Текст книги "Многоэтажная планета"

Автор книги: Наталья Суханова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

Не стал и других задерживать Михеич – велел разойтись и подумать, а потом собраться на совещание.

Подумать о чем? Что делать с роботами? Или как вообще дальше быть? Аня думала обо всем сразу.

На совещании Сергеев предложил роботов немедленно возвратить.

– Если их долго продержать на Флюидусе, – сказал он, – то как бы выбраковывать не пришлось.

– Это бывает, – тут же вмешалась Тихая. – И коров тоже выбраковывают, ежели они молока не дают. И лошадь – коли копыта истерлись. А собак, слыхала, списывают, когда у них нюх пропал. Этих кругляшат тоже можно списать…

– Ни за понюх, – сказал Володин и хмыкнул то ли одобрительно, то ли насмешливо.

– Но лучше бы списать инженеров, которые их без нюхала отпустили, – невозмутимо закончила свою мысль Тихая.

Хотя люди и были подавлены неудачей с роботами, но тут дружно расхохотались – все, кроме Сергеева, который все же был обижен.

– Надо готовиться к высадке на Флюидус людей, – неожиданно сказал Михеич. – С учетом всех полученных данных будем готовить капсулу. С завтрашнего дня, кроме обычных нагрузок, – ежедневный тренаж по запахам. И прислушивайтесь к Тихой – Тихая будет в этой части нашим глазным тренером.

Нужно было видеть лица присутствующих, когда он сказал это. Одна Тихая осталась невозмутима, словно всю жизнь только и делала, что тренировала участников планетных экспедиций!

Бабоныка не выдержала:

– Я понимаю: дисциплина и так далее… выработка совместности в этих самых сверхусловиях… Но насчет моей соседки… то есть коллеги… то есть старухи, попросту говоря… Тихую я имею в виду… Это уже слишком!

– Иди обрабатывай свои цифири, – проворчала Тихая. – Только на это твоего тощего носа и хватит. Носы, тоже мне! Кого в экспедиции посылают, прости мою душу грешную!

– Ну, честно говоря, – поддержал все же Бабоныку, хотя и шутливо, Козмиди, – характер у коллеги Тихой в самом деле тяжеловатый.

– Зато у тебя слишком легкий, – тут же нашлась Тихая.

Многие улыбались. Улыбался и Михеич. Но закончил сурово:

– Приступайте к работе!

***

«Одоротренад»[2]2
  От латинского odor – запах.


[Закрыть] – так назывались эти мучительные занятия под руководством Тихой. Ох уж и гоняла она всех и каждого! Только Сергей Сергеевич и спасал с его анекдотами.

Выработка нюха шла медленно. Все гадали, как же это Михеич выйдет из положения, – все сроки экспедиции могут пройти, пока Тихая хоть чему-нибудь их научит.

А Михеич вдруг распорядился:

– Назавтра в девять ноль-ноль по бортовому времени пробная высадка на Флюидус. Состав экспедиции – я, Сергеев и Тихая.

Вот так: начальник экспедиции, штурман-инженер и старуха с плохим характером, но редким нюхом!

В день высадки оставшиеся на корабле собрались у обзорного экрана. Хоть и смутно, но все же было видно и капсулу, и фигурки в скафандрах: зеленом, оранжевом и сером. Аня еще подумала, до чего все странно на Флюидусе: на Земле самым заметным был бы оранжевый скафандр, здесь же ярче всех оказался серый.

Временами становилось совсем хорошо видно. Один раз даже крупно приблизилось стекло гермошлема Тихой с кривощеким от неизменной конфеты лицом. Можно было разобрать фразы Михеича: «Все в порядке», «Продолжаем». Так что изображение было, голоса – были. Но уж чего было поистине много, так это запахов.

– Помнишь сказку Андерсена «Свинопас»? – шепотом спросила Аню Заряна. – Мы сейчас похожи на фрейлин над волшебным горшочком, из которого доносятся запахи всех кухонь Флюидуса.

Потом голоса стали неразборчивы, изображение пошло зигзагами, а было там как раз что-то интересное, потому что Тихая тыкала рукой в чащобу, а Михеич и Сергеев лезли по стволам в ту сторону – Михеич вроде бы даже быстрее и ловчее молодого Сергеева.

Вернулись они уже к вечеру, и оказалось: в то время как на экране изображение пошло зигзагами, была в районе экспедиции электромагнитная встряска, а Тихая якобы видела живое существо. Это и все, что успел сообщить Михеич, потому что ими сразу же занялись Заряна и врач-робот по прозвищу Кузя.

Утром, когда наконец собрались вместе, Тихая подтвердила:

– Видела. Чуяла.

А Михеич и Сергеев ничего не видели, хотя находились рядом.

Сергеев даже сказал, кашлянув:

– Позвольте мне все-таки усомниться.

Верила ли Тихой Аня? То верила, то не верила. А так заманчиво было поверить! Не говоря уж о том, как замечательно было бы впервые вне Земли обнаружить животных, Аня еще и за честь своих старушек болела. Эх, если бы Тихая говорила пограмотнее, покультурнее! Но она держалась так, словно совершенно не интересовалась, верят ли ей. И твердила свое, баснословное – что видела не кого-нибудь, а «черта, дьявола, сатану»!

Михеич и Козмиди дотошно расспрашивали, почему она говорит «дьявол», почему – «сатана»? Козмиди даже не шутил при этом.

– Потому что он и есть сатана, – отвечала старуха. – Лохматый, глаза – вот такущие, ноги туды-сюды коленками торчат – тьфу, противная гадина, на коленки его смотреть не могу! Горбатый, дьявол, вприсядки ходит, а в глазах – адский огонь! И – роги!

– Какие рога? – тут же быстро переспрашивал Михеич и показывал на экране рога разной формы: козлиные, коровьи, носорожьи.

– Не, не такое – роги взад-вперед ходют.

– Ага, подвижные, – говорил Михеич и кивал Козмиди, чтобы тот рисовал.

– Какого размера животное? – спрашивала Заряна.

– Одно тулово или вместе с руками-ногами? – деловито спрашивала старуха. Аня даже подозревала, что она выгадывает время, чтобы лучше сообразить. – Ну, значит. Тулово поменьше человечьего, ноги подлиньше, а руки покороче будут. Только у него и ноги, как руки.

– Объясните, как это.

Аня подумала, что Тихую хотят поймать, и опередила старуху:

– Да хотя бы как у обезьяны!

Но Тихая оборвала Аню:

– Скажешь тоже – как у обезьяны! У обезьяны лапы в шерсти, а у этого – голые, длинные, противные, с ногтями, да и пальцев поменьше будет, А и ног – может, две, а может и больше. У, дьявол.

– Но у дьявола же только две, – обиженно заметила Аня.

– А ты видала дьявола? Скажи, Михеич, девчонке, пусть не перебивает!

Но когда Тихая сказала задумчиво, что и «одежка» у дьявола есть, Аня невольно фыркнула. Никто, однако, не смеялся. Михеич спросил, какая же «одежка» – что-нибудь вроде лат или кольчуги?

– Не, – покачала головой Тихая. – Длинная пе… – тьфу ты! – пелерина. А точнее сказать, накидка. Или попонка

– А может, крылья?

– Не крылья! Крылья – они, как руки, крылья – они в перьях, а это – сборкою.

– Не такое вот? – рисовал Михеич что-то похожее на дельтоплан или птерозавра.

Тихая посмотрела и согласилась снисходительно:

– Немного смахивает.

Аня вспомнила: однажды ей показывали, как следователи составляют портрет преступника, подвигая на овал лица то одни глаза, то другие, потом так же – нос и рот.

«Верят ли Тихой?» – все не могла она успокоиться.

Об этом и зашел разговор, когда Тихая рассказала все, что видела и помнила.

Маазик сказал задумчиво:

– Если Тихая в самом деле видит «в запахе», она могла разглядеть то, чего не заметили другие. Но не могут все части тела пахнуть одинаково сильно, и поэтому такой портрет может быть очень искаженным.

– Однако ведь и освещено тело бывает по-разному, но мы его воспринимаем верно, целиком, – возразила Заряна.

– Наше восприятие на Земле корректирует многовековой земной опыт.

– Но и у Тихой есть земной опыт восприятия запахов…

«Молодец, Заряна!» – успела еще подумать Аня, прежде чем новая, очень важная мысль пришла ей в голову.

– Послушайте, – сказала она, – когда бабушке Матильде очень докучают запахи, я завешиваю окно шторой.

– Подождите, Аня, – сказал строго Сергей Сергеевич, – здесь разговор серьезный и совсем о другом.

Но Аня даже не обиделась.

– Вот вы все на свете помните! – стремительно обернулась она к Маазику. – Скажите, что говорил Фабр о запахах?

– Постойте-постойте! Там, где он говорит о грибах?

– Да-да! О грибе-роевике и еще о каком-то!

– Минутку! Так-так… Что гриб не светится, не фосфоресцирует, однако оказывает на фотопластинки такое же действие, как свет. Да-да! У него просто сильный, неприятный запах. А действует он, как свет.

– Слушайте, слушайте! – крикнула Аня, хотя все и так слушали.

– Далее Фабр пишет, что, возможно, в запахе, как в свете, есть свои лучи.

– Вы понимаете? – вскочила, размахивая руками, Аня. – Обычно запахи вызываются отделением частиц вещества. Но, может быть, есть и такие запахи, которые вызываются колебаниями. Представляете? Может, у запаха, как у света, двойная природа! Может, запах, как электричество, как магнит, имеет свое поле!

В первый раз в жизни Аня высказывала гипотезу, предположение, и даже дрожала вся от волнения и восторга. Вот когда она поняла преданность Фимы науке!

– И тогда Тихая, – продолжала она возбужденно, – буквально видит носом, как мы глазами! И тогда понятно, как в нашем изолированном корабле могли возникнуть запахи!

– Что ж, – сказал неуверенно Сергей Сергеевич, – у этой гипотезы есть свои основания.

А Володин хмыкнул совсем не насмешливо.

Но Михеич положил конец восторгам:

– Предположим, Тихая видит запахи, как мы свет. Но ведь и мы все, с нашим обычным человеческим обонянием, слышали в тот раз запахи на корабле. А этого твоя гипотеза, старушка, не объясняет.

***

В следующие дни Аня частенько разглядывала «портрет», нарисованный Козмиди со слов Тихой.

– Как по-вашему, Тихая в самом деле видела? Вы ей верите? – пытала она Заряну.

– Разве это научное слово – «верить»? – смеялась Заряна, но отвечала серьезно: – И верю, и не верю. Во-первых, в сумятице бликов и запахов легко ошибиться даже такому острому наблюдателю, как Тихая. Во-вторых, хоть и держится старая независимо, хочется ей увидеть то, чего не видят другие, еще как хочется!..

Сама же Аня не очень верила Тихой по другой причине. Когда-то ее поразил в зоопарке муравьед. Но что муравьед по сравнению с насекомыми! Они причудливее какого-нибудь муравьеда, уж это точно! И ей подумалось: не причудилось ли Тихой в сумятице бликов и запахов какое-нибудь земное насекомое? Потому что после Козмиди Аня, вспоминая слова Тихой, и сама нарисовала «портрет» – он очень напоминал земных насекомых. Аня же всегда думала, что, если в иных мирах обнаружат живых существ, они окажутся такими, что заранее их представить невозможно. Ведь они живут в других условиях!

«Конечно, – вспоминала Аня свой давний разговор с Фимой, – и насекомые, обыкновенные земные насекомые, существуя рядом с нами, живут при этом в совсем ином мире. Они видят по-другому, дышат по-другому, используют почти весь спектр излучения для передачи своих сигналов. Наконец, у них есть метаморфоз – на разных стадиях жизни они совершенно разные: куколка, червячок, крылатое. Они и летают-то иначе – не так, как птицы. Тот же мир, в котором живем мы, они воспринимают совсем по-другому, совсем не похоже на нас. Поэтому они и внешне такие другие. Может, и на Флюидусе, – думала не очень ясно Аня, – может быть, и на Флюидусе живут существа, больше похожие на земных насекомых, чем на нас, потому что условия их жизни, их мир больше похожи на мир земных насекомых?»

Но почти никогда на Флюидусе не удавалось Ане додумывать свои мысли до конца. Потому что, как ни казался долог каждый день и как ни затягивал сроки осторожный Михеич, все же слишком много здесь бывало нового и неожиданного.

Не успела Аня как следует подумать, верит ли она Тихой и если не верит, то почему, как начались следующие высадки на Флюидус. А тут уж не до размышлений. Каждая высадка так волновала всех: и тех, кто высаживался, и тех, кто оставался на корабле!

Пришла очередь высадиться на Флюидус и ей. Но получился один позор. На самой Флюидусе она видела еще меньше, чем на обзорном экране. Она уж и глаза прикрывала, и пыталась сосредоточиться. Тщетно! Флюидус оказался такой оглушительный! Все вокруг верещало, звенело, гудело, вибрировало. А откуда исходят звуки, было совершенно непонятно. От одного этого можно было сойти с ума. Когда они сидели перед обзорным экраном, такой силы звук никогда не достигал.

Аня была в отчаянии. Хоть и успокаивал Михеич, что поначалу у всех так.

Дело пошло лучше, когда закончили предварительную разведку местности и принялись за работу – съемки, исследования. Конечно, утомлялись быстро и ошибались много и все-таки в делах и заботах приспособились как-то и к звукам, и к запахам, и к текучему, неверному свету, и к внезапным головокружениям.

Собственно, самого Флюидуса они теперь и не видели. Были густота и переплетенность – дебри, глухая тайга, джунгли. Сверхпрочные джунгли. В земных джунглях что-то постоянно отламывается, падает наземь или застревает в ветвях. Здесь же ничто не отпадало, не отрывалось. Даже пыли, ила, грязи или чего-нибудь похожего здесь не было.

– Безотходная технология, – говорил Козмиди с таким хитрым прищуром глаз, словно он сам эту технологию устроил.

Земные джунгли, хоть и с трудом, можно прорубить. Дебри же Флюидуса нельзя было даже просверлить, – может быть, только «провзрывать», но, конечно, никто им этого даже попробовать не разрешил бы. «Подбирайте отмычки», – говорил в таких случаях Михеич.

Переплетенность была такая, что капсулы только доставляли людей к месту работы – дальше уже пробирались в скафандрах, на длинных фалах, связывающих с капсулой. На радиосвязь не очень-то надеялись в условиях Флюидуса, но все же каждый час производили радиоперекличку.

Когда Аня попривыкла, ей стали даже нравиться эти экспедиции. Отдыхая где-нибудь в развилке «ствола», она наблюдала некоторое время, как пробирается кто-нибудь из ее товарищей по «ветвям», по «листьям», то горизонтальным, то чуть ли не вертикальным. Это напоминало ей собственные детские игры в «Дюймовочку»: самая маленькая из матрешек пробирается в траве, как в джунглях, принимает солнечные ванны на листе лопуха, сидит, как в кресле, в цветке. А если падает, то недалеко и не больно – кукла легкая. И здесь они были легкие, даже слишком, – ушибиться можно было, только если не рассчитаешь силу движения, о те же листья ушибиться.

Аня продолжала и на Флюидусе называть эти громадные пластины листьями. Но и сами ученые то и дело так называли их.

– Это все-таки живая материя, – говорили они извиняющимся тоном. Сергей Сергеевич, который был очень педантичен, возражал на это:

– Живая материл – это еще не значит растительность. Это может быть чем угодно, вплоть до биологической технологии, живых заводов, выращенных, скажем, из глубины Флюидуса разумными существами.

– Вы в самом деле так думаете… насчет живых существ в глубине? – спрашивала с замиранием сердца Аня.

Сергея Сергеевича это почему-то сердило:

– Дались нам разумные существа, иные цивилизации! Мало вам собственной? Я ведь не к тому это говорю, чтобы еще одну теорию еще одной цивилизации развить. Оставим этот бесплодный труд фантастам. Я просто за точность и строгость терминов, нам аб-солютно необходимую. Да разгадать тайну этой пластины в сто раз увлекательнее и заманчивее всех ваших фантазий!

Чем уж их поражали эти «листья», Аня, хоть и пополнила свой «научный багаж», до конца понять не могла. Даже такой сдержанный обычно Маазик восклицал время от времени восторженно:

– Какая конструкция! Какая гармония! Какая экономия!

И Заряна вторила радостно:

– Невероятно. Такое совершенство!

Впрочем, не одними «листьями» были они заняты. Маазик, Козмиди и Заряна выискивали на Флюидусе цветы. Потому что, если бы нашли цветы, это было бы косвенным свидетельством того, что на Флюидусе действительно есть живые существа. Земные цветы, например, опыляют живые существа. Но никаких цветов они не находили. Хотя кто мог знать, что такое цветы в условиях Флюидуса, если даже не знали толком, что такое «листья». Да ведь и живое существо видела одна Тихая, и то лишь раз. Если вообще видела.

– Никого так никого! – говорил Михеич. – Нужно приготовиться к долгому, кропотливому труду. Работать, как Фабр.

– Как я! – говорила Матильда Васильевна, очень довольная своей работоспособностью. – Если бы мне не докучали запахи, я бы, право, заменила собой какой-нибудь НИИ.

– И очень бы хорошо, – прибавлял задумчиво Михеич, – чтобы поменьше у нас было приключений, поменьше критических ситуаций!

А все же хотелось приключений.

Но дни шли за днями и ничего особенного как будто не предвещали.

***

Ночью их всех поднял сигнал тревоги. Однако поднял не сразу. Потому что все были словно угоревшие, словно отравленные. Но сигнал звенел и звенел, и, превозмогая страшную слабость, люди стали собираться в командном отсеке.

Приборы показывали электромагнитную тряску.

Михеич уже хотел поднимать корабль выше, но тряска кончилась. Однако сигнал тревоги не умолкал.

– Проверить все системы! – скомандовал Михеич.

И вскоре Аня услышала: «Дюза!»

Одна из трех дюз оказалась забита чем-то тягучим. А между тем их совершеннейшие радары, их сторожа и глашатаи ничего не услышали, никого не засекли! «Тягучка» словно сама собой возникла в дюзе! Либо атмосфера Флюидуса преподнесла подарочек, либо электромагнитная буря не только их всех, но и радары временно вывела из строя!

– Значит, буря нарочно сделана?

Ане казалось, что она только подумала, но, оказалось, произнесла вслух. Потому что Сергей Сергеевич тут же возразил:

– Шаровые молнии вызывают всплески электромагнитного поля, однако, как вы понимаете, никакой преднамеренности в этом нет. «Летающие тарелки» выводят из строя радары – однако и в этом нет злого умысла.

– Но ни шаровые молнии, ни «летающие тарелки» не забивают дюзы кораблей! – упрямо сказала Аня.

– Никогда не спешите с выводами!

– Увы, кажется, с выводами надо поспешить, – вмешалась в разговор Заряна. – Кто знает, что сие обозначает. Представьте себе, что это биологическая мина, и не успею я закончить фразу, как…

Аня втянула голову в плечи, а Бабоныка ахнула и закрыла лицо руками. Однако ничего не случилось, а Заряна продолжала:

– Это может быть и просто слизняк какой-нибудь, зародыш которого уже был в дюзе и только сейчас, возбужденный электромагнитной бурей, развился, вырос… Это может быть подарком, а может быть и провокацией. Как уж тут не спешить!

Михеич отдал приказ об эвакуации. На корабле оставлялись только автоматы, которым приказано было очистить дюзу, запечатать вещество в контейнер и опустить в заданном месте Флюидуса.

Бабушек и Аню под опекой Сергея Сергеевича эвакуировали в первую очередь. Как и было приказано, они не к Флюидусу опустились, а поднялись повыше и внимательно следили за кораблем.

– Раньше Джон жил напротив тюрьмы, а теперь он живет напротив своего дома, – невесело пошутил Сергей Сергеевич.

Вот от корабля отлепились, отплыли еще три капсулы и разбежались в разные стороны. А корабль висел и висел себе озаряемый то красноватыми отблесками планеты, то острым холодным светом здешнего солнца.

Аня уже все обдумала, как они будут жить на Флюидусе, если корабль взорвется, – ведь пройдет несколько месяцев пока их сообщение примут на Земле и отправят им помощь. Она представляла убежище где-нибудь в чаще, представляла появляющихся вдруг из железных стволов аборигенов. Именно она, мечталось ей, угадает язык аборигенов, выйдет им навстречу и объяснит, что землян не надо считать врагами, земляне пришли с миром и даже за взорванный корабль не сердятся, потому что начинать со взаимных обид – дело безнадежное. Она представила, как можно это выразить движениями, танцем. Но спохватилась, что фантазирует, как ребенок. Ее долгом было приглядеть, все ли в порядке со старушками и достойно ли они себя ведут. Бабоныка дремала, а Тихая, бурча, оттирала на стене какое-то одной ей видное пятно. Аня даже пожалела, что их не видят с Земли – так невозмутимо держались они.

Она задумалась опять и не сразу поняла, когда Сергей Сергеевич сказал:

– Отвалил.

Оказалось, контейнер отошел от корабля и начал спуск. Некоторое время они следили за контейнером. Но вот его уже не стало видно. Михеич опросил капсулы по видеосвязи. Слышно было, как потом он запросил корабельные автоматы, все ли в порядке. Дюза была очищена. Шла тщательная проверка всех отсеков корабля.

Прошло еще два часа – опять видеосвязь.

Еще два часа – и всем предложили вернуться на корабль.

Даже совестно как-то было. Столько переполоха – и все впустую, никаких перемен и опасностей

Михеич назначил тщательное обследование всех членов экипажа. Все оказались здоровы, все – в форме.

ЭВМ в это время обрабатывала данные о веществе, оказавшемся в дюзе корабля.

Аня еще пыталась разобраться в многочисленных формулах, начертанных на экране, а Михеич уже подвел итоги:

– Биомасса… Как видите, масса организованная, однако едва ли высокоорганизованная.

***

«Едва ли высокоорганизованная» – сказал Михеич. То есть никакое не живое это существо, и даже не слизняк. Аня же все ждала живых существ, и даже разумных.

Некоторое время она очень интересовалась, что показывают приборы, установленные на контейнере, есть ли какие-нибудь перемены. Никаких изменений в структуре вещества, запечатанного в контейнере, приборы не показывали. К контейнеру никто не приближался.

Всех волновало уже другое.

Маазик первый обратил внимание, что кое-где в «развилках» стволов имеются утолщения. Разрезать или хотя бы отщипнуть кусочек не удавалось и здесь.

Очень скоро Аня и Тихая сами имели возможность полюбоваться одним из таких оплывков, как окрестил эти утолщения Маазик.

– Посмотрите, – сказал он, – при некотором угле освещения оплывки слегка просвечивают.

Но Аня и сама, без всякого особого угла освещения, видела. Словно полудрагоценный камень, утолщение как бы матово светилось изнутри, и в то же время ничего невозможно было разглядеть. Когда она вглядывалась, закрыв глаза, свет от оплывков был вроде бы сильнее. Но только свет – определеннее Аня ничего не могла сказать.

Тихая своим носом «разглядела» больше.

– Мякоть в нутре, – заявила она.

– Сплошь?

– Не. Сначала мягше, потом твердее.

– А дальше?

– Дальше не разберу. Я только на полметра вглубь чую.

– Позвольте по этому случаю, – сказал Сергей Сергеевич, – вспомнить один древний анекдотец…

Теперь стало уже обычным: когда все оказывались в некоторой растерянности, верить ли Тихой и насколько, Сергеев вспоминал очередной анекдот, который и являлся как бы завершением разговора с ней.

И замелькало, замелькало в разговорах: «Оплывок!», «Оплывки!». То они показывают неожиданное электрическое сопротивление, неожиданную температуру, то еще что-нибудь, поражающее специалистов.

– Что же такое эти оплывки? – постоянно слышала Аня. – Почки? Точки роста? Болезнь ствола?

– Мы ищем аналогий в земном опыте, – говорил задумчиво Маазик. – А что, как их нет в данном случае?

– Любые умопостроения сейчас преждевременны, – горячился Сергей Сергеевич.

– Будем думать, как и какие задать им вопросы.

Аня даже подскочила: задать вопросы? Оплывкам? Но потом поняла, что вопросами Маазик называет опыты и измерения. Ведь неживая природа тоже дает ответы, только спрашивают ее по-другому.

Оплывки на стволах обычно располагались довольно низко, в плохо освещенных ярусах, и Анин феномен теперь использовался вовсю. Кстати сказать, она не только лучше других видела в полутьме, она и в запахах, если их было не слишком много, уже неплохо разбиралась. Не то чтобы она «видела в запахе», как Тихая, но научилась отделять их один от другого, как ловкая рукодельница разнимает спутавшиеся нитки. Вот, только звуки ее по-прежнему пугали, и не столько сами звуки, сколько непонятность того, откуда они идут, где источник звука, а где его эхо. Но когда она очень увлекалась работой, то как бы переставала слышать. И лазила Аня в дебрях Флюидуса теперь так ловко, что Заряна шутила, будто у нее в походах вырастает еще пара ног, еще пара рук и один прекрасный длинный хвост.

***

– Знаешь, Фима, – говорила задумчиво Аня, уверенная, что Мутичка тотчас успеет передать ему все сказанное, – загадок на Флюидусе столько, что все их все равно не разгадать, надо выбирать какую-нибудь главную. Так и Сергей Сергеевич считает. Подумай только: Тихая кого-то видела, а рядом с ней же Михеич и Сергеев не видели! Что она, невидимок, что ли, по запаху видит? Но ведь невидимки – это фантазия, правда? И если бы на Флюидусе были живые существа, чем бы они питались, спрашивается, когда здесь ничего не отламывается? И знаешь, когда что-нибудь случается, обязательно – электромагнитная встряска! Может, из-за нее никто и не видит ничего – одна Тихая своим носом. А что за вещество оказалось в дюзе? Попало туда неизвестно как, а теперь лежит себе спокойненько в контейнере и ничего с ним не происходит! А оплывки? Что это такое? Зачем и для чего они? Видишь, сколько загадок! И надо выбирать какую-нибудь главную!.. Что? Как ты говоришь?

Аня смотрела в пол и слушала, что ей «передает» на беззвучном своем языке кукла.

– Ну, может быть. Не знаю. Может, ты и прав, – сказала она, выслушав. – Возможно, и в самом деле нужно не разделять загадки и не искать главную, а объединить их все, потому что они, вероятнее всего, связаны. Наверное, ты прав. Но знаешь, Фима, либо человек что-то понимает, либо нет…

Она подумала и продолжала:

– Вот, например, с этими запахами. Когда мы вспомнили с Маазиком, что говорил Фабр, это как будто бы многое объяснило: и как запахи проникают в корабль, и как их чует Тихая, и даже как она «видит» в запахах. Но ведь и мы все слышали запахи. А как? Всё-всё, не говори дальше – я уже поняла! Ведь и эти грибы, которые дают след на фотопластинке, их-то запах мы тоже слышим… И потом в корабль это могло проникнуть в одном виде, а здесь преобразоваться, – скажем, сгуститься. Как смог. Ну да, проникает туманом – сгущается в дождь. Или проникает физическим полем – сгущается в частицы. Я понимаю, что это грубый пример, грубое сравнение, но на грубом примере яснее.

Аня увлеклась и не заметила, что за спиной у нее стоит Михеич, такой серьезный, что Аня даже струсила немножко.

– Что ты сейчас говорила, старушка? – спросил он.

– Да нет, вы не думайте, я не больна – это просто так, игра…

– Ты что же думаешь, старушка, я тебя ругаю? Ты просто говорила любопытные вещи. Повтори-ка.

– Ну… что загадки не по одной, а вместе надо разгадывать… Что запах мог проникнуть в корабль в одном виде, а здесь измениться или сгуститься, что ли…

– Это ты сама надумала?

«Не я, а Фима», – подумала Аня, а вслух оказала:

– Юрий Викторович, это же просто игра!

– И часто ты вот так разговариваешь с куклой? Почему же ты на обсуждениях не говоришь всего этого?

«Я же все это выдумала – эти разговоры через куклу с Фимой», – хотела сказать Аня, но уже и сама не могла понять, выдумала ли: ведь с Фабром-то получилась уже не игра, а гипотеза!

А Михеич продолжал расспрашивать. Задумчиво он сказал, что Мутичка – третий и, может быть, самый интересный из Аниных феноменов. Человек, пояснил он Ане, в сущности, видит, замечает, знает гораздо больше, чем сознает. Это так называется – неосознаваемые формы высшей нервной деятельности. А сознание приходит часто как догадка, как интуиция, предчувствие, вдохновение даже. Она же, Аня, слышит это как голос куклы.

Михеич много еще говорил. Он рассказывал о больных которые еще «не знают» о своей болезни, но видят вещие сны. Эти вещие сны – своеобразный перевод на язык сознания неосознанного знания. Рассказывал о психически больной, которая ничего «не слышала» и «не воспринимала» много лет. Но вот она излечилась, и оказалось: ее мозг эти годы все улавливал и фиксировал, но не осознавал.

Михеич называл имена, приводил цифры и факты, высказывал гипотезы, но Аня уже не воспринимала их, а думал о том, какие добрые, какие умные, какие прекрасные у Михеича морщины. Она спохватилась и даже подумала, не велеть ли Мутичке, чтобы та запомнила все, что говорит. Михеич, а потом пересказала. Но вот беда: перед Аней теперь была просто кукла, милая, старая кукла, которая с той минуты как Аня узнала, в чем секрет, уже ничего не могла.

Третий Анин феномен – самый, как сказал Михеич, интересный – оказался и самым хрупким. Аня стала как та сороконожка, которой нарисовали схему ее движения – и больше двигаться она уже не могла.

Честно говоря, Ане было интереснее, когда она не знала, что ее кукла – в сущности она сама, что Аня, оказывается, вкладывает в воображаемые слова Фимы собственные неосознанные мысли. Но ведь Фима через Мутичку всегда так умно, так знающе говорил. Неужели она, Аня, умнее себя самой и даже не знает этого?

***

В тот день Аня работала с Маазиком и Козмиди на девятом уровне. Прошло уже два часа работы. Ее послали отнести кассеты и ленты с приборов в капсулу. Она успела только войти, ей стало нехорошо, так что она опустилась в капсуле прямо на пол. Перед глазами пошли круги. Сердце, казалось, останавливается.

Аня не знала, было ли ей просто нехорошо или она на некоторое время потеряла сознание. Когда она подняла глаза на щиток приборов, все стрелки плясали.

Не сразу осознала она, что над ней звучит голос, голос с корабля:

– Что у вас? Что происходит?

– Я не знаю, – с трудом ответила Аня. – Я сейчас узнаю.

Но получила приказ из капсулы не выходить, с группой связаться по радио.

Она попробовала – ничего не получалось. Не то связь была нарушена, не то с Маазиком и Козмиди что-то случилось. Сквозь шум и завывание, казалось ей, слышатся слабый стон и прерывистое дыхание. Выйти она не имела права – она отвечала за капсулу, за связь с кораблем, – но все равно это казалось ей предательством. Она выслала на поиски робота. И все время давала позывные: «Я – капсула! Я – капсула! Отвечайте! Отвечайте! Следуйте на мой голос! Я – капсула».

Она уже готова была нарушить приказ и выскочить из капсулы – искать! спасать! – когда увидела робота. Он тащил Маазика и Козмиди, и у Ани сначала отлегло от сердца, а потом оно оборвалось: неужели мертвы? Крючья, которыми прикреплялись люди к «стволам», были сильно погнуты. Фалы из сверхпрочных тяжей рассечены и потрепаны. Скафандры сильно помяты. Однако ни один скафандр не оказался порванным, и люди уже начинали приходить в себя.

– Что? Что с вами? Что случилось? – спрашивала Аня.

Вместо ответа они сами спрашивали у нее:

– Что случилось? Где мы?

– Они ничего не помнят, – передала Аня на корабль и получила приказ возвращаться.

Подъем прошел без приключений. На корабле ими занялись Заряна и врач-автомат Кузя. Впрочем, Аню вскоре отпустили, и она помчалась к Михеичу и Сергееву, которые с. роботами тщательно обследовали скафандры пострадавших.

Аня хотела только посмотреть и вести себя тихо, но не вытерпела:

– Смотрите! Это ведь удар, след удара?

– Ну а как же: их же сорвало с тяжей, ударяло о стволы, – пробормотал Сергеев, хотя он прекрасно понимал, что не это имеет в виду Аня – что она считает случившееся нападением.