Текст книги "Ловец женщин (CИ)"

Автор книги: Наталия Великанова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Глава 6. Дела давно минувших дней.

Марк непроизвольно бросил на строптивицу взгляд. Она дрожала и с ужасом смотрела на них обоих. Маруся? У неё и имя имелось? Марк поднял брови. Может и фамилия была?

Что его больше удивляло? Её имя или то, что оно было известно Санжарову? Откуда, чёрт подери?

Его наполнило глухое раздражение. Что-то большее, чем привычная неприязнь. Злость, смешанная с желанием ударить. Желчь, требующая активного действия. Зачем девица Богдану? Долю секунды Марк раздумывал, подыскивая подходящие варианты. Ничего успокаивающего не придумал. Наоборот, в голову лезли всякие глупые картинки с оргиями и любовными сценами.

Пришлось резким движением стянуть шнурок с запястья, освобождая и отталкивая пленницу. Марк выпрямился в полный рост и неторопливо ступил к противнику. Годы детства, прошедшие на улицах полуразрушенных деревень, научили его кое-каким уловкам. Он не хотел ни умирать, ни отдавать девицу.

Злючка была его законной добычей. Он ни за что её не отпустит! Пусть он сейчас не в лучшей форме, пусть победить в честной борьбе у соперника шансов больше – он и не подумает увильнуть. Смелость города берёт – истина, в которой жизнь его убеждала не раз.

Странно, что в такой глуши бывший вояка не воспользовался бластером. По какой-то неведомой причине (память об экс-дружбе?) Богдан не желал ему, Марку, смерти. Может быть, это его роковая ошибка.

– Что, так понравились бабы? – спросил Марк, приближаясь к сопернику, и в его голосе звучала неприкрытая насмешка.

– Послушай, – Санжаров говорил и одновременно делал успокаивающие жесты, которые Марка только раззадоривали, – ей не место в Центре, ты понимаешь?

– Да что ты говоришь? – взбесился Марк. С чего это твари не место в Центре? Неужели Богдан хотел заполучить маленькую мегеру для себя? Его бывший товарищ просто помешался на бабах! Как ему это надоело! Остался ли в мире хоть один адекватный мужик?

У него вдруг возникло яростное желание убить девицу на Богдановых глазах. Вытащить нож и метнуть прямо в ядовитое сердце. Что, интересно, защитник тогда будет делать? Набросится на него? Наконец-то достанет пушку? А может, разразится слезами?

В любом случае, у него в планах не было расставания с женщиной. Она являлась его трофеем. Он потратил на дикарку много времени. Его долг – передать её в надлежащее учреждение. Если уж он опустится до того, чтобы обмануть государство – что в принципе представить невозможно, – то лучше продаст её Заболоцкому, чем будет иметь дело с таким слабаком.

Марк подошёл вплотную к Санжарову. Он чувствовал ликование дикаря и уверенность в правде. Вспомнилось детство в училище, сладкий ужас первых драк и то, чему его учил сам командир.

– Ну-ка, попробуй, отбери её у меня, ты, бабья тряпка!

– Слушай,... – начал Богдан, повторяя примирительный жест. Марк скрипнул зубами: Санжаров никогда не любил рукопашных, хотя был лучшим бойцом из всех, с кем Марку приходилось иметь дело.

Вообще, это ошибка – не любить подраться.

Марк нанёс чёткий удар, быстрый и решительный. Санжаров всё равно успел заметить, поэтому кулак скользнул по лицу и удар получается несильным. Только из носа закапала кровь. Обожал он эти схватки! Боковым зрением Марк заметил, как девчонка отступила к краю лужайки, за невысокие кусты. Проклятье! Пока они будут лупить друг друга, она смоется!

– Беги! – крикнул Санжаров и одновременно ударил. Марк возненавидел себя за то, что услышал, как хрустят ветки, вместо того, чтобы увидеть кулаки. Санжаров нанёс сразу два мощных, один за другим, удара в лицо.

'Не смотри на руки противника, и на его ноги, на игру мышц, – сам Богдан учил его давным-давно, – это всего лишь части тела, зависящие от целого. Не надейся на глаза – они тоже могут обмануть тебя, особенно, если противник опытный. Ты должен научиться смотреть в мысли врага, туда, где зарождается любое движение'.

Когда-то, когда только Марк пришёл в роту, биться ему с командиром было стрёмно. Очень стрёмно. Санжаров был реальной скалой: стойким, сильным боксёром с хорошей реакцией. Марк его боялся. Но больше того боялся потерять лицо, струсить, отступить, поэтому всегда держал удар, и вскоре они бились на равных. Многому его Богдан научил, жаль, что он так бездарно закончил карьеру. Чем он сейчас занимался? Жил в глуши? Спасал баб? Откуда ему известно про эту девку?

– Оставь её в покое!

Что это в голосе? Просьба или всё-таки приказ? Богдан ведь не мог и в самом деле верить, что он отступиться?

Марк нагнулся, заметив попытку Санжарова попасть в скулу, уклонился ещё от двух ударов и принялся по дуге обходить соперника. За прошедшие годы Богдан почти не изменился. Такой же подтянутый. Лицо гладкое, короткие тёмные волосы, крепкие мускулистые конечности. Только на внутренней стороне левой руки, там, где когда-то была ик-система, красный шрам, как будто от глубокого ожога. У Марка даже сбилось дыхание от увиденного. Он и представить не мог, что кто-то (тем более Богдан – поборник взаимопомощи) мог захотеть избавиться от системы. Зачем ему это? От неё ведь была только польза. Может, выжег в приступе гнева против беспомощности цивилизации? И неужели всё-таки Санжаров путешествовал без бластера? Не могло этого быть! Хотя, если вспомнить, после войны он склонялся к чёртову пацифизму.

Пока он глупо отвлёкся на раздумья, противник сделал обманное движение, и Марк получил ногой в живот: воздуха в лёгких как ни бывало. Отлетел к белому стволу. Из горла вырвался сдавленный хрип. Да, это он хорошо вмазал! Зелень кружилась перед глазами, когда он поднимался. Почему-то спросил себя, как далеко смогла убежать девчонка.

От следующего удара Марк уклонился чисто инстинктивно, но всё равно губа была разбита. Он ощутил вкус крови во рту и сделал механическое движение языком, чтобы проверить цельность зубов.

Теперь была его очередь.

Санжаров атаковал, прикрываясь левой и нападая правой. Марк пропустил, уклонившись вниз. Резко, с расстояния, стукнул госпиталем. Подскочил ближе и со всей силой трахнул левой в лицо. Санжаров не успел отпрыгнуть и получил ещё два удара. Первый он блокировал, но второй попал прямёхонько в глаз. Богдан попятился, зажмурился и потряс головой. Марк подождал, когда откроются глаза, чтобы как раз 'любитель женщин' увидел его кулак, несущийся в бровь. Она была разбита. Кровь стекала по глазу и щеке.

Прицелил удар в живот, от которого противник сложился пополам, и не так уж и сложно было добавить движение в низ подбородка. Конечно, сначала он хорошенько зарядил правую. Если не забываешь этого сделать, соперник улетает назад. Метров на несколько, в зависимости от веса. Санжарова, конечно, только отбросило. Он всегда был тяжёлым: заботился о мышечной массе.

Всё было кончено. Марк подошёл медленно. Не мог удержаться, чтобы не сказать бывшему другу пару ласковых. Не зря ведь с самого утра ему казалось, что кто-то шёл за ним. Вот кто, оказывается.

– Слушай, не иди за нами. Если я пойму, что ты где-то рядом, я просто убью её. Мне это ничего не стоит, ты знаешь. Не хочу понимать, зачем она тебе нужна, но женщины здесь принадлежит стране. Ты сам это говорил, помнишь? Хочешь сохранить ей жизнь, оставь её на мою милость.

Тяжёлые веки поднялись не сразу.

– Будь с ней помягче, – проскрежетал побеждённый.

Марка передёрнуло. Так и подмывало врезать ботинком по роже. Он отступил: – Не забудь того, что я сказал.

Отвернулся и сразу перешёл на лёгкий бег. Куда могла направиться вожделенная всем миром добыча?

Кустистая местность почти сразу сменилась открытым пространством. Беглянки нигде не было видно. Странно, ведь в запасе у неё имелось не так уж и много времени. Что скажет тепловизор? Обратившись к ик-системе, Марк сразу вспомнил красный шрам на руке прежнего друга.

С Богданом они познакомились в учебке. Воспоминание кольнуло острой ядовитой иглой куда-то в область печени. До сих пор Санжаров оставался для Марка самым большим разочарованием. В первый раз он так ошибся в человеке. Надо сказать, в последний.

Лейтенант Санжаров был не дебютным его командиром. Но он изначально вызывал уважение – подтянутый, крепкий, спортивный. А при ближайшем рассмотрении ещё и справедливый, честный, разумно-человечный, умеющий поражение превратить в победу. Он быстро стал для них, неоперившихся юнцов, кумиром. Какая-то волшебная способность расположить к себе ясностью указаний и честностью завораживала.

Конечно, теперь, много лет спустя, оглядываясь назад, Марк не исключал, что свою роль сыграли и тупое равнодушие окружающих, безразличие, а часто и придирчивость воспитателей, эмоциональная холодность родителей, безжалостное детство.

Сколько Марк себя помнил, он всегда себя чувствовал старше и ответственнее однокашников. Их водили бабушки в детский сад и школу, родители навещали регулярно. Его же отец всегда оставлял на полпути, на станции, подталкивая в спину: 'Ну, давай, добежишь дальше'! Он в пять прекрасно знал дорогу от дома до сада, и не раз и не два добирался самостоятельно. Про школу и говорить нечего: никто его и не думал провожать. В интернат к нему наведывались редко. Голодное время было, неустроенное. Отец работал на вахте, улетал на полгода, а у матери денег не было ездить. Не было и времени в вечно занятом крестьянском быте. Огород, скотина. В детстве, когда расставание только обрушилось на него, он убегал ото всех куда-нибудь в дальний угол подвала или на чердак, и плакал горько, уронив голову на руки и размазывая слёзы по грязным щекам.

Тяжело было сходиться и с однокашниками. Так Марк и рос волчонком: всегда один. Всегда должен был сам уметь постоять за себя, за внимание, за справедливость.

Богдан был человеком-пионером его жизни, искренне относящимся ко всем, в том числе и к ним, к ребятам.

Приблизиться к командиру долго не получалось: тот с людьми держал уважительное расстояние, не позволял панибратства с подчинёнными, никогда не заискивал у руководства, умел отстоять собственную позицию логичными доводами. То, что лейтенант предлагал, было понятно всем. Его решения были просты, неожиданно очевидны, ни у кого не вызывали сомнений.

Марку пришлось во многом перебороть себя, чтобы командир занёс его в число лучших в своём, несомненно существующем у каждого, списке. Он научился подниматься раньше других, ложиться – позже, быть добровольцем в самых сложных заданиях, тренироваться до седьмого пота. Делать лучше, чем любой в роте. Не требовать награды. Из обычного деревенского паренька и задиристого воспитанника военного интерната превратился в начитанного, смелого, уважающего закон гражданина. Полюбил отвагу и риск. Превыше всего стал ценить взаимовыручку, ответственность. Само по себе это уже было наградой: появились преданные друзья, новые интересы, особые ценности, и он как-то перестал думать о том, чтобы выслужиться перед командиром.

Тогда-то Санжаров и сделал первый шаг навстречу.

Это было под Омском, в Азово. Совпало со временем, когда правительство приказало спешно эвакуировать из зон боевых действий женщин детородного возраста...

Тепловизор наконец-то подсказал, что беглянка шла вдоль узкой ленты реки. Марк повернул в указанном направлении и прибавил шаг. Продираясь сквозь заросли острого тростника, припомнил: то Омское задание было получено поздней ночью. От них требовали приступить к исполнению на рассвете, что, конечно же, не могло не вызвать недовольства.

Как только они вступили в город, взорвался первый утренний снаряд. Марк сразу оглянулся. Картина леса, оставленного позади, исчезла в смешавшемся с туманом дыме. После короткой паузы раздалось ещё два залпа, как будто в ответ. Он тотчас сообразил, что они были выпущены со своих позиций. Далёкие холмы отозвались тихим эхом. Странно, подумал он тогда, что для какой-то эвакуационной операции предпринято артиллерийское прикрытие.

Сейчас он ничего странного в этом не видел. Ни в особом сопровождении, ни в срочности. Воистину, со временем на всё открывается новый взгляд.

В психологическом плане это была одна из самых сложных операций, хотя он не любил себе в этом признаваться. Марк помнил, как выносили и выводили из обгорелых домов и полуразрушенных подвалов еле живых женщин, слабых и жалких, с костями, торчащими из прозрачной кожи, сухими губами, потухшими глазами. Помнил, как пытались помочь тем, кому помощь уже не была нужна, как вымотались до предела, как были счастливы передать спасённых в руки санбата. Один день, у них был всего один день...

Когда кампания закончилась, когда завершилась ночная переправа через реку, и ребята из роты уснули, кому где придётся, они с командиром отошли подальше по берегу и ждали обещанный транспорт. Марк хоть и валился с ног, не мог позволить себе показать кумиру, что он выдохся.

– Устал? – спросил Санжаров.

Марк тут удивился. Командир раньше никогда не говорил о таких вещах. Если мужчина устал, это его дело. 'Может, он тоже на последнем издыхании? Его тоже поразила слабость вызволенных созданий?' – подумал он, а вслух сказал:

– Ничего.

Богдан хлопнул его по плечу ладонью, по-отечески. Марк тогда с нежностью думал: 'Вот мы сидим рядом, и он не знает, как мне это важно. Я его уважаю больше всех, больше отца, потому что хочу быть таким как он – сильным и справедливым. Хорошо бы мы с ним, с ребятами, остались поблизости и когда война закончится. Мы ведь все можем дослужиться до того же звания, что и командир. Может, мы станем дружить семьями'.

Тогда он не знал, что звание у него самого будет куда выше, Прохор погибнет, а семей ни у него, ни у Игоря не будет. У Богдана тоже мало что получится. Семей в том, довоенном, понимании на Земле вообще не будет.

Теперь были повсеместно распространены браки между мужчинами, как равноправный душевный союз, а разнополые с каждым днём становились всё более архаичными.

Да, когда война закончилась, они все оказались вместе, в новой столице, на берегу Чёрного моря. Игоря, как прирождённого айтишника, перевели в Управление связи Генерального штаба, а Санжаров позвал его, Марка, в ОЗУ.

На фоне гражданской шушеры выглядели они будь здоров, ощущали свою подтянутость, уверенность, молодость и бывалость. Гордились въевшимися в кожу запахами полётов, пороховых гильз и десантирований. Имели право не кланяться. Никому. Тыловиков не признавали: штабных, банно-прачечных, боепитание, снабжение и прочую никчёмность. 'Не стрелял – значит, не человек', – думали они.

После войны будущее казалось безоблачным, всё виделось в ярком свете, даже идущая стремительными шагами к пропасти численность населения казалась легко преодолимой проблемой. В первый и может быть в последний раз в жизнь вошла настоящая дружба, когда дело не в том, чтобы командовать или подчиняться, победить или выиграть, взять верх или раствориться в другом. А в том, чтобы показать, чего ты на самом деле стоишь, и чтобы тебя именно за это полюбили. Они верили в человеческие идеалы, они стали как братья.

Пока Богдан не променял их на фигову бабу...

Амина – так он её назвал, и в голосе звучала неприкрытая нежность.

Она была одной из тех, кого они доставляли в Центры. Обычная, непримечательная девица, она даже была чуть старше Богдана и ему, Марку, казалась старухой. Она заплетала густые волосы в две длинные косы, щурила тёмно-карие, чуть навыкате, глаза и сверкала белозубой улыбкой. От дедушки-осетина ей досталась смуглая кожа и крупный нос. Своим грудным голосом и тихим смехом она отличалась от других, запуганных созданий женского пола. Она не стеснялась принимать внимание возлюбленного, и это заставляло Марка ревновать.

'Что Богдан в ней нашел? Что он о ней знал? – спрашивал Марк себя, – разве стоила она дружбы? Разве повод влюбиться в первую встречную то, что женщины стали редкостью?'

Он знал ответ. Но почему-то у друга этот ответ был иным.

Игорь, по обычаю своему, молчал. Сам Богдан нёс какую-то чушь, пытался убедить Марка, что любить слабый пол – естественное состояние.

– Сейчас молодежь младше двадцати плохо помнит время, когда женщины свободно ходили по улицам, – вещал он, – я помню. Мы бегали за соседскими девчонками и дружили с одноклассницами. Потом, конечно, я ушёл на войну: патриотизм тогда был в моде. Мы верили, что воюем за правое дело, восхищались полководцами, молились на командиров. Мы не думали о матерях, о сёстрах, о подругах. У меня никого постоянного не было. Я, конечно, завидовал ребятам, которым девушки писали, но не думал никогда, что буду одиноким. Я стрелял, десантировался, окапывался. Я провел десяток лет в небе, заслуживая звания. Опомниться не успел, – говорил он, и уголки его глаз опускались, – а девушки исчезли с лица земли.

В общем, их друг превратился в зомби. Он улыбался невпопад, и это вечное состояние довольства жизнью, наконец, стало выводить Марка из себя.

Богдан говорил только об Амине, будь она неладна! С утра до ночи. Он рассказывал, как она проснулась и что любила есть, какую одежду надевала и что готовила, как она танцевала и когда пела, что покупала и как шутила. Он, кажется, даже понимал, что Марку это неприятно, но остановиться не мог.

Усугубляло ситуацию слащавое, доводящее до белого каления, отношение самой девушки к нему, к Марку. Она словно возомнила себя его матерью. Приглашала в гости, кормила, поправляла галстук, спрашивала как дела, была наиграно ласковой, передавала пирожки, предлагала всякую помощь, разве что в лоб не целовала! Марк и так не ожидал от неё ничего хорошего, а тут такое! При каждой встрече его топила душная чёрная ярость, которую он не пытался скрывать. Его просто воротило! Как же он её ненавидел! Как назло, Богдан повсюду таскал подругу за собой: шли ли они в ресторан, ехали в командировку, катались на лыжах. Он нигде не мог от неё оторваться! В выходные они с ребятами перестали вообще видеться.

Марк тогда стал мечтать, чтобы её забрали в Центр. Он не мог понять, почему она оставалась на свободе. Даже рапорт соответствующий написал. Почему, мол, Амина Санжарова не привлечена к изучению репродуктивного здоровья нации?

Ответ, правда, был ожидаемым: никто не хотел трогать жену такого уважаемого человека, как капитан Генерального Штаба.

Марку было ничуть ни жалко, что она сдохла.

Погибла в пожаре, когда они были на ночном дежурстве. Расследование показало, что причина несчастного случая – возгорание масла в кухонной печи. Женщина умерла мгновенно. Ей даже не пришлось мучиться. Для Богдана это не стало утешением. Он никак не мог выбраться из депрессии. Сначала был как бешенный, бросался на всех подряд, никого не хотел слушать, забил на работу. Потом превратился в человека, которому ничего не интересно. Огрызался на все попытки помочь, на старания развеселить. Он почти не поддерживал ни с Марком, ни с Игорем связь. Как Марк не пытался помочь ему преодолеть кризис – ничего не получалось. Тот всё больше озлоблялся, всё реже говорил как нормальный человек.

В конце концов, Богдан откуда-то узнал про донесение. И, конечно, домыслил то, что было удобно: обвинил Марка в преднамеренной попытке убийства. Там, где были честность и уважение, остались злость и презрение. Братство превратилась в ненависть. Такая же, какая у них была дружба, случилась вражда. Выяснение отношений закончилось переломанными костями и пустотой в душе. Не осталось ничего, даже лёгкого намёка на бывшую симпатию.

Вскоре Санжаров уволился из Штаба и уехал на родину, в глухую деревню на севере, где-то в районе бывшей столицы. Его даже не остановила опасность радиационного заражения. Вот от кого-кого, а от Богдана Марк не ожидал, что тот опуститься и бросит нормальную жизнь, станет отшельником.

Это предательство надломило Марка. Первое время его мало что интересовало. Разве что собрать всех девок и утопить. Он не понимал, как за какие-то пару месяцев одна сука смогла разрушить союз, который они строили несколько лет? Как ей удалось самого адекватного человека в мире превратить в психованного дикаря?

Недавняя и такая яркая радость от дружеских взаимоотношений сменилась тупым отчаянием, и переход этот был столь внезапен, что Марк вдруг словно обессилел. У него украли, вырвали из него и унесли с собой часть веры. Потеря была ощутима до ноющей физической боли. Гнев не проходил, смешиваясь со смутной, гнетущей пустотой и непреходящей болью в сердце.

Потом Марк пытался жить, как обычно. Потом даже это перестал делать. Просто пил, куролесил, работал, играл. Мотался по воле службы с места на место, приобретая репутацию дерзкого охотника, меткого стрелка и бесстрашного человека, которого не так-то просто обвести вокруг пальца. К этому времени бабы стали такой редкостью, что за них платили непомерные деньги. Он с радостью передавал их в руки правосудия, которое выясняло, на каком основании они ещё не явились в Центр репродукции.

Ему, в общем-то, нравилась его жизнь, полная отсутствием обязательств, драк, подвохов, слежки и неуместных вопросов. Ничего так не возрождало к жизни и не горячило кровь, как хитроумные поиски и погоня. Потребовалось каких-то пару-тройку месяцев, чтобы выбить из него мягкость, доверчивость и все привязанности, являющиеся следствием влияния одного непродолжительного периода жизни и человека, оказавшегося предателем.

Иногда приходилось видеть Санжарова по телеку. Тот выбирался из берлоги и что-то говорил в заумных передачах о правах женщин. Требовал запретить охоту на них и оказывать им особое расположение, говорил, что пока не поздно, надо позволить женщинам выйти из подполья. Он стоял по другую сторону баррикад, он фактически превратился во врага нации.

Над ним смеялись. И он, Марк, громче всех.

И вот сегодня их дороги каким-то непостижимым образом снова пересеклись. Пересеклись, хотя они сами, как кометы, давно мчались в противоположных направлениях. Может быть, очередной виток спирали? Движение по кругу? Случайность?

Нет, не настолько Марк был наивным, чтобы верить в простое совпадение. Не настолько глупым, дабы предположить, что дело в его персоне. Вроде того, что Санжаров хотел посмотреть на него. Богдан следил не за ним. Он определенно знал, что рядом с Марком – женщина. Знал её имя.

Маруся... Звук сам по себе был какой-то мягкий. Или в устах бывшего командира он звучал так ласкательно?

С учётом того, что Марк ещё сутки назад не подозревал о её существовании, всё говорило о непредвиденном совпадении. Но, как известно, случайности не случайны. Что же связывало этих двоих? Неужели Санжаров снова влюблён или что-то типа того? Ещё одна пассия, без которой он не может жить? Это даже интересно! Его можно только пожалеть! А учитывая, что предмет обожания у Марка в руках – пожалеть дважды.

В воображении тут же появилась картина, на которой Санжаров снова и снова пытался заполучить пленницу Марка. Дрался, стрелял из-за угла... Нет, это детский сад. Богдан такого делать не станет, да версия сама по себе хлипкая. Не было в знакомых голубых глазах того отчаяния, того яростного страха, ужаса потери, которые так отчётливо запомнились Марку, когда Амина была рядом с командиром.

Здесь было что-то другое. Может, желание защитить ещё одну беглянку..., покровительство..., упрямство, в конце концов.

И как ему использовать произошедшее в своих целях?