а ты все запиши.
– А себе, воевода, что возьмешь из той рухляди?
Скопин тяжело посмотрел на дьяка и, ничего не ответив, перевел взгляд в окно. Сквозь неясное оконце было видно, как ложился легкий снег на деревья и землю, будто скрывая не то осеннюю грязь, не то мрачные воспоминания воеводы о случившемся здесь в сентябре убийстве.
– Мне ничего не нужно, – наконец обронил он.
Тимофеев внимательными глазами следил за выражением лица воеводы и, угадывая одолевавшие молодого воеводу мысли, произнес:
– Зело прелукав, злохитр и мздолюбен был Михалко Татищев, да как в Писании речеся: «в сети своей увязи грешник».
Скопин ничего не ответил дьяку. Но тот не отступал:
– У тебя, княже, шатер походный совсем прохудился, сквозь него все вокруг видно, можно и полы не поднимать. Как с таким в поход пойдешь? Из Москвы тебе другого не пришлют. И что свей подумают о стратиге нашем?
Скопин упорно молчал.
– Так я запишу, – не унимался дьяк, – 14 холстов на полы шатров да 27 аршин покромей суконных на поделку шатру. Да скатерти бранные, – как без них? – недорого, по 2 алтына за скатерть.
Он посмотрел на мрачного воеводу и продолжил:
– Вот еще кони есть, хорошие, говорят, воевода покойный их из Кахетии вывез, – как без коней в поход-то идти? А если твои, княже, падут или заболеют? Где взять? А хорошо выезженный конь и жизнь спасти может седоку. Все равно же ведь продадут, покупатели на них враз найдутся.
Скопин, наконец, поднял лицо к говорившему скороговоркой дьяку. Кони были страстью воеводы, и дьяк прав, хорошего коня найти не так просто.
– Ну, если только продадут… – нерешительно начал он.
– Продадут, не сомневайся, княже. А ты здесь по казенной надобности. Пишу: два жеребца аргамака, серый грузинский – 65 рублей да жеребец турецкий – 40 рублей. Покойный Татищев в них толк знал, худых да больных на его конюшне нет. Да мерина еще возьми, серого – 18 рублей.
…На этих лошадях Скопин и выступил из Новгорода в свой долгий поход, где ему предстояло научиться управлять наемниками, обучить воинскому делу своих наспех вооруженных ратников, сохранить от разорения города и освободить от тушинцев Троицкую обитель и Москву.