Текст книги "Мой любимый крестоносец. Дочь короля"

Автор книги: Наталия Образцова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)

– Эх, крюк бы сюда! – воскликнул Альрик, глядя вниз. Но тут же отскочил, когда рядом о каменный парапет чиркнула стрела.

– Крюк? – рядом оказался староста Цедрик. – Взгляните, вон в воде у подножия башни полузатопленная лодка. У неё есть якорь. Он может подойти в качестве крюка?

– Святые кости! Ну конечно.

Я видел эту лодку, вернее её нос, выступавший из тёмной воды. С него свисала верёвка. При мысли о том, как там, в воде, брала оторопь. Уж лучше бы жар битвы, чем подводная ледяная мгла.

Я крикнул Альрику:

– Ты придумал – тебе и доставать!

Таран не унимался. Лихорадочно спеша, мы обвязали верёвкой Альрика и начали спускать со стены.

Вот уж когда дневной свет ни к чему. Норманны тотчас заметили Альрика, и полетели стрелы. Однако он невредимым достиг воды и сразу же нырнул. А когда появился на поверхности, в его руке уже был якорь. Он быстро срезал его ножом с крепкой верёвки.

Лучники не прекращали стрельбу, и вода вокруг молодого тана так и вспенивалась. Он укрылся за носом лодки, в которую сразу вонзилось несколько оперённых стрел.

– Проклятье! Шевелись, Альрик! Там ты у них, как мишень на стрельбище!

Мы тащили изо всех сил, молясь светлым духам, чтобы не дали врагам поразить Альрика или чтобы он ненароком не выронил якорь.

В какой-то миг среди людей, вцепившихся в верёвку, я заметил и леди Гиту. Она тянула наравне со всеми. Но вот светловолосая голова паренька показалась над парапетом, и я тут же вырвал у него якорь. И пока другие, в том числе и Гита, вытаскивали мокрого бледного Альрика на площадку башни, я уже привязывал якорь – крепкий, доброй норфолкской стали – к канату из скрученных ремней. Альрик, промокший, но упорный до конца, – вот что значит настоящий сакс! – уже был рядом и принялся мне помогать.

Якорем нам удалось подцепить таран. Тут уж и вовсе стало не до шуток – наши кости трещали от натуги, когда мы, едва не ложась на пол площадки, налегали на ремни. Таран начал крениться, а Цедрик, что стоял у парапета и глядел вниз, закричал, что один из воинов Ансельма пытается перерубить канат, удерживающий якорь. Но так просто это не сделать – канат-то толщиной в руку. И всё же... Ну ещё! Навались!

И мы сделали это. Мы опрокинули таран. Люди Ансельма попадали в воду, кинулись назад. При свете дня они были как на ладони, и мы стреляли в них, разили, ликовали.

В тот день у всех было приподнятое настроение. Гита лично поднесла каждому чарку эля. Интересно, отдыхает ли когда-нибудь эта девушка? Ибо если она не сидела над ранеными, то готовила пищу или молилась. Такая красивая, хрупкая и, вместе с тем, столь мужественная. Воистину эта женщина достойна стать супругой такого воина, как я. Но одно меня озадачивало: чем яснее я давал ей понять, какие у меня насчёт неё планы, тем более она меня сторонилась. Ну да ладно уж. Мы все заперты в Тауэр-Вейк, и она, рано или поздно, поймёт, что от своей судьбы никуда не деться.

* * *

Но на следующий день все изменилось, как я и предположить не мог.

С утра мы узнали, что люди Ансельма готовят новые осадные орудия. Сколько ещё штурмов мы выдержим? Тем более многие считали ошибкой то, что послушали меня и запёрлись в башне. В фэнах, говорили они, у нас по крайней мере была бы свобода манёвра.

Чтобы не дать людям окончательно потерять веру в мои полководческие способности, я собрал саксов и произнёс пламенную речь о святости нашей борьбы. Каждый должен помнить, что мы не просто бунтовщики – наше дело правое, вдобавок мы вступились за беззащитную женщину. И если удача от нас отвернётся, не следует страшиться смерти – коль и придётся покинуть земную юдоль, то мы прихватим с собой немало проклятых норманнов и нас воспоют в песнях, как великого Хэрварда!

Мало-помалу мне всё же удалось поднять боевой дух. Был у меня этот дар. И я с наслаждением видел, как вспыхивают ненавистью глаза людей, как они потрясают оружием и напрягают мышцы.

Окрик Цедрика не сразу и привлёк их. Надо заметить, что старый рив не слушал мою речь, так как нёс дозор на башне. А тут он спустился, кричит что-то, хватает то одного, то другого за плечи, что-то втолковывает. Наконец он привлёк внимание Гиты, Альрика, те поспешили куда-то, а люди уже улыбались, передавая друг другу известие. И я понял, в чём дело. Один из моих людей пояснил возбуждённо:

– Войско! Целое войско появилось из фонов, переполошив людей Ансельма.

– Это саксы?

– Нет, не похоже.

– Неужто Утрэд привёл людей из Нориджа?

Мы все поспешили к бойницам.

На берегу озера и впрямь царило необычное оживление. Было видно, что люди Ансельма похватали оружие, но в бой вроде не рвутся. Ещё бы, их окружила целая рать закованных в броню воинов, пеших и конных, и на их копьях развевались флажки с каким-то изображением. Я знал об этих нормандских штучках с эмблемами, но мне они ни о чём не говорили. Однако вскоре я понял, кто привёл людей. Узнал всадника в светлом плаще, который выделился из толпы, остановив лошадь перед Ансельмом. Шериф Эдгар. Я тихо выругался.

А вокруг уже радостно кричали:

– Это Армстронг! Наш герефа вернулся!

– Теперь-то он наведёт порядок!

– Смотрите, и Утрэд с ним. Едет сюда, улыбается. Ха! Как часто можно увидеть улыбающимся Утрэда? Значит, всё в порядке.

Кто-то даже замахал в окно:

– Эой! Утрэд, сюда!

Солдат уже подъехал к башне, кричал, что мы можем выходить. Но я не хотел так просто позволить этому Армстронгу забрать у меня победу и, когда люди кинулись вниз, опередил их, загородив проход.

– Вы все наивные глупцы! Неужели вы забыли, что наш шериф прежде всего человек Генриха Боклерка. А вы мятежники. Так неужели вам будет радостнее, если вас в цепи закуёт этот распрекрасный Эдгар, а не Ансельм из Бери-Сент?

Они замялись, но тут вперёд пробрался Цедрик.

– Побойтесь Бога, господин Хорса! С Эдгаром мой сын, а уж он не стал бы завлекать нас в ловушку.

– Да одурачен он, как и все вы. Этот Армстронг – хитрая лиса. Вы не знаете его, как я.

Но меня уже не желали слушать, рвались наружу, кто-то начал растаскивать завал под воротами. Я разозлился. Как они смеют не подчиняться мне? Даже выхватил секиру.

– Клянусь всеми духами этих мест, что зарублю любого, кто попытается открыть башню, пока не разберёмся во всём!

Остановила ли их моя угроза, или сами решили узнать, что их ждёт, но люди отступили. Цедрик даже поднялся к бойнице, стал переговариваться с сыном. Я слышал каждое их слово, и что-то сникло в моей душе.

Хитрец Армстронг действовал наверняка. Едва он узнал о восстании, как поспешил к королю и представил всё дело так, что Ансельм превратился в виновника мятежа, доведшего людей до крайности своими притеснениями. Шериф привёл доказательства, и король дал ему полномочия уладить тяжбу на законном основании. Для этого Эдгар выкупил у Генриха опекунские права на несовершеннолетнюю девицу Гиту Вейк.

Проклятье! Этот пёс способен кому угодно заткнуть глотку своим золотом. И теперь он здесь – с правами на Гиту и её земли. Ансельм же отныне выглядит едва ли не разбойником, посягнувшим на чужую собственность и пролившим кровь.

Ничего не скажешь, дальнейшее наше сопротивление выглядело бы глупостью. Люди радовались, что мерзавец-аббат будет наказан, а их госпожа получила могущественного покровителя в лице эрла Эдгара.

Но я-то? Выходит, меня уже не считают достойным защищать внучку Хэрварда? Да если бы не я, ещё неизвестно, что бы с ней случилось.

Но тут я увидел саму леди Гиту. Впервые за эти дни она улыбалась. Она не замечала ни меня, ни моего взгляда, а в её глазах светилось нетерпение. Она торопила своих людей и сама рвалась прочь из башни... Скажу только, что я следовал за ней, пока она направлялась туда, где по насыпи уже приближался её новый опекун.

У подножия башни шериф сдержал коня, соскочил с него – и прямо к ней. У меня мелькнула мысль, что он вот так прямо и заключит её в объятия. Она же глядела на него во все глаза. Чёртова девка! От меня все уклонялась, а с этим... Они стояли так близко, близко. Холодный солнечный ветер развевал её волосы, а Эдгар в шлеме поверх койфа[56]56
  Койф – кольчужный капюшон.


[Закрыть], смуглый, как сарацин, только глаза синие, как небо в зимний день. И меня они не замечали, хотя моя тень падала на них.

– Ну вот нам и довелось снова свидеться, Гита, – сказал Эдгар.

Снова?

Она улыбалась. И как улыбалась! Просто сияла.

– Вы спасли меня, спасли всех нас!

Кровь Водана! Они говорили так, словно были давно знакомы.

– Я много думал о тебе, Гита. Отныне ты под моей защитой и...

– Я так рада! – почти всхлипнула она.

Не вытерпев, я шагнул вперёд:

– Ты просто купил её, шериф. Купил на своё проклятое золото. Мы же не щадили себя, защищая внучку Хэрварда.

Наконец-то он перевёл взгляд на меня. В первый миг словно и не признал, но потом скривил рот в усмешке:

– О, храбрый Хорса. Вот я бы удивился, если бы тебя не было там, где заваруха.

Хорошо, что вмешалась Гита. Иначе бы я...

– Милорд Эдгар, прошу быть милостивым к людям, обагрившим своё оружие кровью, защищая меня. Тан Хорса, тан Альрик...

– Конечно, я благодарю вас, храбрые мужи, что вступились за мою подопечную. И отныне вы можете рассчитывать на мою поддержку и покровительство.

А пошёл он!.. Ведёт себя так, словно он не нашего уже племени и не его долг стоять горой за саксов. Хотя я давно знал, что Эдгар Армстронг – онорманившийся сакс. И дивился, отчего вокруг все так восхваляют его – не сделавшего ни единого выпада мечом, не пролившего вражеской крови. Нет, что хотите думайте, но по мне победа, полученная хитростью и подкупом, никогда не будет считаться достойной восхваления.

Все вокруг ликовали, только я оставался мрачен. Одно порадовало – кислая физиономия Ансельма. Да, проклятому попу не избежать теперь суда и значительного штрафа. Я не смог удержаться, чтобы не сказать ему это. Аббат сидел на бревне, приготовленном для будущего тарана, зябко кутался в свою роскошную бархатную пелерину на меху.

– Не строй из себя героя, Хорса, – сухо сказал он. – Ты ведь не сделал ничего, чтобы причислить себя к таковым. И если бы зять короля не вступился за вас, видит Бог, мы бы взяли вашу цитадель, и ты бы думал о покаянии в грехах, стоя под виселицей.

Сейчас Ансельм был похож на бессильную старуху, которая только и может, что ругаться. Но кое-что в его речи меня озадачило. Что этот поп бормочет о заступничестве королевского зятя? Ведь насколько я знал, зятем короля был какой-то граф Анжу, муж императрицы Матильды. И какое ему дело до нас?

Ответ Ансельма меня удивил. Оказывается, у Генриха Боклерка есть ещё дочь, правда, незаконнорождённая, но всё же его плоть и кровь. Зовут её Бэртрада Нормандская, и наш шериф Эдгар обручён с ней ещё с прошлой зимы.

– И он пользуется своим положением, – шипел Ансельм, косясь на стоявшего неподалёку Эдгара. – Родич короля – ха! Высоко взлетел сакс, однако тому, кто так воспарил, больнее будет падать. И я ещё погляжу, чем для него обернётся желание взять под опеку девицу Гиту Вейк, когда его женой станет столь непростая леди, как Бэртрада.

Я ничего не знал о нормандке Бэртраде. Да и плевать мне было на неё, будь она хоть трижды королевским ублюдком. Главное, мне более не грозит то, о чём я подозревал, глядя на Эдгара и Гиту. Ничего меж ними не будет. А значит... И я твёрдо решил не тянуть и при первой же возможности попросить руки леди Гиты у её опекуна. И пусть только попробует мне отказать – ведь я отстоял жизнь и свободу его подопечной!

Пожалуй, я даже готов предстать вместе с нею перед алтарём. Разве она того не стоит?

* * *

Было решено, что часть людей шерифа отправится сопровождать Ансельма в Норидж для разбирательства, часть займётся приведением в порядок Тауэр-Вейк, а остальные отправятся в Незерби. Что касается Гиты, то и разговора не возникало о том, чтобы ей вернуться в Святую Хильду. Монастырь не место для мятежницы. Это меня обрадовало – я уже ломал голову, как бы поскорее решить вопрос с женитьбой, пока Эдгар не увёз девушку.

Пока суть да дело, шериф принял предложение Альрика отправиться в его бург Ньюторп передохнуть, а заодно и отметить благополучное завершение событий. Альрик рвался к своей жене Элдре, потому и поскакал вперёд под предлогом того, что ему необходимо отдать распоряжения насчёт приёма гостей.

Я всё время держался вблизи Гиты. И удивительно – теперь она стала со мной куда приветливее, чем прежде, улыбка играла на её лице, и у меня мелькнула мысль – а не попытаться ли мне прямо сейчас обратиться к шерифу за разрешением на брак с нею.

И тем не менее что-то меня останавливало. Скорей всего, сомнения в согласии самой невесты. Даже в Тауэр-Вейк моя уверенность была гораздо крепче. Вдобавок мне очень не нравилось, как Эдгар Армстронг глядит на Гиту. Не следовало бы опекуну так заглядываться на подопечную. В этом взгляде горело неприкрытое желание. Неужто ты забыл, с кем обручён, красавчик Эдгар?

Улучив момент, я так и сказал Гите, что помочь ей Эдгар смог лишь потому, что помолвлен с дочкой короля. Она не выразила изумления, но заметно погрустнела. Однако тут же взяла себя в руки и сказала, что знала о помолвке шерифа ещё с Рождества.

Её ответ заставил меня призадуматься. Откуда бы это девице, пребывавшей вдали от мира, в закрытой для всех обители, знать о том, о чём не ведали мы, саксонские таны, пировавшие в праздник йоля в усадьбе герефы Эдгара?

Не покидало меня и смутное беспокойство – где я мог видеть Гиту ранее? И вдруг мне смутно привиделось... Светловолосая девушка спускается по лестнице в бурге Незерби... Моё воспоминания той хмельной ночи. Поначалу я не поверил себе, но воспоминание становилось все отчётливее. Неужели Гита побывала у шерифа в Незерби во время йоля? И все те слухи, что Эдгара во время празднеств посещала некая леди, с которой он провёл ночь?.. Я запретил себе об этом думать.

Гита подошла ко мне, справилась, заберу ли я Олдриха из башни сейчас или же пришлю за ним позже. Но меня сейчас волновали совсем иные мысли. Жизни мальчишки ничего не угрожало, он поправляется, так чего мне о нём сейчас думать? Пришлю, когда он будет в состоянии сесть на лошадь.

Выслушав меня, Гита сказала, что я прав. И мне не следует тревожиться – за парнем будет надлежащий присмотр и уход. Я же, вместо того чтобы поблагодарить её, сам того не ожидая, брякнул: не мог ли я прежде видеть её в бурге Незерби?

Она так побледнела, что я понял – не ошибаюсь. А её невнятный ответ, дескать, ей неведомо, о чём я, не заставил меня усомниться в правильности догадки. Шлюха! Внучка великого Хэрварда – и всего лишь продажная девка, заплатившая герефе телом, чтобы он взялся её защищать.

Но я ничего ей не сказал. Более того, я поехал с ними в Ньюторп. Смотрел на возглавивших кавалькаду Эдгара с Гитой, хмыкал, видя, как они стараются держаться так, словно меж ними не было той постыдной близости. Он – покровительственный и предупредительный, она – приветливая, оживлённая, благодарная... Но для себя я решил одно: я не откажусь от неё. Мне нужна внучка Хэрварда, чтобы рожала мне сыновей, чтобы мой род породнился с великим повстанцем, и я не уступлю её этому счастливчику Эдгару. Хватит с него и дочери короля.

Однако мрачное настроение не покидало меня всё то время, пока мы ехали к Ньюторпу. Дорога тут была вполне приличной – твёрдая насыпь, с отводными канавами для вод фэнов. Альрик вообще слыл рачительным хозяином. Как и его Элдра. Я увидел их обоих, встречающих нас на крыльце усадьбы. Отовсюду уже неслись запахи стряпни, и у меня после той жалкой баланды, какую мы ели в Тауэр-Вейк, даже слюнки потекли. В усадьбе везде чувствовался порядок и забота. Двор расчищен от грязи и посыпан песком, столбики крыльца совсем новые, с замысловатой резьбой, а в доме гудит жарко разведённое в очагах пламя, глинобитный пол подметён, а на уложенных на козлы столешницах расстелено алое сукно. Элдра приветливо встретила всех, улыбалась. Слуги выставляли кушанья: кровяные колбасы, оленину, несколько видов сыра, паштеты, караваи хлеба, всякие соленья и, конечно же, эль, тёмный пенистый эль.

Я занял своё место за столом и велел кравчему налить полный кубок. Пил и глядел на Эдгара. Тот был весел, приветлив со всеми, но всё равно оглядывался на отдалённый конец зала, где за вышитой занавеской скрылась с хозяйкой Гита. Элдра вскоре вернулась – как добрая госпожа, она не могла оставлять гостей надолго. Её дело – следить, чтобы ни у кого не было ни в чём недостатка, но она всё тёрлась подле Альрика, а этот телок глядел на неё влюблёнными глазами и норовил приобнять да усадить рядом. Элдра смеялась и уворачивалась, но нас не проведёшь – наверняка ещё до нашего прибытия они улучили момент, чтобы утолить голод друг в друге.

Конопатому Альрику повезло с женой. Невысокая, но ладненькая, с тёмно-русыми косами, свисавшими из-под белоснежной головной повязки замужней женщины, она была очень привлекательна. Хотел бы я, чтобы и у меня в Фелинге была такая же весёлая, хозяйственная жена. Настоящая жена, которая имела бы право носить у пояса ключи госпожи, какими пока всё ещё владела моя мать.

Когда появилась Гита, я больше не думал об Элдре. Жена Альрика дала ей переодеться в одно из своих одеяний, из сукна песочного цвета. До этого я видел Гиту только в широких тёмных одеждах наподобие монашеских. Сейчас же она показалась мне такой светлой, лёгкой. У ворота платье было украшено коричневой вышивкой, а её светлые распущенные волосы стекали по спине, как блестящее серебро, красиво стянутые вокруг лба тесьмой с узором. Дух захватывало, настолько красивой она мне показалась. Я видел, как она о чём-то переговорила с Элдрой, как они рассмеялись. И тогда я окликнул её, жестом предлагая занять место подле меня, она пожала плечами, улыбнулась, но пошла за Элдрой и села между ней и старым Торкелем. Услужливо подложила старику каши в миску. А как раз напротив неё сидел Эдгар. Этот волк не сводил с неё глаз, был серьёзен, только судорожно глотнул, когда она робко улыбнулась ему.

Я же злился. Наверное, поэтому и пил так много. Замечал, что гости в Ньюторп все пребывают. Приехал толстый Бранд, стал что-то объяснять Эдгару, говорить о самоуправстве Ансельма, который в каждую саксонскую усадьбу послал людей и следил, чтобы никто не смел примкнуть к восставшим. Не смел – ха! Этот боров отлично знал, что у них была возможность перерезать глотки воинам Ансельма, но нет же, они не желали кровопролития, послали выборных к аббату, желая уладить дело миром. Словно это было ещё возможно. Трусливые псы!

Я вновь пил. У меня начало шуметь в голове, но от этого словно бы стало легче. И всё же весело мне не было. Ко мне подсел Утрэд, рассказывал, как ему удалось тогда прокрасться сквозь лагерь Ансельма, как он спешил, пробираясь по дороге из фэнов, бежал так, что почти не зяб в мокрой одежде. А потом неожиданно встретил Эдгара с его людьми, и ему дали тёплую одежду, горячее питьё, лошадь, а потом он повёл всех прямой дорогой к Тауэр-Вейк. Я слушал Утрэда, пил с ним, чокаясь так, что эль выливался из чаш, стекал по пальцам. Или это было вино... тёмное, сладкое. У меня кружилась голова, в ушах стоял гул. Я грыз олений окорок, давился им. В какой-то миг различил лицо отца Мартина подле себя. Схватил священника за бороду, силился сказать, что не сбеги он... Вот тогда бы Гита Вейк была бы уже моей, и я бы не сидел с ней сейчас за столом, а на правах мужа и господина мял её нежную плоть, ощущал бы ртом вкус её кожи... познал бы жар её лона...

Я не знаю, о чём я подумал, а что сказал вслух священнику. То ли он оттолкнул меня, то ли я сам упал лицом на стол... в мягкий соус, которым был залит стоявший передо мной окорок.

...В какой-то миг я пришёл в себя. Ещё плохо соображая, отодрал голову от жаркого, в котором лежал. Кто-то тут же убрал от меня блюдо, кто-то пытался помочь встать, поддерживал под локоть. Я оттолкнул услужливую руку, огляделся. В зале было уже полутемно, пламя в очагах догорело, лишь кое-где по обугленным поленьям всё ещё пробегали язычки пламени. И в этом неровном свете я различил утомлённых челядинцев Альрика, убиравших со стола остатки трапезы, вытиравших столешницу пучками соломы. Самих хозяев в зале не было, но многие гости, как и я, позасыпали за столом. Кто прикорнул, растянувшись на скамьях, кого-то слуги укладывали на соломе вдоль бревенчатых стен. Меж ними лежали и огромные миролюбивые волкодавы Альрика. Я заметил Утрэда, который спал, обняв такое вот лохматое чудище. Увидел и отца Мартина, узнал его по тёмной рясе с крестом на груди, слабо светлевшим в отблесках огня. Священник спал среди прочих на соломе, удобно устроив голову на толстом брюхе Бранда, и ему даже не мешал громогласный храп тана. Я вспомнил, о чём говорил отцу Мартину. Если бы он не ушёл из Тауэр-Вейк, то Гита была бы моей... Гита. Где она?

В голове у меня гудело. Я потряс ею, борясь с мучительным похмельем. Заметил прислужника, сливавшего из кубков остатки эля в одну чашу, и, когда тот хотел выпить, успел выхватить её у него. Но едва стал пить, как увидел Гиту... Увидел их.

Странно, что я не заметил их сразу. Они сидели на прежних местах, недалеко от очага, и я видел их силуэты, чуть склонённые друг к дружке через столешницу. Они разговаривали и, казалось, не замечали ни меня, ни слуг, вообще никого. Я не мог разобрать, о чём они говорили, лишь через гул в голове слабо улавливал их голоса. Но вот Гита протянула руку через столешницу, и Эдгар поймал её, страстно поцеловал. Он не отпускал девушку, смотрел на неё. Она на него. Я видел её нежный профиль на фоне огня, видел эту блестящую волну волос, стекавшую по спине, по плечам... Я смотрел на неё и не мог насмотреться. И, понимая, что теряю её, я хотел выть.

В горле у меня вспух ком, дыхание остановилось, я лишь хрипел, а силуэт Гиты будто таял, расплываясь в мутной, блестящей мгле. Слёзы. Я был пьян. Я был несчастен. И слёзы заливали мои глаза, лицо... Я еле смог различить, как она поднялась... они поднялись, как он обошёл стол и их тени слились в одно... обнялись. Даже эта короткая ласка превращала их в единое существо.

Я сидел, как остолоп, видел, как мой ненавистный враг, этот Эдгар, счастливчик Эдгар, уводит Гиту, как они поднялись по лестнице и вошли в какой-то покой. Слабо стукнула дверь.

Я вздрогнул, но остался сидеть. Как долго? Я не ведал.

Кто-то вновь брал меня под локоть:

– Благородный Хорса, давайте я вам помогу. Извольте встать, я вас отведу, соломки взобью...

Итак, я буду спать среди собак и пьяных. Я – герой осады Тауэр-Вейк, не щадивший даже жизни собственного сына. А она... А он... Почему всё достаётся ему?

И я взревел.

Испуганный слуга так и отскочил.

Я встал, наваливаясь на столешницу, попытался перелезть через неё.

– Все дьяволы преисподней!

Я искал свою секиру. Где она? Её не было рядом. Но не беда – на стенах среди охотничьих трофеев там и сям висели скрещённые копья и боевые палицы. А там, у очага, мерцает лезвие старинного боевого топора. Я кинулся к нему, топтался прямо по спавшим под стеной, спотыкался. Похоже, я наступил на благородного Бранда сына Орма. Он хрюкнул, стал подниматься.

– Белый дракон! Белый дракон! – вопил спросонья, отталкивая меня.

Я всё же сорвал топор со стены. Отпихнул цепляющегося за мои колени Бранда, мельком заметил перепуганное лицо отца Мартина. Кто-то из челядинцев пытался удержать меня, вырвать оружие.

Я ревел и так размахивал топором, что они поспешили отскочить. Залаяла какая-то собака. Я же ни на что не обращал внимания, спотыкаясь и расталкивая пытавшихся меня удержать, кинулся туда, где на верхнюю галерею вела лестница. Падал на ней, цеплялся за перила.

Наверху я вихрем пронёсся по галерее к той самой двери, толкнул её и навалился всем телом. Дверь была заперта изнутри.

– Эдгар! Открывай, нормандский пёс! Открывай, или я вышибу дверь и размажу топором твою проклятую стриженую голову.

Я с размаху всадил лезвие топора в доски и ощутил, как задрожало древко в моих руках и удар отозвался до плеч.

– Открывай, подлый соблазнитель саксонских невест!

На меня навалились сзади, кричали. Я расшвыривал их, как вепрь разбрасывает собак на охоте. Вновь и вновь вонзал топор в доски двери. Краем глаза увидел появившегося на галерее Альрика, на ходу накидывавшего тунику. Снизу по лестнице огромной тушей поднимался Бранд. Но мне было не до них. Я вновь ударил. Лезвие вошло в доски, полетели щепы. Я не успел его вырвать, когда Альрик сзади набросился на меня. И Утрэд откуда-то появился, повис на плечах.

И в этот миг дверь распахнулась. Я увидел Эдгара, раздетого по пояс и с мечом в руках.

– Какого дьявола, Хорса!

– Какого дьявола? Да отпустите меня! Я должен размозжить голову этому паскуднику, соблазнившего принадлежащую мне девицу.

Меня по-прежнему держали, но настала тишина. Я слышал клёкот в собственной груди. Глядел на Эдгара и, обладай мой взгляд смертоносной силой, от него не осталось бы и тени. Как же я его ненавидел! Ненавидел эти узкие синие глаза, эту прядь волос на лбу, этот надменный подбородок. Я видел мускулы его груди, рук и испытывал почти волчье желание впиться в них зубами, загрызть его.

– Проклятье! Отпустите меня. Дайте нам скрестить оружие, мне и этому норманнскому лизоблюду.

Я всё же вырвался. Эдгар крепче сжал меч, но с места не сошёл. И я не напал на него. Ибо в этот момент увидел Гиту. Она сидела на ложе за его спиной, испуганная, с разметавшимися волосами, прижимая к груди меховое одеяло.

– Видите? – я всем указал на неё. – Эта девица обещалась мне. Она сама сказала, что если бы в Тауэр-Вейк был священник, то он бы обвенчал нас.

А этот пёс выкупил права на неё и теперь обесчестил. И я убью его.

Я перехватил поудобнее древко секиры. Даже зубами скрипел от злости.

– Леди Гита дала тебе слово? – тихо, но с яростью спросил Эдгар.

– Нет! – вдруг вскрикнула Гита. – Это был лишь миг, чтобы избавиться от Ансельма. Нет, нет, нет!

И она зарыдала, упав на постель и накрывшись одеялом.

Эдгар вышел и закрыл за собой дверь.

– Ты хочешь биться за неё, Хорса? Изволь. Но только тогда, когда ты не будешь пьян. И когда объяснишь, на каком основании предъявляешь права на Гиту Вейк.

На нас смотрели и молчали. Я разозлился.

– Да, уж ты-то, конечно, считаешь, что имеешь на неё право. Ха! Опекун, который тут же увлёк свою подопечную на ложе разврата. Мало тебе, что обручён с Бэртрадой Нормандской, ты возжелал ещё и потешить плоть с внучкой самого Хэрварда. Ты её обесславил, пёс! Нидеринг!

Несмотря на ночь, вокруг нас уже собралось немало людей. Кто-то спрашивал, что случилось, кто-то уже понял. Но едва я произнёс это старое саксонское проклятие, вмиг все смолкли.

Я видел, как заходили желваки на щеках Эдгара. Но он сдержался.

– Никогда, даже на исповеди, я не сознаюсь, что удержало сейчас мою руку от того, чтобы поразить тебя, Хорса. Это дело прошлое. Эту связь между нами я проклинаю, но вынужден терпеть. А что до твоих прав на Гиту... Только её слово решит, кого из нас она изберёт. И как ты... как все вы поняли, она уже сделала свой выбор. Я не неволил её. По собственному желанию и по доброй воле она отдала предпочтение мне, а не тебе, Хорса из Фелинга.

– Я бы не бесславил её, – прохрипел я, униженный его словами о выборе самой Гиты. – Я бы сделал её своей хозяйкой.

– Да, в доме, где уже есть три хозяйки. «Датские жёны» – не так ли? Хотела ли леди Гита жить среди них?

– «Датская жена» – это наш старинный уважаемый обычай в Дэнло. Никто не вправе попрекнуть мужчину тем, что он берёт в дом женщину по старому закону отцов. А с леди Гитой я был готов даже обвенчаться. Однако теперь... Теперь мне не нужна обесчещенная тобой девка.

Я даже плюнул в сторону закрытой двери. Сейчас я ненавидел эту распутницу. Ненавидел за предпочтение, оказанное Эдгару, а не мне. И уж я-то постараюсь, чтобы о её бесчестье стало известно по всему Норфолку.

С силой вогнав секиру в дверь в каком-нибудь дюйме от головы шерифа, я повернулся и пошёл прочь, расталкивая собравшихся. Внизу я велел подать эля и поднял чашу за худую славу последней из рода великого Хэрварда.

Стоя у перил галереи, Эдгар наблюдал за тем, как я пью.

– Ты упомянул старый закон, Хорса. Что ж, пусть я и обручён с нормандкой, но отныне леди Гита станет моей женой по старому датскому закону. И пусть никто не смеет упрекнуть меня, что я оказывал непочтение той, которую избрал по велению сердца. Все слышали, что я сказал!

Он повернулся и вошёл в покой. К ней. Хлопнул дверью.

Люди вокруг переговаривались. Постепенно стали расходиться. Старый закон о «датской жене» – они это сразу восприняли. Порой в Дэнло «датские жёны» имели больше власти и почёта, чем венчанные супруги. И я сглупил, сам подсказав Эдгару этот выход. Но всё же нечто сулило мне утешение. Там, за морем, жила другая. Дочь короля. И Эдгар был связан с ней нерушимыми узами.

– Дьяволово семя! – буркнул я, ухмыляясь. – Посмотрим, что на всё это скажет Бэртрада Нормандская.