Текст книги "Любовный лабиринт"

Автор книги: Наталия Вронская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

7

После разговора с Полиной Черкесов вылетел сгоряча из дому, оседлал своего любимого Алкида и кинулся прочь, или, как пишется в романах, куда глаза глядят.

 
Я ехал прочь, иные сны,
Душе влюбленной грустно было… —
 

сказал поэт. Но в душе Черкесова жила не грусть, там были скорее гнев и ярость. Он летел, образно выражаясь, будто черт гнал его из дому. Но черт был специальный: в юбке.

Черкесов чувствовал, что еще немного, и он уже с собой не совладает. Или убийство, или самоубийство, но что-то он сотворит.

Однако Господь хранит безумцев, как всем известно. И Петр Иванович, к счастью, наткнулся дорогой на старосту, который, не обращая внимания на свирепый вид господина управляющего, пристал к нему с хозяйственными заботами. Петр Иванович несколько поостыл, но возвращаться в имение не захотел. Попридержав коня, он повернул к постоялому двору, куда обыкновения заезжать не имел, но нынче изменил собственным обыкновениям.

Бросив Алкида во дворе на откуп смотрителю, Петр Иванович вошел в комнату, служившую пристанищем для всякого рода проезжих через сию станцию. Усевшись у стола, потребовал от хозяйки стакан чаю. Та, подойдя к кипевшему самовару, тут же налила горячий душистый напиток и, не говоря ни слова, поставила его на стол перед гостем. Вид Черкесова был так мрачен, что женщина не решалась и слова сказать, хотя была от натуры говорлива.

Будучи в расстроенном состоянии духа, Петр Иванович не сразу заметил, что поодаль от него расположилась небольшая компания: молодой мужчина, офицер немногим младше Черкесова, и с ним девушка лет двадцати на вид. Также Черкесов не обратил внимания, что стал предметом пристального интереса с их стороны, да такого сильного, что по прошествии получаса, в течение которого Петр Иванович пребывал в мрачном раздумье над уже остывшим чаем, мужчина решился подойти к Черкесову.

– Покорно прошу, – начал он, – без церемоний… Не угодно ли вам выкушать со мной и моей сестрой стакан чаю?

– Что? – поднял голову Черкесов и окинул подошедшего внимательным взглядом.

– Честь имею рекомендоваться! – улыбнулся офицер. – Дубельт Андрей Андреевич, ротмистр N-ского гусарского полка. А это, – Дубельт повел рукой в сторону молодой девушки, мило улыбнувшейся Черкесову, – сестра моя Марина Андреевна.

Черкесов кивнул девице и перевел взгляд на ротмистра:

– Петр Иванович Черкесов, управляющий имением госпожи Михайловой, к вашим услугам.

– Вы простите, что я так по-простому, по-дорожному, без церемоний, – Дубельт присел рядом с Черкесовым, – но ваш печальный вид вызвал живое сочувствие в моей сестре, и она велела мне непременно подойти и представиться вам.

– Благодарю за заботливость, – пробормотал Черкесов, – это очень мило.

В душе, правда, Петр недоумевал: к чему это любопытство и эта участливость? Но… Ежели рассудить, то оно и к лучшему. В его нынешнем состоянии духа было необходимо, чтоб кто-нибудь или что-нибудь рассеяло его настроение. А посему он любезно ответил на приглашение случайного знакомца и присел к столу. Марина Андреевна налила ему чаю из пузатого смотрителева самовара и любезно улыбнулась. Дубельт начал какой-то разговор, а Черкесов принялся разглядывать брата и сестру со всей возможной внимательностью.

Ротмистр, как человек любезный и воспитанный, весьма деликатно вел беседу, ни о чем серьезном не расспрашивая. Разговор шел все больше о погоде, о местных краях да о службе.

Марина Андреевна помалкивала, однако когда считала нужным что-нибудь сказать, это было чрезвычайно метко и дельно. Девушка была мила, манеры имела решительные, но без развязности. Однако в ней чувствовались сила и умение настоять на своем.

Из разговора стало ясно, что молодые люди задержатся в их краях по неким делам, для которых Дубельт специально испросил отпуск. Но поселиться они пока вынуждены в доме смотрителя.

Через час сестра ротмистра сказалась уставшей и удалилась, решив лечь спать, а Дубельт достал бутылку вина, припасенную (как он сам заметил) для особых случаев и пригласил Черкесова, так и не пришедшего в доброе и покойное расположение духа, выпить с ним брудершафт. Мысль оказалась верной, и в полчаса молодые люди так сдружились, что ротмистр достал вторую бутылку, а Петр Иванович решил непременно открыть свое горе новому знакомому.

– Так вы влюблены, а она вас не любит? – резюмировал Андрей. – Что ж, дело ясное… Но для чего вам понадобилось говорить ей, что вы женаты? Дело еще более запуталось…

– Андрей, я и сам не знаю, что нашло на меня! – Черкесов готов был уже пустить слезу, ибо вино подействовало на него самым пагубным образом.

– Так… Но, с другой стороны, что, как не умело разожженная ревность, способно пробудить страстную любовь?

– Это как? – Петр, не понимая, уставился на собеседника.

– Ну… Ежели б ваша супруга вдруг объявилась и оказалась особой злой и преотвратительной…

– Но у меня нет жены! – воскликнул Петр.

– Знаю, – с достоинством ответил ротмистр. – Но это дело поправимое.

– То есть?

– Жену приобресть не хитро, вот после от нее избавиться…

При этих словах новые знакомцы безудержно расхохотались, хлопая себя руками по бедрам и ударяясь боками о края деревянного стола.

– Понимаешь, что я тебе советую? – сквозь смех пробормотал Дубельт.

– Нет, – Черкесов не мог остановиться и взять в толк слова Дубельта.

– Я предлагаю мою Марину! – изрек вдруг ротмистр.

– Что? Это в каком же это смысле? – изумился Петр.

– В таком… Вы скажете вашей Полине, что жена ваша приехала.

– То есть как? А Марина Андреевна разве… Это же как-то…

– Мы поступим так, – перестав смеяться, вдруг твердо и решительно объявил ротмистр. – Вы мне теперь первый друг. К тому же дела задержат нас в этих краях надолго. Марина разыграет вашу супругу, я так и останусь ее братцем, жить мы будем в вашем доме, а после, когда все уладится с вашими и нашими делами, мы разойдемся, и все станет как прежде.

– Но, помилуйте, а ваша сестра? Разве согласится она на такое? А ее репутация? К тому же каким образом Полина Платоновна обратит на меня внимание, если увидит мою жену вживе? Да она и вовсе в мою сторону смотреть не захочет!

– Это вы зря, мой друг. Дело повернется так, как вам надобно. Увидев живую соперницу, она взревнует вас и… Отсюда к любви шаг один!

– Я все же не понимаю… И для такого поступка нужна ловкость, а у меня ловкости нету! – попробовал возразить Черкесов.

– У меня ловкости на двоих станет.

– Но ваша сестра…

– Марина почтет за радость подобное развлечение.

– Но как порядочная девица может счесть это забавным развлечением? – насторожился Черкесов.

– Все просто, – усмехнулся Дубельт. – Должен вам сказать, что моя милая Марина не так уж и проста.

– То есть?

– Ах, жизнь много испытывала нас с сестрой… – задумчиво пробормотал Андрей. – Думаю, я должен поведать нашу историю, прежде чем вы решитесь сказать «да» или «нет».

Черкесов насторожился. Поворот был очень неожиданный.

– Фамилия наша известная, – начал ротмистр, – но папенька женился неудачно. Маменька была полька, роду незнатного и небогатого. Родственники лишили батюшку наследства, и он сам вынужден был службой зарабатывать на жизнь. После родились мы с сестрой, затем матушка наша скончалась. Едва сравнялось мне шестнадцать лет, как я вступил в военную службу, а там и батюшка приказал долго жить. – Дубельт вздохнул тяжко, но продолжил: – Сестрица моя, желая приносить пользу, решилась найти и себе службу. Замуж ее никто не брал, потому что приданого у нее не было, а женихи в нашем краю расчетливы, и весьма. Пришлось Марине сделаться гувернанткой. Но служба эта весьма неблагодарна и малоденежна. Сестра же моя и собой хороша, и талантлива. А главный ее талант – талант певческий. Как она поет! – Ротмистр закатил глаза к потолку. – Чистый соловей… Поэтому, когда в том доме, в котором она служила, ее пение услышал один из профессоров пения, которых теперь так много развелось, он счел своим долгом ей указать на ее талант и спросить, отчего она не своим голосом зарабатывает себе на жизнь. Сестра сказала, что воспитание не позволяет ей подобного поступка. Но il professore заверил ее в том, что она ошибается и, надо отметить, не солгал. Долго ли коротко ли, но он использовал свои связи и достал сестре ангажемент в театре и, представьте, оказался порядочным человеком! – Тут Андрей удивленно округлил глаза. – Настоящим отцом-покровителем. Так сестрица моя сделалась певицей в опере.

– Артисткой? – поразился Черкесов.

– Да.

– И вы не возражали?

– Я слишком поздно обо всем узнал, – помрачнел ротмистр. – Сестра не сочла нужным советоваться со мной. Женщины вообще таковы: любят настоять на своем, не спрося дельного совета!

– Да, это так, – задумчиво протянул Петр.

– Таким вот образом Марина пела на театре лет пять. Признаться, хлеб не легкий, особливо когда вокруг вьются недостойные мужчины. Ну, вы-то знаете как это бывает. И тут приходит мне сообщение, что дед, отец нашего батюшки, скончался и завещал нам часть своего состояния! Тут же мы с сестрой собрались и выехали сюда, ибо тут поместье дедово. Но остановиться в нем мы не можем, оттого что прочая родня нам препятствует. Ну, это долгая история… – поморщился ротмистр.

– Да, чего только не случается…

– Так вот! – оживился Дубельт. – Марина, как актриса, вам сыграет что угодно, взамен вы предоставите нам кров. В порядочности нашей можете не сомневаться, вам ничто не угрожает. Хотя это и авантюра, но ведь все зависит от того, как взглянуть на дело.

– Да как тут еще взглянешь?

– Военная операция, – заговорщицки подмигнув, шепнул ротмистр.

«Ну и дела! – подумал Петр. – Такого со мной еще не случалось… Что за авантюра! А что, ежели рискнуть? План, конечно, неверный и туманный, но вдруг…»

Черкесов усмехнулся:

– Ну, когда так… Только ваша сестрица… Согласится ли она?

– Мы у нее теперь же спросим!

– Нет, теперь – нет. Она спит, поди, давно! Лучше-ка мы и сами вздремнем, а завтра поговорим.

– Мысль верная, – согласился Андрей, и оба недавних приятеля отправились на боковую.

8

– Какой милый дом… – Марина, сидевшая в удобной коляске, добытой для нее Черкесовым, держала изящной рукой, затянутой в перчатку, кружевной зонтик над головой и с любопытством оглядывалась по сторонам. – Это все имение госпожи Михайловой?

– Да, Марина Андреевна, – ответил Черкесов.

– Недурно здесь, – ротмистр Дубельт, сидевший подле сестры, тоже с любопытством оглядывался. – Надеюсь, когда нам улыбнется фортуна, мы приобретем себе жилище не хуже здешнего.

– На многое не надейся, братец, – осадила его Марина. – Такого имения нам не видать, да оно и не надобно.

– Верно, – покачал головою ротмистр. – А вы, Петр, что же? Неужели вся эта красота оставляет вас равнодушным так же, как и мою Марину?

– Не совсем так, – улыбнулся Черкесов. – Вы забываете, что я здесь управляющий, и потому здешние красоты и удобства – предмет неусыпных моих забот.

– М-да… Жениться на здешней помещице может быть весьма выгодно…

– Андрей Андреевич! Прошу вас не говорить такие вещи… – нахмурился Черкесов.

– Простите, простите! – воскликнул ротмистр. – Сорвалось по глупости.

– Я не жениться стремлюсь, а только любви желаю, – пробормотал Петр себе под нос.

– Похвальное желание. Оно не может не восхищать женщину, какой бы женщина ни была, – решительно заявила Марина. – Я сделаю все, что может от меня зависеть для того, чтобы Полина Платоновна обратила на вас внимание, мой друг. – При этих словах она улыбнулась Черкесову.

И хотя лицо ее при этом оставалось строгим, но становилось понятно, что она всей душой расположена к собеседнику.

Надобно сказать, как вообще отнеслась Марина к остроумной идее, предложенной ее братом. Узнав про все, она не стала ни смеяться, ни ложно стыдиться, чем так грешат многие дамы, но, внимательно взглянув на Черкесова, спросила:

– Вы и в самом деле так любите ее?

– Да, – ответствовал тот.

– И не боитесь так рисковать? Довериться людям почти незнакомым?

Черкесов помолчал:

– Нет, не боюсь. К тому же я верю вам. – Он пристально смотрел на Марину.

– Мы не обманем вашего доверия, даю вам слово, – серьезно ответила она.

– Что же, скажу, что слову нашему вы можете верить, – вступил в разговор ротмистр. – Но ежели есть у вас сомнения, то куда как проще рассеять их, наведя справки…

– Нет, – твердо возразил Петр. – Нет у меня такого желания.

– Вот вам моя рука, сударь. – Марина протянула Черкесову узкую ладонь. – Я согласна разыграть роль вашей жены.

– Благодарю. – Петр поцеловал протянутую ему руку.

И вот трое молодых людей направились к поместью, в котором служил Черкесов.

– Мы расположимся в доме управляющего, – продолжал говорить Петр. – Он достаточно просторен и удобен, мы друг друга не стесним. К вашим услугам будет все, что вы оба пожелаете. Да, и при вас, Марина Андреевна, будет состоять личная горничная, почти компаньонка.

– Для сохранения моего доброго имени? – улыбнулась Марина.

– Да. И для вашего пущего комфорта.

– Благодарю. И прошу вас называть меня Мариной при посторонних, ведь я теперь госпожа Черкесова.

– Конечно.

– И нам с вами надобно перейти на «ты» и быть накоротке, – заметил ротмистр.

– Не думаю, чтобы это было трудно нам с тобой, – рассмеялся Петр.

– Как славно… – Дубельт откинулся на сиденье. – Как славно все устроилось. Я уж думал, что прозябать нам в доме станционного смотрителя придется предолго. А после надобно будет откочевать в какую-нибудь черную избу. Я-то человек привычный, но вот Марина… И что за удовольствие нашей родне мучить нас и пренебрегать нами?..

– Однако вот и ваш дом на ближайшее время, – прервал рассуждения ротмистра Черкесов.

– Какой милый! – воскликнула Марина.

Она с простодушием ребенка рассматривала скромные хоромы управляющего и искренне удивлялась им.

– Никогда не приходилось жить в таком красивом доме.

Да уж, это было истинной правдой. На родине, в Варшаве, жили они в самом скромном доме, стиснутым со всех сторон другими постройками, на узкой и нечистой каменной улице. Служила Марина в разных домах, но все это были дома городские. И теперь вдруг перед ней среди зеленых лугов, осененный тенью парковых дерев, стоял просторный, светлый дом. По сравнению с хозяйской усадьбой – большим домом – этот дом был мал. Но судите сами: разве плохо легкое двухэтажное здание, выстроенное в самом недавнем стиле, с большими светлыми окнами, просторным крыльцом и крышей над ним, поддерживаемой двумя изящными колоннами.

– Какова же должна быть усадьба? – пробормотала восхищенная Марина.

– Скоро вы все увидите своими глазами, – пообещал Петр.

Экипаж остановился. Петр легко выпрыгнул из него и подал руку Марине, все еще не пришедшей в себя от изумления.

– Сударь, господин управляющий… – На крыльце показалась служанка, державшая в порядке весь этот дом.

– Да, что такое? – обернулся к ней Черкесов.

Служанка с любопытством смотрела на приехавших.

– Барыня просили вам передать, что ждут вас и… и вашу супругу, – замявшись, прибавила она, – у себя вечером.

– Спасибо. Будем непременно… Прошу вас. – Черкесов, не отпуская руки Марины, подвел ее к крыльцу, помог на него подняться и ввел в дом.

Ротмистр неотступно следовал за ними, оглядываясь кругом с неменьшим удовольствием, чем его сестра.

А между тем в большом доме почти ничего не происходило. Да, именно так. Да и что там могло происходить? Полина Платоновна довольно строго объявила племяннице, что вечером у них будут гости: Петр Иванович, его новоприезжая супруга и брат оной.

– Как? Его жена? Она здесь? – ужаснулась Лидия.

Она как-то не предполагала так скоро увидеть эту женщину. Какая она? Хороша ли собой или дурна? Примерно о том же думала и Полина. И ее занимал вопрос о красоте приехавшей госпожи Черкесовой. Петр Иванович, помнится, говорил, что у этой женщины есть возлюбленный, с которым она много лет вместе. Но что же произошло? Отчего тот человек отпустил ее к мужу? Быть может, она больна или подурнела так, что он более не хочет ее видеть… И вот теперь эта женщина приехала, чтобы отдаться под покровительство законного супруга, и тот в силу своей невообразимой порядочности (на которую нельзя не подосадовать) принимает ее под своим кровом. А главное – она, Полина, не может этому воспрепятствовать.

– Да что! Отчего я должна сему препятствовать? – воскликнула Полина Платоновна, оставшись одна, в ответ на свои мысли.

Но как? Разве она не должна охранять невинность Лидии и не давать доступа в их края столь распущенной женщине, как госпожа Черкесова? Разве это не ее прямой долг? О нет… Она должна быть невозмутима и… и ничего не предпринимать, ибо того требует ее собственная честь!

Итак, Полина Платоновна отправила приглашение Петру и его вновь обретенному семейству и стала ждать. Все дела валились у нее из рук, думать она могла только о предстоящем визите. Масла в огонь подливала Лидия, которая слонялась по дому и причитала, заявляя, что не вынесет вида этой женщины, в то время как на самом деле ее разбирало страшное любопытство. Отвлек Полину только неожиданный приезд двух приятелей, ее соседей.

– Александр Петрович! Михаил Львович! – впервые, пожалуй, такая неподдельная радость и такое облегчение прозвучали в ее голосе при виде двух искателей.

– Бог мой, Полина Платоновна, уж не случилось ли чего? – Лугин непритворно взволновался.

– Нет-нет, Александр Петрович, что за вздорная мысль! Ничего не случилось, с чего вы взяли?

– Но в вашем голосе столько волнения, что я невольно подумал: а не случилось ли чего?

– Еще раз отвечаю: нет, ничего не случилось, решительно заверила женщина.

– Что ты, Александр, право, – вступил в беседу Нулин. – Что за подозрения? Наша милая хозяйка уверяет, что все в порядке. – Он припал к протянутой ему руке в почтительном поклоне.

Лугин ничего не ответил.

– Надеюсь, вы останетесь на ужин? – спросила Полина.

– На ужин? С радостью! – оживился Нулин.

– А вы? – обратилась она к Лугину.

– Благодарю. С удовольствием, – ответил тот, но насторожился и с такой пытливостью взглянул на молодую женщину, что та непременно бы смешалась, ежели б увидела этот взгляд.

– Кто-нибудь еще приглашен? – весело полюбопытствовал Нулин.

– Да, – ответила Полина Платоновна будто бы между делом, – еще несколько человек.

– Кто же?

– Мой управляющий, но вы его и без того знаете, а кроме того, супруга Петра Ивановича и ее брат.

– Что? – вскричал изумленный Лугин. – Супруга Петра Ивановича? Да разве он женат?

– Да, – недоуменно оборотилась она к нему. – Однако как вы отреагировали на эту весть…

– Но это такая неожиданность, я и не подозревал, что наш Петр Иванович женат…

– Какая радость, – заметил Нулин.

– Радость? – приподняла брови Полина.

– Ну да, – простодушно отвечал тот. – Мы, откровенно говоря, полагали, что Петр Иванович является…

– Михаил! – оборвал приятеля Лугин. – Что ты несешь?

Тот осекся.

– Да нет же, это очень интересно… – пробормотала Полина Платоновна. – Продолжайте же, любезный Михаил Львович!

– Ах, ну это и впрямь вздор, – попытался увильнуть тот.

Полина непременно бы выспросила у него все, что желала, ибо его последняя фраза заинтересовала ее несказанно, но тут некстати вошла Лидия. Точнее, не вошла, а вбежала:

– Они уже идут! – выпалила она одним духом, блестя глазами от любопытства и волнения.

Полина в волнении приподнялась, сразу же позабыв обо всех расспросах.

– «Так-так. – Лугин внимательно наблюдал за ней. – А дело-то непросто… Да не увлечена ли она нашим дорогим Петром Ивановичем? Какое везение, что тот женат… Но все же тут нельзя быть уверенным совершенно…»

Молодые люди поднялись вслед за хозяйками и направили любопытные взгляды на дверь. Дверь отворилась, и в гостиной показались те, к кому были устремлены мысли всех присутствующих.

9

Полина плакала, уткнувшись носом в подушку, и никак не могла успокоиться, взять себя в руки. Она, прямо сказать, рыдала. И рыдала бы в голос, ежели б не боялась, что ее услышат и тут же прибегут к ней с расспросами.

О, как она была красива! Как была красива эта… Эта женщина! Эта полька! И она, и ее братец красивы и обаятельны, и Петр Иванович так смотрел на эту свою Марину!.. Он, конечно, лгал, что разлюбил ее. Таких женщин любить не перестают никогда. А уж его страстный взгляд…

– Но он же признавался мне в любви! – в исступлении стукнула Полина кулаком по постели. – И тоже смотрел на меня влюбленно! Хотя…

Она замерла. Нет, при взгляде на нее его глаза не наполнялись такой томной страстью, нет! Когда он смотрел на нее, на Полину, в его глазах было все, что угодно, даже сомнение и нерешительность, но только не такая страсть.

А Марина… Полина прикрыла глаза и принялась вспоминать…

* * *

Перед ними стояла молодая и прекрасная женщина. Она была оживлена, глаза ее блистали, и она непринужденно разглядывала людей, окруживших ее. В ярко-синем с черной отделкой платье, которое исключительно шло и к цвету ее белого лица и к темным волосам и, главное, к синим глазам, делавшимся от отблесков ткани еще синее, она держала мужа своего под руку, и тот не сводил с нее довольных глаз. Это была Марина. Марина Андреевна Черкесова.

Полина плохо помнила дальнейшее. Был ужин, и, разумеется, гости развлекались как умели, да и она играла роль радушной хозяйки. Но все прошло пред ней, как в тумане. Она бы теперь не смогла сказать, о чем у них шла беседа и над какими шутками так весело все смеялись. И не заметила Полина, как по крайней мере две пары глаз внимательно наблюдали за ней. То были глаза Черкесова, взгляда которых она старательно избегала, и глаза Лугина, угадавшего почти все, что творилось в ее душе.

Да-а… Только теперь Полина Платоновна полностью осознала поговорку: близок локоток, да не укусишь…

* * *

– Ваша дама, кажется, по уши влюблена в вас, – Марина сидела за столом, накрытым к завтраку, и разливала чай.

Черкесов задумчиво принял чашку и принялся медленно пить.

– Что с вами, Петр Иванович? – внимательно посмотрела на собеседника Марина. – Вам нездоровится?

– Нет, я прекрасно себя чувствую.

– Значит, вы разочарованы нашим планом?

– Вовсе нет. Я полагаю, что план исключительно удачен… – пробормотал он. – Вчера я, как никогда, осознал и собственные чувства, и чувства… – Петр замолчал.

– Что же вы не продолжаете?

– Да так. – Черкесов улыбнулся и перевел взгляд на собеседницу: – Но как чувствуете себя вы? Вы не раскаялись в нашей авантюре?

– Ничуть. Откровенно признаться, я наслаждаюсь покоем в вашем доме. И сравнения нет с тем, что я пережила в дороге и на станции. – Марина поежилась.

– Да, вам пришлось нелегко. Но вы отважная девушка.

– В нашем мире нельзя без отваги и решительности, – в ее голосе прозвучала неожиданная горечь.

Оба замолчали.

– А-а, вы уже завтракаете. – Дубельт вошел в столовую, по обыкновению своему улыбаясь и будучи в добром присутствии духа. – Что же, нет ничего более приятного, чем стол, накрытый к трапезе…

– Странно видеть в вас эту склонность к сибаритству, вы же офицер и привычны к бивуачной жизни, – сказал Петр.

– Да, это верно. В походе я привык обходиться без излишеств. Но в мирной жизни, согласитесь, что может быть лучше уютной квартиры, мягкого дивана, вкусного обеда, трубки и… – тут Андрей оборвал сам себя.

– И? – лукаво усмехнулась Марина.

– И прекрасной девушки, разливающей чай своей лилейной ручкой. – Ротмистр игриво склонился к сестре и чмокнул ее в ладошку.

– Баловник, – смущенно пробормотала она и принялась наливать брату чай.

– Приятно видеть меж братом и сестрой такие близкие отношения. – Петр поднялся из-за стола.

– Как, вы уже уходите? – всполошилась Марина. – Но вы ведь, кажется, ничего не съели!

– Не страшно, – ответил он. – Я привык. К сожалению, годы походной жизни приучили меня к спартанскому образу жизни, и отвыкнуть от этого я не в силах. – Черкесов улыбнулся.

– Как жаль, – пробормотал Андрей с набитым ртом.

– Андрей! – осадила его Марина. – Что за манеры?

– Ничего, – рассмеялся Петр. – Не страшно… Ведь мы же почти родственники?

– Клянусь накрытым столом, что это справедливые слова! – Ротмистр не останавливался, с удовольствием поглощая яства, сотворенные умелой кухаркиной рукой.

– Энтузиазм приятен в любом деле, друзья мои, – ответил, глядя на ротмистра, продолжавший улыбаться Черкесов. – Да, вот что… Ежели к вам с визитом или случайно нагрянет Лидия Андреевна или сама Полина Платоновна…

– Доверьтесь мне, – твердо прервала его Марина. – Будьте уверены, я вас не подведу. Уговор дороже денег, не правда ли?

– Да, правда. – Петр остановился и прибавил: – Благодарю вас…

Марина улыбнулась:

– До свидания!

– До встречи…

– Мы вас будем ждать! – заявил решительно ротмистр, вливая в себя уже вторую чашку чаю.