Текст книги "Мурочка, или Менелай и Елена Прекрасная (СИ)"

Автор книги: Наталия Романова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)

– Не обидел, просто ему тоже… не нужны дети и проблемы, как всем, как тебе, как моему отцу, никому не нужны, я уже привыкла. Возраст – это ерунда… Что такое возраст, посмотри на меня, мне двадцать два, а я уже трижды мама и чувствую себя развалиной, тебе сорок два, а у тебя нет детей, и ты полон сил, в спортивном зале почти прописан, выглядишь молодым, если бы не эта борода, но и с ней тоже… да и… всё отлично у тебя, я видела…

– Никогда не прощу себе этого, я действительно не заметил тебя, Мурочка, думал, ты уже ушла.

– Да ладно, – улыбнувшись. – Мне даже понравилось, но я бы не хотела ещё раз смотреть, так что я пойду, – она резко поднялась и попыталась переступить через его ногу, но оказалась зажата, как в тиски, этими самыми ногами.

– Посиди две минуточки, – он ушёл на кухню, быстро вернулся и стоял посредине комнаты. Невероятно огромный, в рубашке, которая только подчёркивала его форму, в льняных брюках и босиком.

– Ты такая маленькая, Мурочка.

– Снова? Да, я маленькая, мне всего лишь двадцать два года, ты за этим меня остановил? Спасибо, что напомнил, а то я забываю иногда.

– Ты физически маленькая, такая крошечка, как котёнок, я могу тебе сделать больно, – Агате показалось, что говорит он не с ней, а экраном большого телевизора, поэтому она предпочла никак не отвечать на это странное заявление. – Твои дети, они постоянно тут пасутся, Арни вечно в гараже торчит, я видел, что он курит. Лютик, кажется, поселился в будке у Цезаря, как ни придёшь – сидят, о чём-то беседуют, в школу я ходил с тобой… Ты знаешь, что Машенька назвала меня папой?

– Нееееет…

– Твои дети уже как мои, я знаю их проблемы и стараюсь их решать… Может, это продлится год, а может – десять лет… Может, я к тому времени и не состарюсь, – он подошёл к ней вплотную, сел рядом. – Мурочка, ты понимаешь, что со мной у тебя не получится «хоть разочек» или «обломилось бы хоть что-нибудь»?

– Ты меня замуж, что ли, зовёшь? На кухню за кольцом ходил? – смеясь.

– За презервативами я ходил. Я понятия не имею, как ты предохраняешься, ты, кстати, предохраняешься?

– Нет, от чего мне предохранятся-то?

– И то верно… незачем химию попусту есть, но дело не в этом, дело в том, что хотя я и проверяюсь каждые три месяца, всё же определённый риск есть, а я не собираюсь рисковать твоим здоровьем.

– Когда вы говорите, создаётся впечатление, что вы бредите, Иван Васильевич.

– У меня такое же впечатление, ты такая маленькая, что одну мысль жить с тобой, можно приравнять к параноидальному бреду.

– Ты собираешься жить со мной?

– Ты же не можешь думать, что я собираюсь заняться с тобой сексом только один разочек?

– Ой,  ты собираешься заняться со мной… сексом? Как вчера… я имею в виду…

– Я прекрасно понял, что ты имеешь в виду, – она не поняла, как оказалась прижата к Ярославу, её ступни  болтались где-то у колен мужчины. – Все-таки свела ты с ума большого дядю, «как вчера» не получится, боюсь, ты слишком хрупкая для «как вчера», – это она уже услышала, когда он толкнул ногой дверь в спальню.

Они лежали рядом, поперёк кровати, и она впервые почувствовала его губы на своих, странно, но борода не кололась, она почти не ощущалась, скорее смущала.

– Ты сбреешь бороду?

– Хорошо, завтра.

– Не сегодня?

– Нет, не сегодня, если я сейчас пойду сбривать, я передумаю заниматься с тобой сексом, и завтра мне будет мучительно стыдно, а, скорее всего, ещё и больно, потому что ты бываешь сильно агрессивной.

Он снял с неё платье и смотрел сверху вниз, в общем-то, он уже видел её в купальнике на пляже и успел оценить все её достоинства. И тонкую талию, и упругую грудь, и стройные ноги. Но когда она лежала на его кровати, с немного припухшими от его поцелуев губами, когда его рука потянулась, чтобы расстегнуть застёжку, и потом он снял с неё светлый бюстгальтер и смотрел на вздымающуюся грудь, на то, как девушка вибрирует под его ласками, отдаваясь им – это было совсем другое, острое и, одновременно, жгучее чувство, перемешанное со страхом.

– Почему ты передумаешь? – его тело было устрашающе большим, но почему-то тепло, исходившее от него, не пугало, он умудрялся целовать её, когда она лежала, полностью скрытая под ним, так, что она не чувствовала его веса, а если и ощущала, то это возбуждало ещё сильней. Она не помнила случая, чтобы чувствовала желание такой силы, она цеплялась за него, тёрлась и даже царапалась, она просила: «Скорее», и сама сдёрнула с себя трусики.

– Ты такая маленькая, Мурочка, я боюсь сделать тебе больно…

– Не говори глупости, у меня средний рост и вес, и я женщина, к тому же, если мне станет больно, а мне НЕ станет, я всегда могу сказать, я умею разговаривать.

Эти разговоры и сомнения тонули в поцелуях и во взаимных ласках, когда она все-таки добралась до вожделенного члена и теперь отказывалась его выпускать из рук и рта, куда он, по понятным причинам, не помещался целиком, но от этого ей не становилось менее приятно. Никогда в жизни Агата не любовалась мужским органом, она умела сделать мужчине приятно, но не находило это занятие сколь-либо привлекательным, но сейчас, сейчас ей нравился вид, нравились тактильные ощущения и даже вкус.

– Мурочка? – Она резко открыла глаза, выдёргивая себя из нирваны от его пальцев в самом интимном месте девушки. – Мурочка, скажи, что ты не девственница.

– Нет, конечно, ты чего?

– Просто…

– Не отвлекайся, пожалуйста, пожалуйста, перестань об этом думать, – она держалась за его шею и двигалась ритмично с его рукой. – Нет, нет же, нет, – она оттолкнула его руку. – Я хочу тебя, всё, я не могу больше ждать, ну, пожалуйста…

– Так хочешь секса?

– Тебя хочу, глупый большой дядя, ну же… – она вывернулась и выдернула из его рук презерватив. – Ты меня с ума сводишь, – придерживая кончик и раскатывая по длине латекс.

– Боже, ты умеешь?

– Конечно, умею, большой дядя, ты смерти моей хочешь, да? Я  схожу с ума, – она сама пристроилась и попыталась ввести в себя, но он остановил её, отчего слезы были готовы брызнуть из глаз.

– Не будь такой нетерпеливой, Мурочка, я действительно большой парень, а ты очень маленькая девочка, – он целовал её. – Всё будет, я обещаю тебе, всё будет, я не передумаю, ты получишь всё, что ты хочешь, и даже больше.

На этих словах её глаза расширились, потому что она почувствовала, что он действительно большой парень, а она… всё-таки маленькая девочка, спина покрылась потом, по телу пробежала дрожь, но это было скорее приятно, чем больно. Он двигался медленно, давая ей привыкнуть, подстроиться под его размеры, пока не вошёл на всю длину и не почувствовал, как девушка двигается ему в унисон…

Это не был чрезмерно изобретательный или слишком страстный секс, это было то, что раздели двое, узнавая и подстраиваясь друг под друга, пока она не упала на его огромную грудь, вытянулась на нём и шептала:

– Такой огромный, горячий, такой мой.

– Твой, Мурочка, твой, закрывай глазки, поспи, через час тебе нужно будет идти, Машенька проснётся, думаю, мальчишкам не нужно узнавать интимные подробности из жизни их мамы… Мы скоро поговорим с ними, и ты будешь ночевать со мной.

– С тобой? Я забираю среди ночи Машеньку к себе, она плачет.

– Значит, и Машенька будет с нами спать, отдохни.

Через час он целовал её в дверях:

– Не хочу отпускать тебя, Мурочка…

– Я приду утром, добрая.

– Приходи, может быть, мне удастся сделать тебя ещё добрее, разочек с утра…

– Хих, – она быстро поцеловала его. – А знаешь, это действительно было пикантно.

– Так брить или оставить пикантность.

– Сбрей, я хоть посмотрю на тебя.

Глава 4

Ярослав сидел на диване, вытянув ноги, смотря футбольный матч, рядом сидел Антон, который попивал пиво и без удовольствия заедал его фисташками.

– Тухло у тебя стало, Слава.

– Да? – он оглядел большое помещение. – А мне нравится, – ухмыльнулся.

Помимо игрушек Машеньки, которые выделялись яркими пятнами в светлом интерьере, можно было увидеть учебники или книги, которые Арни, казалось, заглатывал, а не читал. Многое он скачивал, многое покупал Ярослав, считая, что рано или поздно количество книг перерастёт и в качество. Тут же, прямо у дивана, расположился большой автопарк игрушечных машинок и, чуть дальше, под панелью ТВ – ещё не до конца собранная железная дорога. Мимо прошла Агата с Машенькой на руках, подмигнула своему большому дяде и скрылась в недрах кухни.

– Она же пользуется тобой, ты разве не видишь, приспособленка.

– Пусть пользуется, мне не жалко.

– Кинет она тебя, помяни моё слово, на деньги кинет, разведёт, как щенка, и кинет.

– Нууууу, значит, будет молодец.

– Тебя вообще не узнать… может, она тебя пичкает чем?

– Слушай, не начинай, это, мягко говоря, тебя не касается.

– Верно, – и уставился в экран телевизора, впрочем, тут же забыв о нём, потому что в комнату буквально ворвался Лютик и с наскока уселся между мужчинами.

– Как дела, пацан? – у Антона было трое сыновей, открытый и по-детски наивный Людовик нравился ему.

– Отлично, нам сегодня рассказывали про Менелая и Елену Прекрасную, а потом показывали картинки.

– Ого, это на каком же уроке?

– На риторике…

– И что Менелай?

– Он похож на Ярослава, а мама – на Елену Прекрасную. Не сильно, конечно, но сильно, а когда мы дорогу будем дособирать? – переключая своё внимание.

– Вот уроки сделаешь, и соберём, иди, а то мама снова будет ругаться.

– Дааааааааа… вот Арни никогда не делает уроки, и его не ругают.

– Ругают, просто ты не видишь, иди.

Захватив с собой пару машинок «просто так, на всякий случай», Лютик отправился на второй этаж, где теперь две комнаты были отданы мальчикам, а в одной сейчас был ремонт – комната Машеньки, но пока она прекрасно себя чувствовала в спальне Ярослава и Агаты.

– Видишь, Менелай и Елена, а ты говоришь – приспособленка.

– До первого Париса, Слав, до первого Париса…

– А как без Парисов, без Парисов никак.

– Слушай, ты такой спокойный, меня тошнит от тебя, с бабой стал жить, теперь и выпить негде по-человечески.

– Вот чего в этом городе хватает – это мест, где выпить.

– Нормально выпить, а не… Слушай, а тебе как вообще, что я твоей Елене Прекрасной едва не присунул?

– Не присунул же.

– Но я видел.

– Бля, твой хуй видела каждая портовая проститутка, как твоей жене? Хватит, успокойся, понравилась, так что ли?

– Прикинь, да.

– Так забудь, ты упустил свой шанс, я свой – нет.

– Ну-ну… не упустил, это она тебя не упустила, – смотря на приятеля, как на дурака.

Неожиданные перемены в жизни Ярослава застали врасплох не только приятелей или партнёров мужчины, но и весь городок, который уже пару месяцев буквально гудел от сплетен и домыслов.

Утром, когда довольная Агата зашла в дом, чтобы приготовить завтрак, она долго смотрела на мужчину перед ней, пока не заулыбалась широко и не сказала.

– Прости меня, большой дядя, но, похоже, ты сегодня останешься без завтрака.

– Это почему? – место, где когда-то была борода, почёсывалось, и, в общем, он ощущал себя не лучшим образом.

– Ты красивый! Ты красивый большой мужчина, к тому же обещал быть моим, и, думаю, сейчас самое время сдержать своё обещание…

– Мурочка?

– В спальню пошли! – Она попыталась сдвинуть его с места. – Пошли, пошли.

– Да ты просто гуру соблазнения, – он ухмылялся, – ты уверена? У тебя ничего не болит?

– Вообще-то есть немного… но ты теперь без бороды, так что я просто уверена, что ты придумаешь что-нибудь…

Он придумал, в тот день он опоздал на работу, а дети в школу.

Не откладывая дело в долгий ящик, Ярослав просто поинтересовался у мальчиков, как они отнесутся к тому, что мама теперь будет жить с ним.

– Мы будем одни, в этом доме? – уточнил Лютик.

– Почему одни? В моем доме вы будете жить, мы все там будем жить.

– А мне называть вас папой?

– Называй, как тебе удобно, Лютик.

– Тогда я буду называть по имени, как раньше, можно?

– Можно.

– А ты что скажешь? – к Арни.

– Это хорошо.

– Ты правда так думаешь?

– Да. Агата… она же девчонка совсем, – он вздохнул, – а тут мы ей на шею. Ей нужен мужчина… так ей будет проще.

– Тебя точно ничего не смущает?

– Что меня может смущать?.. – он замолчал, а потом перевёл разговор на какую-то незначительную тему. Таким образом официальное «благословение» было получено, и через пару дней большой дом Ярослава стал менять свой облик, обрастая детскими игрушками и женскими вещами. Мужчина удивлялся сам себе, но его не смущали и не заботили такие вещи, как заставленная ванная комната или валяющийся посредине кровати женский халатик, а сверху – пара-другая детских колготок маленького размера. Как будто он прожил так всю жизнь.

– Все спят, может, кроме Арни, у него свет светится в комнате…

– Не трогай парня, Мурочка.

– Он не высыпается, посмотри на него, бледный какой-то стал.

Ярослав усадил к себе на колени Агату, она обхватила его ногами и осыпала мелкими поцелуями шею.

– Как он может стать бледным? Он же мулат… да он чернющий.

– Может, ты разве не видишь?

– Послушай, что бы ни мучило парня, не лезь к нему, он поговорит, если посчитает нужным, приглядывай издалека, возраст такой, да и ситуация…

– Да уж, ситуация.

Он любил целовать Мурочку, она так сладко отвечала на его поцелуи, играла ими, прикусывала, путала руки в его волосах, тянула на себя мужчину, прося о большем. Он любил, когда след от румян  перебивал настоящий румянец, а помада была буквально съедена им, но губы были алыми от поцелуев.

– Я слышала, что говорил Антон.

– И что же он говорил?

– Что я приспособленка и использую тебя…

– В чём-то он прав.

– Аааааааа, – она упёрлась руками в грудь, но ей не удалось отодвинуться ни на сантиметр, Ярослав словно не замечал её усилий.

– Ты действительно используешь меня, порой довольно беспардонно, сегодня ночью, например…

– Это другое, ты понимаешь, о чём я.

Агате были неприятны все разговоры и шепоток за её спиной, за время, которое она провела со своими детьми, она привыкла к разговорам или косым взглядам, но сейчас это усилилось во сто крат. Ей оборачивались вслед, её обсуждали, и даже учителя в школе не стеснялись спрашивать её детей о новом статусе их приёмной матери.

– Понимаю, в глазах людей это действительно выглядит несколько поспешно, согласись.

– Наверное… а в твоих?

– В моих это выглядит нормальным… Это не исключает того, что ты, возможно, со мной из корысти или от усталости, но это не так и важно…

– Что значит – не так и важно?

– Не важно, я счастлив с тобой, и я не хочу думать – почему и как долго, тебе это сложно понять, но это так…

– Что-то ты не то говоришь, какую-то ересь несёшь, я с тобой не из-за корысти, большой дядя, – на глазах навернулись слезы. – Пусть все говорят, что им угодно, но ты… как ты можешь?!

– Ну… Агата, ведь Антоха прав, всегда может появиться Парис, и ты усвистишь.

– Какой Парис?

– В нашем случае – Лёшик, я так думаю.

– Лёоооошик…

– Ты разговариваешь во сне и иногда плачешь, ты скучаешь по этому Лёшику, будь он неладен, но в остальное время ты моя, Мурочка, и я не хочу отказываться от тебя, корысть тобой движет или нет.

Она молчала, не зная, что ответить, наконец, подняла на него глаза.

– Лёша мой парень, бывший парень, у нас вроде как любовь была… с седьмого класса ещё. Мы в выпускном уже жили вместе, учителя не знали, а папе моему было всё равно… он был моим первым…

– Ну, это понятно, что первым, в выпускном-то классе.

Её злило понимание в его словах и жесте, потому что сама Агата не была готова обсуждать или даже вспоминать женщин, которые приходили в этот дом, особенно ту – последнюю. И если несколько месяцев назад она возбуждалась от воспоминаний, сейчас она уверена, что побила бы ту женщину, да и Ярослава тоже. Она вообще становилась ревнивой и даже собственницей, когда речь заходила о большом дяде, доходило до того, что однажды она настояла на рубашке с длинным рукавом, когда к ним зашли приятели с женщинами, тогда Агате вдруг показалось, что одна из них слишком оценивающе смотрит на руки Ярослава. Он переоделся, молча, но улыбаясь, а потому долго целовал её в проходе между комнат.

– Потом у меня появились дети и не стала Лёши, всё очень просто.

– И он уже не был твоим единственным…

– Нет, я несколько раз напивалась… и… в общем, я не очень хорошо помню, но стыдно мне не было, и сейчас не стыдно, – с вызовом.

– И не должно быть.

– Ты не бросишь меня? Не бросай меня, пожалуйста, – она была готова заплакать и умолять Ярослава не бросать её, настолько она привыкла к этому большому мужчине, к его поддержке и словам, она привыкла к его ласкам, иногда теряющим налёт сдержанности, и тогда сама Агата стонала и просила ещё и ещё, и ещё. Привыкла просыпаться рядом с ним, а между ними, поперёк, уложив голову на спину Агаты и ножки на Ярослава, спала Машенька, поигрывая соской. Привыкла, что с Лютиком русским языком теперь занимается большой дядя, а Арни, кажется, всё-таки бросил курить, после «мужского разговора». Пожалуй, никогда в жизни Агата не чувствовала себя настолько расслабленной и отдохнувшей, и, наверное, счастливой. По-другому, не как с Лёшей, но определённо счастливой. И она отчаянно не хотела терять это своё счастье.

– Не бросай…

– Кто тебе сказал, что я брошу тебя, не собираюсь я тебя бросать, пока ты хочешь быть со мной – я твой. Мне нравится быть твоим. Большой дядя и маленький котёнок, знаешь, в этом есть своя прелесть, к тому же я уже обезопасил все шкафы, розетки и лестницы в доме из-за нашей Машеньки, думаю, я уже потерян для остальных женщин.

– Точно потерян?

– Торжественно клянусь.

Ярослав не мог не понимать, что молоденькая и красивая Агата может чего-то недоговаривать, но стоило ли расспрашивать или давить на неё? Её история была проста,  «появились дети, не стало Лёшика». Юные девушки всегда остро переживают первую любовь, по всей видимости, некий Лёшик и был той самой любовью Мурочки… и уж он точно не стоил её стыдливых объяснений и слез с просьбой не бросать. Разве мог Ярослав по собственной воле отказаться от женщины, которая жила не только в его доме, но и в его душе? Войдя туда, как и полагается Мурочке – на мягких лапах.

– Правда?

– Ну, конечно, Мурочка, когда большой дядя тебе врал, иди сюда, – она быстро оказалась под ним. – Ох, какая же ты соблазнительная прямо сейчас.

Он целовал её, гладил, словно кошку, его рука проводила по уже влажному трикотажу Мурочки, а она выгибалась, раздвигала ноги шире и просила ещё и ещё. Агата буквально купалась в ласках и нежности этого мужчины, она не помнила, чтобы кто-нибудь, когда-нибудь доставлял ей столько удовольствия. Постепенно она привыкла к его размерам, и они очень разнообразили «репертуар», хотя некоторые вещи, к сожалению девушки, большой дядя отказывался делать, например, проделать с ней то, что она видела… то, с какой скоростью он буквально вколачивал себя в тело той женщины. А шальная идея Агаты заняться анальным сексом встретила категорический отказ.

– Мурочка, ты в своём уме, я же тебя порву.

 – Ну, может, разочек?

– Поверь, тебе хватит и разочка…

И сейчас она уже забыла свои нечаянные воспоминания о бывшем парне, разве мог он иметь значение или сравниться с тем, что делал с ней и её телом мужчина рядом?

– Давай тут.

– Шальная ты, дети могут проснуться.

– Мы тихо-тихо.

– Кто тихо? Ты?

Мурочка не была тихой, в часы, когда им удавалось побыть вдвоём, она извивалась и кричала от удовольствия, уверяя, что без этого удовольствие не может считаться полным.

– Я постараюсь, пожалуйста, не будь букой, большой дядя.

Большой дядя не умел отказывать Мурочке, скорее – не считал нужным, но предупредил, что если Мурочка не сдержит слово, он будет вынужден закрыть ей рот рукой. Мурочка, конечно, не сдержала слово, а большой дядя закрыл ей рот поцелуем, находя в стонах девушки такое удовольствие, что перспектива быть пойманными детьми не казалась такой уж и страшной. В конце концов, он тоже в детстве застал своих родителей и никакой душевной травмы не произошло.

Осень для Агаты, пробежала быстро, под ледяным мелким дождём и шквальным ветром с моря, к которому примешивался солоновато-свежий запах соли и сосен.

На удивление Агаты, дети безболезненно влились в новую школу, и у них даже стали появляться приятели, что она всячески поощряла, отводя Лютика на детские дни рождения и позволяя Арни задержаться после школы. Машенька же сначала пошла, а потом и вовсе побежала, и основное время Агаты теперь уходило на то, чтобы следить за маленькими ручками и ножками, которые забирались везде, куда только могли, в попытках исследовать окружающий мир.

Зима пришла практически незаметно, как-то сразу. На редкость снежная для этих краёв, Ярослав сказал, что давно не припомнит такого, ещё в ноябре лёг снег, и сейчас, в декабре, на улице были огромные сугробы.

Машенька с воодушевлением катала яркие санки с игрушкой по двору, пока Лютик играл в снежки с Арни, мальчишки радовались снегу, кидались им, строили фигуры и крепости и даже ели его. Прошлую зиму они провели в Москве, и там снег был покрыт слоем грязи и машинной копотью, да и обстоятельства не располагали к веселью.

Ярослав сказал, что ему нужно время, и уединился с Антоном в доме, Агата не стала спорить или напоминать, что большой дядя обещал быть весь день с ними. Она видела, что он проводит практически всё своё время с ней и детьми, лишь изредка отправлялся встретиться с приятелями на нейтральной территории, потому что с тех пор, как в доме появились дети – вход туда был без «подружек» и только до «детского времени», что не могло устраивать приятелей, привыкших к другому формату отдыха.

Возвращался всегда вовремя и всегда без запаха алкоголя, что удивляло Агату, она была прекрасно осведомлена о вкусах и времяпровождениях своего бывшего работодателя.

– Почему ты не пьёшь?

– Если я захочу, я выпью, значит, не хочу.

– Люди не меняются, а ты взял и изменился?

– Не так уж я и изменился… раньше я выпивал и искал красивую девушку, сейчас красивая девушка живёт в моем доме, и лучше я выпью с ней, ты такая заводная, Мурочка.

Она слегка покраснела, вспоминая, насколько она «заводная», и что Ярослав всё-таки увидел, как она танцует и извивается под ритмичные басы, отпуская себя на волю. Закрыв глаза, под эту музыку ей казалось, что ничего не изменилось в её жизни, только в ней появился большой дядя и сделал её проще и слаще.

Мурочка была ласковая, она словно втиралась в Ярослава, проходя мимо, она обязательно касалось его, проводила пальчиком по руке, взъерошивала волосы или прижималась на минуточку к нему крепко-крепко, вдыхая уже ставший привычный запах парфюма, который она почувствовала летом, практически упав из дверей маленькой красной – а какой ещё? – малолитражки в руки мужчины. Сидя за одним столом, она уже сама усаживалась ему на колено, а на втором он чаще всего держал Машеньку, пока она не уставала и не переходила на руки к кому-нибудь другому или, заинтересовавшись игрушкой, не садилась на пол. Ярослав не уставал целовать Мурочку, держать на руках, ласкать и гладить, как кошку, и он был уверен, что в эти моменты он слышит едва заметное мурлыканье.

Сейчас, закончив неотложные дела, Ярослав с Антоном решили пропустить по бокалу-другому пива под футбольный матч. Антон вальяжно вытянул ноги, привычно, но аккуратно, отодвинув автопарк, внимание же Ярослава привлекала девушка, сидевшая на корточках рядом с малышкой в красном комбинезоне, помогая ей собирать снег лопаткой.

– Чего это Агата такая нервная? Не удовлетворяешь? Смотри, я могу подсобить.

– С чего ты взял, что нервная? – он глянул в окно, где внимание Агаты уже привлёк Лютик.

– Да не знаю, – небрежно, – показалось что-то.

– Тебе показалось, – отпивая пиво.

Слова Антона заинтересовали Ярослава. Антон был не самым чистоплотным семьянином, пожалуй, единственное его достоинство было в том, что он искренне любил своих детей и так же, по накатанной, хорошо относился к чужим. Его не нервировал детский плач, он всегда мог найти общий язык с ребёнком любого возраста. И ещё он обладал практически звериным чутьём на проблемы и людей с проблемами. И если раньше Мурочка действительно была девушкой с массой проблем, сейчас Ярославу казалось, что она спокойна и довольна. Но, приглядевшись, он увидел, что она всё так же часто поглядывает на телефон, иногда вздрагивает от неожиданного звонка или сигнала домофона.

Она по прежнему иногда плакала во сне по Лёшику, отчего Ярославу хотелось уничтожить этого парня, но на вопросы она всегда отвечала одно и то же: «Ерунда».

Мужчине не могло нравиться, что Агата плачет из-за некоего Лёшика, ещё меньше его устраивало то, что однажды, привычно открыв свой браузер, он наткнулся на незакрытую страницу Алексея Сорокина, чьи фотоальбомы пестрели фотографиями Мурочки. Кто-то отвлёк Агату, и она не закрыла её. Поборов желание продолжить расследование, он просто нажал «выход». Некий Алексей был в жизни Мурочки, и эти отношения, а скорей – отсутствие таковых, угнетали девушку, как и любое дело, где не поставлена окончательная точка. Поставить эту точку может только время, Мурочка же, как обыкновенная девушка, цеплялась за свои мечты и сказки.

В задумчивости Ярослав смотрел во двор, он видел, как Арни выпустил из благоустроенного загона и тёплой будки Цезаря, и тот с воодушевлением, которое готов выказывать только пёс, прыгал со своим новым приятелем Лютиком. Агате даже пришлось выделить отдельный комплект одежды для Лютика, чтобы тот проводил время со своим четвероногим другом, настолько эти двое привязались друг к другу. К удивлению Ярослава, Арни нырнул в будку, тут же вылез оттуда и быстро пошёл к дому, в сторону гаража. «Сигареты прячет».

– Давай сюда.

– Что?

– То, что ты вытащил из будки Цезаря.

– Это не твоё дело.

– Я обещал Агате, – за глаза Ярослав в разговоре с Арни называл Агату по имени уже некоторое время, так казалось более правильным, и для парня тоже. При Машеньке же, которая была почти всегда с мамой, Арни и Ярослав звали её мамой. И оттого девочка не путалась, а твёрдо знала, кто её мама, а кто – папа. При словах «папа» «папа, катай» или «папа, на» он улыбался, забывая, что он не биологический отец девочки. Просыпаясь каждое утро с маленькой ножкой на своём лице, он считал Машеньку своей дочерью, которой у него никогда не было. – Обещал, что ты не будешь курить, а ты обещал мне, бросай, Арни.

– Это не сигареты.

– А что? – с интересом.

– Личное…

– Личное? Парень, личное у тебя в комнате. Агата всегда очень щепетильна в отношении твоего личного пространства, да и я стараюсь лишний раз не вмешиваться, понимая, что ты уже достаточно взрослый, чтобы играть в маму-папу. Но, тем не менее, ты под опекой женщины, с которой я живу, так что я бы хотел знать, что это за «личное», и насколько оно противозаконно?

– Это… эх, я не знаю, ты не поймёшь.

– Давай попробуем, если я не пойму, так и скажу.

– Вот, – он протянул обыкновенной конверт, немного скомканный, с надписями, сделанными детской рукой – Лютика.

– ????

– Это письмо Деду Морозу.

– Он написал письмо Деду Морозу, я проверил ошибки, и мы ездили на почту, чтобы его отправить.

– Это настоящее письмо, прочитай.

«Дорогой дедушка Мороз. Миня зовут Людовик, я уже писал тебе письмо, но то письмо ниправильное, мне хочется на новый год маму. Я хочу, чтобы она вирнулась к нам и посмотрела снег».

Ярослав проглотил нехороший комок.

– Лютик странный, он как мама, наша мама, – на «наша» ударение, – придумывает себе сказки и верит в них. Он верит, что у него есть третий глаз и ещё в реинкарнацию. Он верит, что ты Менелай, а Агата – Елена Прекрасная… Он верит всем мифам и легендам, которые слышит или читает, а то и придумывает. Он придумал, что олень Санта Клауса дружит с Цезарем, и оставил ему там письмо.

– Деду Морозу? Через оленя Санты, в будке собаки?

– Примерно так. У них поделены полюса, но Санта и Дед Мороз ездят друг другу в гости, так что Санта точно передаст его письмо, ну, или сам привезёт маму.

– Нда…

– Он как мама…

– Знаешь, ребёнку ведь надо верить, это нормально, я тоже верил в Деда Мороза, лет до двенадцати точно верил и даже подрался с мальчишками в классе, доказывая, что он существует… Что тебя смущает?

– То, что никакой Дед Мороз не привезёт сюда маму. – Ярославу не понравились отведённые глаза парня.

– Почему? Всё возможно, сейчас там тихо…

– Не привезёт.

– Ты что-то знаешь?

Агата много раз отправляла запросы в ту далёкую страну, но получила всего лишь один официальный ответ, что гражданка России такая-то по указанному адресу не проживает и считается пропавшей без вести. Учитывая неспокойную ситуацию, вспыхивающие бунты и беспорядки – немудрено было потерять человека, а то и вовсе не искать его.

– Мы жили под Хабаровском продолжительное время… мы много где жили из того, что я помню, но под Хабаровском долго, поэтому Лютик такой.

– Так он китаец?

– Ага, он самый, – Арни улыбнулся, – негр с китайцем братья навек.

Ярослав не выдержав засмеялся:

– Прости, прости парень, но вы правда очень необычная семья.

– Я знаю, – он тоже улыбнулся, – мы жили под Хабаровском, в общине, всё общее, натуральное хозяйство… нельзя общаться с чужаками, есть после заката, много правил, но мама… она другая была, она в школу меня отдала, потом Лютик появился, я не знаю как, клянусь… у нас не было китайцев.

– Значит, она нарушила запрет.

– Значит… а потом приехал человек, из такой же общины, как по обмену опытом, а потом попросил маму с собой, а она там вроде грешницы была, отступницы, её и отдали, вместе с нами, и мы уехали в Африку. Так было всё то же самое, она нас даже в школу при консульстве отдала, этот бил её, я видел… он многое делал, правила строже, потом Машенька родилась, я говорил ей, просил уехать, но она не могла, отказывалась… а потом началась революция. Мы всегда жили отдельно, далеко ото всех… но к нам пришли… и… – Арни замолчал, надолго. – Больше я маму не видел, он отдал её, последнее, что она сделала – это спрятала нас, я не хотел, я бы смешался с ними… я бы смог,  но она велела, велела, Лютик бы побежал или заплакал, а Машенька и вовсе… она даже не оглянулась на нас, чтобы никто не понял, что в доме ещё кто-то есть. Мы слышали выстрелы… ночью пробралась соседка, она выкрала у него наши документы и сказала, чтобы шли в консульство, что российских граждан вывозят из страны, дала молоко, и мы убежали… Она сказала, что мама там, за домом, и я не должен идти сам или пускать Лютика, и чтобы я не волновался, когда всё стихнет, она проведёт все положенные ритуалы… Но нам, нам оставаться нельзя, он не потерпит.

Ярослав не спрашивал, кто «он». В его голове не укладывалось то, что ему рассказывал парень. Весь жизненный опыт сорокалетнего Ярослава сводился к мореходному училищу, хождению в загранку, потом возвращению в родной город и попытке встать на ноги, начать свой бизнес, которая увенчалась успехом. Несмотря на внушительный рост и формы, Ярослав не был агрессивным, не участвовал в драках, не впутывался в истории с плохим душком и старался обходить криминал стороной.