Текст книги "Любовный лабиринт"

Автор книги: Наталия Вронская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

4

К вечеру происшествие середины дня сделалось менее ярким, и Черкесов почти успел его позабыть. Но когда в дверях конторы появилась Полина Платоновна, то Петр Иванович моментально вспомнил произошедшее.

– Петр Иванович, – тут же начала она, – вы, верно, догадываетесь, о чем я хочу говорить с вами?

Черкесов, встав у окна, искоса поглядывал на Полину Платоновну, усевшуюся на стул и строго мерившую его взглядом.

– Вероятно, о происшествии нынче днем в саду? – с деланным равнодушием произнес он и прибавил про себя: «Лишившим меня обеда и вашего расположения».

– Да, именно о нем. Конечно, со стороны Лидии все это – сущее ребячество. Но она вовсе не ребенок, и подобные вещи допускать не след. Она изволила признаться мне, что… – Тут Полина Платоновна в нерешительности замолчала.

– Что? – переспросил Черкесов.

– Что она в вас… влюблена… – с удивлением в голосе сказала Полина Платоновна.

Петр Иванович ничего не сказал.

– Вы молчите? Как вас понимать? Мне показалось нынче, что и вы неравнодушны к моей племяннице, – с возмущением и вызовом прибавила она.

– Что же…

Некоторое время оба молчали, потом Полина Платоновна спросила:

– И это все? Вам больше нечего сказать?

– Как будто нечего. – Черкесов внимательно посмотрел на собеседницу. – А что бы вы хотели услышать?

Помолчав, она прибавила:

– Речь идет о репутации Лидии. Вы не можете не понимать, сколь деликатен вопрос.

Ей очень трудно было говорить подобное, она пересиливала себя. Теперь надобно пожертвовать собственным спокойствием ради чести племянницы.

– Смею вас уверить, Полина Платоновна, – сказал Черкесов, – что никакого ущерба репутации Лидии Андреевны я не наносил. Но ежели у вас имеются сомнения…

Оба молча посмотрели друг на друга. Щеки Полины Платоновны порозовели, и она первой отвела глаза.

«Что за дурацкое объяснение! – подосадовал Петр Иванович про себя. – Впервые со мной такое… Лидия. При чем тут Лидия? Лучше бы этой глупенькой девочки и вовсе не было! Одна помеха от нее…»

«Что за беда мне с Лидией! И вообще… – подумала Полина Платоновна. – Какая странная история… Как это… глупо!»

– Сомнений у меня нет, – наконец ответила она. – В вашем благородстве я усомниться не могу, вы не раз мне его доказывали. Пожалуй, вперед вам надобно быть осторожнее с решительными особами! – присовокупила Полина Платоновна с некоторой усмешкой.

Черкесов отвернулся, скрывая досаду. Она повеселела, узрев его смущение, и Петр Иванович, признаться, разозлился. Самолюбие его было весьма задето тем, что в этом доме уже вторая особа намеревается вертеть им в свое удовольствие. Сначала Полина Платоновна, теперь вот ее племянница. Но только одна не желает обращать на него внимание, когда он этого так бы желал, а вторая хочет его на себе женить, хотя вовсе не нужна ему.

«Ну постойте же! Уж я вам отомщу!» – решительно подумал Черкесов, призвав на помощь всю свою смекалку.

Тут счастливая мысль пришла ему в голову, и Петр Иванович произнес:

– Да мне решительные особы вовсе не страшны. Скорее это я им должен быть страшен.

– Это отчего же? – легкомысленно и спокойно спросила Полина Платоновна.

– Да оттого, что я уже, увы, женат.

– Что?! – Вообразить себе впечатление, которое сие заявление произвело на Полину Платоновну, невозможно. Так же невозможно понять чувства, охватившие ее. О Создатель! Человек, которого она почитала совершенно своим, которым так решительно пренебрегала в собственной гордыне, женат! А следовательно, совершенно, абсолютно для нее недоступен! И ежели ранее она пренебрегала им, то теперь, выходит…

Теперь, выходит, он, ежели и не пренебрегает ею, категорически для нее недоступен! И не из-за Лидии, что являлось бы препятствием незначительным, которым можно было бы управлять по своему разумению, но из-за какой-то другой женщины, и это уже навсегда неразрешимо!

– Что? Женаты?

Заметив возмущение, смятение и растерянность Полины Платоновны, гордой своей хозяйки, Черкесов в душе немало повеселился. Но виду не подал, опасаясь своим торжеством вконец разозлить ее.

– Да, увы. – Он принял вид смиренный и печальный.

– Увы? Но отчего? И где она? То есть… я хотела сказать, что это довольно странно, – бормотала Полина Платоновна. – Ежели вы женаты, то ваша супруга… Отчего ее нет с вами?.. Но ежели вы сочтете, что я излишне любопытна, – спохватилась она тут же, – не отвечайте!

– Ну отчего же, – великодушно произнес Черкесов. – Вы имеете все права на мою откровенность. Ведь я живу в вашем доме, и вы должны требовать у меня подобного отчета.

– Нет, нет! Ваша жизнь вовсе не подотчетна моему любопытству!.. – попыталась остановить его хозяйка.

– Ну что вы, я расскажу вам свою печальную историю.

Невольно задетая глубже, чем ей бы хотелось, не в состоянии скрыть желание все знать об этом, Полина Платоновна подняла жадные глаза на Черкесова и приготовилась выслушать все от начала и до конца. Заметив это любопытство и нетерпение, он решил более ее не томить и начал свое повествование, оказавшееся, впрочем, весьма коротким:

– Да, я женат. Женился я, будучи еще совсем молодым человеком, на особе, выбранной моими родителями. Я был послушным сыном, – вздохнул Черкесов. – После двух лет совместной жизни супруга пожелала жить отдельно. Она, видите ли, полюбила другого человека. – При сих словах он посмотрел на Полину Платоновну.

Та сидела, склонив голову, потупив глаза и нервно перебирая пальцами край шали, в которую укуталась, по своему обыкновению. Он в который раз залюбовался ее изящной красотой, производившей на него с первой встречи самое сильное впечатление. Помолчав и справившись с собственными чувствами, сказав себе: «Надобно!» – Черкесов продолжил:

– Я не пожелал ей препятствовать, ведь даже детей у нас не было. Случилось это в 1805 году. Я тогда вступил в военную службу и надеялся сложить голову на поле брани, дабы дать свободу супруге и, признаться, чтобы освободить себя самого. Ведь я любил ее тогда, да, любил… – В голосе его зазвучала печаль.

Помимо воли Полина поняла, что сочувствует рассказчику. Она бы даже заплакала, если бы не была особой сильной и сдержанной. Но Черкесов, глядя на ее лицо, прекрасно понял, какие чувства ее одолевают.

– Да, признаться, я был влюблен и ненавидел себя за это. И мое решение погибнуть, несомненно глупое и мальчишеское, теперь мне смешно. Но что вы хотите? Мне тогда было едва за двадцать. Я не погиб, как видите, но меня сильно ранило в одной из кампаний. Тогда же получил и орден, и повышение в чине. После я остался в полку, служил долго. Вы знаете всю эту историю. Родители мои скончались, имение их пришло в упадок. Моя жена, с которой я с той поры не виделся, по моим сведениям, живет теперь хорошо, хотя и в незаконной связи. Но тот человек богат и титулован, и это доставляет ей многие блага и удобства.

Он замолчал.

– И вы не имеете о ней подробных сведений? – спросила Полина Платоновна.

– Нет.

– Но почему вы не разведетесь? Ведь это вполне возможно…

– Она того не хочет.

– Как странно… – пробормотала Полина Платоновна.

– Отчего же? Ничуть. Ее любовник на ней не женится, оттого что он уже женат и жена его жива. Так что, разведясь со мной, она потеряет разом все. Теперь же она, буде останется вдруг одна и без средств, может претендовать на помощь и внимание с моей стороны, со стороны ее законного супруга.

– Как несправедливо и… нечестно, – сказала она.

– Такова жизнь, Полина Платоновна. Не все полны благородства. Иные рассчитывают в первую очередь собственные выгоды, не думая о других.

– Да, верно, – задумчиво прибавила она. – Что же… Я могу просить вас открыть эту тайну моей племяннице? Она должна понять, что ее надежды, какими бы они ни были, теперь несбыточны.

– Да, безусловно, – ответил Черкесов. – Но я попрошу вас обязать ее хранить все в тайне от прочих. Так же, как я попрошу о том и вас.

«Ежели возможно вам будет сохранить подобное в тайне», – прибавил он про себя.

– Конечно! Вам не стоило даже просить об этом! За себя я ручаюсь, ну а Лидия… Что же, думаю, это не даст ей удовлетворения, ежели она разгласит ваши обстоятельства. Так что и она сохранит ваш секрет.

– Благодарю вас, – улыбнулся Петр Иванович. – Вы само великодушие.

– Какая неожиданная история… И как вы скрытны. Мы знакомы уже три года, но вы никогда ничего не рассказывали о себе, – с удивлением сказала Полина Платоновна.

– Для чего? Не было нужды, – ответил Черкесов.

– Верно, не было нужды, – несколько обескураженно прибавила она. – Ну, я, пожалуй, пойду. Я отняла у вас слишком много времени и заставила вспомнить столь неприятную историю из вашей жизни… – Полина Платоновна поднялась.

– Что вы, сударыня, никакого беспокойства, – с достоинством ответил он. – Я даже был рад рассказать вам обо всем.

– Благодарю вас за доверие…

Они несколько скомканно распрощались, и Полина Платоновна покинула контору, где против ожидания провела так много времени и откуда ушла не с тем результатом, на который рассчитывала.

Едва она вышла за дверь, как Черкесов, пройдясь по комнате, остановился у окна и, глядя на ее удаляющуюся фигуру, пробормотал:

– Полина, душа моя… Что же вы со мною делаете? Просто в какого-то безумца меня оборотили… Чего я вам только не наговорил сегодня, какую ложь выдумал!.. Прости меня Господи…

Полина же Платоновна, растерянная и, хотя себе в этом не признавалась, огорченная, придя в большой дом, тут же поднялась к Лидии и, оставшись с ней наедине, сказала:

– Дорогая моя, забудь о Петре Ивановиче навсегда. Постарайся найти себе новый предмет для увлечения. Ежели тебе так хочется замуж, то я постараюсь подыскать тебе подходящего и состоятельного супруга.

– Но почему? – изумленно спросила Лидия. – Что вы опять придумали? Почему я должна забыть его? Оттого только, что он ваш управляющий, а не сосед?

– Нет, мой друг. Ты должна его забыть, оттого что он женат.

– Что? Женат? – Лидия вскочила и забегала по комнате. – Но как? На ком? Как вы узнали? Он сам вам сказал?

– Да, Петр Иванович сам сказал. На ком, я не знаю, он того не открыл. Но женат он давно, с юности. С женой у него разлад, оттого он теперь тут живет один. И это секрет! Не вздумай его разболтать кому-нибудь.

– Ах, ни за что никому не расскажу! – Щеки девицы были красны от смущения и осознания того позора, который она невольно на себя навлекла. – Но что же делать?

– Ничего, моя дорогая. Тебе следует о нем забыть, – задумчиво ответила Полина Платоновна. – Да, определенно о нем следует забыть.

– Забыть?.. – пробормотала Лидия.

Забудешь тут, как же! Ей бы хотелось отомстить за… За что, спросите вы? Ну хотя бы за те неприятные минуты, что Лидия теперь переживала. И не важно, что она сама в том виновата. Да нет, она не виновата! Как это он посмел оказаться женатым? Нет, право, только он виноват во всем!

5

– Должен тебе сказать, Михаил Львович, что сие весьма странно, – начал Лугин. – Ты обратил внимание, как Полина Платоновна нынче внимательна к своему управляющему? За карточной игрой это так бросалось в глаза.

– Нет, я ничего не заметил, а что? Разве было что-то особенное, Александр Петрович? – вопросил Нулин.

– Бесспорно. И не заметить это было невозможно. Странно, что ты, при всей твоей любви к Полине Платоновне, ничего не разглядел.

– Что? И впрямь? – встрепенулся Нулин. – Неужто я так слеп? – прибавил он недоуменно.

– Не слеп. Ты просто не влюблен. А коли так, то я остался единственным претендентом на руку и сердце прекрасной дамы, и посему…

– Э, нет, Александр, нет! Это тебе никак не удастся! – живо возразил Нулин. – Не позволю! Я ничего не заметил не оттого, что не влюблен, а оттого, что смотрел просто в другую сторону!

– Это в какую?

– В сторону карт! Поэтому я нынче в выигрыше, а ты – нет.

– То-то вы меня все ремизили [2]2
  Ремизить в картах – вводить в ошибку, в штраф или в проигрыш неправильной игрой или вводить в ошибку и штраф с расчетом.


[Закрыть], милостивый государь! Не на дуэль ли вас вызвать? – рассмеялся Лугин.

– Полно нести вздор!

– Верно. Пойдем-ка в дом.

Приятели отправились к дому, покинув сад, где к вечеру разбрелась вся компания. Компания, впрочем, небольшая: Полина Платоновна с Лидией, Черкесов да Лугин с Нулиным.

Правду сказать, Черкесов тут же ушел, отговорившись делами, и задумчивый взгляд, которым наградила его при прощании хозяйка дома, как раз и заставил господина Лугина высказать приятелю все то, что мы узнали.

Полина Платоновна до сих пор не могла в Себя прийти от откровений Петра Ивановича в тот знаменательный день. Ах, жена! Что за магическое слово! Как оно тут же перевернуло все в душе невозмутимой доселе Полины Платоновны. Право слово, раньше, когда она полагала его человеком свободным, искать его внимания казалось ей вовсе неприличным. Да и пристало ли богатой вдове принимать знаки внимания от собственного управляющего? Но теперь… Теперь, когда управляющий потерян для нее, в душе Полины Платоновны поднимались и бурлили чувства, на кои ранее она считала себя неспособной. Неужели любовь?

Но она гнала, гнала от себя эту мысль! Но как всякая правдивая и запретная мысль, она, как назло, возвращалась, не желая покидать удобное убежище в сердце молодой и одинокой женщины.

А что же Черкесов? Поначалу он был весьма удовлетворен сложившимися обстоятельствами. Ибо желания и терзания его милой хозяйки стали ему видны и приятны. Но после… Что же после? Этот вопрос он задавал себе каждый день с того памятного им обоим разговора. И помыслить нельзя было, чтобы эта желанная женщина теперь ответила на его чувства. Но как же о том мечталось…

Итак, господин Черкесов покинул общество, разбредшееся после обеда по саду по случаю приятной погоды. Лидия, с некоторого времени потерявшая всякий интерес к Петру Ивановичу, теперь искала, к кому бы приложить свои чувства, так и бурлившие в ней с тех пор, как ей сравнялось пятнадцать лет.

Нынче для излияния своих страстей она решила избрать Михаила Львовича Нулина как существо более рассеянное и слабое, а потому, по ее мнению, безусловно поддающееся влиянию нежных чувств. Едва только приятели набрели на беседку, в которой Полина Платоновна отдыхала с племянницей, Лидия Андреевна тут же завладела вниманием господина Нулина, еще не отошедшего от откровений приятеля, и с легкостью увлекла его по тенистой дорожке в глубину сада, оставив таким образом тетушку наедине с Александром Петровичем.

– Полина Платоновна, – начал Лугин, сев рядом с молодой женщиной. – Нынче вы сами на себя не похожи. Что с вами?

– Ничего, – невозмутимо ответила та, – я нынче такая же, как и всегда.

– Вовсе нет! – с живостью возразил Александр Петрович. – Ежели бы я не знал вашего каменного сердца так близко, – он с улыбкой склонился перед ней, – я бы предположил, что вы увлечены кем-то…

– Увлечена? Что за вздор? В каком это смысле?

– Увлечены, в смысле влюблены.

– Что? Вздор! Влюблена? Я? – Она обернулась к собеседнику и вдруг с лукавством переспросила: – Не в вас ли, сударь мой?

– Увы, нет, – покачал головой Лугин. – Я был бы счастлив, заметь хоть малейший признак сердечной склонности ко мне с вашей стороны, но, увы, это не я.

– Кто же? Ежели вы так ясно все видите, то объясните, кто же предмет моих чувств, ибо я не могу ничего придумать на сей счет, – ответила Полина Платоновна.

– Нет. Я не выскажу вам свои соображения.

– Отчего?

– Боюсь, как бы не оказались они правдой, – покачал головой Лугин.

– Вот как? – Она встала. – Так, сударь, я вас утешу. Я ни в кого не влюблена. И все, что бы вы ни сказали на сей счет, полный вздор.

– Как вам угодно, Полина Платоновна. Ежели вам угодно считать меня вздорником, то воля ваша. – Он поднялся вслед за ней.

В ответ на эти слова дама наградила кавалера холодной усмешкой и, высоко подняв голову, пошла прочь. Лугин несколько помедлил, задумчиво глядя ей вслед, но все же пошел за ней.

Через несколько минут эта пара (Лугин через некоторое время решился предложить руку Полине Платоновне, и она благосклонно ее приняла) наткнулась на хохочущую Лидию, которую Нулин раскачивал на качелях. Качели были, собственно говоря, изобретением дворового мастера для дворовых же девок. Но Лидия по невозбранной живости не могла упустить сего развлечения.

Полина Платоновна как-то высказала ей, что подобные забавы не пристали дворянке, которой надлежит быть скромной, бледной и томной, чтобы иметь успех в обществе. Но Лидия пренебрегала подобными советами. Господин Нулин, как видно, тоже ничего не имел против такого пренебрежения, тем более что изящная ножка юной девы так игриво обнажалась до самой щиколотки и чуть выше, что это давало пищу для определенных размышлений.

Честно признаться, Михаил Львович, качавший Лидию на остроумном сооружении, по зрелом рассмотрении нашел, что это происшествие представляет в некотором образе картинку Фрагонара «Качели» с той только разницей, что его дама, сидевшая на качелях, демонстрировала только ножку, да и кавалер (сиречь господин Нулин) не в пример скромнее Фрагонарова искателя пикантных забав.

Полина Платоновна, не сумевшая оценить подобных вольностей в силу своего пола и родственных чувств к племяннице, строго нахмурилась, всем своим видом давая понять, что не одобряет подобной забавы.

Лидия и кавалер тут же заметили ее неудовольствие и поспешили исправиться, погасив веселый смех и переменив положение. То есть Лидия сошла с качелей и чинно, опираясь на руку Михаила Львовича, проследовала вослед за тетушкой.

Лугин украдкой укоризненно покачал головой, адресуясь к приятелю. Тот пожал плечами и закатил глаза к небу.

«Ну что же тут поделаешь?» – говорил весь его вид.

День этот окончился, как и прочие. Гости откланялись и уехали, хозяйки же разошлись по спальням. Каждая с собственными мыслями, которые мы тут привести не беремся из-за полнейшей их сумбурности и невнятности.

Ежели сумбур в душе и сердце, откуда взяться стройности в мыслях?

6

Мысли Петра Черкесова также не отличались логической стройностью. Прямо скажем, они были невнятны. Ночь он провел спокойно, крепко заснув до самого утра, но вот утром… Утром его сомнения проснулись с новой силой.

Впрочем, он сам поставил себя в столь обескураживающее положение. Однако недаром Черкесов был офицером. И офицером предприимчивым, на что указывали его многочисленные награды.

Он решил нынче же выяснить, что ожидает его. Вчера Полина была так нежна с ним, так доброжелательна и так печальна. Еще до того, как он покинул общество, она несколько раз взглянула на него особенно пристально и осведомилась о его настроении с большей настойчивостью, чем обычно. А после, улучив момент, когда их никто не слышал, неожиданно завела разговор о превратностях жизни, порой лишающих людей счастья, которого эти люди вполне заслуживают благодаря лучшим свойствам своей натуры.

И вот теперь Черкесов медленно шел по саду, размышляя, с чего начать разговор. Он решил нынче же объясниться. И то сказать: сколько времени потрачено зря! Петр влюблен был в Полину Платоновну с той самой поры, когда впервые увидел ее. Прошло уж три года, а он все не решался объясниться. И не мог себе этого простить. Медлить и дальше было бы непростительной слабостью. Теперь он признается ей и в том, что солгал в прошлом разговоре, когда повествовал о своей жене, коей у него отродясь не водилось. Что же, пусть она даже прогонит его! Пусть, лишь бы избавиться от неопределенности.

Обуреваемый такими мыслями Петр Иванович буквально наткнулся на их предмет. Прелестная Полина Платоновна, особливо хорошенькая этим утром, решительным шагом направлялась в его сторону.

– Петр Иванович! – воскликнула она. – Я искала вас!

Черкесов несколько оторопело глянул на нее, еще не придя в лад со своими мыслями, но тут же ответил:

– Доброе утро!

– Ах, простите, – смешалась хозяйка. – Доброе утро… – Мне надобно кое-что обсудить с вами. – При этих словах Полина Платоновна принялась излагать то, ради чего искала его.

Это были очередные хозяйственные заботы, вовсе не заслуживающие интереса благосклонного читателя.

Все то время, что Полина говорила, Черкесов смотрел на нее с непередаваемым выражением, которое в определенный момент заставило ее умолкнуть и вопросительно посмотреть в ответ на Петра Ивановича.

– Что с вами? – произнесла она несколько удивленно.

– Что? – спохватился он. – Нет, ничего особенного…

– Но у вас странный вид, – озадаченно заметила Полина Платоновна.

– Вам показалось, – неожиданно хмуро ответил Черкесов.

– Да нет же, вы определенно чем-то недовольны! – воскликнула она.

– Разве только одним… – пробормотал он.

– Чем же?

– О, мое недовольство вовсе не стоит вашего внимания, – отвернулся Черкесов.

– Но все же… Быть может, я смогу быть вам полезной?

– Извольте, – с деланным равнодушием начал он. – Настроение мне портят, или, вернее, меня гнетут воспоминания о вчерашнем дне.

– Вот как? – Полина Платоновна выглядела озадаченной. – Но что вчера могло произойти…

– Полина Платоновна! – прервал ее Черкесов довольно невежливо. – Позвольте мне договорить, коль уж вы спросили!

Полина замерла от неожиданности и замолчала.

– Мне давно следовало сказать вам, дорогая моя Полина Платоновна, – он обернулся к ней, – я люблю вас!

Произнеся эти слова, Черкесов побледнел.

«Неужели я выговорил такое?» – Он закусил губу. Но отступать было поздно.

– Да, люблю… Люблю давно и страстно! И ничто не избавит меня от этого наваждения!

– Наваждения? – воскликнула она.

– Да, наваждения. Я…

– Постойте, Петр Иванович! – решительно прервала его Полина. – Ваши откровения несколько неуместны…

«Ах, что я говорю…» – подумалось ей.

Ведь от слов Черкесова все зашлось у нее в груди, и она ощутила даже некоторый трепет от его признаний. Ах, как бы желалось ей ответить на его признание ответным признанием и с нежностью взять за руку этого «романтического безумца», как она тут же мысленно окрестила его. Но…

Но честь не позволяла Полине Платоновне это сделать!

– Да, неуместны! – решительно продолжила она. – Особливо после вашего давешнего признания в том, что вы уже женаты!

– Я знал, что именно таким будет ваш ответ, – пробормотал Черкесов. – Иным он быть и не мог…

– Знали? И посмели говорить со мной о… о… – она остановилась, не зная, как продолжить фразу.

– Но я не думал, – внезапно возвысил свой голос Петр, – что мое признание вызовет столь сильное негодование. – Он сделал ударение на слово «сильное». – Неужели я настолько противен вам? Мне казалось, что моя персона не вызывает в вас отвращения. Или я ошибался? – Он в упор посмотрел на свою собеседницу, которая, когда он закончил говорить, сильно покраснела и упорно не желала поднимать на него глаз.

– О нет, зачем же говорить об отвращении? – спросила Полина Платоновна, обращаясь к купе деревьев, расположенной неподалеку. – Нет! Я всего лишь хочу сказать, что ваше признание неуместно с той точки зрения, что… что… женатый человек не смеет тревожить покоя свободной женщины, и это… Это безнравственно, в конце концов! Но не только это! Нет, не только! Я… я не люблю вас. Да, не люблю! И я никак не ожидала услышать подобного признания и… Ах, как все это неуместно! – повторила она вновь.

– Не любите? – задумчиво повторил Петр Иванович. – Что же, тогда я прошу простить меня, – ответил Черкесов, коротко кивнув головой. – Отныне и впредь я буду знать свое место и никогда более не посмею тревожить вас столь неподобающими признаниями!

С этими словами он решительно пошел прочь. Полина Платоновна хотела было остановить его, но тут же укротила собственный порыв, сообразив, что это может быть неверно истолковано.

«О женщины, ничтожество вам имя!» [3]3
  У. Шекспир.


[Закрыть]– сказал поэт. Под этой фразой Черкесов бы сейчас охотно подписался!

– Ну что за безумие… – пробормотала она.

И вместе с тем не могла прекрасная Полина отделаться от мысли, что была слишком жестока. И жестока не только к Петру Ивановичу, но и к себе.

Все эти месяцы, что Черкесов служил в ее доме, она видела, насколько он хорош и превосходен перед прочими. Что Нулин или Лугин? Пустые, мелкие людишки, чьи дни заполнены бездельем да недостойными забавами. Другое дело Черкесов. Но даже не то главное, что на фоне всех ее соседей выглядел он человеком основательным, порядочным хозяином и вообще мужчиной, на которого, как ей казалось, она во всем, даже в самом запутанном и сложном деле могла бы положиться.

А дело было в том, что сердце Полины Платоновны, ни разу не испытавшее любви, вдруг сделалось несвободным. Ибо впервые при взгляде на мужчину ощутила она стеснение в груди, помутнение в рассудке и прочие приятные, но весьма мучительные и неудобные чувства, вызванные тем, что называют сердечной страстью. Но ведь он был женат!

Топнув ногой и в отчаянии охнув, Полина бросилась на кухню, чтобы отвлечься от тягостных мыслей указаниями повару для обеда.