Текст книги "Мой любимый крестоносец. Дочь короля"

Автор книги: Наталия Образцова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)

– Дура! Дрянь! И ты являешься только сейчас? Да тебе давно следовало оповестить меня обо всём, едва он... он...

Она повернулась к мужу столь стремительно, что её длинные косы отлетели в сторону, задев по лицу преподобного Радульфа.

– Как ты смел! Да я за это... – она почти задыхалась.

Эдгар наконец перестал чесать пса за ушами.

– Думаю, миледи, нам следует поговорить без посторонних.

Он открыл створку дверей, жестом приглашая её за собой. Бэртрада вышла с достоинством королевы. Но закрытые двери не могли приглушить её гневного голоса, даже звона посуды, когда она в гневе кидала первое, что попалось под руки. Я был прав, предвидя это.

Их разговор с глазу на глаз длился около часа. Мы прислушивались, порой обменивались быстрыми взглядами. Епископ Радульф явно был удручён. Клара забилась в угол и порой ещё всхлипывала. Я мерил шагами покой и всякий раз, когда поворачивал, достигнув камина, видел освещённое огнём лицо аббата Ансельма. Толстяк едва не потирал руки от удовольствия.

Наконец, когда Бэртрада выдохлась, а может, сдалась доводам мужа, появился он сам. Вот уж, воистину, ледяное сердце. Лицо невозмутимое, словно только что «Pater noster» прочитал. Подошёл к столу, метнул в рот несколько маслин. Я почувствовал на себе его взгляд, но никак не отреагировал. Мне-то что. Я человек миледи.

Но Эдгар уже глядел на Клару.

– Бог мой, девушка, если ты так необходима госпоже, то ради всего святого. По крайней мере, ты сможешь и молитвенник за ней нести в церковь, и собачек её кормить. Надеюсь, ради этого не понадобятся ещё две дюжины других.

Он не стал выслушивать благодарный лепет Клары и вышел. А спустя минуту за ним последовал и епископ Радульф. Мы же с преподобным Ансельмом направились в покой, где оставалась Бэртрада.

По виду графини я понял, что ей пришлось уступить. Поникшая, нервно кусающая губы, со взбившимися вокруг лица тёмными кудрями, она полулежала в кресле. Ансельм тут же взял её руку в свои, стал успокаивающе похлопывать.

Я не дал ему всецело завладеть её вниманием, шагнул вперёд:

– Итак, миледи, я ещё ваш человек или могу предлагать свой меч кому иному?

Она наконец поглядела на меня:

– Не мели вздор, Гуго. Не хватало, чтобы я по воле этого грубого сакса ещё лишилась своих телохранителей.

И недобро усмехнулась.

– Пути Господни неисповедимы, и кто знает, может, ваша помощь мне ещё понадобится. Даже против Эдгара.

Про себя я отметил эти её слова.

Меж тем Ансельм, склонясь к Бэртраде, заговорил:

– Этот сакс не должен так поступать с дочерью короля Генриха. Подумать только, кто он – и кто вы. А ведь, признаюсь, и у него рыльце в пуху. Хотите узнать, почему он все откладывает ваш переезд в Гронвуд?

Бэртрада тут же оживилась, но аббат тянул, давая понять, что его сообщение – не для посторонних ушей. Но он ошибался, считая, что у Бэртрады могут быть от меня тайны. И хотя меня попросили удалиться, чтобы толстяк чувствовал себя свободнее, часом позже я уже знал, в чём дело.

Увы, аббат оказался полным глупцом. Ему пришло в голову, что, проведав о «датской жене» графа, обитавшей в Гронвуде, он настроит Бэрт против Эдгара, тогда как на деле вышло наоборот. Препятствия всегда только взбадривали её, а то, что Эдгар способен обратить внимание на другую, было для неё что твоя вязанка хвороста для уже начавшего угасать пламени её влюблённости.

Рассказывая мне об этой Гите Вейк, она то и дело подходила к окну и справлялась, куда уехал Эдгар. Она теребила кончик косы и задавала бессмысленные вопросы, а в конце концов отчаянно воскликнула: неужто есть кто-то, кто может значить для Эдгара больше, чем она, женщина, столь возвеличившая его?

Как по мне – ей стоило бы пореже напоминать об этом супругу. Благодарность – тяжёлое бремя, и редкий мужчина станет любить женщину только из чувства долга.

Эдгар вернулся уже на другой день. И хотя Бэртрада тут же запёрлась в своём покое, она вскоре открыла ему, тем более муж сказал, что привёз кое-что для неё. И как же заулыбалась Бэртрада, завидев подарок – колье из прозрачно светящихся янтарных капель, скреплённых золотыми шариками.

Эдгар сам застегнул колье на шейке супруги.

– Говорят, янтарь получается из смолы. Но мне больше нравятся рассказы, что это слёзы русалок.

Я внутренне чертыхнулся. Как же легко купить женщину, даже дочь короля, обычной побрякушкой. Дорогой, однако, побрякушкой. Мне такую за всё своё жалованье не приобрести.

А пока я негромко покашлял в кулак, привлекая внимание Бэртрады. Умница Бэрт сразу всё поняла. Отступила от мужа, надменно вскинув подбородок.

– Осмелюсь спросить, милорд, отчего это украшение вы привезли мне, а не вашей любовнице?

Эдгар стоял ко мне спиной, я не видел его лица. Была лишь небольшая пауза. Но когда он заговорил, голос его звучал спокойно.

– Миледи, о какой любовнице идёт речь?

– У вас их так много?

Браво, Бэрт!

Но тут она не сдержалась:

– Я говорю о саксонке, которую вы поселили в Гронвуд Кастле.

Граф только пожал плечами:

– Саксонка? Моя любовница? Вас ввели в заблуждение, мадам. Гронвуд только ваш замок. Он построен для вас. И он вас ждёт. Мы отправляемся туда немедленно.

Я отвернулся, когда они обнялись. Что ж, янтарное колье, да ещё замок в придачу – тут чьё угодно сердце растает.

Когда я увидел Гронвуд Кастл, моя ненависть к Эдгару Армстронгу достигла предела. И тем не менее я не мог сдержать восхищения – я, который видел немало крепостей и замков вельмож и королей.

Гронвуд ещё пах свежей побелкой, олифой и древесиной, но как он был великолепен! Эти резные каменные своды, эти полукруглые арки, витые колонны, винтовые лестницы, это потрясающее центральное окно с витражами, которые могли бы украсить самые знаменитые соборы Европы!

Окончательно достроенной была только главная башня – донжон. На окружающие цитадель могучие стены каменщики ещё поднимали грузы, слышался стук мастерков. Во внешних дворах всюду громоздились кучи щебня, корыта с известковым раствором. Однако легко было представить, как будет выглядеть Гронвуд после завершения работ. В центре – величественный донжон, могучая башня, каждый из шести углов которой венчают навесные дозорные башенки. Вокруг донжона – внутренний двор с садом, плацем для обучения воинов и часовней. Далее – внутренняя крепостная стена, чьи куртины[64]64
  Куртина – участок крепостной стены между двумя башнями.


[Закрыть] соединяют круглые башни с помещениями для гарнизона и прочими службами. Вторая стена, несколько более низкая, но такая же мощная, охватывает обширное пространство внешнего двора, где расположены жилища челяди, хозяйственные постройки, скотные дворы, псарня и голубятня. В мощной надвратной башне закреплены цепи моста, переброшенного через наполненный водой ров, за рвом высится земляной вал, увенчанный частоколом из заострённых брёвен.

Таким образом, донжон был окружён тремя почти непреодолимыми линиями обороны, а снаружи, за стенами замка, шумел небольшой городок – из тех, что обычно возникают вокруг подобных твердынь. Здесь уже жили с семьями строители, кузнецы и каменщики, а по воскресным дням местное население съезжалось сюда на торги и возникал рынок.

И вот я целыми днями бродил по замку, все оглядывал, расспрашивал, даже своей заинтересованностью расположил к себе главного строителя Гронвуда, каменщика Саймона. Гронвуд Кастл, объяснял он, будет замком-крепостью, но со всеми удобствами и нововведениями, начиная от каминов с дымоходами и заканчивая отхожими местами с особой системой канализации. Прибавьте к этому роскошь отделки – дубовые панели на стенах, уютные ниши окон, галереи на изящных подпорках, а также богатство обстановки, все эти ковры, инкрустированную мебель, мягкие перины – и вы поймёте, что я почувствовал, оказавшись в Гронвуде. Это был замок моей мечты, замок, за обладание которым я отдал бы полжизни. И принадлежал он выскочке саксу, чей удел – разводить свиней и дышать дымом под тростниковой кровлей.

Я не могу объяснить, что всколыхнулось в моей душе. Гронвуд... Это было как первая любовь, как пожар в крови. И это при том, что внешне я оставался абсолютно спокоен. Даже словно замкнулся в себе. И всё размышлял, отчего мы – я и сакс Эдгар – оказались в столь неравном положении: он господин, я в подчинении. Простая случайность, удача – и вот он зять короля, граф Норфолк и владелец замка, в который я влюбился с первого взгляда. Но удача – вещь изменчивая. Я знавал сеньоров, которые попирали ногами смертных, а умирали в застенках. И дал себе слово, что стану злым роком Эдгара, сделаю всё, чтобы скинуть его.

И ключ к этому – Бэртрада. Именно она извлекла его из грязи и возвысила. Но тут у меня было некое преимущество – я пользовался её доверием, а он нет. Конечно, Бэртрада его жена и вынуждена повиноваться. Но в этом же заключалась и проблема – Бэрт не желала жить в послушании. А после того как она убедилась, что в Гронвуде нет никакой соперницы, её влюблённость в мужа снова пошла на убыль. Я видел, какой раздражённой была графиня после первой их ночи в Гронвуде. Заметил это и Эдгар, глядел на жену словно в недоумении. Вновь меж супругами стали происходить ссоры.

Стремясь во всём поддерживать Бэртраду, изо дня в день я разжигал её недовольство. Как-то Эдгар попросил жену быть немного приветливее с его бастардом Адамом. Однако Бэртраду при виде этого мальчишки передёргивало от отвращения.

– Не хватало ещё, чтоб я утирала сопли этому отродью сарацинки!

– Полегче, Бэрт. Ты должна быть снисходительна к Адаму, по крайней мере при его отце.

– Ты так считаешь?

Кровь Христова! Ну и прелесть же была Бэртрада, когда так спрашивала меня.

Я пояснял:

– Вы с графом Норфолком женаты уже более двух месяцев, спите вместе, и тем не менее ты всё ещё не понесла. А ведь наш саксонский вельможа ждёт не дождётся, что ты нарожаешь ему целый выводок сыновей. Раз уж ты пока не оправдываешь его надежд, то должна быть любезнее с его отпрыском.

Но я-то знал, насколько Бэрт не переносит детей. И от моих слов она так и вспыхивала, жаловалась на свою женскую участь, на приставания супруга, и, уж поверьте мне, ласковой с Адамом её вряд ли можно было назвать.

Однако Эдгар вскоре что-то заподозрил или наконец решил, что наша близость с Бэрт не соответствует её положению, и с этого времени стал предпринимать все для того, чтобы мы виделись с ней как можно реже. Вместе с тем ни мне, ни моим людям не было поручено никакого дела, и это был явный намёк на то, что мы, сорок крепких воинов, по сути, едим свой хлеб даром.

А потом мы и сами совершили ошибку: как-то напившись со скуки, изрядно набедокурили в одной из его деревень. Избили сельского старосту, поваляли женщин, подожгли пару хлевов. Когда сошёл хмель и мы поняли, что натворили, было уже поздно. Граф вызвал меня и первым делом холодно заметил, что мы не в завоёванной стране, а его долг – следить за порядком. Из нашего жалованья будет удержана сумма, необходимая для покрытия убытков, но, если подобное повториться, мы будем немедленно высланы из графства.

Однако закончил он неожиданно миролюбиво:

– Ты не глупый парень, Гуго, понимаешь, что содержу я вас только ради графини, но рано или поздно мне придётся решать, как с вами поступить. Некоторых всё же ушлют, но тех, кого я сочту достойными, я наделю землёй. Они смогут содержать себя сами и будут являться на службу только по вызову. Так что при наличии усердия ты вполне сможешь найти своё место.

Своё место! Я едва не взвыл. Что мне предлагал этот сакс!? Чтобы я стал мелким помещиком – а это то, чего я менее всего хотел. Вот если бы он возвысил меня, дал мне подходящую должность в управлении графством, что ж, может, тогда я бы и поменял своё мнение о нём. Хотя... Ничего я не желал более, чем занять его собственное место.

И я принялся отыскивать ошибки, совершенные Эдгаром. Как и любого вельможу, его наверняка можно поймать на злоупотреблении властью. Но король Генрих не глуп, он понимал, что на появление святых среди своих вассалов не может рассчитывать. И мне надо было выискать нечто такое, что всерьёз опорочит графа. Я стал разъезжать по всему графству, выведывать, выспрашивать. Так я узнал, что некоторые норманны недовольны тем, что их ставят вровень с саксами. Но в наше время это уже не повод. Генрих Боклерк сам стремился покровительствовать обоим народам, и возвышение самого Эдгара тому пример. Потом я узнал, что прекрасный граф поддерживает отношения с тамплиерами, а этот Орден полумонахов-полувоинов уже неоднократно будил подозрения Генриха.

Немало любопытного я узнал и от аббата Ансельма. Сей прелат поведал мне о событиях мятежа прошлой зимой. Причём, выслушав все в изложении Ансельма, я понял, что Эдгар отнюдь не безгрешен в этом вопросе. Он ведь не покарал ни одного из саксонских мятежников, а главную зачинщицу мятежа, ту самую Гиту Вейк, даже возвеличил.

Была ещё и странная история с поисками Гая де Шампера. Сей рыцарь находился в розыске, и эмиссары короля то и дело прочёсывали английские графства, едва проходил слушок, что сэр Гай где-то появлялся. Вроде видели его и в Норфолке. Причём Эдгар при этом повёл себя несколько странно. Он зафрахтовал судно в порту Ярмута, и оно стояло без дела, пока неожиданно не отбыло. Причём с единственным пассажиром на борту, который по-дозрительно походил по описаниям на разыскиваемого изгоя.

Было немаловажным и то, что Эдгар поддерживал руку Стефана Блуаского. И как же я жалел, что в своё время пустил все на самотёк, мало прислушиваясь к тому, что доносила Клара. Теперь же я только зря пытался выпытать что-либо у этой потаскушки, ибо Клара влюбилась в каменщика Саймона и ничто другое её не интересовало. А так как он получал совсем неплохое жалованье, Клара мечтала женить его на себе.

Изыскивая способ навредить Эдгару, я обратил внимание даже на рынок под стенами Гронвуда. Дело в том, что позволять открываться рынкам – прерогатива короля. А Эдгар покровительствовал не только гронвудскому торгу, но и рынкам в Ай, в Восточном Ротерхеме и ещё в нескольких местечках, отовсюду получая плату. Но делать подобное без специальной лицензии означало обходить закон. Однако Эдгар всё же королевский зять, а родне многое прощается. Ну, заплатит сакс штраф в казну – у него столько денег, что с него не убудет. Вот если жалоба будет исходить от Бэртрады...

Выходит, я вернулся к тому, с чего начал, – надо постараться рассорить супругов. Однако за время их совместной жизни в Гронвуде в их отношениях наметился некий штиль. Эдгар часто бывал в отлучках, графиня оставалась тут госпожой, отдавала приказы, устраивала приёмы. Порой же, устав от празднеств, просто проводила дни, как добронравная супруга, за вышиванием. С иголкой и нитками она справлялась не хуже, чем Эдгар с метанием ножей. (Лично я, сколько ни упражнялся метать кинжалы, так и не достиг подобного мастерства, и меня брала досада, когда мои рыцари с восхищением обсуждали удивительную ловкость графа).

Итак, Бэртрада вышивала. И настроение её в такие часы было самое благодушное. Как тут расшевелить её, настраивая против мужа?

Тогда я решил навести справки про «датскую жену» Эдгара, Гиту Вейк, прозванную в округе Феей Туманов. Однако, как оказалось, разыскать прежнюю пассию графа было не так-то и просто. Она жила в болотистом краю фэнленда, почти никуда не выезжала, ни с кем не общалась. Но я выведал, что саксонка каждое воскресенье посещает церковь Святого Дунстана в фэнленде. И решил съездить туда. Ну хотя бы чтоб убедиться, так ли хороша пресловутая Фея Туманов.

Я прихватил с собой приятелей – Геривея Бритто, молодого Ральфа де Брийара и силача Теофиля, заинтересовав их знакомством с прекрасной мятежницей. Мы считали, что ни одна из этих бледных белобрысых саксонок не достойна и шнуровать башмачки красавицы Бэрт. Поглядеть же на её соперницу этим вертопрахам было забавно. К тому же ехать вместе не так опасно, ибо после нашей проделки в селениях о рыцарях графини пошла дурная слава. Я бы не решился в одиночку углубляться в фэны.

Уже давно настал ноябрь; день, когда мы выехали, выдался сырой, промозглый, холод пробирал до костей. Мы наняли проводника в ближайшем селении, и он вёл нас, как уверял, по самой короткой дороге, то есть по полному бездорожью.

Церковь возникла перед нами, как призрачное видение. Убогая такая церквушка с покосившейся колокольней, стоит у самой кромки вод. Однако у берега мы увидели немало лодок-плоскодонок, а к коряге на мысу было привязано несколько лошадей. Одна из них сразу привлекла наше внимание – белая стройная кобылица, с гибкой шеей, маленькой породистой головой, лёгкими ногами.

Я переглянулся со своими спутниками.

– Шлюха Эдгара уже здесь. Кто бы ещё мог иметь такую великолепную лошадь?

К началу службы мы опоздали и ввалились в церковь, когда священник уже приступил к таинству евхаристии. Наше появление вызвало смятение, прихожане начали беспокойно оглядываться.

Внутри церковь оказалась ветхой. Только поддерживавшие балки колонны новые, светлого дерева с резьбой. Казалось, если бы не они, то кровля могла бы в любой момент осесть на голову. Но прихожан здесь собралось довольно много. Женщины и мужчины располагались скученно, без деления на женскую и мужскую половины. В основном здесь собрались простолюдины, однако ближе к алтарю я заметил две пары, по виду явно из благородных – об этом свидетельствовали и почётное место, и их дорогие одежды. Я все осматривался, ощущая лёгкое недоумение. Почему-то я считал, что Гита Вейк должна прибыть одна. Неужели мы просчитались, её сегодня нет, а белая кобылица принадлежит кому-то иному?

Скучая, я рассеянно следил за ходом службы. Священник, настоящий сакс – соломенные волосы, борода во все стороны, – приготовлял хлеб и вино для претворения. Положенные слова произносил на неплохой латыни, однако, когда обращался к пастве, говорил исключительно на местном диалекте, из которого я ничего не мог уразуметь. Это начало меня раздражать.

– Эй, преподобный! Изволь вести службу так, чтобы мы хоть что-то могли понять.

Я сказал это нарочно громко и повелительно. Прихожане зашептались, а священник и ухом не повёл, продолжая бормотать нечто невразумительное. Обе стоявшие у алтаря пары оглянулись на мой голос. Однако моё внимание занимал священник, и я не обратил на них внимания. А вот Ральф подле меня даже слегка присвистнул.

– Три сотни щепок Святого Креста! Глядите, какая хорошенькая!

Он сказал это негромко и, заметив мой вопросительный взгляд, указал на одну из женщин у алтаря. Она уже отвернулась, и я теперь мог лицезреть только её затылок, покрытый белой шалью, да плечи, с которых струился дорогой лиловый плащ. Росточка небольшого, но осанка горделивая. Но тут моё внимание привлёк расположившийся подле неё рослый худощавый мужчина, типичный сакс, если судить по тому, что его плащ был сколот на плече, а ремни обуви крест-накрест обвивали голые ноги. На протяжении службы он то и дело оглядывался на нашу группу, и отнюдь не ласково. Я интуитивно ощутил исходящую от него угрозу. Да и из-под полы его накидки выглядывала рукоять секиры. А ещё я отметил, что, хоть шевелюра у него длиной почти до пояса, скоро он начнёт лысеть. Я бы не придал этому значения, если бы у самого не было той же проблемы. Поэтому я и стригся короче некуда – говорят, волосы так меньше лезут. А у этого сакса уже сейчас залысины на темени, да и сквозь длинные пряди на затылке проглядывает плешь.

По сути, мне дела до него не было. Меня интересовала только Гита Вейк. Поразмыслив немного, я пришёл к выводу, что девица подле враждебного сакса и есть она. А то, что он её сопровождает... Есть немало причин, по которым мужчина станет уделять внимание красивой легкодоступной женщине. Ральф вон всё твердит, что она прехорошенькая. И ещё я увидел её светлую косу, струящуюся по бархату плаща. А ведь мне говорили, что Гита Вейк светловолосая. Фея Туманов. Гм.

Наконец долгая саксонская служба подошла к концу. Я намеренно задержался у чаши со святой водой, дождался, когда приблизится саксонка в лиловом. Двигалась она как-то неуклюже, тело под плащом угадывалось округлое, толстенькое. А вот личико действительно довольно милое – лилейно-белая кожа, выразительный рот, волосы на висках и лбу, где их не скрывала шаль, светлые как лен. В сочетании с каштановыми бровями это смотрелось даже красиво. Хорошенькая, но до Бэртрады ей всё же далеко.

Как галантный рыцарь, я опустил руку в чашу со святой водой и протянул ей. Она, не глядя, слегка коснулась моих пальцев. Рука у неё была красивая, узенькая с тонкими длинными пальцами, однако загрубевшая от работы, ногти коротко обрезаны. Глаз так и не подняла, зато я заметил, какие у неё длинные, пушистые ресницы.

В следующий миг меня оттеснил от саксонки её грозный спутник. Но я не собирался тратить на него время и, обойдя, поспешил за девушкой наружу, предоставив своим рыцарям улаживать дело с саксом.

У церкви я загородил ей дорогу:

– Миледи, мы столько наслышаны о красавице из фэнленда, что не могли отказать себе в счастье лицезреть вас.

Она наконец подняла глаза – серые, прозрачные. «Действительно Фея Туманов» – подумал я. Однако не забывал, что передо мной всего лишь саксонская шлюха. Подбоченился.

– Вы довольны, милочка, что вызвали к себе интерес нормандских рыцарей?

Я говорил на нормандском, даже не зная, понимает ли она меня. Но она ответила на моём языке, причём без малейшего акцента.

– Несказанно довольна. А теперь, сэр рыцарь, позвольте пройти.

– Куда же вы так торопитесь? Может, у нас есть кое-что, что вас заинтересует. Мы ведь состоятельные люди.

– Наверное, хотите купить у меня овечью шерсть? – нарочито невинно спросила она.

– Шерсть? О нет. Мы хотим купить вас, милочка. Может, столкуемся о цене?

Глаза её чуть расширились. Голос же звучал по-прежнему ровно:

– Я дорого стою. И жалованья наёмника графа, даже с довеском дурных манер, не хватит, чтобы привлечь моё внимание.

Она шагнула в сторону, но я не дал ей уйти, удержав за локоть.

– Хоть ты и красотка, девка, однако не тебе тягаться с прекрасной графиней Бэртрадой. Вот кто настоящий светоч красоты для мужских глаз.

Она пыталась высвободить руку:

– Что ж, может, тогда вам уместнее попытаться столковаться о цене с предметом ваших мечтаний?

От гнева я едва не задохнулся. Занёс руку для удара, но кто-то крепко схватил меня за запястье, удержал. Мальчишка Ральф.

– Не глупи, Гуго.

Я так и не понял, что он имел в виду: то ли чтобы я не поднимал руку на женщину, то ли чтобы не напрашивался на неприятности. А неприятности у нас и в самом деле могли возникнуть. Верный сакс Гиты уже освободился от Теофиля с Геривеем, спешил к нам, на ходу вытягивая секиру. Но я улыбнулся – вот оно, он первый взялся за оружие. Я тут же выхватил меч.

Но тут меня отвлёк лязг металла вокруг. И, к моему удивлению, все эти лохматые саксонские простолюдины выхватили из-под накидок тесаки. Кровь Христова! – с каких это пор крестьянам позволяется носить оружие?

Я прикидывал в уме: один рыцарь в схватке стоит пятерых крестьян, а то и больше. Нас же четверо, и все вооружены. Но людей из фэнов было много. Да и этот сакс явно кое-чему обучен. К тому же второй из знатных саксов, белобрысый, весь в веснушках, тоже оставил свою спутницу, шёл, на ходу вынимая оружие. Мы вмиг оказались окружены. Однако выучка нас не подвела, встали спина к спине, ощетинившись оружием. Я только подумал – зря не надели кольчуг. Но всё одно – схватка так схватка.

Но тут Гита подняла руку, что-то громко сказала этим людям по-саксонски. Я не понял. К тому же кое-что отвлекло моё внимание. Я увидел, как от резкого движения её плащ распахнулся, и понял, что девка брюхата.

– Уезжайте, пока есть возможность, – сказала она.

Я счёл это наилучшим выходом. Ведь в драку может ввязаться любой глупец – умный знает, как её избежать. И мне совсем не улыбалось бесславно пасть от рук подлых простолюдинов.

Похоже, так же думали Геривей с Ральфом. Что до Теофиля, тот явно горел желанием подраться. Нам пришлось даже удерживать его, еле оттащили.

– Да я бы их... Да я бы их всех!.. – рычал Тео.

Мы садились на лошадей, сопровождаемые улюлюканьем и свистом. Я оглянулся. Увидел, что Гита подошла к белой кобылице. Молодой белобрысый сакс придержал ей стремя. Но садилась она грузно, осторожно. Значит, я не ошибся – Гита беременна. И я догадывался от кого.

Но долго размышлять не было времени. Простолюдины по-прежнему вели себя угрожающе, выкрикивали что-то оскорбительное на своём языке. Сакс с секирой вышел вперёд, осклабился.

– Будете теперь знать, как оскорблять наших девиц.

Он сказал это на том смешанном англо-нормандском наречии, какое я понимал. И я не удержался, чтобы не ответить, указав на Гиту:

– Ты уверен, что она девица? Если так – то я король Англии.

Сакс зарычал по-волчьи, показав зубы. Секира просто вибрировала в его руке. Гита с высоты седла что-то крикнула, сразу усмирив. Видимо, власть над ним имела немалую. И всё же сакс не удержался, чтобы не крикнуть мне вдогонку. Я разобрал слова: flearde asul. Догнав нашего перепуганного проводника, я спросил, что это значит. Тот, заикаясь от испуга, пояснил – «надутый осёл». У меня даже зубы захрустели, так их сжал. Чтобы нормандского рыцаря так оскорблял сакс!.. Но ничего, я ещё отомщу.

* * *

На обратном пути Теофиль твердил только об одном – зря мы не дали ему подраться. Я молчал. Молчали и Геривей с Ральфом. А когда въехали в Гронвуд, узнали, что граф в замке. Он был на плацу, тренировал своих воинов. Своих – не моих. Мои стояли в стороне, ободрительно галдели, наблюдая, как кто-либо из людей графа попадал на скаку копьём в подвешенное кольцо или делал ловкий выпад мечом. Сам Эдгар стоял немного в стороне, следил за учениями, давал советы.

Мы переглянулись. Если графу донесут, что мы цеплялись к его девке и едва не спровоцировали резню возле церкви... Он ведь уже предупреждал, со мной даже говорил лично. И я понимал, что дважды он не станет повторять.

Но пока, похоже, Эдгар пребывал в неведении. Завидев меня, даже добродушно улыбнулся, махнул рукой, выявив желание помериться силами. Я считался неплохим воином, владел мечом, секирой, в бою с копьями мало кто мог устоять против меня. Однако этому графу из крестоносцев я уступал. Но сейчас не посмел отказаться от его предложения.

Мы стали друг против друга с затупленными мечами для тренировочного боя, кто-то из оруженосцев облачил меня в толстую бычью куртку, шнуровавшуюся по бокам, – обычная предосторожность во избежание увечий. По сигналу сошлись.

Надо отметить, поединок на мечах не бывает долгим. Два-три касания – и ты убит или ранен. У Эдгара была особая манера боя – он не стремился к внешним эффектам, к особым выпадам, которые так популярны у рыцарей на турнирах. Эти бывшие крестоносцы сражаются по особой методе, которую приобретают после стычек с сарацинами, то есть всё равно каким способом, только бы победить противника. Не столько зрелищно, сколько действенно. И когда граф, отражая мой выпад, сделал подсечку, я оказался не готов и распластался на песке плаца. Эдгар замер надо мной, держа остриё меча у моего горла, но приятельски улыбаясь. Подал руку, помогая встать. Да, не желал бы я встретиться с ним в настоящем бою. Я просто хотел отнять у него Гронвуд. И готов был ради этого рискнуть. Ведь кто не рискует, тот ничего не выигрывает. А вопрос стоял так: либо Эдгар, проведав про сегодняшнее происшествие, выдворит меня, либо я, опираясь на влияние Бэртрады, лишу Эдгара всего.

Прямо с плаца я отправился разыскивать каменщика Саймона, а отыскав, стал расспрашивать о наглом саксе из фэнов. Француз даже присвистнул:

– Похоже, сэр, вы повстречались с самим Хорсой из Фелинга. И готов проглотить мешок извести, если эта встреча доставила вам удовольствие.

Оказалось, что этот Хорса – самый что ни на есть отъявленный бунтовщик и поджигатель смут. Прошлой зимой он первым напал на людей аббата Ансельма, и если граф замял дело, то только по его непонятной снисходительности к Хорее.

Вечером я присутствовал на трапезе в зале Гронвуд а. Граф и графиня восседали за высоким столом и казались всем довольными. Бэртрада часто смеялась. Выглядела она просто очаровательно. На ней было платье из плотного переливающегося шёлка бледно-жёлтого цвета. Юбка расходилась пышными складками, лиф заужен, и от горла к талии шла треугольная вставка, расшитая золотыми узорами по белому сукну. Узоры были в виде диковинных цветов и звёзд, в тон звеньям чеканного пояса, обвивавшего её талию. На голове не было покрывала, волосы, высоко зачёсанные, удерживал обруч из полированного золота. Бэртрада вообще любила ходить с непокрытой головой, что не соответствовало обычаю замужних женщин, но супруг не требовал от неё соблюдения традиций.

Я вспомнил Гиту из фэнленда. Конечно, она тоже была хороша, но совсем по-иному. Эдгар давно её покинул, и я что-то не слышал, чтобы он навещал свою беременную подопечную. Однако Бэртраде не стоило знать о его равнодушии к Гите. Наоборот, я хотел разозлить её. Не заставить ревновать, а именно разозлить. И уже знал, как это сделать.

Оказалось, граф уже назавтра собирался покинуть замок. И едва он уехал, я сразу поспешил к Бэртраде. Пользуясь правом старого друга, прошёл к ней в покои. Какая же там была роскошь: на стенах яркие гобелены, плиты пола покрывали светлые меха, мебель в богатой резьбе с инкрустациями. И среди этого великолепия моя красавица Бэрт – недовольная, раздражительная, нервная. Я подавил улыбку: обычное настроение графини после ночи на супружеском ложе.

Но меня Бэртрада встретила приветливо, протянула руку для поцелуя. Она сидела в напоминающем трон кресле, а кормилица Маго укладывала её волосы. Сейчас присутствие здесь Маго было данью приличиям: не могла же графиня принимать наедине молодого мужчину, когда супружеское ложе ещё не остыло. Не остыло... И настроение у Бэрт было самое не остывшее.

– Скажи мне, Гуго, неужели все мужчины столь навязчивы?

– Мне уйти, госпожа?

– Ах, речь вовсе не о тебе. Я неправильно выразилась. Неужели все мужья столь навязчивы?

– А, вот вы о чём. Разумеется, как и прочее имущество, вы принадлежите графу по закону и он может пользоваться вами, когда пожелает. К тому же Эдгар Норфолкский желает как можно скорее посеять своё семя в вашем лоне. Поэтому смиритесь, иначе супруг разочаруется в вас и вернётся к Гите Вейк.

Я сделал вид, что не заметил, как изменилось её лицо, и тут же сообщил, что мне удалось повидать саксонку. Она весьма привлекательна, хотя вся её бледная прелесть не стоит единого завитка волос Бэртрады. Но это моё мнение. Кто знает, что думает по этому поводу Эдгар.