Текст книги "Сказочка или Сказявские похождения Моти Быкова (СИ)"
Автор книги: Наталия Котянова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)
– Не слышали? Местные свободны, – буркнул Быков.
– Слышали, не глухие. Постоим да и дальше пойдём, а то чё-то умаялись, – в своей манере отозвалась Яга.
– А я сказал, валите давайте! – угрожающе зашептал Матвей. И даже кулаком потряс, для наглядности.
Ага, впечатлил, держи карман! Кузька с матерью переглянулись и дружно фыркнули.
– Сивко, ну хоть ты будь поумней! – потеряв всякое терпение, воззвал Мотя. – Шевели копытами, живо! Потом я вас найду, обещаю. Объясни ты этим баранам, вдруг им опасно со мной находиться? Они ж тоже ничего не знают, а мало ли всех пришлых тут велено на месте казнить без суда и следствия?!
– Дядя Мотя, ты как хочешь, но мы всё равно не уйдём!
("О. Снова "дядя?")
– А с чего бы это такие подозрения?
Он резко развернулся на незнакомый голос и увидел перед собой низкорослого хрупкого парня в забавном одеянии: широченный шёлковый халат перехвачен чёрным поясом, к ногам словно две скамейки примотаны, а на голове вообще порнография – длинный, до лопаток, красный колпак с помпоном. На завязочках.
– Говорю же, я по вашим обычаям не спец, вдруг да у вас в столице расизм процветает, или боитесь, что я заразный, – пожал плечами Быков.
– А он не заразный, честно-честно! – вякнул сзади Кузька.
Парнишка лукаво улыбнулся и приставил ко лбу два пальца. – Камуто Хировато!
– Ээ... сочувствую, – осторожно отозвался Матвей. – Но я здесь ни при чём. Я только приехал, стража подтвердит!
"Буратино" расхохотался, отчего его и без того узкие глаза превратились в щёлочки.
– Штирлиц, вы провалили задание! Это моё имя!!
– В смысле??
– В прямом! Сколько лет работаю с попаданцами, и каждый, ну каждый, только так реагирует! Ни одного исключения! Бедная моя мама, эх...
Он вытер глаза широким рукавом и слегка поклонился, прижав руки к груди.
– Приветствую пришельца в славном городе Едрит-Мадрите! Можете называть меня Каму-кун. А то так и будете ржать, как лошадь...
– Спасибо, но я вообще-то стою молчу, – не удержался Матвей. Сивко за его спиной согласно фыркнул – и я, мол, тоже. А вот вы! – А вот вы... Японский городовой! – вдруг осенило его. – Блин-компот, а я-то сразу не допёр! Офигеть!
Тревога за свою дальнейшую судьбу как-то разом ослабла: не верилось, что этот смешливый "гномик" на самом деле – непримиримый и грозный истребитель попаданцев.
– Быков Матвей Сергеевич, сокращайте как хотите.
– Рад познакомиться!
Городовой отвёл Мотю ещё подальше в сторону, к своей будке. Она притулилась сразу за забором и была обставлена весьма скромно, в духе того самого японского минимализма. Каму-кун посадил Быкова заполнять обязательную анкету и попутно стал активно расспрашивать о его здешних приключениях. "Для третьего сборника рассказов, народ обожает читать про попаданцев!" Матвей отвечал кратко – ему хотелось побыстрей разделаться с формальностями и, коль никто его арестовывать и уличать во всех сказявских бедах не собирается, свалить, наконец, в город. Причём не достопримечательностями любоваться, а нормальный постоялый двор найти, налопаться как следует да и задрыхнуть. И Кузька с матерью уже замаялись его ждать...
Городовой оказался человеком проницательным и тактичным. Особо задерживать его не стал и даже посоветовал хорошую и недорогую гостиницу неподалёку – да, в городе эти заведения назывались вполне современно.
Взглянув на часы – к изумлению Моти, тоже исключительно современные, как раз японские и очень дорогие – Каму-кун объявил, что его рабочий день закончен, и любезно предложил проводить их до места. Путники с энтузиазмом закивали. Дорогой Матвей успел скорешиться с "господином начальником" и удовлетворить в отношении него своё собственное любопытство. Выяснилось, к примеру, что Кам – единственный на всю округу натуральный японец, больше таких, как он, в Сказяви нет. Женат, естественно, на русской, и очень счастлив в браке. Жена – умница-красавица, ласковая и послушная, звереет только тогда, когда он случайно коверкает её имя. Такое, увы, иногда бывает, и тогда Прасковья, пользуясь своим подавляющим превосходством в весе, напоминает благоверному, что она именно Праша, ну или Прашечка, без вариантов и лишних букв. Часы – да, конечно, самые что ни на есть японские, попаданец подарил, прикольный был пацан. Хотя все похабники, как их тут называют, люди весёлые. Иной раз подолгу в столице живут, но потом всё равно исчезают – не иначе, на родину возвращаются. Стало быть, волноваться незачем, и он, Матвей, вернётся. Это правильно, что он сюда пришёл. Молва не врёт, помочь ему может только Хрен, причём Главный. Он действительно самый умный в Сказяви. Помимо него, есть у них ещё два Хрена, тому родня, но интеллектом куда скромнее: один старый уже, наполовину в маразме (по прозванью Лысый), а второй, Хрен-с-горы, наоборот, мелкий ещё. Поумнеет, когда подрастёт, то есть не раньше, чем лет через десять-пятнадцать, пока он Главному не конкурент.
– Попасть к нему можно запросто, больших очередей на приём нет. Почему? Так простой народ с ним связываться не хочет; говорят, он настолько мудрёные советы даёт, что без поллитры не разберёшься. Ну а с поллитрой, сам понимаешь, они уже всё по-своему делают. Что ты хочешь, суеверий всяких глупых даже в столице предостаточно. Лично я Хрена крепко уважаю, голова-мужик! Так что ты не тяни, завтра с утра приходи на Главную площадь, тебе её любой укажет. Ума палата – самая высокая, в ней Хрен и заседает. Сейчас уже поздно, приёмные часы закончились... Ох, ты ж! Совсем забыл! – хлопнул себя по лбу городовой. – Мы же с Прашечкой на "Дурь-два" идём! Ну, в Ёперный театр, премьера сегодня, сам автор выступать будет. Побежал я!
– А гостиница?..
– Да вот она, пришли как раз! – отмахнулся японский городовой и, сверкая "скамейками", стремительно понёсся дальше по улице. Видать, "ласковая и послушная" Прашечка сильно не любила, когда её благоверный задерживался с работы...
– А что такое "Дурь-два"? – глядя ему вслед, спросил Кузька.
Матвей собрался ответить, что понятия не имеет, но тут зацепил взглядом стоящий неподалёку большой рекламный щит. В сказявских реалиях он наверняка назывался как-то по-другому, но смысл был тот же: завлечь и втюхать. Грамотным – расписать, неграмотным – разрисовать, чтоб впечатлились и заставили прочесть, куда надобно бечь за очередным чудом. Данное рекламное место явно принадлежало Ёперному театру.
– Спектакля "три в одном"! Купил билетик раз, сходил целых три! День первый – "Дурь: Начало", режиссёр – Первая голова Змея Горыныча. День второй – "Дурь: Восстание телег", режиссёр – вторая голова Змея Горыныча. День третий – "Дурь: Первая кровь" (еротика, детям до 16-ти вход запрещён!), режиссёр – третья голова Змея Горыныча. В конце каждой спектакли – встреча с автором! Спешите!!
– То-то он так понёсся, – завистливо вздохнул Кузька. – Я бы тоже хотел на бешеные телеги посмотреть...
– Успеешь ещё, – Матвей привычно потрепал его по голове, и мальчишка не стал отстраняться. – Вместе сходим, думаю, другие постановки тут не менее дурацкие... в смысле, достойные. А сейчас надо поскорей заселяться, ужинать и спать. Возражения есть? Возражений нет!
Гостиница "У бабки и дедки" была небольшая, но уютная, и что немаловажно – с собственной парковкой, то есть конюшней. Свободные номера имелись, и они привычно заняли две соседние комнаты. Дальше всё строго по плану: сытный ужин и по кроватям, с одним только "лирическим" отступлением на скорую помывку и постирушку. Яга, ухмыляясь, предложила Моте поручить стирку ей и была с возмущением отвергнута.
– Свои трусы никому не доверю!
– Эх, жестокий ты мужик, Быков! Лишил меня главного женского удовольствия. Теперича и не засну с расстройства... Ну дай хоть носки понюхать!
"Вот же язва!"
– Не отвяжешься – дам!
– Молчу-молчу... Изверг.
Богатырский сон сморил Матвея сразу после меткого попадания головы в подушку. И продлился он... увы, в очередной раз совсем недолго. И всё из-за Яги!
К сожалению, её печаль о трусах была здесь совершенно ни при чём...
– Мотя, вставай! Мотенька... Да проснись ты, зараза!! Ну, пожалуйста...
Быков резко сел на кровати и затряс головой, одновременно пытаясь унять сердцебиение. Нет, это уже ни в какие ворота не лезет! Ему как раз такой сон снился, про женщину-мечту, а тут... Женщина-язва с очередной напастью. Клопы их там, что ли, закусали?
Матвей остервенело потёр глаза и рявкнул на Ягу, которая, похоже, вознамерилась придать ему ускорение и самолично вытащить из-под одеяла. А у него трусы сушатся!
– Чего случилось-то?? Говори нормально!
– Бабайка опять к Кузе пришёл... Только ты его прогнать сможешь... Мотенька, что хочешь для тебя сделаю, только помоги!
Само собой, Матвей толком ничего не понял. Но встревожился. Судя по голосу, Яга была сейчас на грани истерики, что было ей не свойственно. Значит, дело и вправду серьёзное. Неужели кто-то вломился к ним комнату и обижает ребёнка?!
Мотя поспешно нырнул в штаны, обуваться не стал, зато прихватил попавшую на глаза колченогую табуретку – мало ли в кого швырнуть потребуется. Ногой распахнул дверь в соседнюю комнату... И невольно замер на пороге.
Полная луна висела над самым окном, освещая сжавшегося в уголке кровати Кузьку. Мальчишка трясся и беззвучно рыдал от страха, глядя на медленно подступающее к нему чудовище. Вообще-то на Мотин вкус это было скорее чудо-юдо, только не в перьях, а в шерсти. Выглядело оно скорее несуразно, чем страшно: ну, когти, ну, зубы – так в земных ужастиках они куда внушительнее. То ли мультяшный мутант, то ли сильно заросший и вконец охамевший медведь-шатун.
Но бедный рыжик земных фильмов не смотрел и буквально оцепенел от ужаса. Маленький беззащитный кролик перед удавом... У Матвея аж сердце ёкнуло от жалости.
В следующую секунду табуретка прицельно полетела в голову страшилища. И... с грохотом врезалась в пол, не встретив никакого сопротивления.
– Что за?!
– Так морок это, Мотенька, – тихо всхлипнула за спиной Яга. – Каждый месяц хоть раз к нему приходит, пугает, окаянный, а я сделать ничего не могу...
– А я? Ты сказала...
– Да, ты – можешь. Один только способ есть Бабайку прогнать, глупый, но всегда действует...
– Какой? Пасть ему порвать? Мехом внутрь вывернуть? Так это я запросто, это я с удовольствием!
– Нет, Матвей, ему ничего не сделается. Это же морок... Тебе надо...
– Ну, говори уже, чего мнёшься!! – разозлился Быков. – Хочешь, чтобы сын от страха заикой стал?!
– Поцелуй меня...
Матвей резко развернулся, едва сдерживая зуд в кулаках. Тут с её ребёнком такое творится, а эта дурная баба!..
"Дурная баба", оказывается, тоже умела плакать молча. Выходит, никакая это не идиотская шутка... Додумывать мысль Мотя не стал. Рывком подтянул к себе женщину, облапал, за что подвернулось, и сделал то, о чём она попросила. От злости – на ситуацию, на неё и на себя заодно – поцелуй получился не слишком нежный. Скорее даже грубый. Матвей смял безропотные мягкие губы, втянул в себя, едва не прихватывая зубами, язык по-хозяйски вторгся на сданную без боя территорию...
Как-то незаметно злость иссякла. Завоеватель увлёкся, а потом и вовсе перестал думать о посторонних вещах. Даже о Кузьке. Потерялся во времени, наслаждаясь податливым мягким телом в своих руках, запахом, вкусом... Какая сладкая...
Женщина опомнилась первая. Зашевелилась, попыталась отстраниться, вывернуться из его объятий. Смешная. Кто ей даст?! Матвей недовольно замычал и снова потянулся к её губам.
Соображалка включилась резко, как лампочка. Быков распахнул глаза и в полном офигении уставился на растрёпанную, запыхавшуюся Ягу.
– Что за?..
Умный вопрос, да. Окстись, Мотя, это всё та же язва с крючковатым носом и тощенькими мочальными косами, забыл?! Ну и пусть фигура под балахонистым сарафаном оказались неожиданно приятной на ощупь, пусть от этого поцелуя у тебя только чудом не снесло крышу... Но... Это же она! Ведь так?
– Ппрости...
Кажется, они сказали это одновременно. И так же дружно обернулись на нетвёрдый тонкий голосок.
– Мам... А чего это вы делаете?
– Кузенька!!
Женщина рванулась к сыну, Матвей плюхнулся на кровать следом за ней и обнял их обоих разом.
– Сынок, ты как, в порядке?? А куда чудо-юдо подевалось?
– Какое чудо?
– Да это дядя Мотя шутит, не обращай внимания, – сделала "страшные" глаза Яга. – Помнишь, я говорила, бывает, что ты во сне повизгиваешь, как свинка? Наверное, снится, что ты поросёночком стал и по двору бегаешь, хи-хи-хи... А Матвей-то этого не знал, вот и зашёл посмотреть, в чём дело. Я ему всё обсказала, тебя разбудила, чтобы другие постояльцы на нас не нажаловались. А сейчас быстренько на другой бочок – и спать!
– А вдруг мне опять свинки приснятся?
– Во второй раз не приснятся, уж поверь мне. Давай, закрывай глазки и спи! Дядя Мотя уже уходит...
– Дядя Мотя ждёт тётю Мотю у себя, с объяснениями, – с нажимом сказал тот.
Яга поняла, что отвертеться не получится, и со вздохом кивнула.
Уходя, Матвей слышал сонный голос Кузьки, который пытался выяснить у матери, на самом деле они целовались, или это тоже ему приснилось. Ухмыльнулся и не стал ждать "правдивого" ответа, и так всё понятно.
Яга пришла довольно скоро. Матвей только успел натянуть футболку, заправить постель и слегка привести в порядок растрёпанные мысли. Именно что слегка... Вот почему бурно обрадовался, увидев в её руках поднос с запотевшим стеклянным графином, парой толстых ломтей ржаного хлеба и миской солёных огурцов. Как кстати!
Стопок тоже было две. Не дожидаясь Моти, женщина набулькала себе духмяной "слезы" до самых краёв, выдохнула в сторону и залпом выпила. Даже не поморщилась! Под уважительным взглядом Быкова с хрустом откусила от огурца и только тогда тяжело плюхнулась на единственную табуретку.
Матвей последовал её примеру, сцапал с подноса "бутерброд" с огурцом и снова устроился на кровати.
Помолчали.
– Ну что, не знаешь, с чего начать? Давай с главного, что ли. С какого перепугу к Кузьке это чмо лохматое является? Что он такого сделал, кому насолил? Ведь дитё ещё совсем, ума нет, ну, нахулиганил, так что, за это на него этакую пакость насылать надо? Тем более каждый месяц... Так ведь и чокнуться недолго!
– В этом ему повезло, – вздохнула Яга. – Нервенная система устойчивая. Как исчезнет Бабайка, Кузенька у меня быстро отрубается и наутро уже ничего не помнит. Зато я помню... Сама не знаю, как не поседела ещё, смотреть, как он убивается.
– Да с чего напасть-то такая?! Сглазил вас, что ли, кто?
Она горько улыбнулась и наконец подняла голову, оторвав взгляд от наполовину раскрошенной горбушки.
– В точку, Матвей. Сглазил.
– И кто этот будущий покойник?
Кузькина мать неожиданно расхохоталась.
– Спасибо, Матвеюшка! Да только ему все угрозы давно до одного места. Потому как он покойник и есть, своими же собственными стараниями. Злыдень Проклятович Гадин, известный в прошлом чёрный колдун. Ну и по совместительству мой муж.
Мотина челюсть немедленно понеслась в направлении стоявших рядом с кроватью ботинок. Такого признания он ну никак не ожидал. Точнее, теоретически понимал, что муж у Яги когда-то имелся, да и Кузька появился на свет явно не от сказявского духа, но... Но.
– Значит, сына у тебя зовут Кузьма Злыдневич Гадин?
– А вот и нет, – снова удивила она. – Кузьма Васильич Прекрасный!
– М-да...
– Это я после смерти евонного папаши расстаралась, – не без гордости пояснила женщина. – Козу за это отдать не пожалела, но родильную грамотку ему тишком переправили. Отчество батюшки моего покойного записали, хороший был человек, и фамилию мою девичью.
– Так ты тоже Прекрасная...
– Угу. Муженёк велел оставить, только свою добавил. Очень его прикалывало называть меня Прекрасная Гадина.
– Вот ведь мерзавец! – поморщился Быков
– Так и есть, Матвеюшка. Вон оно как бывает – один раз в жизни "свезёт", а до сих пор расхлёбываешь... – невесело усмехнулась Яга.
Махнула рукой, налила себе ещё стопку и снова одним махом опустошила её до дна.
– Я тогда совсем девкой была, глупой да бойкой, бабки говорили – языкастая больно, доведёт тебя когда-нибудь твой длинный язык до лиха... Так и случилось. Шла я как-то с дальнего колодца, гляжу – у околицы конь стоит, не нашенской породы, здоровущий такой, весь чёрный, злой – алым глазом косит, копытом землю роет, фырчит недовольно... Думаю – что за напасть, кого это к нам в деревню принесло? Коли конь такой злобный, каков же тогда его хозяин? Обошла я зверя, с опаской, а ну как лягнёт, и вот тут и хозяина его увидала. Да не одного, а с сестрой своей, Василисой.
Нас у батюшки трое девок было. Старшая Елена к тому времени замуж за богатого купца вышла и в город уехала, Василиса с Елисеем женихалась, он у нас на деревне первый парень был – и красивый, и работящий, и весёлый. А я младшая, только-только шестнадцать стукнуло, о женихах и вовсе думать не хотела. Озорная была, всё с ребятнёй бегала, по заборам лазала, из рогатки камушками да чертополохом пулялась...
И вот, вижу я мужика незнакомого, своему коню под стать – длинный, чёрный, взгляд недобрый... А он, мужик этот, между тем вокруг Васеньки крутится, руками вот так по воздуху чертит и бормочет что-то не по-нашему. Тут я и смекнула, что колдун это. И хочет сестру зачаровать, чтоб с ним уехала, причём добровольно, дабы в случае погони откреститься – не похищал, мол, девицу, сама себя предложила... Мне про колдунов ещё бабушка-покойница рассказывала, стращала, что люди это все как один гнилые, злопамятные, но до того умные, что даже другому человеку в голову могут влезть, а он и не заметит. Я тогда в прямом смысле её слова поняла, испугалась страшно... И вот, спустя столько лет сама и увидела, как то бывает. Как глаза у Васюши пустые становятся, словно бы стеклянные, как руки опадают безвольно... Сестра ведь у меня красавица писаная была, её так и прозвали – Василиса Прекрасная. Елисей говорил, поженимся, мол, родится девочка – на твою фамилию запишем. Мальчишки пусть Пупырышкины будут, тоже ничего себе фамилия, уважаемая, а дочку-красавицу пусть, как и тебя, Прекрасной величают. Она ведь точно в тебя уродится...
И вот вижу я, что ещё чуть-чуть – и ничего этого не сбудется, подчинит её проклятый колдун, заберёт у батюшки, увезёт к себе и что-нибудь страшное сотворит. Может, даже замуж не возьмёт, а так, походя, ославит да прогонит, бабушка говорила, любит их порода так забавляться. И, веришь, такое зло меня взяло, что и страх вдруг пропал. Не помня себя, подскочила я к колдуну, благо он спиной стоял, и окатила его водой с верху до низу. Он сам перепугался, вскрикнул и заклинание своё прервал. Обернулся – ух, и страшенный! А я в запале и второе ведро на него ухнула. Схватила коромысло, замахнулась, кричу "Беги, Вася, я его задержу!!" А у самой от его жутких глаз душа в пятки ушла... Он смотрел-смотрел на меня и вдруг как начал смеяться! Смех тоже неприятный, хриплый, чисто ворона каркает... Успокоился и говорит – "И как же зовут тебя, смелая воробушка?" А я отвечаю: "Как меня зовут, знают те, кто зовёт, а вам то без надобности. А вот как вас зовут, я точно знаю, Злыдень проклятущий!" Ну, он тогда ещё больше обрадовался, говорит "Не иначе, сама тьма мне с тобой встречу устроила. Давно ищу я по свету свою суженую, что с первого раза имя моё отгадает, да никто прежде не отгадывал. Стало быть, ты моя суженая и есть. И ничего, что простая, мелкая да непокорная, так даже интереснее. Приданого мне не надо, сам богат, разница в возрасте только дураков суеверных смущает, а что с норовом – погляди-ка на Бешеного! Ох, и горячая кровь, укрощать его было одно удовольствие! А с тобой ещё большее будет... Идём к твоему отцу".
Ну, я на всё это ему язык и показала, да и задала стрекача. Только ведь от колдуна не спрячешься – и часа не прошло, как явился. Да не один, а со старостой и венчальной грамоткой, куда осталось только имя моё вписать... Видать, к старосте он и в голову слазить успел, тот всё повторял без конца, что коли не отдадут молодцу девку, он нас всех из деревни выгонит, без вещей и припасов по миру пустит. Но батюшка мой был не робкого десятка, упёрся намертво – не получит пришлый моей дочери, и всё тут. Злыдень тогда рассердился и сглазил... нет, не его, отец ему не по зубам оказался, я это только потом поняла. Василису сглазил, да так, что она вмиг позеленела и жуткими бородавками покрылась. Верну, говорит, всё, как было, если я к грамоте пальчик свой приложу. Узнал уже, что я неграмотная. И как звать, тоже, сам написал, завитушками украсил, только оттиск и осталось оставить... Батюшка увидел Васю и за сердце схватился, а она... Как разглядела себя в зеркале, затряслась, завыла, да и обвинила во всём меня. Чуть не с кулаками накинулась, велит немедленно идти за колдуна замуж, жизнь ей не ломать, иначе она прямо у меня на глазах руки на себя наложит и потом будет мне каждую ночь в кошмарах являться... Словом, что было делать? Согласилась я. Приложила палец, батюшка не успел мне помешать.
А позже выяснилось, что сглаз чёрного колдуна обратной силы не имеет. Злыдень как-то проезжал снова через мою родную деревню, а потом со смехом рассказывал, что у Васи теперь новый жених, деревенский дурачок Иванушка. Больше никто на неё, жабу зелёную, не польстился, Елисей давно на другой женился, десятой дорогой её обходит. Хозяйство после батюшкиной смерти совсем в упадок пришло, а ведь мы небедно жили, всего было вдосталь... Вот такая, Мотенька, со мной романтическая история приключилась.
– А дальше что было? – Быков только сейчас обнаружил, что водка уже закончилась, а вот огурцы, как ни странно, нет. А он даже лёгкого головокружения не чувствует. Напряжён слишком. – Как этот Злыдень тебя "укрощал"? Бил? Часто?
– Да нет, наоборот, очень редко, – легкомысленно отмахнулась Яга. – Только если вконец достану. Любила я ему поначалу всякие каверзы устраивать, из своего детского арсенала. То зелья в бутылках местами поменяю, то коню евонному, Бешеному, из рогатки под хвост выстрелю, то ещё чего придумаю. Он, конечно, ругался страшно, но быстро отходил, и даже ни разу не сглазил. Говорил – потому что любит меня, неблагодарную.
– А ты?
– А что я? Сам-то как думаешь? Боялась я его и простить не могла за свободу свою загубленную, за сестрино уродство и за хворь батюшкину – он вскоре после свадьбы слёг, да так и не поднялся... Злыдень чувствовал моё отношение, пытался как-то изменить его, приставал с ласками, подарки дарил, спрашивал, чего мне из своих походов привезти. А мне ничего от него не надо, только б они, походы эти, почаще случались. Без него в доме не так плохо было, хозяйство большое, дела всегда найдутся...
– Сбежать не пробовала?
– Почему же? Цельных три раза. Да находил он меня быстро, потому как сразу после свадьбы нитку заговорённую мне на руку накрутил. И себе такую же. Она цвет меняла, даже если я просто за ворота уходила. На рынок меня всегда евонные слуги сопровождали, а подруг в том городе я так и не завела. А потом уж не до побегов стало – Кузенька под сердцем зашевелился. Я и успокоилась на время. Муж был очень доволен... До того момента, пока повитуха не показала ему рыжего наследника. Понимаешь, к чему я? Он чёрный, у меня рыжины в помине нет, сестрицы, отец – все русые. Злыдень аж затрясся весь, подскочил да как начал орать – от кого нагуляла?? А у меня и ответа нет. Это потом уж я вспомнила, что бабка у нас в молодости рыжая была, и материн брат тоже, но он ещё во младенчестве помер, вот и забылось уж. Попыталась ему объяснить – не поверил. У него-де в умных книгах не так написано. Им он верил больше...
С тех пор моя жизнь стала невыносимой. Злыдень стал часто напиваться в дымину и тогда угрожал, что пойдёт и утопит приблудыша в колодце, меня до смерти запорет, а полюбовнику моему всё его хозяйство сглазом засушит. Только как узнать, кого проклинать надобно? В том городе рыжих чуть не сто человек проживало, каждого сглазить не по силам, да и коль прознают о причине – позора не оберёшься... Думал он думал – и придумал, как отомстить всем разом, выплеснуть без остатка душившую его злобу. Вычитал в одной своей книге заклинание, не иначе самой тьмой подсказанное. Смертельное. На крови... И меня порезал, и Кузеньку... Брр...
Она передёрнулась от воспоминаний и машинально обхватила себя за плечи. Матвей глянул на пустую бутылку, решительно встал и сдёрнул женщину с табуретки. Посадил рядом, закутал в покрывало и осторожно обнял поверх него. Яга благодарно улыбнулась и прикрыла глаза.
– Ты не думай, крови надо было совсем немного, просто я тогда этого не знала. И перепугалась страшно, не за себя, конечно... Знаешь, Мотя, что во всём этом самое смешное?
– А тут вообще есть что-то смешное?
– А как же. Это ведь и вправду его ребёнок был, куда уж мне при таком муже подолом вертеть. Да и не хотелось мне тогда ещё ничего. Знаешь, как звучало проклятье? Он ведь его прямо при мне прочёл, чтобы сразу убедиться, что оно подействует... "Чтоб жену мою ни один нормальный мужик не возжелал до конца её дней, чтоб рыжий обманыш познал в жизни много страха и сам был страшен, а папаша его тотчас же сдох в жутких мучениях!" В этом месте можно смеяться.
– Выходит, этот лох взял да и проклял сам себя? То-то небось его папаша Проклятий на том свете ему навешал... – всё-таки хмыкнул Мотя. – Сам сдох, но вам тоже досталось. К Кузьке этот Бабайка обдолбанный по ночам являться начал, а от тебя мужики шарахаться... Постой-ка! Не сходится что-то. А как же Пихто, Кощей и прочие?
– А по-твоему, это и есть "нормальные мужики"? – сощурилась Яга. – Всё верно сбылось – нормальные от меня морды воротят, а вот такие как раз проходу не дают. Тот же дедка, хозяин гостиницы, за ужином глазки строил, не заметил? Воротит меня с них, да что поделаешь...
– Не понял проблемы, – пробурчал Быков, думая, что неплохо было бы этому дедке настучать по репке. Для профилактики. При живой бабке да при самом Матвее такое непотребство разводить! Совсем охамели эти деды. В чём только душа держится, песок вон сыпется непрерывным потоком, а всё туда же! – Если тебя с твоих кавалеров, как ты выразилась, воротит, тогда какого хрена ты их не отшиваешь? Что, совсем безотказная?
– Ты это меня сейчас оскорбить хочешь, да, Мотя? – неожиданно захихикала Яга. Водка ударила, не прошло и полгода... – А вот ничего-то у тебя не выйдет. Потому что я не для удовольствия их привечаю. И не для здоровья. А только из-за сыночки моего любимого, да! Сколько лет мы с ним по разным деревням мыкались, пока в Гадюкине не осели. Из мужниного дома я сразу ушла, и единого лишнего дня в нём оставаться не захотела. Кузенька тогда совсем слабенький был да запуганный проклятым Бабайкой, каждую ночь по привычке за меня прятался, да только не помогало это... Я от всех мужиков как от чумных шарахалась, а потом раз вломился к нам в дом в дупель пьяный лешак, спутал, поди, со своей кикиморой, или кто там у него, и как полез целоваться! Я насилу вырвалась. А потом гляжу – морок-то и развеялся. Кузька заснул сразу и наутро впервые о нём не вспомнил. Я и смекнула, не связано ли это с поцелуем. Проверила вдругорядь – точно, работает! Вот так и покатилась Прекрасная по наклонной... – снова хихикнула женщина. – Потому как одним поцелуем никто довольствоваться не хочет, всем сразу постелю подавай. Ну и подавала, куда деваться-то? Давала, даю и давать буду, вот! Потому что Кузька для меня важнее всех на свете! А если кто его обидит, то я...
Воодушевление резко схлынуло, и так же резко навалилась закономерная дремота. Матвей тихонько потряс её за плечо.
– Последний вопрос можно? В Гадюкине ты на сеновал ко мне тоже из-за Кузьки полезла? К нему Бабайка приходил? Почему ты тогда на своём не настояла, мамка-панамка? Я же не знал, что у тебя в это время...
– Да не было никакого Бабайки, не волнуйсь! – зевнула Яга. – Сказать тебе, что ли, одну страшную тайну, Мотя...
– Ну? Ну?? Блин, не спи, вредная ты Прекрасная!!
– Тсс... Только никому не говори, особенно энтому... в кепке... Нравится он мне просто. С самого начала понравился. Вот я и пришла к нему... первый раз сама... а он...
Поудобнее устроив голову на широком мужском плече, Кузькина мать окончательно провалилась в сон. Что ей снится? Вон как улыбается. Светло...
Матвей осторожно встал, взял её на руки и прямо с покрывалом отнёс в соседнюю комнату. Положил рядом с сопящим сыном, укрыл, постоял над кроватью... Потом наклонился и быстро поцеловал женщину в щёку.
Если она завтра вспомнит о своём признании, то, чего доброго, просто смоется от него куда подальше, прихватив Кузьку. Гордая она, Прекрасная, это он уже давно понял. Значит, надо будет срочно прикинуться валенком. Потому что расставаться с ними в его планы совершенно не входит. По крайней мере, в ближайшие. Вот выспится, сходит на приём к Хрену, узнает, как вернуться домой... и повременит с этим. Сначала устроит их тут как следует, с жильём поможет, и всё такое. Ну и мужика поищет – НОРМАЛЬНОГО. Неужто во всей столице такого не найдётся? А то к ней опять какой-нибудь старпёр или извращенец привяжется. Каждому морду бить – не выход, это только для ихнего пенсионного фонда хорошо, если он у них, конечно, есть. Мужика надо – раз и навсегда, такого надёжного, что прямо ух, и чтоб детей любил, и на неё не смел руки поднять. А ещё...
Засыпая, Матвей вдруг подумал об иронии судьбы. Той, которая не фильм, а той, которая так часто бывает в жизни, что земной, что сказявской. Ирония со смертельным исходом для ревнивого колдуна, подневольная потребность Кузькиной матери в постоянных любовниках. К ней в его мире принято посылать недругов – смешно, да? К маленькой перепуганной девчонке, которая после того ритуала приобрела сомнительную репутацию убийцы колдуна, и которой поэтому надо опасаться. Уж если она муженька своего порешила, то простого человека и вовсе сходу до Кондратия доведёт? Фигня какая. Но ведь откуда-то пошло это выражение?
Кстати, это что получается, ей сейчас не больше двадцати семи? Мелочь совсем! А как уже жизнь потрепала... На её фоне он совсем зажрался. Живёт, понимаешь, такой "дядя Мотя-бегемотя", как сыр в масле катается, ни о чём не думает, ни о ком не заботится, проблемы серьёзные – и то его стороной обходят. Не считая попадание в Сказявь. Да и то, назвать здешнее путешествие проблемой у него теперь язык не повернётся! Это ведь здорово, что он сюда попал. Познакомился с хорошими людьми и не-людьми, поприключался по самое не балуйся, даже кое-что понял о себе и о жизни. Кое-что важное... Но пока ещё не всё.
С этим неясным томлением в душе Матвей и уснул.
