Текст книги "Ядвига Фрей (СИ)"

Автор книги: Наталия Северская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

Северская Наталия Евгениевна
Ядвига Фрей

Если у вас возникают вопросы по поводу слов или поведения героев – спрашивайте у них; телепатически, например.

Это реальные личности.

ЯДВИГА ФРЕЙ

ВОЛШЕБНЫЙ ЭЛИКСИР

Книга 1

Предисловие

– Вы ловите маньяков, серийных убийц?

– Да.

– Почему?

– Они убивают.

– Но почему они делают это?

– Потому как, иначе не могут, – ответил профайлер. – У каждого из них своя причина. И это, обычно, детская травма.

– Всегда ли?

– Иногда, жажда убивать генетически наследуется, но такой вид маньяков редкость.

– А террористы?

– Их расстреливают на месте.

– Почему?

– Они убивают массово.

– Почему вы убиваете тех, кто убивает?

– Только так, их можно – остановить.

– Мы с вами, в этом, похожи.

1

Я выслеживаю и убиваю тех, кто выслеживает и убивает людей, чья кровь несет примесь: волшебных и магических созданий.

Созданий таких, как я.

Я – ответ тому времени, когда орден "Oculus Dei" торжествовал, омывая почву криками, ужасом и кровью.

Я – охочусь за нечистью. За теми, кто испив волшебный эликсир, истекает черным гноем. За теми, кто отбросил науку и дружбу, выбирая насилие. За теми, кто, протягивая руку, для знакомства – вонзает острый клинок, прямо в сердце. За теми, чья кровь, при соприкосновении с эликсиром, проявляет выбор насилия {существом в теле} и обращается в черную и вязкую слизь.

Я делаю очевидное – явленным.

Я – напоминание каждому, кто решил, будто только у него есть право на "убить".

Кровь, кости, плоть – как книга судеб, записывают действия, а я – читаю. Ты не спрячешь от меня ни мысль, ни намерение, ни прошлое, которым жил ... и которое, ты думаешь, оставило тебя, когда ты выбрал спрятать нож.

Я – убийца.

Я возвращаю тебе ровно то, что ты сам выбрал сотворить с другим существом, в чьих жилах текла примесь волшебной или магической крови.

Нас обучают, как убивать. Обучают постигать механику этого дела. Чтобы мы могли войти в инфернальную среду и выйти. Ни мести, ни боли, ни обиды, ни возмущения. Ни даже следа ненависти. Только чистый гнев. Я не убью тебя, если ты попросишь меня не делать с тобой того, что ты делал с другими. Но я могу убить тебя быстро, так молниеносно, что ты не успеешь... попросить.

Знай это, когда будешь отходить ко сну.

__________________

День двадцать пятый от начала года Волка.

Я стою на площади, наблюдая за тем, как одного из инквизиторов тащат к виселице. Избитый, сломанные ноги. Тащат – сам идти он уже не в силах. Из ушей, только недавно бежала кровь, следы засохли. Я чую его страх. Его ужас. Его ненависть. Он кричит. Только это, теперь, и может делать – кричать.

Он кричит, что его подставили, что он не маг, не колдун; что он – такой же человек, как и они.

Я прячу ухмылку, плотнее заворачиваясь в плащ, и ухожу, как песок, просачиваюсь сквозь толпу. Люди сами отлично справятся: его повесят, но так, чтоб не до конца, а затем утопят. Мне не обязательно убивать, достаточно навести на след и подставить улики. Мутная и вязкая кровь не ищет истины; такой человек радуется, когда элементы вокруг, подтверждают желаемые догадки; когда можно пытать и убивать.

А много ли требуется?

...когда, так слепо, жаждешь только одного – порождать инферно.

1.1

– Почему они делают это?

– Многие, хотят, чтобы их поймали, – ответил профайлер. – Чтобы мы прекратили: позволять делать им то, что они не могут не делать.

– Но гениальные маньяки?

– Это особый сорт. Они, только когда уверены, что на шаг впереди нас...

– На много шагов, – улыбнулась я.

– Да. Верно. Стратегический интеллект с очень высоким айкью. Они с нами играют. Жертвы им, лишь как предлог, чтобы выманить нас из укрытия. Чтобы заставить бегать, искать, совершать ошибки, чувствовать собственную ничтожность, собирая трупы по улицам, свалкам, подворотням и квартирам. Хоронить, не сумев предотвратить.

– Хищники, – кивнула я.

– Хищник охотится, когда голоден. А эти, ради развлечения.

– Они показывают вам слабые места, которые вы не совершенствуете.

– И это верно. В какой-то степени, они – наш маркер профессионализма. Мы слишком сильно хотим верить, – как бы извиняясь, кивнул профайлер. – Даже видя столь изощренные убийства, все еще хотим верить, и, где-то глубоко внутри, продолжаем надеяться, что наступит время и это прекратится.

– Что именно прекратится?

– Жажда людей: убивать.

__________________

Многие из тех, за кем я приходила, в ночи, аккуратно перерезая им глотку – делали то, что они выбирали делать, потому как были твердо убеждены, что нет такой силы, которая бы посмела им ответить. На их языке ответить. Одни верили, что совершают богоугодное дело, а значит бог их защитит. Другие наслаждались пытками, криками, чужой болью, так, словно никто не посмеет дать им отпор. Будто их власть наивысшая среди людей.

Я пришла сказать, что не только ж люди живут среди вас. И не все из них отказались от защиты своих древнейших предков.

1.2

– Я не охочусь на тех, за кем охотитесь вы, – сказала я, закидывая ногу на ногу.

– Вы... эквивалент рейнджера?

Я кивнула.

– Думал, – усмехнулся он, – это сказки, не более того.

– Многие из вас так думают. А есть некоторые, кто знает, что это не так и пытается уничтожить нас, когда мы являемся в ваш мир.

– Говорят, вы убиваете похлеще нашего.

Я молча и пристально изучала человека напротив. Он боится. Не только меня, а и самого мифа о таких, как я.

– Именно ваш род совершил невозможное, истребляя тех из вас, в ком бежала наша кровь.

Профайлер молча перевел взгляд на свои руки.

– Вам не удастся убить нас. Мы быстрее, сильнее, умнее и в наших жилах течет магия. Вы истребляли себе подобных, кто, так или иначе, был следствием трепетных отношений нашей расы с людьми.

– Хотите сказать, что магические и волшебные создания всё... до единого ... идеальны? – не выдержал человек.

– Нет. Это не так. Но у нас – другой закон. Наш Закон это Магия. Это Волшебство. Это древнейший Разум, который предоставляет нам тела и способности, свойства. То, как мы применяем столь драгоценный Дар – определяет нас.

– И что происходит, когда в вашей среде, кто-то убивает?

– Он переливает столько жизненной силы, наследникам погибшего, сколько отобрал.

– А если у него не хватит? Не будет столько?

– Он умрет.

– Но того, кого он убил – не вернуть.

Я улыбнулась и даже рассмеялась.

– Видите, здесь мы различаемся. Мы – знаем о выборе перевоплощения.

– Мы тоже.

– Большинство из вас верит в это, но не знает, наверняка.

– Пока не умрешь, не узнаешь.

Я пожала плечом.

– Как выбираете, так и будет, – и уточнила, – у вас.

– А если у меня жизненной силы больше, намного больше, чем у того, кого я хочу убить? Это ж я могу пойти и убить, перелить и пойти дальше, как ни в чем ни бывало! Чем это отличается от...

– Детектив, – перебила я. – Ни одно действие не остается без следствий. Как минимум, убийство записывается в ДНК того, кто его совершает.

– А как максимум? – цинично спросил человек.

– Смысловой импульс убийства – след, который ты никогда не сможешь стереть из себя.

– И что?

– Это как свидетельство о судимости у вас. Один раз вы убили, отсидели и вышли. Вы можете солгать, что ваша репутация чиста, но стоит дать запрос в базу и оттуда придет ответ: убил-отсидел-вышел.

Детектив начинал догонять суть.

– Чтобы понять, отчего это максимум, представьте, что с каждым перевоплощением, у вас в паспорте, стоят печати совершенных вами преступлений. Вы меняете тело, а паспорт... один и тот же. И представьте, что этот паспорт материальный, реальный, его можно пощупать, открыть и прочитать. И что, при приеме на работу, будут спрашивать не вот ту бумажку, которая у вас только на одну "жизнь" – я показала кавычки пальцами, – а тот паспорт, который у вас сквозь все воплощения идет.

– Вопрос репутации приобретает очень страшный оттенок.

– Страшный? – засмеялась я. – При таком раскладе вы, в первую очередь, будете думать о себе и своём будущем. Каждый раз, на весах, перед тем как решить: убить или быть убитым – будет возникать один вопрос: хочу ли я такую печать к себе в паспорт?

– А если перевоплощение это реально, тогда смерть не пугает, – детектив крепко задумался и добавил. – Можешь меня убить, но я... отказываюсь убивать.

– Приоритеты меняются, – ответила я его мысленному вопросу, который он решил не озвучивать.

– Меня интересует: я и моя репутация, моя судьба вдальнейшем, – выстраивал он предложение, – а не то, сколько боли я проживу, когда ты будешь меня убивать.

– Я не собираюсь вас убивать, детектив, – усмехнулась я.

– Это я, по привычке.

– Привычка тоже выбор.

Он замотал головой.

– Но, зачем вы охотитесь за нашими священниками? – вернулся он к сути диалога.

________________

Я закуталась в темно-синий плащ и двигалась, как тень, под стеной храма. Я оставила там, внутри, надпись: «однажды, вы не проснетесь». И лишь одному, священнику, я перерезала глотку. Тому, кто, несколько воплощений назад, пытал и отправил на костер ведьму, в чьей крови магии было чуть меньше, нежели человеческого желания быть п`онятым. Кто пришла слышать природу, но выбрала слышать только людей. А они её – на костер. Я помню, как она кричала. Но не в этом суть. Я не мстить прихожу, а возвращать содеянное. Я покачала головой, скрываясь в переулке. И даже людей она не слышала. Не слышала, внутри них, жадного стремления скандировать: «ведьму на костер!».

Не хотела слышать, думала, что если верить в людей – они будут такими, какими хочет она, чтобы они стали.

1.3

– А разве на вас печать убийства не остаётся? – спросил детектив.

– Остаётся, – спокойно ответила я, глядя ему прямо в глаза.

И он не смог увидеть на моем лице: довольство или горечь, их там не было – только знание, трепет и сила.

– Почему же вы делаете `это` с нашими, – он сглотнул, осязая грань "мы и вы", – священниками?

– Я выбрала посвятить свою судьбу мастерству убийства. И я разрушусь на крупицы – в итоге.

– Зачем тогда? Вам плевать на себя?

– Я рассматриваю себя, как ту силу, которая может прийти и напомнить вашим сотрудникам, что мир шире, что выбор грандиознее, чем "свято и грешно".

– На каждую силу найдется более мощная, – сказал детектив.

– Верно. И к итогу путешествий, Истина продолжит звучать, а я разрушусь.

– Но зачем тогда? – не унимался человек.

– Скольких убили во времена действий ордена "Oculus Dei".

– Много?

– Вы не считали?

– Как? – смутился он.

– Каждый из сожженных, утопленных, искалеченных и брошенных в лапы огня, мог привнести столь много. Но был убит. Не только наших, но и ваших, кто посмел отказаться от церкви, с её законами – убивали.

– Я слышал, ведьмы того времени, продавали яды, накладывали заклятия для умерщвления, делали жуткие вещи.

– А священники разбирались? Был даже суд, который на собственное усмотрение решал, кого на костер. И каждый из инквизиторов вдохновлялся этим. Будто они приносили жертву своему богу и радовались, что еще одна нечистая кровь уничтожена.

– Это тема для кровавых диспутов, – напомнил детектив.

– Верно. Потому что время... . Для вас это время уже позади, – я перегнулась через стол. – А что, если я проведу вас туда? Проведу и оставлю?

Человек закашлялся.

– Если я оставлю вас там, чтобы вы посмотрели. Останетесь вживых, мы поговорим. Продолжим наш диалог о том, почему я убиваю ваших священников.

– Запугивание это одна из тактик, и в нашем отделе, – усмехнулся он нервозно.

Я слушала биение его сердца. Удар, удар, удар... вместо трепета, резкий такт, испуг от мысли, что я, действительно, могу такое с ним сделать.

– Вы знаете, что разрушитесь, – продолжил человек. – Зачем же вы делаете это?

– Таков мой выбор. Я знаю, что будет в итоге.

– Но вы... приходите в наш мир. Убиваете `наших людей. Тех из них, – уточнил он, кашляя, – кто убивает тех, из нас, верно? – переспросил, будто уже нашел ключ, как переубедить меня. – Тех из нас, в ком течет примесь вашей крови.

– Да.

– И это не месть?

– Нет.

– А очень на неё похоже, – он откинулся на спинку стула с довольным видом, словно поймал меня.

Как и любой чистокровный убийца, я сфокусирована на ходах, стратегии, следствиях действий в развороте той среды, куда прихожу, учитывая объем данных шире. Каждый элемент, не просто фигура, а фигура-рычаг.

Сейчас, детектив думает, что нашел мой рычаг.

– Когда тысячи людей идут на войну, защищая деревню, государство или страну?

– Да? – спросил человек, с таким лицом, будто уверен, сейчас я начну оправдываться или доказывать.

– Когда они идут убивать, ради защиты своих родных и близких, это вы называете отвагой и мужеством так?

Детектив перестал ухмыляться.

– Как вы это называете?

– Храбростью.

– Вот. Вы поощряете такие действия, верно?

Кивнул.

– А почему? Почему вы поощряете убийство?

И он выругался.

– Не думайте, что знаете, где у меня рычаг, на который вы можете нажать. Ваши – торчат на поверхности.

– Я это уже понял.

– Ответьте мне, почему вы вдохновляете убивать ради защиты других? Вы убиваете одних людей, чтобы защитить – других, но тоже людей. Как вы понимаете, вот этих мы будем защищать, а этих – будем убивать?

– Они угрожают поработить нас, ограбить, изнасиловать наших женщин или убить наших детей.

– Вы повторяете "наших". Какой фактор разделяет людей на "наших" и "тех других"?

Он прикрыл глаза, взялся, буквально, за голову, упирая локти в стол.

– Мои действия вы называете местью, а свои – храбростью.

И здесь он резко поднялся. Я дала ему зацепку, чтобы выкрутиться от более страшного ответа, который он сможет достать, если будет, и дальше, задавать себе предыдущий мой вопрос.

– Вы убиваете за тех, кто уже мертв!

Я нахмурилась.

– А вы выносите смертный приговор за тех, кто еще жив?

Он нервно и громко рассмеялся.

2

Я следую переулками. Двигаюсь мягко. Вдыхаю аромат ночи, улиц и ветра.

Я слышу детский крик в одном из домов. Забираюсь по стене и заглядываю в окно. Старший бьет младшего. Ребенок не то, что ... не может защититься. Нет. Он даже не рассматривает такой вариант. Если бы взрослый понимал, что как только он отойдет ко сну, ребенок может пойти на кухню, взять нож и воткнуть лезвие в шею спящего родителя – он был бы внимательнее к тому, "что" делает с тем, кто может бодрствовать, пока сам он – спит. Кто может захотеть окончить избиения, убивая не себя, но того, кто мучает. Я продолжала смотреть, как взрослый совершает действие.

И припомнился диалог с одним из священников.

– Если не убить, то бить можно? – спросила я, тогда в келье.

– Нет, но... да, – он стушевался. – Можно бить. В полезных целях.

– В каких?

– Научить разуму.

– Разум постигается через насилие?

Священник повертел головой. Он не знал. Он делал то, что ему говорили, даже мыслил также. Он был как впечатанная в манускрипт буква. Одна из многих. И эта буква повторяла смысл целого манускрипта: не убий.

– Если я, отец, изобью вас, чтобы научить разуму – это будет, вашим богом, засчитано как богоугодное действие?

Он опешил.

Я, видя, что родитель продолжает бить ребенка, открыла окно и, забравшись внутрь, спрыгнув с подоконника, подошла к, застывшему от удивления, отцу. Застывшему с ремнем в руках. Он не долго думал и попытался на меня напасть, но я, свободной рукой, схватила его за челюсть и сжала, нанося другой рукой удар в грудную клетку. Он отлетел к стене и рухнул.

Я нагнулась к ребенку и спросила:

– Почему ты не хочешь, дать ему отпор?

Ребенок со слезами на глазах, которые еще больше расширились от ужаса, молча уставился на меня. Он будто застрял.

– Видишь? – я сурово посмотрела в глаза взрослому, который ненавидел меня больше всего на свете, в этот данный миг. – Я могу дать ему отпор, – и взглянула на ребенка. – Почему ты не хочешь?

Мальчик в ужасе метался между выбором защитить родителя от меня, ведь ему еще жить в этой семье – показать, на чьей он стороне, выслужиться. И выбором позволить мне делать то, что я делаю. А будь он взрослее, ему бы в голову могла прийти мысль, что, возможно, ему и себя стоит защищать от меня.

Мужчина не двигался. Он боялся. Я была той, превосходящей его – силой, которой он не мог противостоять в открытую, без вреда для себя. Он избивал того, кто не хотел защищаться. А я – могла стать его последним воспоминанием перед смертью. И он знал это. И не двигался.

– Когда ты вырастешь, – сказала я мальцу, – ты сможешь дать ему отпор. Но твой отец уже будет это понимать и вряд ли полезет к тебе, как сейчас.

Это всё, что я могла сказать, не нарушая баланс трех составляющих на чаше весов. И тогда мальчик, дрожащим голосом, произнес:

– Он будет обижать меня, и когда я вырасту. Как моего старшего брата. Он называет его слабаком, кричит, но не бьет. Но это также неприятно, как и, – перевел взгляд с меня на отца, – когда он меня бьет.

Я не могла угрожать взрослому, что вернусь, если он, еще хотя бы раз, поднимет на сына руку – я не обещаю того, что не исполню. А присматривать за малышом, с утра и до утра – я не буду. А было бы хорошо, если бы кто-то присматривал. За этим, взрослым и трусливым, человеком, чтобы тот не прикасался к сыну в жажде самоутвердиться.

Я покачала головой и выбралась из комнаты, через окно, спрыгнув на асфальт.

Возможно, это заставит взрослого задуматься, или – нет... .

Я, не оборачиваясь, шла вдоль улицы.

2.1

– Этому миру не хватает защитников, – сказала я, покачиваясь на стуле.

Профайлер сменил детектива. Он весь горел интересом пообщаться со мной. Не как с диковинкой, а в стремлении узнать... новое.

– Мы умеем защищать с помощью той же силы, которую купируем, – ответил он.

– Диалоги точно не помогут, – улыбнулась я, задерживая стул под углом.

– Иногда это работает. Иногда помогает изоляция в тюрьме. Но, не всем.

– Что вы хотите узнать? – спросила я прямо.

Он смутился и я звякнула стулом об пол, ставя его на место, выпрямляясь, кладя руки на стол, сокращая расстояние между нами.

– Давайте. У вас так мало времени. Или вы боитесь, что о вас подумает начальник, который стоит в комнате за непроницаемым, как ему кажется, стеклом?

Парень усмехнулся, а мужчина за стеклом напрягся.

– Я пришла не за вами. Вам нечего меня бояться.

– Но вы убиваете людей. А убийства людей мы расследуем и ловим... преступников.

– Вот я, перед вами, – и раскинула руки, широко улыбаясь. – Ловите меня.

Он кашлянул.

– Вы не можете. Я сама к вам пришла. Я телепортировалась. Это слово у вас обозначает мгновенное перемещение меж средами?

– Да.

– Что же вы будете делать?

Из-за стекла, через передатчик, зазвучал голос:

– Мы не можем вас убить или поместить в тюрьму, вы правы.

– Мне нравится говорить лицом к лицу, капитан, – перебила я. – Заходите сюда. Не бойтесь. Я, за человеческие убийства, не приношу возмездие.

Вслух я сказала о том, о чем этот высокий и подтянутый мужчина старался забыть. О тех, кого он убил. Он не мог спать, зная, что пришлось нажать на курок. Пришлось выстрелить, чтобы не убили других. И он не может с этим жить. Это проедает его внутренности, похлеще кислоты.

Дверь открылась и капитан вошел в комнату. Профайлер резко встал и освободил стул. Мужчина не сглотнул, но очень хотел. У него в горле пересохло. И с каждым его шагом ближе, напряжение внутри росло. Он сел напротив меня. И я ему – улыбнулась. Он дернулся. Неосознанно. Еще больше напрягся.

– Не пытайтесь, капитан. Ваше тело выдает вас. Такова природа человека. Вам не спрятаться от меня. От них, да, – я указала на тех, кто, там за стеклом, остался стоять и слушать, смотреть. – Но не от меня.

– Почему?

– Мы из разных миров.

– Ваш мир сильнее?

– Наш мир – другой, капитан. Он – другой.

– И наш мир изменился со времен испанской инквизиции, – произнес он, но голос его подвел.

– Вы не верите тому, что говорите, – я пальцем провела по своей гортани, взглядом указывая на его горло.

– Мы больше не сжигаем ведьм, – сказал он так, будто это однозначный факт, который перевешивает весь будущий диалог.

– Суть осталась прежней, изменились приоритеты и это саботировало изменение методов, – я наклонилась ближе, втянула носом запах его тела и отодвинулась обратно. – Теперь нецивилизованно стоять на площади скандируя: "ведьму на костер". Теперь, если видишь ведьму – убил, закопал и пошел домой, зная, что сделал мир лучше.

Молодой – побелел. Капитан держал себя в руках. Он не верил в ведьм и колдунов. В магию и волшебство. Решая, почему-то, что это одно и тоже – ... а я не хотела развеивать его неточности.

Я здесь, не для этого.

– А чему вы удивляетесь? – повернулась я к профайлеру; он стоял в углу, около стены. – Вы сами расследуете убийства по-страшнее, чем я только что описала.

– Это верно, – ответил, за сотрудника, капитан.

– Что же вас напугало? – я не сводила взгляд с парня.

– То, что времена изменились, – ответил он, прежде чем капитан попытался бы снова отобрать его право голоса, – а люди нет.

– Не все люди – люди... – и моя улыбка походила на оскал.

3

Я стою на площади. Ветер обдувает моё лицо. Я слышу отпечатки на стенках сосудов, в теле каждого существа, вокруг и сквозь улицы, через тоннели времен, прыгая по вспышкам порталов в дома и комнаты, в подворотни. Ночные фонари, падающие снежинки, осенний лес, восходящее солнце, и вновь ночь. Каждая печать совершённого насилия... – я их слышу.

Черно-алые символы, зудящие в клетках венозных сосудов и артерий. Я ищу особые отметки этого уровня. Те, которые смешивают алое с сиренево-лиловым. То, где насилие коснулось волшебной или магической крови. Я ищу убийц, которые продолжают ходить по улицам, так, будто никто не придет за ними. Будто бы можно убить и забыть, убить и надеть себе звездочку, убить и, порадовавшись, пойти дальше.

На такой случай у меня припасен эликсир. Субстанция, которая проявляет содеянное. Достаточно дать вдохнуть аромат или добавить каплю в питье – если ты применил насилие к существу с волшебной кровью – твоя кровь превратится в черный гной.

Если к существу с магической – вены раскалятся.

В обоих случаях, исход – смертельный.

В обоих случаях, я делаю сокрытое – очевидным.

Я переместилась к водонапорной башне, вспоминая, как уже проделывала такое. Как добавляла каплю эликсира в траншею, по которой бежала вода. Вода бежала в сторону замка. Я подняла голову и взглянула на звезды.

Тут или там, время... .

В обоих случаях, я призываю действительное – явить себя.

4

– Каждый из моего ордена, когда наступает время, выпивает белый эликсир.

– А когда наступает время? – спросил капитан. – Как вы узнаёте это?

– Тот, кто слышит звук колокола – направляется в небольшую комнату.

– Звук колокола?

– Это то, что мы слышим внутри. Как призыв. Как черта, которую не переступить. Как яркий свет издалека. И он зовет нас.

– Куда зовет?

Я не ответила. Я достала, из кармана, небольшой мешочек и высыпала себе на ладонь одно зернышко.

– Что это? – профайлер отошел от стены и приблизился к нам.

– Не трогайте, если хотите жить, – предупредила я, спокойным голосом.

– Что это? – повторил капитан вопрос сотрудника.

– Мы называем это семя: "черная зима".

– Почему?

Дверь в комнату открылась и вошла женщина, в летах, её пригласили, как знатока трав и зельев, и я улыбнулась ей, кивая. Травница.

– Как это работает? – спросила она, вглядываясь в меня.

Она пробовала прочесть то, странное существо, которое сидело и так легко говорило о столь тщательно скрываемом секрете. Что создания из волшебства и магии – не сказка. Что они существуют. Но ей не удавалось прочесть меня. Я слышала, как начинает кипеть её кровь.

– Перестаньте, если хотите дожить до ночи, моя дорогая, – произнесла я голосом древним, как запах небесных звезд, что сверкают днем, даже когда солнце затмевает взор.

И она прекратила, пошатнувшись. Капитан быстро встал и предложил ей стул. Теперь, оба мужчин стояли, а женщина сидела. Она подняла ко мне тускло-бирюзовые глаза. Время стерло их цвет.

– Легенды гласят, что нашим расам не доведется испить напиток этого семени, сидя за одним столом, чествуя природу, – прошептала она.

– Выбор каждого из людей, творит судьбу людей. Выбор каждого из волшебных существ – творит судьбу волшебного народа.

– А выбор магических...

Я покачала головой.

– Не стоит говорить о том, что сокрыто печатью. Не упоминайте вслух то, что вам поведала ваша прабабка перед тем, как перешагнуть черту.

И ведунья побелела. Она потерла руки, будто озябла. Ей одновременно хотелось покинуть это здание и не возвращаться. Хотелось вернуться к травам и помощи людям. И столь же ярко ей хотелось уйти. Уйти туда, откуда пришла я. И я видела, это её, желание.

"Мы не забираем людей с собой" – прошептала я голосом разума в её разуме.

И она услышала меня также, как если бы я произнесла эти слова вслух – но мои губы оставались сомкнуты.

– Вы знаете, что это, Лидия? – спросил капитан с нажимом, будто хочет расколоть преступника.

– Я не могу говорить об этом людям.

– Но вы сама – человек! – напомнил он, срываясь.

– Лишь отчасти.

Капитан поморщился, парень за его спиной улыбнулся.

– Чего скалишься, Файет?

– Когда утром, я выключил будильник, я и не подозревал, что меня ждет.

Капитан пропустил это мимо ушей и наклонился ко мне, будто я смертная, которую можно запугать одним видом, ну и гудящим, от его личного испуга, полем. Он думает, я приму испуг за гнев? Я рассмеялась.

– Для чего вы нам показываете то, о чем нельзя рассказывать? Зачем вообще вы явились к нам?

– Вы хотели узнать, кто убивает священнослужителей?

Он прищурился, выдыхая шумно через нос.

– Я пришла показать вам, кто убивает. Я.

– И проку нам с этого? – он развернулся и прошел к стеклу, ударил кулаком по стене и вернулся обратно. – Мы не можем вас арестовать, не можем ...

– Убить? – подсказала ему то слово, которое он стеснялся употреблять, теперь уж, после стольких разговоров об этом.

– Да! – не выдержал мужчина. – Мы ничего не можем с вами сделать!

– А вам бы хотелось? – это был голос Лидии.

– И вы туда же, – выдохнул капитан. – По закону, я обязан, – он взглянул на меня, – арестовать вас, допросить, расколоть на признание и посадить.

– Но вам не удастся это сделать.

Он развел руками.

– А вы попробуйте, – улыбнулась я. – Может у вас получится.

Капитан опешил.

– Попробуйте, – кивнула я ему.

Он решил, что я над ним издеваюсь, разгневался и достал из-за пояса наручники. И больше ничего сделать не смог. Он правда пытался. Но его тело – не слушалось. Он просто держал в руках металлические браслеты и не мог пошевелиться.

– Что со мной? – прошептал он, на "громче" не хватало управления.

Я указала взглядом на семечко перед собой.

– Но вы убили людей.... – выдавил он.

– Да. Но вы хотите совершить действие, с умыслом нанести мне вред.

– Но вы... убили священников.

– Вы повторяетесь, капитан, – я убрала приятный тон и оставила только чистый гнев.

– Прекратите... это!

Я покачала головой. Профайлер отошел назад. Лидия наблюдала за мной. Она знала, как работает это семечко. По крайней мере, частично у нее была информация, от прабабки. Она носила, одно из таких, на себе, под видом кулона.

– Прекратите это... пожалуйста, – прошептал мужчина, покрываясь потом. – Я не сделал вам ничего... плохого.

– Но вы очень хотите, – это был голос Лидии.

Не удержалась она. Я покачала головой, без улыбки, предостерегающе взглянув на неё. И она села ровно, спрятав руки на коленях.

– Это то, почему вы не сможете нанести вред ни одному волшебному существу, – ответила я, поднимаясь из-за стола.

Мужчина испугался так сильно, что я слышала перебои в ударах его сердца.

– Поймите одну вещь, капитан. Мы знаем корни нашей природы. Мы можем защитить себя от вас.

4.1

– Хотите увидеть волшебство? – спросила я хитро.

– А у меня есть выбор? – удивился капитан.

Он все еще стоял, парализованный силовым полем семечка.

– Вы можете отказаться и я отпущу вас.

По глазам видела, ему хочется. Только он не совсем понимал, чего именно ему хочется больше. Он не верил во всю эту, его мыслями выражаясь: "чушь". Но если я могу показать? Если могу подтвердить то, в чем он убежден – это ненастоящее. И если это не фокусы, а это могут быть фокусы. Ему даже хотелось посмотреть, но только, чтоб разоблачить меня. Доказать мне, что я ошибаюсь. Фокусы – это не волшебство. На этих его мыслях семечко зазвучало громче и капитан застонал, его сердце ответило болью.

"Пусть в комнате останемся, только вы и я. И прикажите, никому не входить сюда, что бы они ни наблюдали из-за стекла."

Он колебался. Это не по инструкции. Но ему уж очень хотелось досадить мне. Если он не может меня посадить, то хотя бы – разоблачит. И он отдал такой приказ. Файет увел Лидию и закрыл дверь, а я усмехнулась: действие силового поля, с виду обычного, семечка – не волшебство для него.

Будто волшебство не может быть сильнее человека. А по факту, сильнее его небрежительных мыслей о волшебстве.

Мы остались наедине. Я подошла к мужчине и заглянула ему, пристально, в глаза.

– Не бойся, – шепнула.

Отбирая наручники, его пальцы сами разжались, я сделала несколько шагов назад и набрав, из мешочка, в ладонь, волшебной пыльцы – сдунула ему в лицо.

Капитан, вдруг... звонко и радостно засмеялся.

Я молча наблюдала. Он уже мог двигаться и повернулся к стеклу, взглянуть на себя, в отражение. Ему было так весело, так звонко, так ... потрясающе и ошеломительно внутри.

– Что это? – спросил он изумленно.

– Звонкий, чистый детский смех, – ответила я.

И тут капитан начал кашлять. Он кашлял и не мог остановиться. Он согнулся пополам, будто сейчас вырвет дневной обед. Легкие пытались вытолкнуть то, что им мешало.И когда, наконец, он прокашлялся, сплюнув на пол черный сгусток, выпрямился, опираясь рукой на стекло – взглянул на то, что из него вышло, и произнес:

– Кажется, я начинаю понимать, за что ведьм жгли на кострах.

Я прочистила горло, напоминая о себе.

– Это ж чертовщина какая-то... .

– Правда?

– У меня там за стеклом священник стоит, он уже, наверное, все молитвы перечитал.

– Нет, капитан, – ответила я, присаживаясь обратно, на стул. – Он уже давно потерял сознание. Его увезли на скорой.

– Он умрет?

– Если сердце его, действиями рук и мыслей его, омрачено – кровь его гноем изойдет и да, если вы спрашиваете, выживет ли он при этом, то, – я покачала головой, – вряд ли.

– Но, он же никого не сжигал, не топил!

– Вы уверены?

Мужчина поперхнулся теми словами, что рвались у него из глотки.

А я вспомнила нашу первую встречу. Его и меня.

Маленькая комната, почти такая же, как сейчас. Только не допросная, а его собственная, детская. Он уже ложился спать, когда я забралась к нему, через окно. Моё поле светилось и он видел это. Я пояснила, что я – волшебное существо, которое заглянуло, поцеловать его перед сном. И мы болтали.

– Под кожей человека может скрываться кто угодно, – прошептала я, нежно улыбаясь.