Текст книги "Король-Беда и Красная Ведьма"

Автор книги: Наталия Ипатова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц)

Он замолчал и посмотрел на Рэндалла вопросительно, словно ожидая, поймет ли тот. Рэндалл не подал виду.

– Мэтр, – ответил он вопросом на вопрос, – хотите прожить долго?

– Разумеется. Вмещая в себе некоторую сумму знаний о деяниях настоящих и прошлых, которая может оказаться опасной для своего хранителя, – тот скромно улыбнулся, – я даже прилагаю некоторые усилия, дабы выглядеть наиболее безобидным существом.

– Тогда послушайте меня и не пейте здешней воды. Не ешьте ничего, что на ней сварено. Представьте себе, что туда… ну, скажем, опорожняют ночные горшки.

– Там что-то кроме горшков, верно? – спросил мэтр Эйбисс, понижая голос. – К тому же я знаю, куда на самом деле их сливают и куда потом вывозят в двухсотведерной бочке.

– Вода заражена? Чем-то таким, что вы смогли увидеть?

Рэндалла передернуло всего до последней косточки, и он промолчал. Мэтр был понятлив, и не стал его допытывать. К тому же появился Райе со своей добычей, и они немедленно разделили ее на троих.

– Молока не достал, – с набитым ртом извинился сквайр. – В это время года оно горькое. Телята только что родились.

Неизвестно, откуда он упер двухпинтовую бутыль с каморийской печатью на сургуче, но, во всяком случае, они двое были ею осчастливлены. Мэтру Эйбиссу вино было запрещено уставом, как бренное излишество, и мальчишки не стал его уговаривать, дабы не подвергать соблазну.

Но, видимо, он был из тех людей, кто способен вытянуть из немногого сказанного большое знание. Рэндалл заметил, что весь остаток дня мэтр был озабочен, а уходя, сказал:

– Королевский замок Констанцы построен на фундаменте другого строения. Предыдущего дворца. Архитекторы стремились использовать стратегические выгоды его местоположения, а также определенную энергетику исстари живого места. Он был снесен до основания при завоевании наших площадей азиатской ордой, на некоторое время обосновавшейся здесь, а после не то оказавшейся не в состоянии удержать столь великое, не то, что вероятнее, пожравшей самое себя, разложившейся изнутри. Разумеется, при строительстве был проведены исследования и проложены необходимые коммуникации. Где-то попадались мне на глаза отчеты о том, что под руинами старого замка обнаружены обширные подземелья, уходящие глубоко под холм, целый затопленный город, осушить который и засыпать землей не представлялось возможным при том уровне техники и численности рабочих, каким они тогда располагали. Однако поскольку старый замок стоял на этом основании длительное время без видимых повреждений конструкции, фундамент сочли устойчивым и пригодным для новых строительных работ. Даже замуровали в него юную деву ради благословения духов земли. Скверный, сказать, языческий обряд. Не ее ли останки вы там видели?

– Может быть, – коротко отозвался Рэндалл. Судя по его впечатлениям, там, на льду мог покоиться целый гарем. Впрочем он не различал мужских и женских скелетов. Мэтр Эйбисс разумеется, не желал того, но он напомнил ему о ночных страхах, и, оказавшись в своей опочивальне, король вовсе не был расположен от них избавиться.

Должно быть, потому, что к ее убранству тоже приложила руку его матушка. Огромную кровать, всю в белоснежных шелковых простынях с оборками, осенял сверху балдахин бордового бархата с вышитыми золотом вензелями БР. Казна, если подумать, ничем не рисковала: наследников Баккара испокон веку называли на букву Р. Вся посуда была позолочена. В общем, комната годилась на то, чтобы повергать в восхищенное смятение послов провинциальных государств, но отнюдь не для жизни. Всегда горели лампы, как в комнате, так и под самим балдахином, так, чтобы он ни на минуту не оставался в полной темноте и мог читать даже при задернутых пологах. Что Рэндалл и собирался делать, прихватив под мышкой увесистый томик «Легенд Старого Замка». Снаружи, стуча пиками, прошла смена синей стражи, назначенная сегодня охранять его ночной покой. Со своей стороны мальчишки придвинули к двери кушетку, и Райе расположился на ней на ночь. В отличие от Рэндалла он никогда не страдал бессонницей, и вскоре мальчик убедился, что остался фактически один.

Лежа на животе и подперев голову руками, он некоторое время листал книгу, бездумно следя глазами за похождениями древнего короля, которого осада гуннов заставила бежать, бросив на произвол судьбы родное гнездо и всех, кого он в нем любил. Все любимые, включая детей и супругу, встретили злую смерть, а сам замок неистовые победители разнесли по камешку, и Рэндалл сквозь зубы обозвал героя повествования козлом. Но тем не менее был заинтригован, каким образом тот «утек с ледяной водой, как вода сквозь пальцы», а потом возник в новом месте, заново женился, срочно настрогал наследников, собрал вокруг себя армию и возглавил вооруженное Сопротивление, через несколько поколений возведшее на престол следующего короля Баккара.

Бежать!

Он захлопнул книгу, и Райе застонал во сне. Бежать как можно скорее, как только лето принесет возможность передвигаться по дорогам. Бежать, пока этот замок не превратил его в извращенного злобного неврастеника! Если его подозрения в отношении Брогау беспочвенны, не значит ли это, что именно таковым он и становится? В любом случае только побег даст ему то, в чем он нуждается, а именно: способность развиваться в направлении, какое самому ему кажется перспективным. Одержать свои победы. Не останавливаться, потому что иначе – ледяной ад.

Лучшего места, чем Марка Хендрикье, ему не найти, чтобы спрятаться. Брогау никогда не отыщет его у себя под носом. Потому что, сняв черное, он превратится в мальчишку, каких тысячи. И он уже достаточно взрослый, чтобы работать. Он усмехнулся. При его образовании, знании языков, письма и экономики, а также при владении мечом и прочим благородным оружием ему вовсе не грозил тяжелый, черный, изнурительный труд. Любой купец возьмет его с радостью. Там море, корабли, заграница..

Подумав, он отверг этот вариант. По многим причинам, в том числе потому, что он слишком многое оставлял неопределенным. Рэндалл не терпел «может быть» и «наверное». Если он что-то предпринимал, то предпочитал, чтобы результат был определенным. Если он соглашался на лишения, то желал бы иметь твердые гарантии, что они окупятся. Он больше никогда не покатится вниз головой в неизвестность. Но главной причиной, почему этот план оказался для него неприемлем, была та, что ему пришлось бы скрываться. Если бы он хоть на минуту перестал быть Рэндаллом Баккара, он нипочем не смог бы стать им снова. Попытка представить, что ждет субъекта, осмелившегося во владениях Хендрикье назваться королевским именем, вызвала у него угрюмый смех.

Хорошо было этому «утекшему сквозь пальцы» Риману Баккара. Люди знали его, и, лишенный фактической власти и фактически низложенный, он все же оставался главой некоторой деятельной кучки, которая признавала его и его права. А кто заинтересован в нем? Кто испытывает к нему достаточно дружбы? Ладно, скажем так: кто испытывает к Брогау достаточно сильную неприязнь и имеет смелость выражать ее открыто? Если нет друзей, придется пользоваться врагами врагов.

Наверное, он раньше вспомнил имя, чем ему пришла в голову счастливая мысль пошарить среди врагов Брогау. Наверное, поиски пути были лишь оправданием для идеи, возникшей в одночасье. Но он не мог не признавать, что идея была блестящей.

Наверное, это был счастливый день, один из тех, когда знание само валится в руки. Чертыхнувшись, как заправский стражник, у кого он, собственно, и подцепил эту манеру, Рэндалл полез в книгу, отыскивая описание побега Римана-Призрака. И яростно продираясь сквозь цветистую манеру старинной летописи, постоянно ощущал в ней присутствие чего-то до боли знакомого. До буквально физической боли.

«…Путь его лежал вниз, и кухонные слуги рыдали, провожая своего властелина и во тьму, и в холод, и полагая, что лицезреют свет его в последний раз. И никто из малых и слабых не прошел бы его, а потому пришлось ему оставить любимую супругу свою и малых детей, и была на сердце его тяжкая боль, но долг перед страной и богом вел его мимо Царства Мертвых, мимо Залов, где чудовища распростерли свои крылья и химеры пожирали дух, но он не поддался им. Видели они, светя вниз, как воды сомкнулись над его головой, и горько плакали, потому что думали, что нашел он погибель на голову свою. Однако вынесло его живым на зеленые берега, и неузнанным пошел он среди врагов своих, пока не встретил друзей, и страшна была его месть…»

Предположим, за каждым из этих невозможных слов есть смысл. И что получается? А получается, что Риман, бросив жену и детей на расправу гуннам, смылся через кухонный колодец, что прорубь – Рэндалл как воочию вспомнил этот бешеный поток, оттягивавший в сторону многоведерную бадью, – имела выход в некий подземный путь, достаточно короткий, чтобы этот подонок не захлебнулся и насмерть не замерз. И, видимо, летописцы об этом знали, и с санкции короля сознательно подали истину в виде метафоры. Наверное, их прикалывала мысль, что их писанина будет разыгрывать королей еще долгое время после того, как свершится их век.

В отсутствии иных тайных ходов на свободу Рэндалл был убежден. Один из его предков, Райбер Баккара по прозвищу Псих, помешался на заговорах и устроил настоящее архитектурно-археологическое исследование с целью выявления тайников и секретных туннелей и ликвидации оных как «потенциальных и искусительных путей к монаршей особе». Псих дело знал. Рэндалл был уверен, что он заложил даже мышиные норы, превратив таким образом замок в одну большую ловушку.

Просто выйти за ворота он не мог – в сопровождение ему тут же навязали бы чуть не эскадрон синих, от которых никуда не денешься. Значит, ему оставался один путь. И если Риман его прошел, – значит он, Рэндалл, ничем не хуже.

– Никто, – прошептал он, откидываясь на подушки, – не посягнет на мое безнаказанно.

Он не подозревал, что сию минуту выбрал девиз на всю жизнь.

10. Убьюсь я с этой романтикой!

– Милорд, вы настаиваете? – жалобно спросил Райе. Рэндалл оглянулся, уловив в интонациях сквайра плаксивые нотки. Меж собой они договорились, что Райе не будет звать его Величеством, но на этом его лояльность кончилась, и они сторговались на «милорде».

– Я тебя не заставляю, – буркнул Рэндалл. – Можно подумать, ты пальцем в нос способен попасть. Я вообще взял тебя только ради шухера, чтобы ты стоял и сторожил, если мимо пойдет какая-нибудь глазастая чернавка. С длинным языком. Сунется кто – отгонишь.

Тот уныло кивнул. По его мнению, Рэндалл сошел с ума и с каждым днем становился все хуже.

Мальчишки выбрались из дворца на задний двор, бывший более просторным, чем парадный, поскольку на нем не топтались сотни участников церемониальных действий. Тут царила патриархальная простота: у черного хода кухни толкались торговцы, ежедневно доставлявшие сюда то, что не производилось самим внутренним хозяйством замка, время от времени двор пересекали прачки, несшие белье для просушки, да шлялись по нужде мордастые кухонные кошки, а если и забредал сюда одинокий досужий стражник, так, уж наверное, не с целью выполнения служебных обязанностей, а только лишь повинуясь природной тяге служивого человека к кухне. В дальнем углу от выбранного Рэндаллом и Райсом, возле кузни, шумно и весело починяли старые сани. На истоптанном снегу совершали моцион пестрые куры. Было пасмурно и пахло лошадьми.

В отличие от церемониального двора, этот при строительстве замка выравнивать не стали, и тут даже росли кое-какие кусты, создававшие некоторую видимость уединения для желающих. Туда-то, направо от выхода, они и направились.

Почва здесь шла под уклон, образуя даже небольшое взлобье над ручейком, отведенным во двор. Он выбивался из-под земли, устье его было зарешечено, как, впрочем, и слив, уходивший под стену, и Рэндалл был более чем уверен, что смотрит сейчас на некое продолжение того известного лишь одному ему потока. Точнее, на одно из его ответвлений. Вряд ли Римана-Призрака устроила бы перспектива вместо желанной воли выплеснуться на собственный задний двор, возможно, по горло переполненный воинами врага. Оставаясь в пределах крепости, он вряд ли решил бы свою проблему. Обычно летом здесь поили лошадей, полоскали белье, сюда же сливали жидкие отходы с кухни, непременно уносимые водой, здесь же закаляли металл. За столетия вода, скапливаясь у выхода, вымыла для себя емкость, настоящий крохотный прудик, придававший задворкам некую пасторальную прелесть. Зимой им пользовались реже, предпочитая более теплую, а иной раз и подогретую замковую воду. Тем не менее во льду здесь всегда зияла «рабочая» полынья.

Мальчишки скатились с пригорка к самой воде, набрав полные шевелюры снега. Рэндалл давно отказался от головного убора и перчаток, а Раису этикет не позволял находиться в шапке при простоволосом государе. Если бы он не опасался, что за всю затею им полагается наказание, то, возможно, ему бы тоже было весело.

Он накинул плащ на колючие, по-зимнему безлиственные кусты, и старательно расправлял его складки, делая вид, что полностью поглощен своим делом, пока Рэндалл, сидя на снегу, с усилием стягивал сапоги. Снегом он уже обтирался и ледяной водой окатывал себя каждый день, делая вид, будто получает от этих процедур какое-то удовольствие, однако Раиса при виде Рэндалла, стоящего босиком на снегу, скручивали спазмы в животе. Сегодня государю приспичило окунуться в прорубь, а сквайр не смел отказаться во всем этом участвовать. Поэтому распоряжение глядеть в другую сторону, чтобы никто не сунулся, он воспринял едва ли не как благо.

Вообще-то местечко это в кустах было своего рода заповедным и использовалось челядью по теплой погоде для вполне определенных целей. Распорядители дворцового хозяйства в борьбе с этим прискорбным обычаем потерпели полное и сокрушительное поражение и только послушно и в срок меняли забрюхатевших кухарок. Так что развешенный на ветвях плащ, даже если его кто и увидит, послужит сигналом, что хозяин его желает уединения и будет недоволен, коли ему не внемлют.

А чувство и в самом деле оказалось божественным. Тело горело так, будто на самом деле Рэндалл коснулся не холодного, а горячего. С магией горячей воды он был знаком давно: она расслабляла тело, превращая его в безвольную губку, разнеживала, убаюкивала, а если бы он решился противостоять навеваемой ею дремоте, немедленно наградила бы его сильнейшей головной болью.

Холодная нравилась ему больше. После соприкосновения с нею он ощущал себя тугим упругим сгустком мышц, готовым, как мяч из пузыря, отскакивать от стен. Кожу кололо и жгло, пульс становился просто безумным, и хотелось двигаться, драться, валяться в снегу. Хотелось прервать это вялое растительное королевское существование и быть таким, каким ему хотелось быть. Со временем – а был уже март – Рэндалл собирался продлять свое пребывание в Очень Холодной Воде и даже научиться в ней нырять. В общем, в этом не было ничего такого, чего он не мог бы выдержать. Он обладал здоровым сердцем.

Растеревшись до цвета вареного рака, он оделся, свистнул Раиса, они сняли с куста плащ, делавший их невидимыми в том числе и из окон замка, и утекли тем же манером, оставив за собой только неразбериху следов на снегу.

К ошеломлению Рэндалла, привыкшего, что зима длится едва ли не годами, весна обрушилась внезапно. А он между тем настолько привык к мысли, что исход его есть вещь решенная, но неизмеримо отдаленная, что оказался совершенно не готов исполнить задуманное. Как все, с детства ограниченные в самостоятельности, он испытывал страх перед решительным действием. Однако самому себе нипочем бы в этом не признался.

Лето настало и буйно расцвело, а он все еще медлил, каждый день говоря себе: «Завтра!» Ах, каким хорошим станет он, стоит ему выйти на волю! Да он будет сплошным очарованием. Он научится располагать к себе сердца и завоевывать любовь. Его будут до смерти любить люди, лошади и собаки. Он будет словом брать города, и когда вернется, его внесут во дворец на руках. Он будет любимым королем. Хотя бы для разнообразия. У него получится. А вредный мальчишка просто умрет, когда у него не станет повода проявлять свою вредность.

Последние месяцы он все чаще болтал с людьми о том о сем, исподволь выясняя, на что похожа жизнь за пределами опоясывающей дворец каменной стены. И это оказалось до смешного просто. Стоило запомнить их имя и пару незначительных фактов из биографии, и они уже были готовы умереть за него. Больше других его привлекали солдаты, хотя бы даже и синие. Ему оказался близок свойственный им едкий говор, который они ничуть не приспосабливали к нежным ушам государя, и нравилось, что они никогда не были настолько заняты, чтобы отказаться с ним поболтать. К тому же они оказались достаточно просты в управлении. Женщин – кухарок и горничных – Рэндалл, сказать по правде, побаивался. В них чувствовалась иная порода, им на самом деле нравилось совсем не то, что солдатам, и поголовно все они были себе на уме. Во всяком случае, он не был уверен в том, что на них действует его обаяние.

Однако и этот пробел ему удавалось понемногу ликвидировать. Как ни странно – не без помощи Раиса. Сперва он его посылал на кухню за лакомым кусочком. Потом повадился с ним. Было, собственно, у Рэндалла далеко идущее намерение: приучить народ к тому, что государь имеет молодой, растущий организм и в связи с оным – привычку пробираться на кухню ночью, чтобы пожрать. Приучились они настолько быстро, что он только диву давался, и в самое глухое ночное время, в самый безлюдный кухонный час, на столе, накрытый полотенцем, всегда обнаруживался кусочек пирога, достаточный для двоих. Райе оставался в приятном заблуждении, что только в еде и дело.

– Ты тоже переоделся в синее, Дерек? – спросил Рэндалл, усаживаясь рядом с капитаном своей стражи на траву, густо покрывавшую хозяйственный двор. Дерек Брисс служил Рутгеру, сколько он помнил, и неизвестно, сколько до того, и любил посидеть в одиночестве. Рэндаллу известно было, что он неболтлив, сдержан и надежен настолько, чтобы ему доверял сам Ужасный Король.

Тот пожал плечами.

– Я практичный человек, милорд. Когда вы станете отдавать приказы войскам, я восславлю ваше имя и снова надену «шахматку». Если доживу. Я старый солдат.

Он проводил глазами пышную прачку, тащившую к ручью корзину с бельем, и усмехнулся ей вслед.

– …однако не настолько старый.

От него пахло пивом, потом, лошадьми, кожей, дымом. Рядом лежало оружие и кожаная безрукавка: Дерек только что сменился. Спинами оба опирались на каменную стену кузницы. Стена была неровной, камни давили сквозь одежду, Рэндалл это чувствовал и ерзал, Дерек – – нет. Наверное, у него была крепкая шкура. У ворот кузни ковали коня. Тот фыркал, дергал головой и пытался высвободить копыто, зажатое меж коленями кузнеца.

– Сколько стоит лошадь? – спросил Рэндалл, глядя на животное.

Любой другой немедленно поинтересовался бы, зачем ему это знать. Лучшие лошади в стране и так принадлежали ему, и они были бесценны. Но Дерек Брисс не задавал вопросов тем, кто имел право ему приказывать.

– Крестьянскую лошадь для работы можно купить на скотной ярмарке или с рук. Обойдется она, смотря по возрасту, от двадцати до пятидесяти бон. Если хорошо торговаться, конечно. Бывает и так, что владельцу деньги нужны немедленно, тогда еще дешевле можно взять. Можно купить клячу с живодерни вовсе почти даром, если вам шкура нужна. Снятая и выделанная, она дороже встанет, чем на живой кляче. Нормальная, армейская коняга стоит, конечно, дороже. От сотни и выше. Племенные – у тех цена идет на рады.

– А если нужно срочно?

Капитан удостоил его ухмылки.

– А если срочно, то надо красть. Как я и делал в вашем возрасте, милорд, пока не попался.

– И что?

– А что… как обычно. Избили до полусмерти, затолкали в тюрьму, а там и забрили на всю жизнь. Правила жизни изменились. Так вот, что ни делается, все к лучшему.

Поскольку диалог их изобиловал продолжительными паузами они дождались, что прачка проследовала обратным путем. На этот раз взглядом ее проводил Рэндалл.

– Возвращаясь к прерванной беседе… Сколько стоит женщина?

Он намеренно провоцировал Дерека на хохму и не ошибся в нем.

– Да примерно те же в ту же цену! Запомнили принцип – не прогадаете.

Некоторое время капитан молча щурился на солнышко, судя по виду, что-то обдумывая.

– Первая? – лениво поинтересовался он.

– Будет первая, если не лопухнусь, – сдержанно отозвался король.

– Дела-а, – протянул Дерек с явным удовольствием. – Вот доля у королевичей: сперва учат мечу и только после – бабе. Зим-то, милорд, сколько вам?

– Мне скоро четырнадцать, и не это важно.

– А что?

– Деньги нужны, – хмуро пояснил Рэндалл. – Иначе не получится. Не сговоримся.

– Как это – не получится? – возмутился сержант. – Только назовитесь…

– Ха! – Тут Рэндаллу не пришлось даже лицемерить. – Та, к которой я пригляделся, только на смех поднимет. Так она и поверила в высокую честь. Ей, понимаешь, все равно, лишь бы валюта была твердой.

– Угу, – согласился его визави. – Правильно, они такие. Ну так вам, считай, полмира принадлежит.

– Вот-вот. Поэтому деньги на карманные расходы несовершеннолетнему монарху не положены. Не к мамочке же бежать. Или, может, Брогау даст денег на девку?

– Дерьмо, – сказал Дерек Брисс и замолчал. Рэндад тоже, глядя, как офицер шарит по карманам.

– Эй! – сказал он, когда на коричневой ладони сверкнуло желтое солнышко. – Вы, наверное, всю жизнь копили.

С золотого кругляка на него одним глазом косил персонаж сомнительного сходства, подписанный именем его отца. Единственное, в чем нельзя было сомневаться, так это в венчавшей его короне. Золотая рада, еще недавно бывшая королевской. Дерек подбросил ее и поймал.

– А то! – сказал Дерек без ухмылки. – А накопив, гадал, на что ее употребить. Домом я уже вряд ли обзаведусь, нет у меня к нему особой тяги, а все остальное я или имею вашими щедротами, или умею раздобывать даром… Никогда бы не подумал, что мне подвернется случай одолжить королю.

– Мне столько не понадобится, капитан.

– Берите, милорд. Во-первых, мне ее менять негде. А во-вторых, надо же вам уважать собственный сан. Зазорно будет дать меньше, что бы она там про вас ни думала.

– Уговорил. – Монета перекочевала из ладони в ладонь. – Но верну я ее не сразу.

– Ерунда, – сказал капитан. – Считайте, что я купил себе удовольствие. Буду хвастать на склоне лет.

– Я верну, – упрямо пообещал Рэндалл. – Со всеми процентами, каких у вас хватит наглости потребовать. Когда вы снова наденете «шахматку». И еще одно одолжение, капитан. Пассия моя живет не в замке; Выпустите в свое дежурство? Это ведь ваша власть.

Дерек Брисс нахмурился и отвел взгляд.

– Нет, милорд, – сказал он явно с трудом, внезапно ставши неуклюж. – Не могу. Мне отдает приказы граф Хендрикье. Я не нарушаю приказов. Иначе на что я, по-вашему, как солдат годен? Простите, милорд.

Он потупился.

– Я этого не забуду, – услыхал он.

– Воля ваша, милорд.

– Ты не понял, – отчеканил ему в самую макушку Рэндалл. – Я не забуду, что ты верен приказу, солдат, когда ты наденешь наконец мои цвета!

Он не сказал вслух, но про себя подумал, что теперь есть хотя бы один, кому невыгодно бросить его в колодец.

Самым трудным оказалось сдвинуть тяжелый дощатый щит, закрывавший зев колодца. Смутно помнилось, что тогда, зимой, устье колодца, излаженное из неструганых занозистых досок, было покрыто толстой ледяной коркой. Сейчас же она стаяла без следа, но все равно оттуда, снизу, тянуло сырым холодом. Рэндалл стоял над колодцем, абсолютно один и в абсолютной тишине.

– Господи, что я делаю?

Яма, казавшаяся сверху бездонной, поглотила свет факела, и сейчас ему казалось, что она ползет снизу, клубясь у ног, что ночь наползает в мир отсюда, а вовсе не с небес. Рэндалл сел на край колодца и свесил ноги. Цепь уходила вниз, туго натянутая утопленной бадьей. Свой сумасшедший план Рэндалл реализовывал очень осмотрительно. И это был билет в один конец.

Что-то тревожило Рэндалла. Что-то помимо того естественного соображения, что он сидит на краю пропасти и готов совершить самый рискованный шаг в жизни. Что впереди его ждет практически ледяная вода, в которую ему предстоит уйти с головой и вынырнуть – или не вынырнуть – неизвестно когда. И неизвестно, куда она его увлечет. Чувство было такое, будто он что-то упустил. Что-то такое, что способно вывернуть наизнанку весь его замечательный план. Поэтому он медлил. Вряд ли у него хватит сил, спустившись, подняться обратно, буде он передумает.

Он закрыл глаза, прислушался к себе и в отчаянии прибег к последнему испытанному средству.

– Черт-черт, поиграй да отдай!

Если и после этого утерянная мысль не вернется, будь что будет. Он таки заставит себя спуститься вниз, потому что самое страшное, что довелось ему испытать в жизни, неотвратимо притягивает его. Он не мог противиться силе этого колодца, магии своего собственного ледяного ада.

Озарение вспыхнуло, как молния, как греческий огонь. Кто сказал, что Райбер-Псих не знал об этом ходе?

Если у двинутого предка хватило упорства выследить каждую крысиную нору, разумно предположить, что и летописи он тоже прошерстил так, что любо-дорого. Почти наверняка у него хватило дотошности выяснить, куда выходил рукав Римана-Призрака. А если Райбер и вовсе отвел его во двор, сделав тот, главный рукав тупиковым? И даже если он там не заложен вовсе, никто не гарантирует, что туннель с желанного конца не замкнут этакой симпатичной частой решеточкой, возле которой, по ею сторону, покоятся чьи-нибудь обмытые косточки. И даже если не так, кто знает, насколько за минувшие века мог подняться уровень воды в подземельях. Никто его не измерял, и были вещи, которые он просто не в состоянии был сделать один, не привлекая никого на помощь.

«Убьюсь я с этой романтикой!»

Вся его затея с подземно-подводным исходом была очевидной романтической глупостью. Чушь собачья. Он собирался бежать от опасности куда более эфемерной, чем та, которая ждала его внизу. Это было еще глупее, чем свалиться вниз головой в ту ледяную яму. Куда еще заведет его страсть к необыкновенным приключениям? Не на них ли он шею сломит?

А может быть, и нет. Может быть, он всего лишь ищет оправдания собственной трусости. Рэндалл глянул вниз, и голова его закружилась так, что ему пришлось вцепиться в стойки пота. Он не мог спуститься. Это был его предел. Та вещь, через которую он переступить не мог. Его собственная могила. Та неизмеримая разница меж намерением и действием, которая не преодолевается даже силой духа, то, что в принципе уже не зависит от тебя. Те, кто не способен убить даже ради самообороны, испытывают нечто похожее.

С другой стороны, это было открытие. Рэндалл впервые столкнулся с тем, что он не мог сделать. Не потому, что ему кто-то мешал. Он просто этого не мог. И все. Наверное, в этот момент он вырос. Ради спасения жизни, как он думал, или личности, что наверняка, ему придется выдумать что-то менее невероятное, но более действенное. И гораздо более быстро.

Сейчас он снова заглянул в лицо своему самому большому страху, от которого, собственно, и собирался бежать. Больше всего он боялся остановиться, сесть в угол, поджав колени под самый подбородок, съежиться, стать очень маленьким и глядеть, как вокруг него вырастают из углов зловещие темные тени. В его сознании они были как-то связаны с его персональным адом. Это было именно то чувство, которое он испытывал в пожирающем его замке Констанцы, и именно оно гнало его прочь. Чем больше он задумывался, чем меньше двигался, тем мельче и беззащитнее казался самому себе. Собственная неподвижность несла ему смерть.

Он бросил колодец открытым, потому что цепь мешала задвинуть обратно тяжелый щит, а выкрутить бадью обратно У него одного – да и не у одного него – не хватило бы сил. И пошел спать.

Рэндалл преувеличенно размашисто шагал по слабо освещенным коридорам замка. Если бы он видел себя, то сравнил бы с раздраженным привидением. Ему казалось, что он полная бездарность, и он не замечал ничего вокруг себя. Подошвы звонко щелкали в пол, и, как обычно, кровь била в виски в том же ритме.

Он и правда никого и ничего не видел, находясь в том состоянии, которое в другое время и в другом месте называют автопилотом. Он ходил здесь, в темноте и при свете тысячи раз и мог найти дорогу в свои покои из любой точки замка даже с полностью завязанными глазами, но пики, внезапно скрещенные перед его носом, сбили его с шага и с мысли.

– Куда?

Перед ним была его собственная дверь. Они были его собственной стражей. И тем не менее они его не знали. Рэндалл моргнул и сосредоточился. Разумеется, готовясь смыться, он надел курточку Раиса в черно-зеленую «шахматку». Тот спал и кражи не заметил. Цвета говорили о том, что он служит королю.

Бесенок, живший в нем, подтолкнул сыграть с ними шутку. Будут знать, как путать короля!

– Я же Райе, – заныл он. – Я не могу не ходить, если он меня посылает.

Они переглянулись, но пики не убрали.

– Нам приказано ночью никого не пускать…

– Порядок, – сказал, подходя, старший караула, которого Рэндалл тоже видел впервые в жизни. – Я его знаю, это королевский миньон на побегушках. Пустите.

Пики раздвинулись, Рэндалл шмыгнул мимо суровой стражи в свою комнату.

Он их тоже не знал, что само по себе было невероятно. В течение долгого времени он приглядывался к синей страже у собственных дверей, заговаривал с ними. И был убежден, что расположил к себе каждого из них. Он знал, когда и в какой последовательности кто из них встает на пост. Когда он уходил, под собственным именем, неся курточку свернутой под мышкой, здесь стояли другие.

Внезапно все это очень ему не понравилось. Почему-то очень не захотелось оставаться сегодня в этой комнате. Коовать стояла огромная, освещенная и почему-то напомнила ему катафалк. Пустая. Райс дрых на своей кушетке.

Ему не могли поставить незнакомую стражу. Здесь должны стоять лучшие, проверенные люди. Если только это вообще стража.

Он был готов сюда не вернуться. Под штаниной к ноге пристегнут кинжал. В поясе зашита денежка. Рада Дерека Брисса. Все было при нем. Райе спит на кушетке, значит, его не перепутают, в худшем случае напугают. Даже наоборот. Если Рэндалла здесь не будет, им не придется убирать свидетеля. Сердце готово было выскочить из груди, в комнате оказалось на удивление мало пригодного для дыхания воздуха. Если он найдет место, в котором сможет отсидеться сегодняшней ночью, а он найдет, то у него будет неплохой шанс выяснить, что стоит за всем этим дерьмом.