355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Наталья Петрова » Скопин-Шуйский » Текст книги (страница 18)
Скопин-Шуйский
  • Текст добавлен: 9 октября 2016, 02:35

Текст книги "Скопин-Шуйский"


Автор книги: Наталья Петрова



сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 27 страниц)

Бегство

В сентябре 1608 года, на праздник Рождества Пресвятой Богородицы, когда все стояли на заутрене в Софийском соборе и по другим соборам и храмам Новгорода, двое воевод и дьяк, сопровождаемые небольшим отрядом, вышли из города в безлюдном месте и через мельничную плотину бежали из города. О своем отъезде они никого не оповестили – ни митрополита Исидора, ни воеводу Куракина, ни второго дьяка Ивана Тимофеева, – и покинули Новгород, по словам автора «Временника», «никем не гонимые, а только побуждаемые своею совестию». Отъехав от города версты на три, беглецы отправили письмо, в котором объяснили причины своего столь стремительного отъезда: их заставила срочно уехать необходимость ведения переговоров о найме шведских отрядов в Ивангороде, куда они теперь и направляются.

Однако в Ивангороде принять к себе воевод отказались, наоборот – «крепко затворились со всеми находящимися в нем людьми» и не желали подчиняться ни родственнику Шуйского, ни ему самому. Получив от ворот поворот, беглецы были вынуждены свернуть с главной дороги и передвигаться скрытно. Несколько дней блуждали они по топям и болотам Псковщины, пробираясь вдали от основных дорог, по лесам, в основном ночью, опасаясь встречи с отрядами самозванца. Татищев уже стал всерьез подумывать о бегстве за границу, чтобы там отсидеться и дождаться помощи из-за моря. В конце концов решили пробираться в Орешек, где воеводой был хорошо знакомый Татищеву активный участник переворота 17 мая 1606 года Михайло Салтыков. Однако тот уже давно изменил отправившему его в дальнюю ссылку Василию Шуйскому и присягнул тушинскому «царику». Когда беглецы подошли к Орешку, Салтыков не только не впустил их в город, но и пригрозил заковать и отвезти в Тушино. Пришлось и от Орешка повернуть не солоно хлебавши.

Когда читаешь о подробностях этого бесславного бегства и скитания по лесам, невольно задаешься вопросом: как полководец Скопин, который командовал войском, без боязни останавливал толпы бегущих на поле сражения, не раз бывал в самой гуще битвы, вдруг оказался в такой странной компании и в такой неприглядной ситуации? Вот потому-то и оказался, что, умея быстро и верно принимать решения на поле боя, в интригах и «ушничестве» 22-летний военачальник явно не преуспел, должного опыта, несмотря на придворную жизнь при Годунове и самозванце, не набрался, потому и новгородскую кашу быстро расхлебать не сумел.

Что мы знаем о внешней канве событий? Получив приказ вести переговоры о найме войска, Скопин из Новгорода рассылал письма в другие города, «строил рать», просил денег и ждал ответа из Швеции. В это время в соседнем Пскове вспыхивает мятеж, воевода схвачен и брошен в тюрьму, власть в городе в руках поднявших мятеж против местных властей и Шуйского «меньших людей». Воевода Новгорода Татищев, уже два года управлявший городом, и родившийся в городе Телепнев, приближенный царя, советуют не ждать, когда с ними поступят, как с Петром Шереметевым во Пскове, а прихватить деньги и бежать. Пока цела казна, наемников можно подождать и в другом городе, а дождавшись, с ними усмирить и Псков, и Новгород. Если же остаться в городе, можно и голову сложить, и поручение царское не выполнить.

В этой ситуации Скопин, который лишь недавно прибыл в город, решил прислушаться к совету воеводы Татищева, который лучше знал и происходящее в Новгороде, и самих новгородцев: «Весть же прииде ко князю Михаилу Васильевичю в Нов город, что псковичи измениша. Князь Михайло ж, советовав с Михаилом Татищевым да с дьяком Ефимом Телепневым, и, побоясь от новгородцев измены, побегоша из Нова города к Иваню городу не с великими людьми» [374]374
  Новый летописец. С. 85.


[Закрыть]
. Скопин относился к Татищеву с уважением как к старшему и более опытному человеку, которому Борис Годунов доверял самые ответственные дипломатические поручения. Когда молодой воевода Скопин только появился в Новгороде, Татищев постарался расположить к себе царского родственника – ведь опальный воевода мечтал вернуться в Москву, а Скопин-Шуйский мог за него перед царем замолвить слово. Скопин представлял в Новгороде интересы самого царя, и Татищев не преминул этим воспользоваться. Понимая, что молодой воевода на первых порах будет нуждаться в поддержке тех, кто хорошо знает обстановку в городе, он ни на шаг не отходил от Скопина, подсказывая и направляя энергию воеводы в нужное ему русло.

«Обольстительными словами увлек его, как волк незлобивого агнца», – скажет о совете Татищева Скопину бежать из Новгорода дьяк Тимофеев. Что ж, от ошибок не застрахован никто. То, что поспешное бегство из Новгорода было ошибкой, Скопин понял, когда перед ними поочередно закрыли ворота и Ивангород, и Орешек, и когда бо́льшая часть бежавших с ними воинов приняла решение вопреки воле воевод вернуться в Новгород, да еще и забрав с собой похищенную из города казну. Возвращение городской казны давало бежавшим с воеводами ратным людям шанс быть прощенными и помилованными новгородцами.

Ясной и зябкой сентябрьской ночью, проскитавшись целый день по лесам и болотам, в промокшей насквозь одежде грелся у костра воевода Михаил Скопин, размышляя о произошедшем с ним. На память приходили один за другим эпизоды из жизни сосланного в Новгород воеводы Татищева, которому он, царский родственник, так доверился.

Вот Татищев прибывает в Москву в ноябре 1605 года, когда лжецарь уже полгода как сидит на престоле. Лжедмитрий щедрой рукой возводит его в чин окольничего и повелевает отправить «почтенного Михаила Игнатьевича Татищева, окольничаго нашего» вместе с князем Василием Мосальским на сейм в Польшу. Как оказалось, перемена правителя не поставила крест на карьере Татищева, он по-прежнему был на дипломатической службе, рос в чинах. Но Михаил Татищев невольно сравнивал самозванца с Годуновым, своим добродетелем, и не радовался этой перемене. Присутствие многочисленной польской свиты рядом с царем, его явное пренебрежение русскими обычаями, будущий брак с католичкой оскорбляли родовитую московскую знать, заставляли подумывать о перевороте. Все чаще «великий мечник» Скопин слышал речи именитых бояр, полных недовольства самозванцем…

Скопин зябко поежился. К ночи дождь прекратился, небо очистилось, и теперь о многодневном ненастье напоминали лишь ошметки черных туч на горизонте да мокрая листва на деревьях – так успокоившийся ребенок вспоминает редкими всхлипываниями о своих недавних горьких и безутешных рыданиях. Скопин приказал подбросить дров в костер, который тут же ответил треском и задымил: дрова были сырыми. Воевода Татищев и дьяк Телепнев спали в шатре, бодрствовали лишь молодой воевода да дозорные. «Даже походный шатер не забыли с собой прихватить, – с неприязнью подумал о своих товарищах по несчастью Скопин. – Видно, бегство свое заранее обдумали. А я как муха в их хитро сплетенную паутину попал, да еще согласился казну новгородскую с собой забрать».

Он вспомнил о сундучках с копейками, полушками и денгами, сейчас лежащими в головах Татищева и Телепнева и взятых из Новгорода якобы на наем войска. Деньги, безусловно, главная артерия войны, перережь ее – и дело можно будет считать проигранным. Верно написал один из иноземцев: «Люди, оружие, деньги и хлеб – вот жизненная сила войны» [375]375
  Макиавелли Н.О военном искусстве. С. 135.


[Закрыть]
. Но одними деньгами войны не выиграть, нужно еще найти людей, способных держать оружие и желающих сражаться. Вот они, деньги, но кому они нужны здесь, посреди леса, когда ратники давно покинули своих воевод?

Скопин посмотрел на уснувших, измученных долгим переходом людей – остатки своего немногочисленного отряда. Воины соорудили легкий шалаш из веток, чтобы не намокло оружие, а сами легли под деревом, укрывшись плащами. Их отряд начал редеть сразу после бегства из Новгорода. По дороге в Ивангород собрался уходить новгородец Афанасий Бурцев. Скопин побеседовал с ним с глазу на глаз и решил его не останавливать: с ним он передал письмо, в котором сообщал митрополиту Исидору о своем вынужденном отъезде из города. Не доходя до Орешка, когда и сами начальники не ведали, «камо ехати», покинули воевод еще двое ратников – Андрей Колычев да Нелюб Агарев. Кто следующий?..

И вновь воспоминания возвращали Скопина к событиям двухлетней давности.

В апреле 1606 года, Великим постом, когда все старались воздерживаться от скоромного, «великий мечник» Скопин увидел, как в царских палатах за трапезой подали телятину. Поляки и сам самозванец дружно приступили к еде, русские бояре переглянулись. Скопин услышал, как его родственник Василий Шуйский осторожно напомнил «Дмитрию» о том, что есть постом мясо, да к тому же еще телятину, издавна считавшуюся на Руси нечистой пищей, не надо бы. Мягкое замечание Шуйского, может быть, и осталось бы не замеченным присутствующими, но тут заговорил Татищев. Не выбирая выражений, он высказал самозванцу все, что думал о небрежении «Дмитрием» русскими традициями и обычаями. На мгновение стало тихо. Скопин увидел, как побледнел оскорбленный царь, но, быстро взяв себя в руки, вызвал стражу из немецких наемников и приказал арестовать Татищева.

К этому времени по Москве ходили упорные слухи о том, что против самозванца составился заговор, видимо, Татищев был его участником и ощущал за спиной поддержку, раз позволил себе такой поступок. Опальный окольничий был лишен царской милости и сослан на поселение в Вятку. И только заступничеством Федора Басманова в пасхальные дни, когда самодержцы по традиции миловали преступников, Татищев был прощен и возвращен в Москву [376]376
  Записки Ж. Маржерета. С. 221.


[Закрыть]
.

Позже Михаил Игнатьевич «отблагодарил» Басманова, нанеся ему смертельный удар ножом, когда верный слуга самозванца попытался защитить своего хозяина. Скопин неожиданно вспомнил свой давний и уже порядком подзабытый разговор с французским капитаном Маржеретом. Одинаково ревностно служивший и Годунову, и самозванцу наемник считал, что своим участием в заговоре Татищев отомстил самозванцу за опалу и ссылку. «Его злобный ум, не забывающий никакой обиды, был всем известен», – обронил как-то француз [377]377
  Там же.


[Закрыть]
. Едва Василий Шуйский со своими сторонниками сверг Лжедмитрия, Татищеву поручили вести переговоры с арестованными польскими послами. Однако он повел себя с поляками столь бескомпромиссно, выражаясь в свойственной ему резкой и грубой манере, что в результате переговоры зашли в тупик, и поляки потребовали от Шуйского отстранения Татищева и замены его кем-либо другим.

Правда, слышал Скопин о Татищеве и другие отзывы, кое-кто из иностранцев называл его «умным и благочестивым человеком» [378]378
  Масса.С. 73.


[Закрыть]
. Но, похоже, прав все же оказался французский наемник. Слишком откровенное поведение Татищева перед заговором, его прямота и грубость во время переговоров с поляками, а главное – убийство когда-то защитившего его Басманова, – все это выказывало в нем человека резкого, порой поступающего вопреки здравому смыслу, но в угоду своему вспыльчивому нраву.

Видимо, его нрав и послужил причиной того, что он оказался в Новгороде в ноябре 1606 года, куда был назначен вторым воеводой, заняв место своего скончавшегося от чумы предшественника. Примерно в это же время были высланы из Москвы любимцы Лжедмитрия: Василий Рубец-Мосальский поехал воеводой в далекую Корелу, Михаил Салтыков – в приграничный Орешек. Конечно, уехать на воеводство в псковские пригороды или в Новгород – это совсем не то, что быть сосланным в Сибирь, но расти в чинах, как известно, можно только находясь на виду у власти.

Значит, размышлял Скопин, причину активного участия Татищева в перевороте следует искать вовсе не в его желании видеть Василия Шуйского на престоле, скорее им руководило нежелание видеть царем самозванца. А уже после переворота резкий и неосторожный в словах и поступках Татищев чем-то навлек на себя недовольство подозрительного Шуйского, и тот почел за лучшее отослать его подальше от Москвы, в Новгород. Недаром Иван Тимофеев намекал Скопину, что следует опасаться Татищева, человека «весьма лукавого и коварного».

Во время скитаний по лесам и болотам, хоть и пребывали все бежавшие «в великой ужасти и в страховании», у Скопина все же было время подумать и трезво оценить происходящее. Вовсе не попечение о порученном Скопину деле двигало Татищевым, все больше понимал Михаил Васильевич, а желание сохранить собственную жизнь, если вспыхнет возмущение, как и во Пскове, порожденное мздоимством воеводы. Ну а царский родственник ему был необходим, чтобы заручиться поддержкой других городов или даже стран на случай отъезда из страны. Если же побег не удастся, то, имея при себе Скопина как соучастника, легче будет и с новгородцами договориться. «Не Скопина честь они спасали, а себя всячески оберегали», – точно определит причину их бегства новгородский дьяк Тимофеев.

Между тем в покинутом воеводами городе вскоре обнаружили отсутствие властей: «В Нове ж городе митрополит Исидор и все новгородцы, видя такую погибель, что воевода, город покиня, пошел вон, они ж быша в великом плаче и в сетовании, в страховании; и здумаша послати за ним бита челом, чтоб он воротился в Великий Нов город, а у них единодушно, что им всем помереть за православную християнскую веру и за крестное целование царя Василья. Посла ж за ним властей и пятиконецких старост со умолением, чтобы он воротился в Нов город» [379]379
  Новый летописец. С. 85.


[Закрыть]
.

Однако описанная летописцем картина единодушного горевания по случаю исчезновения властей была далека от реальности. Очевидец Иван Тимофеев, оставшийся в городе, рассказывает, какие разгорелись споры и разногласия между новгородцами. Одни действительно опасались того, что город оказался фактически без управления и военной защиты, да к тому же и без денег, и потому готовы были простить сбежавших, лишь бы они поскорее вернулись. Другие, наоборот, не желали возвращения беглецов, оставивших город на произвол судьбы. Третьи и вовсе требовали отправить за ними погоню, поймать, казнить и жить «безначально», как живут горожане во Пскове. Вот этих-то смутьянов больше всего и опасались люди состоятельные, оказавшиеся в меньшинстве. Они боялись им противоречить, – ведь было известно, что не согласных «с миром» в то «шаточное» и скорое на расправу время ожидала участь быть растерзанными толпой, – потому и старались не раздражать их. Не смогла утихомирить возмущенную толпу и власть духовная в лице митрополита Исидора, ибо, как выразился Тимофеев, также «хромала человекоугодием». К общему согласию новгородцы хоть и не пришли, но послать письмо беглецам все же решили.

Скопин к тому времени в ситуации уже вполне разобрался, и когда явились кончанские старосты – посланцы новгородцев, всячески поддержал идею переговоров. Судя по всему, переговоры прошли успешно, и в Новгород послы вернулись с ответным письмом, в котором сообщалось о скором возвращении беглых воевод. Навстречу Скопину и Татищеву из города послали «знатных людей с обилием необходимой пищи», как написал Тимофеев.

Возвращались воеводы иным путем, чем бежали, – не лесами и топями, а по воде, на лодках. Обрадованные возвращением Скопина «митрополит и дворяне и дети боярские и посацкие люди» встретили его «с великою честию» [380]380
  Там же.


[Закрыть]
. О радости по поводу возвращения Татищева и Телепнева летописец умалчивает. Прибывший в Новгород Скопин отправился прямиком в Софийский собор, где митрополит Исидор служил благодарственный молебен по случаю возвращения воевод в город. «Как встретят новгородцы?» – мучился сомнениями молодой воевода, проезжая по Софийской стороне по направлению к собору и размышляя о предстоящем непростом разговоре с «лучшими людьми» и владыкой Исидором. Мрачные мысли не оставляли его и во время молебна, мешали сосредоточиться для молитвы. Скопин заметил Михаила Татищева, стоявшего поодаль, прямо напротив открытых во время водосвятного молебна Царских врат. Скопин невольно задержал на нем взгляд, ему показалось, что Татищев молится вполне искренне, даже истово.

Но вот молебен закончился, все вышли из собора, и Скопин понял, что его волнение о предстоящем объяснении оказалось излишним: инициатор бегства Татищев и здесь вышел на первые роли, оставаясь верным себе. Он сразу же, не откладывая дела в долгий ящик, решил доказать, что лучший способ защиты – нападение. Нисколько не винясь, Татищев «убедил криком своей широкой глотки» всех собравшихся в своей безусловной правоте. Очевидец происходящего Иван Тимофеев видел, как оробели новгородцы от «рева… горла» Татищева, который «как аспид, всех устрашил». Каждый понимал, что воевода лжет, пытается скрыть истинные причины своего бегства. Но поскольку согласия в мире и должного «человеческого разумения», как написал дьяк, в тот момент ни в ком не оказалось, то собравшимся на площади перед собором пришлось сделать вид, что они поверили «гордословцу Татищеву». Зачинщики смуты, видимо, не сочли момент для расправы с ненавистным воеводой подходящим и до времени затаились.

А что же Скопин? Многие посматривали на царского родственника, ждали от него объяснений. Но Скопин молчал, и его молчание было красноречивее всяких слов. «Удержи язык твой от зла, и устне твои, еже не глаголати льсти» (Пс. 33, 14), – вспомнил он знакомые с детства слова псалма. Он чувствовал свою неправоту, причиной которой была излишняя доверчивость Татищеву и Телепневу, а главное, он смущался своей слабости и трусости, когда эти двое заставили его, не боявшегося встретиться с врагом на поле боя, бегать, как затравленного охотниками зайца, по новгородским и псковским лесам в поисках пристанища. Перекричать Татищева было мудрено, да и нужды говорить не было, как считал Скопин. Не нравилось ему поведение воеводы, и не могло понравиться, – недаром хорошо знавший их обоих Тимофеев утверждал, что они отличались друг от друга, как свет от тени. Если виновен, – а Скопин считал свой поступок опрометчивым, и потому себя виноватым, – так делами свою вину искупай, а не крикливыми объяснениями. А дел в пограничном Новгороде для воеводы Скопина хватало.

Иван Тимофеев заметил, что «распоряжающиеся городом» после своего возвращения проявляли усердие в исполнении своих обязанностей. Прежде всего Скопину предстояло оборонить город от отрядов самозванца. В ноябре 1608 года из тушинского лагеря под Новгород был послан отряд казаков. «…Наши снарядили под Великий Новгород, – писал в своем дневнике один из поляков, – запорожских казаков (их было у нас немало). Казакам приказали расположиться недалеко от Новгорода, в Руссе, выставить сторожевые отряды и сделать так, чтобы новгородцы признали нашего царя» [381]381
  Мархоцкий Н.История Московской войны. С. 50.


[Закрыть]
. Командовал этим отрядом полковник Я. Кернозицкий. Встав лагерем в Руссе, они «бродили кругом, опустошая окрестности» [382]382
  Видекинд.С. 41.


[Закрыть]
, так что приходилось вступать с ними в жестокие схватки. Отряд Кернозицкого насчитывал две тысячи казаков и четыре тысячи «русских воров», собранных в Тушине [383]383
  Тюменцев И. О.Смута в России… С. 247.


[Закрыть]
.

Собственных сил у Скопина было мало, приходилось рассчитывать на поддержку новгородцев, а их настроения были хорошо известны по только что пережитым событиям. Но другого войска у Скопина не имелось и, собрав кого можно было в городе, воевода «нача строити рать и послати хотя против их (то есть Кернозицкого. – Н. П.)на Бронницы» [384]384
  Новый летописец. С. 85.


[Закрыть]
. Возглавить вновь набранный отряд вызвался Михаил Татищев, который «нача у князь Михаила прошатись». Скопин согласился было, но в этот момент к нему пожаловала целая делегация новгородцев. Не скрывая своего враждебного отношения к Татищеву, горожане сообщили воеводе, что Татищев на самом деле намеревается не защищать город, а перейти на сторону самозванца: «Он идет для того, что хочет царю Василью изменити и Новгород здать».

Скопину было о чем задуматься. С изменой в своем войске он уже сталкивался – события на речке Незнани не были им забыты. Тогда последовал жесткий приказ царя, и изменников, сковав, отправили в Москву на дознание. Но Новгород не Незнань, до Москвы не одну неделю добираться, да по местам, где отряды тушинского царька промышляют. Так что доставить Татищева к царю не получится, придется разбираться самому. Скопин решил положиться на суд новгородцев: приказал собрать людей, чтобы объявить им о подозрении на Татищева. Тот уже не раз доказывал, что он не из тех, кто за словом в карман лезет, – вот пусть сам и оправдывается перед новгородцами: действительно ли он собирался изменять царю Шуйскому, или пустое на него наговаривают.

Но оправдываться Татащеву не пришлось. Едва Михаил Скопин объявил собравшимся на площади перед Софийским собором о доносе на Татищева, как толпа, не дослушав воеводу, словно разъяренный зверь, давно поджидавший свою добычу, набросилась на Татищева. Беснующиеся люди будто хотели вознаградить себя за долготерпение и теперь, не дав никому опомниться, рвали несчастного на куски: «Все воззопиша и, не розпроша, убиша его миром». Митрополит Исидор, не смея выйти на площадь, дрожа губами, шептал молитвы и сжимал в побелевших пальцах наперсный крест. Онемевший Скопин застыл на верхней ступени собора, не шелохнувшись.

Когда же толпа, наконец, расступилась, на земле осталось лежать растерзанное и окровавленное тело воеводы; рядом с ним валялись когда-то отобранная у новгородца сабля в дорогих серебряных ножнах, которую он даже не успел обнажить, и разорванная в клочья одежда. Будто протрезвевшие после кровавого похмелья, новгородцы молча взирали на того, перед кем еще недавно трепетали и кого не смели ослушаться. И только когда один из буянов предложил бросить тело воеводы в воды Волхова – «на съедение рыбам» [385]385
  «Временник» Ивана Тимофеева. С. 112.


[Закрыть]
, пришедший в себя Скопин властно объявил, что убитый будет по-христиански предан земле, а его имущество как изменника конфискуют в пользу государства. Обещание свое Скопин выполнил: Михаила Татищева похоронили в Антониевом монастыре.

Очевидец происшедшего дьяк Тимофеев объяснил события как всегда затейливо, но вполне понятно: «А Михалко сам себя уловил в сеть своей злобы». То есть замучивший новгородцев за два года правления своим самоуправством и воровством воевода Татищев, любивший «брать на горло», не считающийся ни с кем в городе, получил той же монетой, что расплачивался сам.

Можно сказать: глас народа – глас Божий, а бездействие Скопина расценить как проявление его бессилия и неумения управлять обезумевшей толпой. Но можно посмотреть иначе: если ничего не предпринял – значит, не посчитал нужным. Скопин не только не остановил самосуд толпы, но и вину Татищева, готовящего измену, счел таким образом доказанной. «Вину его вслух всем людям объявил сам Скопин-Шуйский, – пишет Иван Тимофеев, – и весь народ громко воскликнул: да извергнется такой от земли, и нет ему, говорили, части и удела в нашем владении».

С. Ф. Платонов и вслед за ним И. О. Тюменцев сочли, что «перепуганный воевода» Скопин выдал толпе Татищева, сделав его «козлом отпущения». Вряд ли Скопин намеренно захотел расправиться с воеводой, предав его такой страшной смерти, да и причин лично бояться толпы у него не было. А вот причины быть недовольным Татищевым у Скопина конечно же имелись – ведь это Татищев вовлек его в постыдное бегство из города. Но не в характере Скопина было расправляться с кем-то чужими руками, к тому же Михаил Васильевич видел, как Татищев разговаривает с толпой, знал не понаслышке и о крутом нраве воеводы, и о его способности расправиться с врагом, нанести ему удар ножом. Возможно, он захотел услышать, что скажет в свое оправдание Татищев, – ведь сам Скопин не возражал, чтобы тот возглавил отряд, значит, серьезных подозрений в измене Татищева у него не было.

Думается, расправа с ненавистным воеводой произошла вовсе не по замыслу Скопина, а вполне в духе Смутного времени. Подобные зверства происходили и в других городах в те же дни, например во Владимире. Тамошний воевода Михаил Вельяминов открыто перешел на сторону самозванца и не захотел даже под давлением горожан возвращаться под власть царя Василия Шуйского. Тогда владимирцы схватили своего воеводу и привели на отчет к его духовному отцу, соборному протопопу. В отличие от Татищева, у Вельяминова была возможность оправдаться, однако, выслушав его, протопоп объявил всему миру, что воевода «есть враг Московскому государству». И толпа поступила с ним так же, как и в Новгороде: убила, забив камнями [386]386
  Новый летописец. С. 88.


[Закрыть]
.

Спустя два года новгородцы расправятся еще с одним воеводой – Иваном Михайловичем Салтыковым, сыном того самого воеводы Михаила Глебовича Салтыкова, не пустившего Скопина в Орешек. Активно поддержавший польского королевича Владислава, Салтыков приедет в Новгород приводить жителей к присяге новому царю, да так там и останется: не признавшие Владислава новгородцы посадят Ивана Салтыкова после мучительных пыток на кол.

А что еще можно было ожидать от мужика, почувствовавшего волю менять не только воевод, но и царей? Бунт, разжигающий всеобщее своеволие, гибелен как для государства в целом, так и для любой власти, а на бескрайних российских просторах гибелен он и для самого мужика, «…беспредельная родная Русь, гибельная для него, балованного, разве только своей свободой, простором и сказочным богатством», – как заметил И. А. Бунин [387]387
  Рассказ «Косцы».


[Закрыть]
.

Несчастливо начиналось для Скопина воеводство в Новгороде, еще более несчастливо оно закончилось для Татищева. Любимец Бориса Годунова и один из активных участников низложения первого самозванца, убийца Федора Басманова, он и сам в итоге оказался растерзанным толпой и вошел в мартиролог Смутного времени. А Скопин получил наглядный урок, как при преступном бездействии властей может разбираться с неугодными правителями вкусившая волю толпа.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю