Текст книги "Хулигангел, или Далеко и Навсегда. Нетленки, тленки и монопье"
Автор книги: Наталья Рубанова
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 6 страниц)
Мегаполис не вызвал, впрочем, ни восторга, ни отторжения: город как город – она много где пожила… Наконец-то, правда, Линда позволила себе не работать и тратила время, как хотела – во всяком случае, так продолжалось до тех самых пор, пока ресторатор не измучил ее ревностью, и однажды (о, тихие зимние вечера!) так не ударил в приступе ничем не оправданной ярости, что Линда быстренько собрала вещички, да и поплыла к своему корыту – рыбкой, рыбкой: там и залегла лицом к стенке – устала.
Потом, уже в Лондоне, прикидывая, в какой стране безопаснее провести остаток дней, она пройдет сквозь все башни, купола и шпили этого сумасшедшего города – и дождь омоет тротуары, и дымчато-серые облака будут лететь и клубиться ежесекундно, а, может, даже быстрее, и сквозь безумную клубящуюся стихию проглянет, наконец, луна – и невозможным окажется отвести взгляд от этого магического движения… Тогда и исчезнут вопросы: «Маленький паучок сплел за ночь прозрачную сеточку между боковым зеркалом и дверцей нашего пежо. И когда мы ехали, ни ветер, ни дождь, ни скорость не могли разорвать эту тоненькую паутинку!..»
Тсс.
Когда чувствуешь мир содранной кожей, понимаешь, что пора эту чертову кожу наращивать. Линда же грустит и скучает по Империи; Линда чувствует, что деградирует, потому как уже даже не ходит ногами, что приводит к онемению ступней… и языка тоже. «Я не могу все время передвигаться на машине! – кричит она человеку, которого, как ей казалось, она действительно полюбила. – Не могу вставать раньше девяти! Не могу каждый день есть ресторанную пищу! Мне хочется иногда просто побыть одной, со своими мыслями! Не могу смотреть эти американские фильмы! Не могу…». Но Уильям не слышит: он считает, будто Линда не ценит его отношения и лишь потакает своим капризам. Линда пишет, пишет, пишет в свою маленькую книжечку – и та разбухает от ее слез: «Сегодня опять ревела. Решили съездить в шоп быстро, а я забыла плащ. Когда стояли у кассы и я сказала Уильяму, что не могу платить, потому что кредитка осталась в кармане, он страшно психанул, а потом со злостью бросил пакеты в багажник и всю обратную дорогу злился – типичный Скорпион! Жутко обидно, ведь все вспышки злобы из-за ерунды. Глупо, пошло… а я реву. Надо бы перетерпеть два года – может, гражданство дадут, может, смогу сама что-то заработать… может, даже помочь кому-то… Однако я “одна” здесь, наверное, даже больше, чем в Империи… Зачем – я – здесь? Сначала казалось, будто это тихая, смирная такая любовь, но она пряталась под маской страсти, а страсти быстро утихают – и утомляют. Неужели я здесь из-за денег? Из-за этих проклятых подлых денег?! В новостях ничего об Империи нет – вот и живу, как грибок. Вокруг пока все зеленое, а у нас там, видно, осень золотая…». Уильям не понимает, чем недовольна Линда, ведь он делает все, от чего были бы в восторге многие дамы. Многие, но не его бывшие супруги – и не Линда. Не за этим летела она сюда, совсем не за этим!
«Чем вы недовольны, миссис Лидчелл?» – миссис Лидчелл отмахивается от навязчивого голоса и вдруг произносит смиренно, что совсем на нее не похоже – кажется даже, будто она слегка меняется в лице, а взор ее окончательно гаснет: «Летит себе птица-Земля, летит – за хвост не поймаешь… Вчера вот ездили на кладбище к его отцу – тоже Уильяму. Жаль, что даже отдаленно тот не Шекспир. Поменяли цветы… У всех – одинаковые серые плиты из камня – только надписи и даты разные… Какими бы дорогами мы ни шли, как бы ни блуждали извилистыми тропками, конец у всех один. Любовь, говорите? Да люди просто не хотят возвращаться по вечерам в пустые дома – вот и мучаются вдвоем. Брак нужен лишь для того, чтобы вместе растить детей – так удобнее и лучше для них: ма-ма и па-па – такая вот “идиллия”, которая распадается вдруг на кусочки… Любовь, говорите? Это все-таки, наверное, болезнь. Я не смогла бы уже жить в любви: сильные чувства разрушительны… Без любви тоже нелегко, но не так мучительно, если оба это осознают. У нас очень неправильно мечтают о любви и браке, а потом разочаровываются – и все, все летит кувырком! Вот старые люди не выбирали – кольцевались для потомства, в чем и видели смысл… Моим спасением могут стать только внуки: без них я просто не удержусь на поверхности… Ну а брак – лишь удовлетворение эгоизма, жажда наслаждений, и часто – без чувств. Не знаю, видели ли вы “Скорбное бесчувствие”? У меня, кстати, в саду два бутона распускаются – наверное, последние… посмотрите-ка!» – «Но Линда, это же не ты! Линда, очнись!» – кричат буковки со страницы в последний раз. – «Это я, – улыбается миссис Лидчелл и, наклоняясь к розовым бутонам, мурлычет: – Ну разве они не чудесны, Уильям?..»
Ок. 2005
Нетленка восьмая: этюд
[Училка]
Этюд – музыкальная пьеса, предназначенная для совершенствования навыков игры на каком-либо инструменте. Этот жанр не пользуется симпатиями учащихся детских музыкальных школ (ДМШ); особенно достается этюдам Крамера, Клементи и Черни.
«Музыкальная азбука от А до Я»
Школка бледная и музыкальная, пусть так и не говорят. Кира яркая – и потому диссонирует. Кира видит киндеров с портфелями, нотными папками, мамками и няньками, ведомых приблизиться (т а к не пишут! – плевать, как пишут!) к чистому и светлому, а еще – к несказанному, синему, нежному. «Шизариум!» – Кира раздевает глазами входную-выходную дверь, докуривает, входит. Со стен учебного заведения на нее снисходительно поглядывают прикидывающиеся портретами великие; особенно проницательным кажется ей взгляд П. И. Ч. Она не выдерживает, отворачивается: в ушах – соло гобоя (Четвертая симфония? Шестая?): «Я все помню, я все забыла!» Кира лезет в карман за словом, где на скомканной бумажке: «Мирра Самойловна, кабинет 45». Кира стряхивает с красной шапочки снег, поднимается на второй, стучится… дерни за веревочку, детка, – я тебя съем! Трам-та-ра-рам.
Она на ковре цвета бывшего в употреблении знамени: знамя истерто ровно по центру. Мирра Самойловна – музыкальная мышь, индийский божок в несчастливой семье Дэ-эМ—Ша, надзиратель трех букв аббревиатурки, – изучает ее слева направо, сверху вниз, а потом справа налево и снизу вверх. Скоро сказка сказывается, остальное – вечность: Кира боится состариться до истечения срока годности, Мирра Самойловна же живо фланирует по кабинетику. На ней приличный костюм, купленный по случаю «занедорого», еще довольно крепкий; у Мирры Самойловны яркий искусственный окрас, Мирре Самойловне семьдесят. Голосок у нее скрипучий, ручонки сухоньки-махоньки, с пигментацией – того и гляди, ключи из острых коготков выпадут.
Мирра Самойловна давно профнепригодна: дэ-ректор может только учить, сама уже не играет, однако ноты помнит наизусть – все семь. У Мирры Самойловны просторная норка с кровяными креслами и стульями, видавшим виды черным роялем, на котором дыбятся бюст Бетховена да букетик гвоздик в пыльном брежневском хрустале. Мирра Самойловна прожила жизнь правильно и тем горда: окончила музучилище (конса казалась излишеством) да заимела разъединственную запись в трудовой фиге. Мирра Самойловна сходила замуж, но, не стерпев мускулинных замашек супруга, тут же и вышла, в одно лицо вырастив сына Ираклия, отъехавшего не так давно в Тель-Авив, да посадив дерево в небольшом парке перед Дэ-эМ-Ша к юбилею себя-любимой зим десять назад.
Придирчиво рассмотрев новенькую и признав ее относительно благонадежной, хотя и не без «привета» (джинсы с бахромой и проч., в семидесятые б на порог не пустила!), Мирра Самойловна изучает трудовую фигу Киры, где ржет-корежится далеко не одна запись (в восьмидесятые причислили б к «летунам»). «Двенадцать учеников у тебя. Уместишь расписание в три дня – умещай, но никаких уходов раньше времени, – скрипит телега. – Если кто болел, отдавай часы потом. Журнал, индивидуальные планы – у ВалентинДмитны. В тридцатом кабинете: во-он, прямо иди… Разряд у тебя десятый. Двенадцатый – если пять лет отработаешь. А школа у нас хорошая, с традициями. Увидишь!»
О традициях хорошей школы Кира узнает чуть позже; пока же она тащит себя за шкирку к кабинету завуча. ВалентинДмитна встречает Киру спиной, склоненной над инструментом с приставкой в виде ученика. ВалентинДмитна показывает, как правильно бацать «Клоунов» Кабалевского: верх совершенства, бла-блаженство гармоний, полет юной души, не отягощенной прошлым, – вот якобы-с и оно! Ля, си, до-диез – ля, си, до-бекар – ля, си, до-диез, си, ля, си, до-бекар… Ощущение невыразимой – так бывает – тоски, неистребимой со времен того самого ада, когда ее с помощью черного ящика лишили так называемого полноценного детства, пронзает Киру: да и согреет ли ее что-то теперь? Забудет ли она холод клавиш и скучный запах «Школы» Николаева? Кира имеет в виду учебное пособие, до-ре-ми-до-ре-до: «Только музыканты… музыку мою поймут…».
«Вот так, деточка, поняла? Вот так! А на эту нотку сделаем акцентик. Стаккато в левой постоянно. Ля-ми в басу – третьим-первым, ми-ми – пятым-первым пальчиками, ля-ми – третьим-первым, ми-ми – пятым-первым пальчи… Ты ведь помнишь, что такое стаккато? Третий-первый – пятый первый, третий-первый – пятый первый… Быстрее, ну, давай же, клоуны ведь!» Кира смотрит в затылок Валентин-Дмитне. Через полминуты та оборачивается и сладко оскаливается: «Вы – Кира Игоревна?». Кира кивает. Кира слушает «Клоунов». Кира слышит, как скрипит бумага дневника под сильным нажимом пера ВалентинДмитны – у Киры по спине мурашки, как лет сто назад на сольфеджио у мадам Павловой, любовно ставящей жирные двойки и витиеватую, никогда-не-подделаешь-подпись; едва ли Кира мечтает быть училкой. Поздняк метаться… Валентин-Дмитна выпроваживает ученика: «Кира, – можно без отчества? – так вот, в вашем классе, Кира, двенадцать учеников. То, что вас взяли на работу в середине года, конечно, повлияет на учебный процесс – дети должны к вам привыкнуть, понять требования… До вас они находились под крылом ВерСеменны – по состоянию здоровья она ушла из школы. Правда, – Валентин-Дмитна обнажает щучьи зубки, – на самом деле из-за конфликта с Миррой. Так что будьте аккуратны, не опаздывайте. А главное, – ВалентинДмитна без подъездов переходит на «ты» и дотрагивается острым коготком до Кириного плеча, – главное, деточка, вовремя сдавай плату за обучение и журнал заполняй, как положено. Все остальное не так важно. Ключ от класса у тети Аси, внизу – третий кабинет – твой. Вот телефоны учеников – пусть за расписанием приходят. И помни: плату за обучение заранее!»
Кира спускается на первый этаж. Гардеробщица глуховата, на гардеробщице голубой халат, на голубом халате – вместо пояса – связка ключей. «Ась? Тридцать третий?» – «Третий, третий» – «Да вот он, тридцать третий, а вы новенькой будете?» – «Буду. Третий нужен» – «Тридцать трети-ий, на-ка…» – «Да третий, третий, ну третий же!» – «Так бы и сразу… а то… да вот он… пожалуйста… чего шумишь…».
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
