Текст книги "Ксения Петербургская"

Автор книги: Наталья Горбачева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)

Служили вечерню. Император приложился к иконе Смоленской Божией Матери – главной святыне храма [4]4
  Смоленская икона – список с древнейшей чудотворной иконы, той, которую, по преданию, написал Евангелист св. Лука при земной жизни Богородицы. Через Смоленскую икону Богоматерь являла. Свою благодатную помощь в защите нашего Отечества от иноземных завоевателей: от татар в XIII веке, от поляков в XV–XVI веках и от французов в 1812 году.


[Закрыть].

Как же уцелела могила блаженной Ксении в это страшное наводнение?

Массовое посещение могилы Ксении Петербургской началось в двадцатых годах XIX столетия. Толпы народа разбирали по щепоткам могильный холм, потому что признавали землю с могилы блаженной чудодейственной, целебной. Много раз приходилось вновь насыпать холм, потом поставили плиту. Но и плиту разбили, а обломки разнесли по домам. Взамен почитатели оставляли деньги, продукты, и нищие пользовались приношениями (так и после своей смерти Ксения не оставляла самых обездоленных).

В конце концов могилу обнесли железной оградкой, а к оградке прикрепили кружку для сбора пожертвований. Быстро образовалась нужная сумма, чтобы поставить памятник на могиле. Появилась первая часовня из серого обтесанного известняка с желтой крышей и двумя окошками по бокам и желтой дверью посередине, над которой сделали надпись: «Раба Божия Ксения».

На этой часовне впервые было начертано, ставшее вечным, обетование: «Кто меня знал, да помянет мою душу для спасения своей души. Аминь». Благодаря именно этой первой часовне, построенной до страшного наводнения, и сохранилась могила Ксении Петербургской. В 1902 году была сооружена новая часовня, похожая на небольшую церковь, с мраморной гробницей (по проекту архитектора Славина).

И все же… Почему Ксения возлюбила именно эту, Смоленскую церковь, помогала в ее строительстве? Мало ли в ту пору строилось церквей по всему Петербургу? Видимо, было у блаженной особое расположение к Смоленской… Смысл ее подвига становится ясным, если знать подробности создания этого храма.

Предварительно необходимо рассказать о возникновении Смоленского кладбища. Оно находится в северо-западной части Васильевского острова, который до построек Петра I назывался Лосиным островом. По преданию, на Васильевском острове поселилась пришедшая из Смоленска артель рабочих. Это произошло в начале XVIII века, когда сподвижник Петра Меншиков начал строить здесь свои палаты. Тяжелый труд, голод и болезни десятками и сотнями сводили людей в могилу; умерших свозили на берег Черной речки и там хоронили. Поле на южной стороне речки стали называть Смоленским. Хоронили беспорядочно, на православное кладбище это место было мало похоже…

После победы под Полтавой, начиная с 1709 года, Петр I стал деятельно заботиться об украшении своего детища. Он повелел вельможам, дворянам, духовенству и богатым купцам строить на Васильевском острове вместо деревянных домишек каменные здания. Из острова царь захотел сделать новый Амстердам: изрезать его каналами, при каналах устроить рынки, а там, где теперь находится Смоленское кладбище, разбить большой публичный сад. Меншикову было поручено привести этот план в исполнение. Однако когда в 1718 году Петр вернулся из-за границы в Петербург, он увидел, что все безвозвратно испорчено. Пространства, предназначенные под каналы, заняты частными домами, так что для каналов не оставалось места.

Людей продолжали хоронить на Смоленском поле: счет шел уже на сотни тысяч, а никакого ухода за кладбищем не было. Оплата работ по организации Смоленского кладбища должна была производиться за церковный счет, а церкви – источника дохода – не существовало. У Синода не было средств для построения храма.

По этому поводу завязалась длительная переписка между духовным и светским начальством, и в 1755 году последовал указ императрицы Елизаветы Петровны о строительстве церкви на кладбище – за казенный счет Губернии. Церковь была деревянной, во имя Смоленской иконы Божией Матери. Кладбище обнесли забором, а наблюдать за ним было поручено отставным солдатам городской богадельни. Так продолжалось до 1768 года. Губернская канцелярия, считая кладбищенскую церковь своей собственностью, забирала ее доходы, не обращая внимания на церковные нужды, отчего очень скоро она пришла в полную ветхость, так что и служить стало очень трудно.

История возрождения Смоленского храма началась после назначения туда второго священника – образованного, деятельного отца Георгия Петрова, московского уроженца. Он затеял новую переписку с начальством, убеждая, что нужно строить новый, большой каменный храм. Ему выделили место под него, но денег не дали. Первый священник был против строительства, потому что не надеялся на пожертвования. Отцу Георгию пришлось всех убеждать не словом, а делом… Сколько обид, унижений и неприятностей пришлось ему претерпеть, пока собирались необходимые средства! Помогало великолепное знание людей, настойчивость и вера.

Много было отказов. Один богатый домовладелец, которому надоели посещения батюшки, приказал не пускать его к себе на глаза. Но священник увещевал:

– Ты думаешь, мне очень приятно ходить к тебе да глядеть на тебя? И не пошел бы… если б другие жертвовали. А то никто денег не дает, так уж ты пожертвуй! Не останавливать же из-за тебя постройку, а?

У купцов-фабрикантов он выпрашивал кирпич, плиты, известь, железо, даже хлеб, который потом раздавал рабочим в счет заработанных денег. Начинал батюшка с двухсот рублей, а всего собрал восемнадцать тысяч. Первые деньги пошли на уплату архитектору Алексею Иванову. В 1786 году был утвержден проект церкви. 1 июля стали копать рвы под фундамент, а 19-го произведена закладка здания.

Доставка материала осуществлялась по Черной речке. Иногда для прохода тяжело груженной барки приходилось даже ломать и восстанавливать мост, ведущий к Немецкому кладбищу: плотницкие работы в то время ценились дешево…

В 1788 году на церкви был водружен крест, а в 1790-м – освятили два придела – во имя Смоленской Божией Матери и Евангелиста Иоанна Богослова.

Все эти усилия по сооружению храма не могла не видеть прозорливица Ксения. Она помогала словом и делом. Церковь получилась дивной красоты, похожей на корабль, плывущий по волнам житейского моря к тихой пристани, в которой уже упокоилась святая Ксения Петербургская. Предвидела ли она, что южный придел Смоленской церкви будет освящен в ее честь? Бог весть… В этом храме, в котором, по преданию, Ксения целую стену возвела, она незримо присутствует с каждым, «кто помянет ее душу для спасения своей души».

Множество людей похоронено на Смоленском кладбище, получив последнее христианское напутствие – отпевание – в Смоленской церкви. Сколько рыданий слышали ее стены, сколько печальных вздохов вырвалось из самых глубин души, когда прощались с родными и близкими, сколько сожалений в надгробных речах о людях знаменитых, имена которых, казалось, не забудутся вовек…

Князья Долгоруковы, Гагарины, Голицыны, графы Толстые, Салтыковы, Татищевы, Ивелич, генерал Дубельт, министр внутренних дел при Николае I С. С. Ланской, президенты Академии наук, духовный композитор Бортнянский, писатели Тредиаковский, Княжнин, Бенедиктов, художник Левицкий, актеры-трагики Каратыгин и Асенкова – знаменитые деятели культуры, искусства, государства нашли свой последний приют на Смоленском кладбище. Но и к их могилам со временем зарастает тропа, разваливаются величественные памятники без усердия любящей руки, теряется и сам след могилы. Как сказано в эпитафии Асенковой:

Все было в ней: душа, талант и красота…

И скрылось все от нас, как светлая мечта.

Вот удел человека на земле…

И тем удивительней, что за два века, прошедшие со дня смерти блаженной Ксении, тропинка к ее могиле не только не заросла, но превратилась в настоящую дорогу – дорогу жизни для страдающих, обездоленных, несчастных, отчаявшихся, заблудших, но по молитвам святой блаженной Ксении вновь оживших. Но даже если и нет пока веры к ней, а лишь последняя надежда, что «вдруг поможет», и в этом случае блаженная таинственным образом может воздвигнуть в душе веру, как некогда помогла построить на пустом месте чудесную Смоленскую церковь.

Как птица небесная летала Ксения по Петербургской стороне днем, желая всем и каждому оказать какую-нибудь услугу, а ночью вступала в беседу с Самим Господом Богом, предаваясь молитвенным и иным подвигам. И вот не стало этой подвижницы на земле…

К великому прискорбию всех ее почитателей не сохранилось решительно никаких сведений о времени и месте, обстоятельствах смерти рабы Божией Ксении. Известно, что отпевали ее в храме св. Апостола Матфея. Судя по всему, умерла Ксения в самом начале XIX века. На первой могильной плите была такая надпись: «Во имя Отца и Сына и Святаго Духа. На сем месте положено тело рабы Божией Ксении Григорьевны, жены придворного певчего, в ранге полковника, Андрея Федоровича. Осталась после мужа 26-ти лет, странствовала 45 лет, а всего жития 71 год. Звалась именем Андрей Федорович. Кто меня знал, да помянет мою душу для спасения души своей. Аминь».

Блаженную Ксению люди запомнили преисполненной самопожертвования и бескорыстия, смирения и горячей любви к ближним. Ее почитали на протяжении XIX и XX веков. Огромное количество паломников посещало могилу блаженной на Смоленском кладбище в Петербурге. В день ее именин 24 января (6 февраля по новому стилю) у могилы собиралось до пяти тысяч человек и служилось до ста панихид. При этом люди передавали друг другу свидетельства о множестве чудес, совершенных блаженной.

Слух о множестве случаев молитвенного предстательства рабы Божией Ксении широко разнесся не только по Петербургу, но и по всей Российской империи. На имя настоятеля Смоленского храма на Смоленском кладбище в Петербурге неиссякаемым потоком шли и шли письма с просьбой помолиться на могиле блаженной об избавлении от какого-то горя, непредвиденного несчастья, о выздоровлении родственников. Благо, был уже изобретен телеграф. Из самых отдаленных уголков – из Сибири, с Кавказа, из Западного края, из внутренних губерний России – отовсюду приходили срочные телеграммы, содержащие единственную просьбу: отслужить панихиду на могиле. До сих пор сохранились обстоятельные письма-благодарности, рассказывающие о произошедших изменениях.

Могила Ксении Петербургской не вскрывалась до революции и избегла кощунственного разорения в годы советской власти – что само по себе можно считать чудом!

О блаженной Ксении и в Ленинграде никогда не переставала передаваться из уст в уста молва, что она исцеляет, отводит беду, помогает найти выход в безвыходной ситуации. К ней всегда можно было прийти почти безнаказанно – к часовне на Смоленском кладбище и тайно помолиться.

Память о блаженной в советские времена решили искоренить основательно. В 1957 году в часовне, где похоронена святая, собрались открыть сапожную мастерскую. Могилу Ксении замуровали, соорудили над ней постамент. На этом постаменте и работали мастера. Словно на трясине… Ни одного гвоздика не дала вбить им Христова угодница – все валилось из рук.

Тогда решили наладить производство статуй типа «Женщина с винтовкой», «Девушка с веслом». Опять – недоумение… Сколько раз, бывало, крепко-накрепко запрут мастера часовню-мастерскую, а утром приходят – статуи вдребезги! Настоящая хозяйка никогда не покидала своего дома и творила такие «чудеса».

Многие из верующих искренне считают, что часовню «спас» от окончательного закрытия или – что хуже – от сноса А. Н. Косыгин. На Смоленском кладбище похоронены его родители, он часто навещал их, и потому место это было под особым покровительством властей.

Тысячи людей, верных и верующих, восстановили историческую справедливость в отношении подвижнической жизни Христа ради юродивой Ксении Петербургской. Она вернулась к людям, когда на Поместном соборе Русской православной Церкви в 1988 году состоялась канонизация блаженной Ксении, она была причислена к лику святых.

ОТКРОВЕННЫЕ РАССКАЗЫ

Спасение девушки от несчастного замужества

Вначале XIX века в Петербурге проживала богатая вдова генерал-лейтенанта, принадлежавшая к хорошей фамилии. Эта вдова очень уважала память Ксении блаженной, много сделала для сооружения на ее могиле первой часовни – той самой, которая спасла святыню от разрушения во время страшного наводнения 1824 года.

У этой вдовы была взрослая дочь-невеста. Вскоре после сооружения часовни со вдовой и ее дочерью познакомился один полковник. Он стал часто бывать в их богатом доме, сблизился с девушкой и сделал ей предложение выйти за него замуж. Предложение было принято, назначен день свадьбы. В связи с предстоящим событием мать и дочь съездили на могилу блаженной Ксении, отслужили по ней панихиду и долго молились, чтобы она помогла в столь серьезном жизненном шаге.

Все, знавшие вдову и дочь, искренне радовались будущему счастью молодой девушки. И действительно: обрученные – и жених, и невеста – оба были молоды, красивы, обладали значительными средствами. Все сулило им безмятежное счастье.

– Должно быть, по молитвам рабы Божией Ксении, которую они так любят и почитают, Господь послал девушке такого видного жениха, – говорили все знавшие вдову. – Видно, молитва Ксении угодна и сильна пред Богом, и за любовь к себе вдовы она платит своей любовью…

Все это было действительно так. Только любовь блаженной выразилась совершенно иначе, чем думали люди…

Накануне свадьбы жених отправился в Главное казначейство, чтобы получить там большие деньги. В казначействе полковник, подготавливая документы, не заметил, что часовой устремил на него удивленный, пристальный взгляд. Внимательно всмотревшись в полковника и, по-видимому, узнав его, часовой быстро пошел к казначею и тихо сказал ему:

– Ваше благородие, этого человека, – кивнул он на полковника, – нужно сейчас же арестовать. Я знаю его. Разрешите мне сказать ему несколько слов.

Казначей в недоумении взглянул на ничего не подозревавшего полковника и сказал часовому:

– Говори…

Часовой приблизился к полковнику, еще раз пристально взглянул на него и без соблюдения чинопочитания спросил его:

– А ты, братец, как сюда попал?

Услышав эти слова, полковник побледнел и выронил из рук свои документы. Присутствующая публика, пораженная выходкой часового, тотчас окружила полковника.

– Ваше благородие! – громко сказал часовой, обернувшись к казначею. – Это не полковник, а беглый каторжник. Несколько лет тому назад я как конвойный сопровождал его в Сибирь на каторгу. И теперь узнал его. Я не ошибся.

Мнимый полковник очень испугался, выдав себя с головой. Поняв, что отступать некуда, он сознался: действительно, был каторжником и недавно бежал из Сибири. Его рассказ ужаснул слушателей:

– Убежав с каторги, я долгое время, измученный, холодный и голодный, блуждал по тайге. Наконец мне удалось перейти Уральские горы. Однажды шел я по лесной дороге, еле-еле передвигая ноги. Вдруг чувствую – догоняет меня в повозке, запряженной в одну лошадь, какой-то офицер. По погонам я узнал, что это полковник. Не желая сталкиваться с кем бы то ни было, я отошел в сторону от дороги и пошел своим путем дальше, не обращая на офицера никакого внимания и думая, что он меня не заметил. Но я ошибся. Полковник меня заметил. Он подозвал меня к себе, расспросил, кто я такой, и, определив во мне интеллигентного человека, сжалился и пригласил в свою повозку.

Что тут дальше рассказывать? Мы ехали самым густым лесом… Сколько здесь не кричи – никто не услышит и никакой помощи не дождешься… Словом, воспользовавшись удобным случаем, я зарезал и сердобольного полковника, и его кучера. Потом полковника раздел, надел его платье на себя, присвоил себе его документы и деньги, убитых сбросил с повозки и ускакал. Добравшись до Петербурга, мне, как ловкому и бывалому человеку, да еще при всех документах, легко удалось выдать себя за того полковника. Я познакомился с генеральской дочкой, и завтра должна уже была состояться моя с ней свадьба. Но, видно, Господь услышал молитву сироты-невесты и избавил ее от замужества со мною. А кабы не этот часовой, я завтра бы уже был женат…

Мнимого полковника тут же в казначействе арестовали, судили и из-за многочисленности его преступлений приговорили к смертной казни.

Вот как блаженная Ксения любит любящих ее!

Помощь ветерану

Подполковник Владимир Иванович Никольский, состоявший на службе в 93-м пехотном полку с 1873 года, поверил в молитвы рабы Божией Ксении после своего удивительного исцеления.

– В течение многих лет, еще со времени сидения на высотах Шипки, при защите от турок горы св. Николая, а затем и из-за многих других обстоятельств походной своей жизни я часто простужался. Но, не любя лечиться да и не имея на то достаточно времени, запустил болезнь до того, что доктора послали меня на сакские грязи в Крым. Ездил я в Саки три раза, но каждый раз после возвращения снова простужался, болел все еще сильней. После третьей поездки болезнь так усилилась, что я с трудом передвигал ноги. Врачи и профессора, к которым обращался, осмотрели меня, пожимали плечами и говорили все почти одно и то же:

– Что ж, помазать можно, но я не Бог!

Видя безнадежность собственного положения, я совершенно пал духом – до полнейшего отчаяния. Оно еще усугублялось от сознания, что я совершенно не обеспечил свою семью и в случае моей смерти ей придется нищенствовать, потому что выслуженная пенсия не смогла бы удовлетворить и самых насущных потребностей. Тут я вспомнил почему-то о блаженной Ксении, хотя и до этого слышал рассказы о том, что многие получают помощь и исцеление по молитвам на могиле блаженной Ксении. Я решился непременно побывать на этой могиле.

Дойти до Смоленского кладбища пешком мне было совершенно не под силу, но и на извозчике ехать также не хотел. Мне казалось, что нужно взять на себя хоть какой-то труд, чтобы молитва была услышана. Я придумал сделать так: дойти пешком от дома на Ямской улице до Смоленской конки, на конке доехать до конца 17-й линии Васильевского острова, а от 17-й линии хоть ползком добраться до часовни рабы Божией Ксении.

С самого раннего утра отправился я в тяжелый, по моему состоянию, путь. На черепашью ходьбу до конки затратил полдня, минут 40–50 ехал на конке и от конки до часовни шел два часа. К часовне я добрался уже вечером, когда священник заканчивал последнюю панихиду и собирался идти домой. Я уговорил его отслужить еще одну панихиду по блаженной, кое-как стал на колени и со слезами на глазах начал молиться.

Когда кончилась панихида, я поспешно приложился к надгробию блаженной – меня торопили, часовню надо было уже запирать на ночь. Я вышел из часовни и вместе со священником пошел к выходу с кладбища, по дороге расспрашивая о рабе Божией Ксении.

Распрощавшись со священником почти у самой остановки конки на углу 17-й линии и Камской улицы, я тут только опомнился и был поражен, что совершенно свободно прошел расстояние от часовни до конки, на что совсем недавно потратил целых два часа. Тогда я решил еще раз испытать свои ноги, а по такому случаю пошел пешком до следующего разъезда конки на Малом проспекте, хотя вагон на Камской улице стоял и мог бы меня довезти. Удивительное дело: расстояние от конца 17-й линии до разъезда я прошел так быстро, что вагон конки не мог меня догнать и мне некоторое время даже пришлось ждать его.

Радость, которая меня охватила в тот момент, не подлежит описанию. Я стал владеть своими ногами как здоровый, хотя болезнь ног была отягощена расширением вен, застоем венозной крови и ревматизмом!

Известно, что в 1907 году В. И. Никольский был еще жив и здравствовал.

Полковничьи дети

Опишем еще один случай из полковничьей жизни. Может быть, блаженная Ксения любила полковников в память о муже-полковнике?

Одна женщина по желанию мужа привезла в Петербург двух своих сыновей для определения в кадетский корпус. Но все ее хлопоты оставались бесплодными. Несмотря на то что дети выдержали хорошо все экзамены, не оказалось ни одной вакансии ни в одном корпусе. Жена полковника была на грани отчаяния…

Проведя еще несколько дней в столице, бедная мать уже нарисовала себе несостоявшуюся карьеру сыновей и решила ехать обратно домой, кляня всех и вся… В день отъезда, идя по мосту, она горько плакала. В это время ей повстречалась какая-то неизвестная женщина, одетая в простую юбку и кофту, и, видя плачущую полковницу, участливо спросила ее:

– О чем ты плачешь? Поди отслужи панихиду на могиле Ксении, и все будет хорошо!

– А кто эта Ксения? – не переставая рыдать, спросила удрученная горем мать.

– Язык до Киева доведет, – ответила незнакомка и тотчас куда-то скрылась.

Жена полковника, не долго думая, стала расспрашивать прохожих, не знают ли они о Ксении, кто она такая и где ее могила. Очень быстро она все узнала и отправилась на Смоленское кладбище, отслужила панихиду в часовне Ксении. Когда она вернулась на квартиру, ей передали письмо с приглашением зайти в один из кадетских корпусов. Там счастливая мать узнала, что оба ее сына приняты. Жена полковника всю свою жизнь была уверена, что ей на мосту тогда явилась сама блаженная.

Великая княжна Ксения

Петербургская юродивая являлась после своей смерти и в великокняжеском дворце. Однажды заболел наследник-цесаревич Александр Александрович, будущий император Александр III. Жизнь его находилась в серьезной опасности. За ним ухаживала его супруга – дочь датского короля, принявшая при переходе в православие имя Мария Феодоровна.

Как-то раз в коридоре ее остановил человек, исполнявший обязанности истопника в их покоях, и попросил у нее разрешения дать совет больному цесаревичу. Получив разрешение, он рассказал, что и сам некогда был сильно болен и получил исцеление, когда ему принесли песку с могилы рабы Божией Ксении. И тут же передал часть этого песка с просьбой положить его под подушку больного, которого все, кто его знал, очень любили за доступность и доброту.

Супруга исполнила просьбу доброжелательного слуги. Ночью, сидя у постели больного мужа, она забылась, и ей было видение.

Перед ней, как живая, стояла старая незнакомая женщина странного вида в характерном наряде. Женщина сказала:

– Твой муж выздоровеет. Тот ребенок, которого ты теперь носишь в себе, будет девочка. Назовите ее моим именем – Ксения. Она будет хранить вашу семью от всяких бед.

Когда Мария Феодоровна пришла в себя, женщины уже не было.

Все, что предсказала явившаяся в видении с утешением и доброй вестью блаженная Ксения страдавшей жене, исполнилось с буквальной точностью. Могучий организм царственного больного переборол тяжелый недуг. У супругов родился четвертый ребенок, первая девочка в семье, которую назвали Ксенией. Это была сестра последнего русского императора Николая II. Великая княжна Ксения прожила долгую жизнь: родившись в 1875 году, умерла в 1960-м. Впоследствии она вышла замуж за великого князя Александра Михайловича, внука императора Николая I Павловича.

Примечательно, что через несколько месяцев после свадьбы великой княжны Ксении на семью обрушилось страшное горе. Отец ее, император Александр III, исцеленный некогда по предсказанию блаженной Ксении, заболел и скончался в возрасте сорока девяти лет в полном расцвете лет и, казалось, богатырских сил. Это произошло в 1894 году.

Царица Мария Феодоровна, поминая явленную некогда помощь, ежегодно приезжала на могилу блаженной и совершала по ней панихиду. 1919 год стал поворотным в жизни вдовствующей царицы и великой княжны Ксении, когда они навсегда покинули пределы России на борту британского крейсера «Марлборо», присланного сестрой Марии Феодоровны английской королевой Александрой. Благочестивая царица-мать вместе с дочерью Ксенией Александровной, ее мужем и семью детьми умерли своей смертью. Но два брата Ксении были расстреляны большевиками: император Николай II Александрович и Михаил Александрович.

На чужбине

В жаркие летние месяцы одно семейство, в котором было двое детей, оказалось вдали от родного дома и в весьма тяжелых обстоятельствах. Муж опасно заболел. Ему становилось все хуже и хуже, лекарства не помогали, болезнь прогрессировала. Через три месяца, когда палящее южное солнце, невыносимая жара и духота совершенно подорвали здоровье больного, он оказался не в состоянии даже разжимать губы и принимать пищу. Дни его были сочтены… Что произошло дальше, поведала жена умирающего:

«Доктор, уходя, как-то странно поглядел на меня, заглянул в глаза и сказал: «Я приду завтра утром». Я поняла, что это конец.

Я отвела детей к соседям, жившим через два дома от нас. Мне хотелось тишины и молитвы. Жара стояла нестерпимая, удушающая. Я открыла все двери для движения воздуха. Мысли, самые отчаянные и горестные, одолевали меня. Помимо скорби от потери верного друга пугала перспектива остаться одной с малыми детьми. Если бы я была сейчас дома, я поехала бы на Смоленское кладбище к блаженной Ксении. Там, припав к могиле, выплакала бы свое горе…

Шум захлопнувшейся калитки прервал мои думы. Кто-то вошел к нам в сад, подумала я. В это время в проеме открытой двери бесшумно появилась странная гостья. Лета ее невозможно было определить, но самым странным казался ее наряд. Теплые, мягкие валенки, длинная шуба особого покроя, вся в сборках, а на голове большой белый пуховый платок, концы его были закручены на шее. Так, верно, носили глубокой зимой женщины-простолюдинки. Вся она была необыкновенно привлекательна.

– Голубка, скажи мне, где живут Пироговы, я ищу их, – спросила гостья.

– Через два дома, – грустно ответила я.

– А что, твой-то плох? – указала она на дверь, за которой лежал больной. Женщина бесшумно прошла мимо меня к мужу, с минуту смотрела на него. – Слушай, голубка! – ласково сказала она, возвращаясь ко мне. – Не печалься!

Вчера тут приезжал один важный доктор, такой ученый, что страсть. Он говорил, что больного надо кормить каждые полчаса понемногу, по две ложечки. Ну там молока, чаю, кашки, а там уж сама что придумай!

– Да он уж третий день губ не разжимает, – ответила я.

– Ничего, ничего, ты попробуй! Ну прощай, мне пора…

И она исчезла. На этот раз даже калитка не хлопнула. Я вышла на балкон. Вправо и влево далеко была видна улица, залитая палящим солнцем, но моей гостьи нигде не было видно.

Тут только я поняла всю несообразность ее зимнего наряда этой нестерпимой жаре.

Я подошла к больному. Муж открыл глаза и чуть слышно попросил пить. Дрожащими руками я поднесла ему чашку чаю, еще не решаясь верить, что этот слабый проблеск жизни есть намек на выздоровление.

– Кто подходил ко мне? – спросил он.

Я не знала, что ответить, и сказала:

– Одна незнакомая женщина.

Муж глубоко вздохнул, точно выдохнул какую-то тяжесть.

– Мне легче. Кто подходил ко мне? – повторил он, засыпая.

Вернулись дети. Я спросила их, не приходила ли женщина в шубе и в валенках, закутанная платком, к Пироговым. Дети ответили, что никакой женщины не видели и вообще не видели, чтобы кто-то прошел по улице.

Я вошла к мужу с чашкой молока. Он встретил меня со слабой улыбкой на изможденном, исхудавшем до неузнаваемости лице. Больной отпил полчашки молока и снова спросил меня:

– Кто приходил ко мне?

Я, как могла, объяснила ему появление таинственной гостьи и прибавила, что сейчас пойду к Пироговым и узнаю, кто она, так как она их искала.

У Пироговых я начала расспрашивать о женщине в валенках и шубе, которая искала их. К ним, как оказалось, никакая женщина не приходила, и они стали даже подшучивать надо мной: в эдакой жаре да появиться в шубе и в валенках! Верно, какая-нибудь блаженная, сказали они, или вам привиделось!

Не добившись от них ответа, я вернулась домой. Муж уже сидел на кровати, опираясь на подушки.

– Ну что? Узнала? – был его первый вопрос.

– Нет, ничего не узнала, ее там не было.

– Так слушай меня… Ведь я умирал и сознавал, что умираю. У меня не было сил ни открыть глаза, ни позвать тебя, и силы оставляли меня совсем. Вдруг я почувствовал, что кто-то подошел ко мне, и на меня вдруг повеяла какая-то живительная прохлада. Это был миг: я силился схватить струю этой прохлады. Теперь я знаю, что поправлюсь. Ты молилась… Кого же ты звала на помощь?

– Блаженную Ксению, – сказала я и разрыдалась.

Когда мой муж окончательно поправился, он стал наводить справки, какой доктор был проездом в то время. Оказалось, что никакой доктор не проезжал и зимней гостьи никто больше не видел.

Я в душе храню, что блаженная Ксения являлась ко мне на мой зов».

«Авось помиримся!»

Водной из деревень Вологодской губернии Грязовецкого уезда в 1909 году состоялся сельский сход. Долго обсуждали крестьяне свои проблемы, но ни к какому решению не пришли. Мнения разделились. И как это нередко бывает, разгорелись споры, начались крики, попреки друг другу, и дело кончилось дракой. Во время этой драки крестьянин Крутиков ударил своего соседа крестьянина Прокофьева так сильно, что сломал ему руку. Сгоряча никто не обратил на это внимания.

На другой день, когда Крутиков узнал, что Прокофьев болен и лежит в постели, что у него сломана рука, он тотчас прибежал к соседу и стал просить прощения. Долго умолял он Прокофьева забыть это дело и простить его невольный грех. Но Прокофьев и слушать ничего не хотел.

– Пусть нас разберет суд, – говорил он, – а я простить не могу.

Много раз навещал Крутиков соседа, просил прощения, но Прокофьев не сдавался. Напротив, он выправил докторское свидетельство о своей болезни и подал на Крутикова жалобу в Окружной суд. Страшно перепугался Крутиков. Но делать было нечего: пришлось ему ехать в Вологду советоваться с адвокатом, как и что ему делать. Адвокат сказал, что дело плохо и, вероятно, придется месяцев шесть провести в тюрьме.

Вернулся Крутиков из Вологды совершенно удрученный: не ест, не пьет, спать не может. А тут случилось новое горе – произошел пожар, и у него сгорели дом и все имущество. Это несчастье как будто пробудило Крутикова. На время он забыл свое первое горе и деятельно принялся за строительство нового дома. Но кончилась стройка, перебрался Крутиков с семьей в новый дом. Вскоре пришла повестка из Окружного суда явиться на суд в волостное правление.

Совершенно пал духом Крутиков.

«Я, – рассказывал он, – перестал есть и спать. Все спят семейные, я один не сплю. То плачу, то перекрещусь: суди Господь волю Твою! Однажды вечером пришел домой совершенно усталый и лег, а душа беспокоится, не дает мне покою ни на миг. Снова стал молиться, креститься. Наконец, не выдержал, вскочил с постели и пошел к соседу. Так случилось, что в тот вечер к нему приехала в гости из Петербурга родственница и навезла новостей. Пошли разговоры о том о сем. Рассказал я гостье о своем горе, а она вдруг и говорит:

– Вот возьми-ка, голубчик, эту книжку да прочти ее хорошенько. Это про блаженную Ксению. Слышала я, что помогает в горе. Ты почитай книжку да помолись хорошенько, авось Господь поможет тебе в несчастье.