Текст книги "Звёздный огонь"

Автор книги: Наталия Осояну

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 35 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

«Тебе ведь хватит смелости?..»

Дворец – или старая развалина? – начинает заполняться водой. Со всех сторон ручейками и реками, ревущими горными потоками хлещет зеленоватая океанская вода, но Мара говорит – не надо бояться, и он не боится. Тот огонь, что разгорается всё ярче, так просто не погасишь. Быть может, у них вырастут рыбьи хвосты и жабры, и тогда им будет принадлежать весь бескрайний Океан – так даже лучше. Хаген отбрасывает последние сомнения, позволил себя увлечь: осенний лист, сорвавшись с дерева, отдается сначала воле ветра, а потом – течению реки. Его терзания и воспоминания о прошлом падают на дно – туда, где темно и тихо; его разум отделяется от тела и теперь скользит над глубиной, словно водомерка – легкий, невесомый… бессильный.

А сумасшедшим быть, оказывается, приятно!

Ложе под балдахином, достойное королей. Ткань платья на ощупь кажется то гладким шелком, то грубой холстиной, а то и дырявой ветошью… и уже в следующий миг его пальцы касаются затейливых узоров из жемчуга и драгоценных камней. Но что платье? Мара стряхивает его, как змея – старую кожу.

Теплая плоть становится холодным камнем, а потом – хвостом, покрытым блистающей зеленой чешуей. Хаген знает, что русалок нет, их придумали в незапамятные времена – уж лучше представлять себе смешливых полурыб, которые хоть до талии остаются людьми! Истинный облик морских жителей не имеет ничего общего с человеческим, и потому страшен вдвойне.

Русалок не бывает… но кто же с ним сейчас?

Серебристый смех, будто звон хрустальных колокольчиков. «Глупый… глупый совсем! И ты слишком много… слишком много думаешь…»

Вот она осторожно касается его лба кончиками пальцев – и назойливая водомерка испуганно несется прочь. Всё, больше никто им не помешает; даже собственное имя он забывает на время, всецело подчинившись тому странному существу, что завлекло его в свои сети.

Вода подымается всё выше, в окна заглядывают мурены и кракены, медузы и кархадоны. Её тело сияет во мгле – то податливое и теплое, то гладкое и чешуйчатое, оно временами кажется каменным. Её лицо всё время меняется – прозрачный овал с кожей алебастрового цвета, а потом – острый подбородок, алые губы, печальные серые глаза… и чьи-то другие лица, которые он видит впервые, чтобы наутро позабыть навсегда.

«Кто ты?!»

Чей это голос? Разве это он кричал? Мара смеется. Её хриплое дыхание, её жадные губы и руки, в чьих пальцах словно нет костей – мир умрет, если он хоть на миг перестанет чувствовать эти тонкие пальчики…

«Ты мой… на эту ночь. Забудь обо всем!»

Волны захлестывают их с головой, водокрут тянет на дно – а где-то наверху Великий шторм с разноцветными глазами укоризненно качает головой.

Быть может, он просто завидует?..

Сначала пришли звуки. Где-то далеко-далеко послышались голоса – кто-то ругался, похоже, две женщины. Хриплый старческий смех, крик заплутавшей морской птицы, радостный детский возглас.

Солнечный лучик, проскользнув сквозь щель в рассохшихся ставнях, ужалил в глаза, и Хаген, не проснувшись до конца, резко сел. Куда это его занесло? Старый чердак, полный разнообразного хлама, давным-давно населенный лишь пауками… но отчего-то кругом пахнет не пылью и ветошью, а цветами, словно он ненадолго вернулся в Фиренцу. Пересмешник зажмурился: в его голове всё перепуталось, как будто кто-то взбаламутил ил на дне озера. Он был здесь с какой-то женщиной, чей образ верткой рыбешкой ускользнул из памяти. Ни лица, ни имени… он даже не помнил, как попал сюда! Реальность причудливо перепуталась со сновидением, в котором таинственная незнакомка превратилась в русалку.

Или это был не сон?

Проще всего было предположить, что «русалка» опоила его, намереваясь ограбить. Оборотень схватил кошелек, пересчитал монеты – нет, всё на месте… кроме броши. Он помнил, что держал её в кулаке всё время, пока они шли сюда от самой рыночной площади, а потом серебряная безделушка словно растворилась, лужицей ртути утекла в какую-то незаметную щель. Но зачем было племяннице торговца красть вещь, которую она могла и так заполучить в любой момент? Разве что они с дядюшкой в сговоре и возвращают таким странным способом свой товар… нет, глупости всё это. Наверное, он выронил брошку, когда шел по мосту – так туда ей и дорога!

«Не хочу больше видеть этот знак…»

Через некоторое время Хаген вышел из заброшенного дома, оглянулся: старая развалина как будто глядела на нежданного постояльца с обидой за то, что он уходит так скоро. Здесь наверняка часто ночуют те, кому некуда пойти, сказал себе пересмешник. Он просто оказался одним из многих, да и Мара тоже. Мара! Имя вернулось столь же неожиданно, как пропало. Теперь он вспомнил, как звали таинственную незнакомку – хоть что-то изменилось к лучшему. В это, по крайней мере, хотелось верить.

Солнце стояло почти в зените, и пересмешник почувствовал зверский голод. Нужно было отыскать поблизости какую-нибудь таверну, но если накануне он и успел что-то рассмотреть в этой части города, то теперь эти воспоминания улетучились.

Магус просто пошел куда глаза глядят.

– Эй, парень!

По другую сторону канала кто-то махнул ему рукой. Хаген, которому солнце светило в глаза, прищурился: незнакомец был очень высок, почти как боцман-гроган, и столь же широк в плечах… кто такой? Пересмешник не имел понятия.

– Как поживает твой дружок-выпивоха?

«Искусай меня медуза, это же Чокнутый Гарон!» Не зная, как себя вести и что могло понадобиться от него этому странному верзиле, Хаген осторожно ответил:

– Отдыхает…

Он не стал уточнять, что Умберто успел отдохнуть в трюме, но Гарон и так всё понял – добродушно рассмеялся, словно не было между ними никакой ссоры. При свете дня моряк выглядел по-прежнему огромным, но не таким грозным, и пересмешник позволил себе немного расслабиться.

– А ты что здесь делаешь? – спросил Гарон. – Чего забрел так далеко от пристани?

– Я… – растерянно протянул магус, не зная, что сказать. – Да так… гулял…

– Гулял, – Гарон понимающе хмыкнул. – А у меня тут сестра живет. Не хочешь с нами вместе пообедать?

Хаген уже знал, что в Кааме частенько приглашают за стол первого встречного, и отказываться от такого приглашения – себе дороже, ибо жители этого странного города легко переходили от сердечной дружбы к взаимной неприязни и наоборот. К тому же, он и впрямь был голоден, так что предложение Гарона пришлось весьма кстати.

Некоторое время спустя пересмешник сидел за столом в просторной комнате, уплетал за обе щёки рыбный суп и вполуха слушал, о чем говорили брат с сестрой – Чокнутый Гарон и Нэлл, хозяйка дома.

Щуплая Нэлл, совсем не похожая на верзилу Гарона, приняла гостя радушно, словно его здесь давно и с нетерпением ждали; её дети, троица голубоглазых сорванцов с выгоревшими на солнце волосами и веснушчатыми щеками, пришли в полный восторг от того, что у них в гостях матрос с самой «Невесты ветра» и засыпали Хагена вопросами о знаменитом фрегате и его капитане. За столом присутствовал также престарелый отец Гарона и Нэлл, на которого Хаген старался не смотреть, ибо тот показался ему весьма похожим на древнего рака-отшельника – худой, закутанный в одеяло чуть ли не с головой, с беззубым ртом и бессмысленным взглядом. Такая немощная старость пугала пересмешника и отталкивала, словно постыдная болезнь.

Других мужчин в доме не оказалось, и по разговору Хаген понял, что Нэлл – вдова.

– А правда, что «Невеста ветра» кракена переборет? – спросил один из мальчиков и точас же получил подзатыльник от старшего брата.

– Конечно, балда! С кракеном любой большой фрегат справится, а вот водокрут… я слышал… это правда, да?

– Правда, – ответил пересмешник, ощущая внезапный прилив гордости. – Нет такого чудища, с которым «Невеста» не сумела бы справиться.

Ответом ему было восхищенное «А-ах!» в три голоса.

– Ещё бы, – вдруг проронил Гарон. – Как же ей не справиться, когда она сама – чудище из чудищ?

Хаген отодвинул тарелку.

– Что ты сказал?

– Что слышал! – Моряк снисходительно усмехнулся. – Фрегаты такие же морские твари, как мерры, кархадоны и прочая. Попробуй, возрази!

Быть может, кто-то другой на месте Хагена сразу полез бы в драку, но пересмешник был не из таких – он призадумался, и к собственному удивлению понял, что возразить не сумеет. Ни для кого из моряков не было секретом, чем заканчивается рано или поздно жизненный путь любого фрегата, но говорить об этом с такой интонацией никому из них и в голову бы не пришло…

– Ну да, они морские создания, – сказал пересмешник. – Сродни кракенам, муренам… и кархадонам. Заступница, о чем я говорю? Ты ведь знаешь сам, они и есть кархадоны. Но что с того?

– Они твари! – На лице Гарона читалось неприкрытое отвращение. – И навигаторы их – нелюди…

«А кое-кто – даже в большей степени, чем ты думаешь», – подумал Хаген. Вслух же он просто спросил:

– Почему?

Блаженная расслабленность выветрилась без следа; магус осознал в полной мере, что сидит за одним столом с почти незнакомым человеком, которому, похоже, не зря дали прозвище «Чокнутый». Фрегаты ему не нравятся, надо же! Морские твари! Земля для него, должно быть, слишком грязная, камень – жесткий, а океан – чересчур соленый…

Гарон смотрел на Хагена, посмеиваясь.

– Ты давно в море?

– Не очень, – признался магус. – Но я много успел повидать. Экватор прошел…

– Эква-атор… – протянул верзила. – И как оно тебе – понравилось?

– Ты мне зубы не заговаривай, – нахмурился Хаген. – Давай, объясни. Отчего так не любишь фрегаты? Сам ведь моряк. Или я чего-то не понял?

– Ты вообще ничего не понял, потому что думать разучился, – сообщил Гарон. – Капитан тебя в команду принял и с тех пор, считай, за тебя думает. Ему ведь без надобности, чтобы ты соображал, ему другое нужно – чтобы кто-то тварюшку его любимую мыл, чистил, защищал при случае… Сам-то не справится, вот и собирает дурней, в море влюбленных. Всего делов-то – выпросить согласие, руку пожать, и дело с концом! Полезай, рыбка, чудищу в пасть…

– Что-то я и впрямь перестал тебя понимать, – сказал Хаген, мрачнея. Нэлл и дети сидели молча, не поднимая глаз; лишь их присутствие успокаивало пересмешника. – Чего ты хочешь от меня? Знал ведь, кого в дом ведешь… так зачем же…

– Да не нужно мне от тебя ничего! – Гарон вздохнул. – Просто показалось вдруг, что ты не такой, как остальные… есть в тебе что-то… странное. Должно быть, это из-за того, что ты ещё молод.

– Все там будем, – вдруг произнес старик на удивление четко и громко, глядя перед собой невидящим взором. – Молодые ли, старые – всех Великий шторм заберет к себе! И будет каждый в одиночестве дожидаться конца мира, когда придет тварь морская и пожрет всех и вся…

– Тише, тише… – Нэлл подошла к отцу, положила руку ему на плечо. – Не надо про тварь… ты не в море, ты дома…

Хаген и Гарон переглянулись.

– Нет иного пути через океан, кроме как с помощью фрегата, – сказал магус. – Ты и сам, должно быть, это понимаешь…

– Есть путь! – перебил Гарон, просияв – он как будто ждал именно этих слов. – Только о нем пока что слышать никто не хочет. Ребята, принесите-ка мой сверток!

– Братец, не надо… – встревожилась Нэлл. – Ты и так уже утомил гостя, перепугал его. Не стоит ещё и это показывать!

– Молчи, женщина! – рявкнул моряк. – Он сам меня попросил!

«Какого кракена я сюда пришел?» – мрачно подумал Хаген.

… – Вот, смотри! Правда, он красивый?

Сдвинув в сторону тарелки, на обеденном столе разложили несколько затрепанных листков, испещренных странными рисунками и корявыми надписями, покрытых кляксами и жирными пятнами.

Хаген смотрел – и не видел ничего, что можно было бы назвать красивым.

Он вообще не понимал, о чем речь.

– Вот это ребра, – вдохновенно рассказывал тем временем Гарон, не замечая, что его собеседник пребывает, мягко говоря, в недоумении. Мальчики устроились подле дядюшки, с интересом поглядывая на Хагена; сами они, похоже, видели рисунки не раз. – Если сверху обшить их досками, а потом щели законопатить… ну, чтобы не было течи. Вот это нос, а это… соображаешь?

– Корма, – пробормотал магус, который и впрямь начал кое-что понимать. – А это, значит, мачта? Раздери меня кракен…

Гарон расхохотался.

Своё прозвище он и впрямь заслужил: рисунки, напоминавшие рыбьи скелетики, изображали фрегаты – но не сотворенные Океаном, а сделанные из дерева! «Заступница… – подумал Хаген. – Надо поскорее отсюда удирать. Это же надо – деревянный корабль!»

Любопытство, однако, помешало магусу уйти сразу же.

– А паруса? – спросил он неосторожно, и получил в ответ язвительное замечание, дескать, добротная холстина ничем не хуже перепонки, натянутой между мачтовыми реями фрегата. Надо лишь придумать, как их собирать, но тут Гарон намеревался позаимствовать опыт у шкиперов карго – паруса у дохлых кораблей переставали обновляться и в первый же год службы приходили в негодность, поэтому их приходилось заменять на искусственные.

– Нет ничего незаменимого! – заявил Гарон. – Дело за малым – построить его, и тогда владычеству морских тварей конец!

Пересмешник смотрел на верзилу-моряка со смесью жалости и презрения, но на лице его в этот миг отражалась лишь вежливая заинтересованность. Было ясно, что Гарон додумался до идеи построить фрегат из дерева вовсе не от хорошей жизни. Что там говорила служанка в «Веселой медузе»? Хаген никак не мог вспомнить, но определенно в прошлом у Гарона крылась какая-то темная история. Что ж, странные чертежи, насколько мог судить пересмешник, вполне можно было воплотить в жизнь – если, конечно, отыщется второй безумец, способный потратить немалые деньги на подобное сумасбродство. Но зачем? Для чего строить из дерева жалкую посудину, которая будет лишена разума и никогда не сравнится с белопарусным фрегатом, бесстрашно преодолевающим шторм и на равных вступающим в бой с морскими чудовищами?

Да и какой дурак отважится выйти в открытое море на корабле, который не способен любить?!..

– Молчишь, да? – самодовольно спросил Гарон. – Я знал, что ты удивишься.

В дверь постучали.

Нэлл пошла открывать, и Хаген возликовал – наконец-то у него появился предлог тихонько уйти, не разозлив хозяина. Обо всем случившемся он расскажет капитану – то-то Крейн посмеется!..

– Добрый день, хозяйка! – раздался знакомый голос; Нэлл, ахнув, отступила от двери. Гарон поднял голову – и его лицо исказила гримаса такой лютой ненависти, что Хаген невольно вздрогнул, некстати вспомнив: он всё ещё безоружен.

На пороге стоял сам Кристобаль Крейн.

– Не приглашаете? – поинтересовался он, иронично улыбаясь. – Где же ваше хваленое гостеприимство, жители Каамы?

– Поди прочь, нелюдь! – глухо прорычал Гарон. – Вон из моего дома!

– До чего жестоко! – Крейн картинно вздохнул. – Мне не рады. Что ж, придется уйти… Хаген?

– Я с вами, капитан! – отозвался пересмешник, не скрывая облегченного вздоха. Каким чудом Феникса занесло в этот отдаленный квартал, оставалось лишь догадываться, но для него это было сущее благословение Эльги. – Я с вами… – повторил он, внезапно осознавая, что именно произошло.

– Теперь понимаешь? – хрипло проговорил Гарон, устремив на Хагена безумный взгляд. – Он пришел, потому что почувствовал опасность! Он читает твои мысли, дурень, он думает за тебя! И пока это будет длиться, ты никогда не станешь по-настоящему свободным! Проснись же, проснись наконец!..

Молодой моряк посмотрел на своего капитана, словно ожидая, что тот что-нибудь скажет – но Крейн не издал ни звука. Он стоял, прислонившись к дверному косяку, и наблюдал за собравшимися, словно происходящее его вовсе не касалось.

– Будь ты проклят, – вдруг негромко проговорила Нэлл, и предназначались эти слова вовсе не капитану «Невесты ветра». – Ты позоришь меня перед людьми вот уже десять лет, и теперь хочешь, чтобы нашим врагом стал лучший капитан в Океане? Да чтоб ты провалился на самое дно вместе со своими глупыми мечтами, чтоб тебя Шторм забрал!

– Нэлл, ты что… – ошеломленно пробормотал Гарон, но тут Крейн перебил их обоих:

– Тсс, тише! – сказал он, приложив палец к губам. – Неосторожные слова имеют обыкновение сбываться в самый неподходящий момент, поэтому не стоит произносить вслух то, о чем можешь впоследствии пожалеть. Я вовсе не обижен, хозяйка! И не стоит, право слово, из-за такого пустяка ссориться брату с сестрой.

Все замолчали; женщина, всхлипнув, вытерла глаза краешком фартука.

– А правда, что «Невеста ветра» любое чудище в океане переборет? – осмелев, спросил один из мальчиков. – Даже самое страшное?

– Правда, – без тени улыбки ответил Феникс. – Потому что чудище одно, а мы с «Невестой» – вместе.

… – Капитан, вы ведь что-то знаете о нем? О Гароне?

Они медленно шли вдоль канала. Феникс казался погруженным в раздумья и не спешил затевать беседу, но Хагена молчание тревожило.

– Знаю. Мы знакомы давно. А ты уверен, что хочешь услышать эту историю?

– Конечно, – кивнул пересмешник. – Он странный… тогда, в «Веселой медузе» от него пахло звездным огнем, но что делать паленому в трактире моряков? Сегодня от запаха и следа не осталось, значит – Гарон не из форта. И эти его дурацкие деревянные посудины… я запутался, капитан.

Крейн вздохнул.

– Лет десять-двенадцать назад Гарон был капитаном небольшого фрегата, носившего милое имя «Любимая». Он никогда не был пиратом, но занимался понемногу тем и этим, как водится на Окраине. И вот однажды он встретил девушку-рыбачку, в которую влюбился без памяти, а она ответила ему взаимностью. Как говорится, совет да любовь. Сыграли шумную и веселую свадьбу, после чего Гарон и «Любимая» ушли в море. Он обещал жене вернуться через три недели, а вернулся через две. Как думаешь, почему?

Хаген пожал плечами.

– Хотел проверить, как она без него живет? Или заподозрил чего-нибудь…

– Какой ты недоверчивый! – хмыкнул Крейн. – Он соскучился, только и всего. Они по-настоящему любили друг друга, и каждый день в разлуке превращался для них в сущую пытку, поэтому в следующий раз «Любимая» опять вернулась домой раньше обещанного срока. Когда другие капитаны заметили, что Гарон жить не может без своей жены-красавицы, ему напомнили о том, что женщина на борту приносит несчастье, пусть даже она присутствует там лишь в воспоминаниях капитана – дескать, поостерегся бы. Они, конечно же, желали Гарону только добра, но вышло совсем наоборот: «Плевать мне на поверье!» – заявил он и… взял жену с собой в следующий рейс. Ничем хорошим это, естественно, не кончилось.

Капитан замолчал. Они как раз шли по мосту через широкий канал, и Крейн, остановившись у перил, отрешенно уставился на воду. Хаген терпеливо ждал продолжения истории, и через некоторое время Крейн заговорил опять:

– На этот раз «Любимая» к назначенному дню не вернулась. Такое случается, поэтому если кто и встревожился, то лишь родственники. Где-то через неделю вернулся другой фрегат и стало известно, что «Любимая» до порта назначения так и не добралась. Тогда друзья Гарона отправились на поиски, но – безрезультатно. И вот, когда «Любимую», её капитана и всех, кто находился на борту, уже признали покойниками, Гарон вдруг объявился в какой-то таверне Каамы – исхудавший, оборванный, с горящими глазами. Как он там оказался, я не знаю. Люди разное твердили – вроде, приплыл на маленькой лодочке, которая опрокинулась недалеко от берега и тотчас же скрылась в море. Так или иначе, Гарон молчал, на вопросы отвечал невпопад, а при одном лишь упоминании «Любимой» нес совершенную околесицу. Он был, без сомнения, безумен. И всё-таки, слово за слово, нам удалось вытянуть из него рассказ о том, что произошло в море… но лучше бы он, искусай меня медуза, и вовсе утратил дар речи!

– Капитан, если вы не хотите об этом рассказывать…

– Молчи и слушай. Он поведал нам, что дней десять всё было хорошо, а потом фрегат повел себя очень странно. Простейшие команды выполнял тяжело, с явной неохотой, затем и вовсе заартачился. По ночам матросам стали сниться кошмары. Гарону бы следовало самому понять, что происходит, но он был слишком опьянен своей молодой женой, слишком уж погрузился в любовь. И «Любимая», ставшая теперь «Брошенной», ему отомстила так, как умеют это делать только фрегаты: однажды утром Гарон проснулся и обнаружил, что жены рядом с ним нет. Он вышел на палубу – там тоже было пусто. Спустился в кубрик, а там всё в кро…

– Капитан, я не хочу это слышать! – взмолился Хаген, с трудом удерживаясь от желания закрыть уши и убежать прочь. Его колотила сильная дрожь, рубашка промокла от пота, а в голове билась лишь одна мысль: если он узнает, что увидел Гарон в кубрике, то никогда больше не осмелится ступить на борт «Невесты ветра». – Прошу вас, не надо!

– Надо же, – сказал Крейн, усмехнувшись. – Я и не думал, что ты такой впечатлительный. Что ж, поверья на пустом месте не возникают, да и песни зря не поются. Помнишь, есть такая – про капитана и его десять жен? Всё дело в том, что женщин может быть сколько угодно. Но ни одну из них капитану нельзя любить, иначе… ты понимаешь, да?

Конечно, пересмешник понял – и отчаянно пожалел, что затеял этот разговор, столь неприятный для обоих. Он выругал себя за неосмотрительность и уже собрался попросить у Крейна прощения, как вдруг позади раздался звонкий мальчишеский голос.

– Капитан Крейн! Капитан! А я как раз вам письмо несу!..

Запыхавшийся посыльный протянул Кристобалю Крейну конверт и застыл, устремив на капитана взгляд, полный восторга и преданности. Магус бросил ему монетку и углубился в чтение; сорванец отбежал в сторону и замер, словно послушный щенок. Послание оказалось длинным. Хаген, исподволь наблюдая за фениксом, понял: что-то случилось, но вот хорошее или плохое? Хотелось бы знать…

– Надо же, как быстро, – пробормотал магус, пряча письмо. На его губах играла легкая улыбка. – Но это к лучшему, кракен меня побери!

– Его Величество ждет ответа, – подал голос мальчишка. – Он просил…

– Ответ я доставлю сам, – сообщил Крейн, уже не скрывая широкой улыбки. – Чего это вдруг Лайра передает мне приказы через курьеров, как обычному наемнику? Не-ет, я должен услышать всё лично от него. А ты, если хочешь, беги вперед – предупредить.

Мальчик так и сделал – припустил по мостовой, только пятки засверкали.

– Ступай-ка домой, – сказал капитан, повернувшись к своему матросу. – Я скоро буду. Пусть начинают подготовку к отплытию.

– Сегодня? – ошеломленно пробормотал Хаген. – Сейчас?!

– Нет, через год! – рявкнул Крейн. – Я кому сказал, на борт! И только попробуй заговорить по пути с этой зеленоглазой вертихвосткой!..

Хаген даже не успел осознать, что происходит, а ноги сами понесли его вперед. Без помощи Крейна не обошлось? Феникс, внешне спокойный, на самом деле был похож на кипящий котел, с которого вот-вот должно было напрочь снести крышку. «Заступница! – ужаснулся Хаген. – Он за неполную неделю успел сойти с ума от безделья!»

И про какую это вертихвостку Крейн сказал ему напоследок?..

* * *

… – Ты сумеешь? – Дядюшка Пейтон пытливо смотрел ему в глаза, хмурился, словно не решаясь высказать вслух сомнения. – Ты ведь ещё так молод… и там не будет помощников, всё придется делать самому…

Хаген с трудом сдержал раздражение. Неужели его всё ещё считают ребенком?

– Я всё сделаю в лучшем виде, не беспокойтесь. Вы получите свой пакет вовремя, в целости и сохранности.

– Ну-ну, – только и сказал Пейтон. – Желаю удачи.

Дело, которое ему поручили, и впрямь было не особенно сложным – если не принимать во внимание, что оно оказалось совершенно незаконным.

За полтора года, что Хаген прожил в доме Пейтона, дядюшка ни разу не заговорил с ним о том, на что сам намекал тогда, в своем кабинете. Пейтон, выдававший себя за обычного человека, держал небольшую лавку, в которой продавались бумага, чернила и аляповатые застежки для книг, украшенные дешевейшими камешками. Иногда дядюшка сам выходил к покупателям, но чаще это делали его помощники Виксен и Марио, тоже приходившиеся как торговцу, так и Хагену очень дальними родственниками. Наблюдая за своими «кузенами», один из которых оказался нелюдимым, с волчьими повадками, а другой – болтливым дуралеем, молодой пересмешник пришел к весьма лестному для себя выводу: их дар оставлял желать лучшего.

Когда-то тетушка Эвелла обучила племянника основам семейного искусства, и ей Хаген сейчас был весьма благодарен. Без бдительного надзора Хеллери он быстро наверстывал упущенное, и Пейтон всячески ему помогал, до поры не требуя ничего взамен. Уже через два месяца после начала занятий Хаген мог изобразить чужое лицо так, что даже при ярком свете полуденного солнца никто не заметил бы разницы. «Ты талантлив, мальчик мой! – воскликнул Пейтон восхищенно. – Даже Хеллери в молодые годы не сравнилась бы с тобой, что уж говорить обо мне…»

Хеллери? Выходит, бабушка запрещала ему пользоваться семейными способностями вовсе не из-за того, что сама была бездарна? Это была слишком уж сложная мысль для пятнадцатилетнего паренька, и Хаген её отбросил. Леди Хеллери осталась в прошлом, вместе со своей убежденностью в том, что надо сидеть тихо и ждать, пока всё образуется.

Ещё одна наука, которую он изучал под руководством Пейтона, требовала совсем других усилий и занимала гораздо больше времени. «Ты должен это выучить! – говорил дядюшка, вручая ему очередную книгу, где описаны были ядовитые растения, произрастающие на разных островах. – Эти знания, быть может, когда-нибудь спасут тебе жизнь!» Хаген послушно учил, удивляясь тому, как часто цветок, радующий взгляд, оказывается на поверку смертельно опасным. Частенько он засыпал над книгой, но Пейтона до поры, до времени это не волновало.

Иной раз Хаген выходил к клиентам вместо своих кузенов или даже вместо самого Пейтона: они были примерно одного роста и сложения, а всё остальное зависело лишь от грима. Ни разу никто не заподозрил подмены. Всё шло просто превосходно, за исключением одного – Трисса вдруг стала игнорировать кузена, уделяя подругам, книгам и одиноким прогулкам по городу куда больше внимания, чем хотелось бы. Но он не отчаивался и терпеливо ждал своего шанса.

Настал день, когда Пейтон осторожно намекнул племяннику, что хотел бы поручить ему некое дело – и тот с восторгом согласился. Недолго посомневавшись, дядюшка объяснил:

– Видишь ли, мой мальчик, в западной части города проживает некий Тео, художник. Как мне удалось разузнать совершенно случайно, он получил на днях письмо от Аматейна… очень важное письмо. И мне во что бы то ни стало нужно его раздобыть, потому что… хм… если я узнаю, что в нем написано, то смогу… смогу на шаг приблизиться к восстановлению нашего доброго имени! Так вот, ты когда-то обещал мне, что выполнишь любое поручение во благо клана…

– Приказывайте, дядя! – сказал Хаген. О том, что именно было сказано за время их первого откровенного разговора, он давным-давно позабыл. – Я сделаю всё, что нужно.

Нужно было всего-то спуститься в лавку, где кузены беседовали с каким-то покупателем, хорошенько этого незнакомца рассмотреть – но так, чтобы он ничего не заметил, – и надеть его лицо. После этого следовало отправиться в дом к тому самому художнику, войти по-хозяйски, не обращая ни на кого внимания, и забрать пакет. Дядя заботливо приготовил подробный план дома – и где только раздобыл? – описал печать, которая скрепляла столь необходимое ему письмо, и даже отыскал где-то плащ, украшенный богатой вышивкой.

Итак, если не брать во внимание муки совести, дело было плевое.

– Тебя не остановят, ни о чем не спросят, – сказал Пейтон. – Хозяин дома сегодня ужинает у правителя Фиренцы. А этот человек… ну, которого тебе нужно изобразить… они очень близкие друзья…

Хаген поморщился – он уже знал о странных привычках Соловьев и прекрасно понял, что подразумевалось под «близкими друзьями». Но волшебные слова «во благо клана!» прозвучали…

– Я всё сделаю в лучшем виде, не беспокойтесь!

И сделал. Спустился на первый этаж, скользнул взглядом по одинокому посетителю, которого обихаживали сразу два дядиных помощника, а через порог шагнул уже с новым лицом – смазливой физиономией изнеженного юноши, с капризным ртом и причудливо изогнутыми бровями, правая выше левой. Волосы он с первого дня в Фиренце красил в черный цвет, и это оказалось весьма кстати. Никто – кроме, быть может, умелого щупача – не распознал бы подделки!

По пути к особняку художника Хаген с трудом сдерживался, чтобы не побежать, но вовсе не от страха – просто во всем теле появилась странная легкость. Казалось, он мог бы и взлететь! Не замедляя шага, самозванец вошел в чужой дом, походя отвесил пощечину мальчишке-слуге, не успевшему вовремя открыть дверь, и нахально украл из вазы красное яблоко.

Забрал пакет и был таков.

Обратно Хаген шел уже со своим лицом, не торопясь – и попал под ледяной ливень. Дома пересмешник только и успел, что передать пакет дяде, а потом рухнул на кровать, где целых пять пять дней пролежал в лихорадке, то и дело проваливаясь в беспамятство.

* * *

Как и подозревал Хаген, Кристобаль Крейн не стал задерживать отплытие: ещё до захода солнца «Невеста ветра» вышла из гавани Каамы и направилась на северо-запад. В тот же вечер капитан собрал в своей каюте тех, с кем привык советоваться – и как-то вышло, что пересмешник оказался в их числе. Компания и без него была довольно странной: Джа-Джинни, чьи крылья то и дело задевали что-нибудь из предметов обстановки, молчаливая Эсме, уделявшая больше внимания своему ручному зверьку, чем важному разговору, и злой Умберто, сильно исхудавший и осунувшийся.

– Дело принимает интересный оборот, – сказал Крейн. – Хотел бы я знать, кого Лайра послал бы в Ямаоку, не окажись мы поблизости…

– Он отправился бы туда сам, – хмыкнул крылан. – И тебе это известно не хуже, чем мне. Давай-ка ещё раз попробуем разобраться в этой истории – ну, пока есть время.

История и впрямь была странная. Правитель города Ямаока сообщал Его Величеству, что вся питьевая вода в городе отравлена каким-то неизвестным ядом, от которого люди погружаются в беспробудный сон. Пока что правителю удалось остановить распространение заразы, но город без воды оказался в бедственном положении – и просил помощи у короля.

– …Самое главное! – проговорил Крейн, завершая рассказ. – Из письма следует, что в этом замешаны магусы. Правитель изъясняется очень витиевато, но всё-таки ошибки быть не может – небесные дети имеют отношение к происходящему. Конечно, мы всё увидим, прибыв в Ямаоку, но мне кажется, кое-какие выводы можно сделать сейчас.

Он замолчал, выжидающе глядя на своих помощников.

– Трудно сказать что-то определенное, не видя больного… – задумчиво произнесла Эсме. – Если бы я хоть знала, что попытался предпринять их целитель и почему у него ничего не вышло…