Текст книги "Колдовской отведай плод (СИ)"
Автор книги: Натали Синегорская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
– Почему? Вызовет кого-нибудь в замке, он остановит сумасшедшего стрелка.
– Увы, не прокатит. В доме нет переговорника.
Некстати подумалось – как же так, в доме, где много лет проживал маг, нет элементарного переговорного устройства? Очень, очень странно…
Гвейн попытался было высунуться, но тут же присел снова.
– Как думаешь, когда закончится стратегический яблочный запас?
– Боюсь, не скоро, – уныло ответила я. – Яблонь в саду хоть косой коси.
– Хорошо, попробую докричаться.
Мой спутник снова приподнялся и гаркнул:
– Не знаю, за кого вы нас приняли, но мы прибыли по приглашению мисты Данни! Ее подруга Мирохарда и помощник Гвейнард!
Снова раздался хохот и хриплый голос сообщил:
– Давайте, давайте, плетите больше, демоны. Так я вам и поверил.
Я присела на землю и привалилась к дверце. Сил больше не осталось. Длинный день в музее, тряска в машине, неприветливый прием – все это вымотало до предела. А, гори оно все ярким пламенем.
Я повернулась к Гвейну. Опять на миг почудилась цепь раба на шее под кожаной курткой. Наваждение тут же прошло, но на лице спутника я заметила перемену. Выражение стало жестким, глаза сузились, губы сжались. Он выдернул из дверцы один из кинжалов, потом второй и поднялся во весь рост. Я с открытым ртом наблюдала за его действиями. Кинжалом, зажатым в левой руке, он отразил несколько летевших на него снарядов, правую же отбросил назад и быстрым движением послал второй кинжал в ворота. Потом пригнулся, выдернул еще один кинжал, выпрямился и повторил действия. И еще. И еще. Запустив все шесть кинжалов, он устало присел рядом со мной и закрыл глаза.
– Ничего не вышло, – сказал грустно.
– А что должно было выйти?
Ответить он не успел, потому что раздался сначала долгий, протяжный скрип, а вслед за этим оглушительный треск. Наступила тишина. Яблочный обстрел прекратился. Я подскочила и в недоумении уставилась на ворота.
Впрочем, смотреть было уже не на что. Ворота отсутствовали как таковые. Вместо того, чтобы защищать собой замок от злобных и коварных нас, они почему-то вывалились наружу, сорвавшись с петель.
Обалдела, кажется, не только я, но и мужик, столбом стоявший по ту сторону забора. Он таращил глаза то на упавшие ворота, то на нас с Гвейнардом. Наконец с трудом выдавил:
– Это вы чего тут безобразничаете?
– Кто безобразничает-то? – не осталась я в долгу. – Вы зачем нас яблоками обстреливали?
– Указание такое было дадено, – объяснил дядька. – Мы люди маленькие, что приказывают, то исполняем. А вы, значит, кто будете?
– Мы, значит, будем твоя головная боль, – сказал Гвейн. – А ты кто?
Мужик почесал подбородок:
– Дык я это… Брат тутошнего садовника. Вы садовника знаете, Сварт его зовут? Так я брат его, значит. Пока он спит, стерегу ворота. Кроме нас тут нету же никого. Мы с ним по очереди, то он, то я.
– Брата позови, – велел Гвейнард.
– Не могу, спит он.
– Так разбуди, идиот!
Глава 8. Замок ночной и замок утренний. Легенда о треугольной башне
«Примета «Лежу на новом месте, приснись жених невесте»
оказывается верна, если приснившийся мужчина —
это тот, кто спит сейчас рядом с тобой»
Из трактата святой Аненады
«Народные приметы и борьба с суевериями»
В это время дверь замка открылась, и в проеме показалась мужская фигура с фонарем в руках.
– Ага, вот и он, – облегченно выдохнул брат. – Тогда я, того… пошел.
И бочком-бочком двинулся вдоль забора.
– Как ты это сделал? – спросила я у своего спутника.
– Что именно?
– Свалил ворота.
– Сам удивляюсь, – он пожал плечами. – Я, конечно, не особо рассчитывал на успех, метая ножи в петли ворот, но…
– Успех превзошел все ожидания, – отозвалась я, точно так же озадаченная. По всем законам, ножи просто не могли ни расколоть металлические петли, ни выбить гвозди и болты, ни повредить твердому и крепкому дереву ворот.
Тем временем второй мужик подошел к нам, обозрел поле битвы нас с воротами, потрогал их ногой и посветил фонарем в наши лица:
– Что здесь произошло, позвольте узнать?
– Спросите лучше своего брата, – огрызнулся Гвейн. – Вы ведь садовник?
– Какого брата? – изумился подошедший. – Да, я садовник, но брата у меня нет. И не было никогда.
Мы тоже удивились. Потом, перебивая друг друга, рассказали все, как было. Сварт качал головой, глядя то на нас, то на яблоки, во множестве валяющиеся под ногами. Наконец промолвил:
– Приношу свои извинения как лицо, отвечающее за все, творящееся в замке в отсутствии хозяина. Не могу найти ни одного факта, оправдывающего такую встречу долгожданных гостей. А по поводу обстрела… Гм…
Сварт слегка задумался, пожевал губами, затем как бы нехотя произнес:
– Даже и не знаю, как это объяснить. Но сразу предупреждаю: не пугайтесь того, что можете увидеть в замке и его окрестностях. Сейчас здесь более-менее тихо, а вот при жизни Макер-тота, упокой его душу Святой Улия… Вы, должно быть, знаете: он был магом, наш хозяин. Магом-экспериментатором. Представляете, что это такое? То взорвет что-нибудь, то, наоборот, сотворит… я бы даже сказал – натворит. И по сию пору тут нет-нет, да и возникают из воздуха… гм… непотребства всякие. Так что, скорее всего, мой так называемый братец – это проделки покойного хозяина, а то и батюшки его. Или деда. Они, надо сказать, большими шутниками были. Вот и сотворили морок для встречи ночных визитеров. Чтоб, значит, неповадно было долбиться в ворота, когда все спят. У нас тут, знаете ли, по ночам мало кто гуляет, а уж тем более на вершине холма.
– Ну, это вы хватили, – хмыкнула я. – Какой же он морок? Братец ваш очень даже живым выглядел.
Я вспомнила рассказ Данни про садовника. Он же страдает забывчивостью. Хотя… Где лежит какая-нибудь вещь, забыть еще можно, но чтобы собственного брата…
– Яблоки хорошие такие, увесистые, – продолжила я в надежде, что Сварт вспомнит о родственнике. – Мне в плечо прилетело, а у Гвейнарда синяки вообще по всему телу останутся…
Я посмотрела себе под ноги и ахнула: спелые плоды, в большинстве своем разбитые, исчезали прямо на глазах.
– Ну, я сейчас этого стрелка найду, морок он или нет, – сердито заявил Гвейн, отодвигая Сварта с дороги и направляясь в ту сторону, куда ушел лже-братец.
– Не найдет, – вслед ему сказал садовник и перевел взгляд на валявшиеся в пыли створы. – Ворота жалко. Теперь ремонтировать придется, вызывать плотника из Тукумука. Знали бы вы, какая с ним канитель… Кстати, это тоже хулиганская выходка моего… гм… братца?
– Скорее, наша, – смущенно ответила я и принялась искать кинжалы. К счастью, они не исчезли, и вскоре я держала все шесть. Протянула садовнику.
– Вот это да, – пробормотал Сварт, принимая у меня оружие. – Откуда они у вас?
Я объяснила.
– Невероятно. В виде треугольника, говорите? Это напоминает одну легенду… Сейчас не время и не место, но утром обязательно расскажу. Если к тому времени не забуду. Вы мне напомните, ладно? А теперь прошу следовать в дом – он слегка поклонился. – Вся эта суета с воротами совершенно сбила меня с толку. Пойдемте. Вы ведь устали с дороги. Мы ждем приезда наследников ежедневно. Я готовлю ужин, прогреваю комнаты. А вы все не едете и не едете.
– Произошла непредвиденная остановка в пути, – вздохнула я. – Но почему вы сразу не вышли, когда я позвонила?
– Вы про ту кнопку на воротах? На бывших воротах, я имею в виду? Так она уже давным-давно не работает.
Не работает? М-да, тут и вправду что-то нечисто.
Я вернулась к быстроходке, взяла лампу и отправилась в замок вслед за садовником.
Показался запыхавшийся Гвейн, успевший обежать вокруг замка, и признался, что никого не нашел.
– Ничего, я его хорошо запомнил. Пусть только попадется!
– Не попадется, – покачала я головой. – Кажется, он и правда испарился.
– Как испарился?
– Видишь ли… По-моему, это был ушач.
– Кто?!
Ушачи, они же грымзики, выведены в эпоху дозапретного колдовства магами-отступниками. Созданные в качестве помощников по хозяйству, эти существа, лишенные души, в конце концов сделались настоящими монстрами. Могли проходить через стены, исполняли приказы хозяина, занимались воровством, а отдельные нападали на людей. Лишенные магической подпитки со стороны владельца, постепенно угасали и испарялись.
Во времена безмагии ушачи повсеместно вылавливались и уничтожались; по крайней мере, в столице регулярно проводились облавы на бесхозную нечисть. Магов, занимавшихся выведением грымзиков, преследовали и осуждали на каторжные работы. Но нет-нет то здесь, то там объявлялась новая нечисть, о чем регулярно предупреждала столичная газета «Магия – сила».
Видимо, и нам «посчастливилось» столкнуться с подобным монстром. Однако сами по себе они в большинстве своем безобидны и не проявляют агрессии. Но, судя по всему, тот, кто на нас напал, имел четкие указания хозяина. Знать бы еще, кому понадобилось обстреливать гостей и зачем. Неизвестный маг просто развлекается? Очень сомнительно. Магической энергии тут потребовалось довольно много, и ни один колдун не станет разбрасываться ею без определенной цели.
Все эти соображения я изложила Гвейнарду, пока мы шли от ворот к замку.
– Чушь полная, – заявил он. – Я еще могу понять, что кому-то из деток бывшего хозяина пришло в голову запугивать Данни как основную наследницу. Но мы-то с тобой никакого отношения к завещанию не имеем. Поэтому нападать на нас нет никакого смысла.
– И все же бессмыслица вот она, налицо. Что, например, скажешь про шесть кинжалов?
– Давай я выскажу свои соображения утром, – сказал Гвейн, когда мы уже были в замке. – сейчас, если честно, голова не соображает.
Только тут, при свете факелов, я внимательно поглядела на его лицо и поняла, насколько он устал. Собственно, я тоже еле держалась на ногах.
Полутемный каминный зал, через который мы шли, не выглядел приветливо. Напротив, было что-то зловещее в отблесках факела, пляшущих на стенах. Мнилось, из углов вот-вот выскочит привидение, что после знакомства с лже-братом садовника не казалось невероятным.
Надо сказать, в старых замках частенько обитали призраки. Это вовсе не души умерших и неупокоенных хозяев или их невинных жертв. Конечно, для острастки прислуги хозяева плели небылицы про коварных предков, что ночью бродят по замку с целью если не придушить, то напугать нерадивых работников. На самом же деле появление призрака означало одно: хозяин при жизни был активным магом-экспериментатором.
Во времена разгула магии, когда могуллий, как говорится, лился рекой, некоторые маги додумались натирать волшебным порошком тело, уверенные, что в результате такого надругательства над собой обретут бессмертие. Ну, или хотя бы обессмертят имя. Как ни странно, некоторые положительные результаты они получали. В трактатах описывались то вылетающие изо рта магов птицы и молнии, разящие противника, то предметы, возникающие в руках колдунов прямо из воздуха. Побочных явлений, кстати, тоже было немало. Это и бесплодие, и быстрое старение организма, и неисчислимые болячки. Еще бы! Могуллий, нанесенный на кожу, вытягивал из тела уйму энергии на молнии, птичек и прочую дребедень. Впрочем, подобной дребеденью маги положили массу народу во время маго-войны, превратившись в живые орудия.
Никому не удалось объяснить, каким образом после смерти мага его, так сказать, магическая составляющая обретала самостоятельную жизнь. Разреженная полупрозрачная структура отделялась от тела и бродила неподалеку от последнего пристанища мага неприкаянной тенью. Ничего плохого или хорошего она не делала, да и не могла сделать. Просто могуллий, обильно нанесенный на тело, а иногда и съеденный, вырабатывал свой ресурс.
Безмаги, изучив природу призраков, сконструировали прибор для поглощения избыточной магии, и при необходимости выезжали в места скопления привидений, дабы упокоить их навсегда. И если в крупных городах почти все призраки были изобличены и отловлены, то на периферии, в старинных замках, их буквально холили и лелеяли. Ими даже умудрялись гордиться. А странноприимные дома с призраками котировались намного выше, нежели без таковых…
Сварт проводил меня в предоставленную мне комнату на втором этаже, и я наконец-то смогла растянуться на кровати. За прошедшие сутки случилось много всего, что требовало обдумывания, но это завтра, все завтра…
Быстро скинув одежду, я забралась под одеяло и мгновенно вырубилась.
Проснулась я от странных звуков. Кто-то чистил котел прямо под дверью моей спальни.
Потом раздался дикий вопль, и я, подскочив на кровати, заорала в унисон с неизвестным чудищем. Вопль тут же оборвался. Чистка котла прекратилась. Послышалось сдавленное мяуканье.
Я сообразила – в комнату пытался вломиться какой-то котяра. Наверное, местный мышелов. Первой мыслью было: догнать и выпороть мерзавца. Второй: всегда успею.
В окно уже вовсю светило солнце. Я потянулась, встала и осмотрелась.
Комната была большая и светлая. Широкая кровать, комод, шкаф, старинный стол с витыми ножками, кресло-качалка и даже маленький камин. Под ногами – мягкий ковер, на стене – пейзаж: яблоневый сад в цвету. Из окна виднелся кусочек сада все с теми же яблонями, усеянными спелыми плодами. Вспомнился вчерашний обстрел, и я поежилась.
Тут же, в комнате, находилась дверь в ванную комнату. Я наскоро умылась, привела себя в порядок, натянула спортивный костюм и вышла из спальни.
Сразу нахлынули воспоминания детства. Темный коридор не стал с тех пор светлее – все те же мрачно-синие гобелены на стенах, бронзовые светильники, ряд темно-коричневых дверей и такой же темный паркет на полу.
Спустившись по скрипучей лестнице, я оказалась в большом зале с камином. Ну да, и портреты на стене те же самые. Предки бывшего хозяина, суровые, надменные. А в центре стены – фамильное древо в виде яблони. Имена, годы жизни… Одно яблочко – один человек. В большинстве своем – неподвижны, строго смотрят поверх моей головы. Да, я помнила особенность древа: чем старше предок, тем менее склонен его портрет на яблоне к общению. Зато недавно почившие родичи не прочь погримасничать. Кто-то строил неприличные рожи, кто-то приторно улыбался, кто-то презрительно оглядывал меня с ног до головы. Я покраснела. Что ж, их реакция на мою внешность вполне адекватна. Толстой девице в полинялом спортивном костюме впору прибирать в замке, а не спать в шикарных постельках… Интересно, где последний хозяин яблочного дома? Я поймала себя на мысли, что очень хочу увидеть именно его реакцию на появление в его замке замурзанной гостьи. Нашла глазами Макер-тота. Его взгляд удивил. Не насмешливый, не презрительный. Внимательный и оценивающий, будто говорящий – посмотрим, на что ты способна. Я сморщила нос – чего, мол, тут смотреть, вот она я, безо всяких прикрас…
– Пожалуйте завтракать, – сказали за спиной.
Я вздрогнула и обернулась. Сзади стоял Сварт, сдержанно, но вполне доброжелательно улыбаясь. Только тут я поняла, насколько голодна. Ну, где тут у них обеденный зал? Съем, пожалуй, целого быка.
Возле длинного стола в обеденном зале стояло несколько стульев с высокими спинками, однако накрыто было на одну персону.
– Вы не знаете, где Гвейн? – спросила я. – Я полагала, он составит мне компанию.
– Он уже, – сказал Сварт. – Позавтракал и отправился ворота чинить.
Мне вдруг сделалось неловко:
– Вы нас извините за такое… бурное вторжение. Честное слово, мы не нарочно.
– Понимаю, – кивнул он.
Я присела за стол и подняла блестящую крышку, закрывающую тарелку. Недоуменно уставилась на содержимое. Перевела взгляд на Сварта:
– Что это?
– Яблоки, – невозмутимо пояснил он. – Печеные.
Сразу вспомнился червяк из моего первого здешнего яблока. Меня передернуло. Не то что есть – я смотреть на них не могла.
– А… ничего другого нет?
Я постаралась вложить в голос как можно больше жалобных интонаций. Увы, то ли садовник был черств, как корка батона пятилетней выдержки, то ли мои актерские способности оставляли желать лучшего.
– Миста Миохарда, – высокопарно изрек садовник. – Ничего другого мы не подаем на завтрак. Вот уже много лет как. Такова воля хозяина.
– Бывшего, – заметила я.
– Бывшего, – согласно кивнул он. – Однако он считал, и я полностью с ним согласен, что яблоки – самая здоровая пища. И так будет продолжаться, пока новый хозяин или хозяйка не займет свое законное место и не поселится тут навсегда.
– Тогда вряд ли это будет Данни, – засмеялась я. – С трудом представляю ее среди диких холмов, очень уж она городская. Да и яблоки она… хм… любит, конечно, но…
– Вот видите, – вежливо сказал Сварт, – никогда не знаешь наперед, что через годок произойдет. Вы ешьте, ешьте. Пять яблок на завтрак – поправишься завтра.
– Сами придумали? – мрачно спросила я.
– Одно из любимых изречений хозяина, – с гордостью произнес он.
«Скушай яблочек пяток – станешь мертвеньким чуток». Так, по-моему, правильнее.
Я потыкала вилкой в один из плодов. Желудок недовольно заурчал.
– Слушайте, я согласна съесть что угодно, – перевела я возмущение нутра. – Но только не это! Булка у вас есть какая-нибудь? Ломоть мяса? Я согласна даже на капусту, брюкву и морковь!
– Увы, – развел руками мой мучитель.
Я честно попыталась проглотить кусочек яблока. Хоть бы сахара добавили, что ли. Печеный плод по вкусу и консистенции походил на вату, и я прекратила попытки. Выпила стакан компоту и нахально попросила принести мне вчерашние кинжалы. Садовник не стал возражать и принес.
– Не игрались бы вы с ними, – заметил он, отдавая их мне. – Вдруг отравленные.
– Тогда бы мы с Гвейнардом сегодня не проснулись, – весело ответила я, но приняла их все же с некоторой опаской. – Кстати, вы хотели рассказать какую-то легенду, не забыли?
– Почти забыл, – улыбнулся садовник. – Хорошо, что напомнили. Итак, легенда. Давным-давно, во времена Святого Улии, когда не было ни нашего замка, ни окрестных деревень… Хотя, нет, деревни, пожалуй, были. Не так много, как нынче, но пара-тройка определенно наличествовала. Если вы помните, они все как одна назывались Тумутук, что означало «под холмом». Чтобы хоть как-то их различать, к названию обычно присобачивали уточняющий термин. Таким образом появились: Нижний Тумутук (в отсутствии, заметьте, верхнего), Свободный Тумутук (хотя никто никогда не видел занятого), Красный Тумутук (ну, тут понятно – у них заборы и избы были вымазаны глиной аналогичного цвета) и даже Задний Тумутук (гхм). А неподалеку от Тумутуков, аккурат под холмом, на котором мы сейчас находимся вместе с замком, проистекал целебный источник. Немного так проистекал. Брал начало под одним валуном и успешно затекал под другой, и дальше где-то там по подземному руслу. Надо сказать, имел он чрезвычайно полезные свойства. Восстанавливал силы, исцелял болезни, возрождал к жизни. Неудивительно, что к нему шли паломники со всех концов страны, и не только нашей. Подтягивались нунифиганцы, каквыможцы, ахтакваминады. И многие другие. Со всех концов света топали. Иные вообще босиком. А что? Идешь так, идешь, чувяки стаптываешь, а запасных нет! В общем, для нашей страны паломничество было делом выгодным, а, главное, прибыльным. Чувяками торговали, снедью всяческой. Сувенирами, амулетами заряженными. Построили странноприимный дом силами монастыря. А чтобы быстрее находили торговые ряды… я, конечно, хотел сказать, родник… установили повсюду указатели, вот такие треугольники, но не перевернутые, как в вашем случае, а ведущие на нужную тропинку в правильном направлении.
Но я отвлекся.
И вот поселился в лесном шалашике неподалеку от целебного родничка монах-схимник Уустеен, как он сам себя называл. Впрочем, может, его звали Устен и он был заикой, тянущим гласные звуки, мне сие неведомо. Но в легенде он проходит под именем Уустеен. Поселился, да и повадился каждый день в родничок нырять, чтобы излечится себя от лепры. Нырнет и сидит, а то и лежит. Сильно интересующимся даже язвы на теле показывал. Так-то он схиму носил, но если просили, задирал или снимал… Вы когда-нибудь видели прокаженного? Зрелище, я вам скажу, неаппетитное, не за столом будет сказано… Ну, народ, ясное дело, давай роптать – чего это, мол, всякая зараза воду чистую мутит. Пожаловались монастырским. Те попеняли схимнику: полечился, дай другим. Он им – не ваш родник, не купленный, не имеете права указывать, а ежели кому сильно надо, пусть себе другой ищет. Слово за слово, выгнали монашка взашей, да еще и тумаков навесили. Шалаш развалили. Тот ушел, конечно, кто ж останется, когда такое отношение. Но напоследок взял и проклял и родник, и монастырь, и всех паломников до кучи. Хотя это он зря, ведь не все его гнали, некоторые заступались, жалели, мол, каждый человек – божье создание, а это и так обиженное донельзя, в том числе и на голову, значит, тумаки для него – совершенно лишнее. Большинство, правда, вздохнуло с облегчением. Но, пожалуй, это был их последний облегченный вздох. Потому что проклятие возьми да и сбудься.
В один далеко не прекрасный день, когда паломников набежало несколько сотен – кто воду пьет, кто умывается, кто ноги моет… Да, я понимаю, и пить, и мыть одновременно – не очень, но если и те, и другие не сильно заразные, то можно… Вот только не надо делать поспешных выводов, от паломников никаких эпидемий возникнуть не может. Паломники – они тоже в какой-то степени святые… Это не мое мнение, а монастырских деятелей. Так вот, в один прекрасный… нет, не совсем прекрасный день паломники заметили, как среди бела дня резко потемнело небо, а потом, напротив, так ослепило, будто солнце близко-близко к земле придвинулось. Все это произошло в краткое мгновение, никто и понять ничего не успел, только глядь – стоит перед ними молодец. Не кривой, не косой, на первый взгляд даже как будто не больной вовсе. Симпатичный, между прочим.
Ну, дальше пошла полная чехарда. Парень этот ну просто угнездился возле родника. Но его-то в отличие от прокаженного монаха и не думают гнать. Да он и сам старается вовсю – одному поможет наклониться, другому подняться. Девушек до странноприимного дома провожает. Ухаживать вроде не ухаживает, но внимание оказывает.
Только стали монахи замечать за парнем всякие, как бы это сказать, нехорошести. То ссору он спровоцирует, то у одного какую-нибудь вещичку стащит, а другому подсунет, то девушку соблазнит. Нет, девушка-то вроде и согласная, однако не по совести это – больных да убогих склонять к тому-этому… Что там говорить, скоро и монахи подозрительными стали, и паломники нет-нет, да и перегрызутся между собой.
А через некоторое время произошло и вовсе из ряда вон выходящее. Рано утром группа страждущих подошла к роднику. И каково же было их удивление, когда родника-то они и не увидели! То место, где он был еще вчера, оказалось огорожено. Рядом стоял наш молодец, который объявил – отныне, мол, за посещения источника будете мне платить.
Ну, тут опять шум, гам, кто-то побежал за братьями, кто-то в драку полез. И это понятно, отдельные товарищи к роднику без денег приходили, так как не имели таковых вовсе. Выходит, зря чувяки стаптывали? Напрасно на избавление от болезней надеялись? Ага, смеется парень, напрасно.
И тут напал на подбежавших монахов страх. А ну как это и есть проклятье, прокаженным тем насланное? Кое-то, как я уже сказал, полез в драку. А дальше… Драчуны и сами не поняли, как откатились от родника. Вроде бы сейчас вот тут стояли, а уже летят кубарем, хорошо так летят, хотя и не толкал их вроде никто, да что там толкал – пальцем не трогал.
Испугались не только они, но и все, кто был рядом – а в это время народ начал подтягиваться активнее. Глядят они на парня, а тот прямо у них на глазах расти стал. Все выше и выше, и смеется при этом, сначала негромко, а потом некоторые уши зажимать принялись, чтобы не оглохнуть. Парень же росту громадного стал, волосы дыбом стоят, глаза горят, сущий демон.
Это, между прочим, и был демон. Слышали когда-нибудь про бледного демона Апукнутута? Да, тот самый, что совращал Святого Улию, прикинувшись сперва кроткой овечкой и даже попытавшись пробраться в стан улиан. Потерпев неудачу со Светлейшим, он поклялся доказать: все остальные монахи как один – законченные грешники. Первым местом эксперимента был избран тумутукский монастырь.
Естественно, абсолютно безгрешных людей нет даже среди братьев, и Апукнутут за небольшое время сумел выявить значительную часть монашеских грехов. Чем был весьма доволен. Следующей частью представления, по его замыслу, было окунание монашков в грех стяжательства. Проколов не предвиделось, и демон уже потирал руки.
Но тут взмолился настоятель. Он воззвал ко всем святым, которых помнил. И так страстны и горячи были его мольбы, что святые откликнулись.
Сначала сверху раздался трубный глас. Будто кто-то сидит на облаке и играет сигнал «Подъем». Громко так играет, душевно.
Может, там сидел Светлейший, кто знает.
Сразу же за трубным гласом по всему небу разлилось сияние, а потом все узрели его источник – крылья шестерки ангелов, спускавшихся сверху. Вы, наверное, знаете, что и один ангел светом своих крыльев может затмить солнце. А тут сразу шесть! Не солнц, конечно, а… Хотя, чем они хуже?
Струхнул демон, присел, начал съеживаться и уменьшался до тех пор, пока не принял первоначальные размеры. Вот вы можете возразить – а какие размеры вообще могут быть у демона? Да обычные, человеческие. Демон – он ведь кто? Падший человек, дошедший до черты, где заканчивается все человеческое, и эту черту перешедший. В такого… гм… уже не-человека вселяется дух из потустороннего мира… Но я опять отвлекся.
Ангелы тем временем спустились еще ниже, и паломники увидели, что каждый держит в руке по сверкающему кинжалу. Потом кинжалы полетели вниз. Кто-то из людей завопил, кто-то упал. Но оружие предназначалось не для них. Все шесть вонзились остриями в землю, образовав вокруг демона и источника треугольник: три кинжала в вершинах, три – в центре сторон. Демон страшно, дико закричал, заметался, но, увы, вырваться из треугольника не мог.
А дальше на месте кинжалов выросли высокие белые столбы, которые охватило пламя. Крики демона стали еще громче, еще страшнее, но постепенно стихали, а сам он растворялся, сгорал в пламени. Между столбами же стали сами собой подниматься стены из серого камня, образуя башню. Сверху она, кстати, тоже камнями закрыта. Ангелы постарались, чтобы зло никоим образом не выбралось наружу.
Вот так и оказался дух Апукнутута заточен в треугольной башне. Говорят, он до сих пор там обитает. Некоторые слышат его стоны и зловещие проклятия. Но, по-моему, это просто ветер гудит, гуляя между камнями.
В общем, целебный источник накрылся башней. Поток паломников иссяк, монастырь свернул свою деятельность. Лишь башня до сих пор возвышается под холмом как напоминание о демоне, попытавшимся осквернить все лучшее, что есть в людях.
Это, конечно, легенда. Кто построил башню – неизвестно, скорее всего, какой-нибудь темный маг для своих темных делишек. Он же и легенду придумал, чтобы никто ему не мешал. Вроде бы даже иногда видят кого-то, там обитающего. Однако я сам к башне не хожу и вам не советую.
Рассказ Сварта показался мне очень занимательным, но к ночному происшествию он, пожалуй, никакого отношения не имел. А вот то, что под него я умяла все пять положенных на мою тарелку яблок, да еще взяла три в качестве добавки, делало садовнику честь как замечательному рассказчику. Не могу утверждать, что до обеда моя душенька будет довольна, но за полчаса смело ручаюсь.
Завтрак можно было считать условно завершенным, однако у меня к Сварту остался еще один вопрос:
– Сварт, как вы объясните появление ночью в вашем… гм… в хозяйском дворе грымзика?
– Кого, простите? – недоуменно спросил садовник.
– Ту нечисть, что обстреляла нас несуществующими яблоками. Вашего псевдо-брата. Вас не смущает, что вокруг творится невесть что?
– А, это, – садовник понимающе кивнул. – Смущает, конечно. Но не очень. Мы с женой привычные. Когда был жив хозяин, тут еще не такое творилось. Все вокруг ходуном ходило. Как запрется он в своем кабинете да как начнет ставить эксперименты – хоть в погребе запирайся. Что мы и делали. Все боялись, вдруг замок рухнет. Сами посудите: то громыхнет, будто гроза началась, то пламень из окна вырвется, то завывания не пойми откуда раздаются. Вас разве не предупредили? Ну и хорошо, а то бы не приехали сюда нипочем.
Как же, не приехала бы. Все, что рассказал Сварт, только разожгло мой интерес.
– Так что сдается мне, – продолжал Сварт, – ночной стрелок – всего-навсего какой-нибудь страж, давным-давно созданный хозяином на случай явления незваных гостей.
– Но мы же званые, – резонно возразила я.
– Ему-то откуда это знать? Грымзика-то не вчера, поди, создавали.
Я очень сомневалась, что энергии для поддержания ушача в работоспособном состоянии хватило бы надолго, а, значит, почивший хозяин замка вряд ли был причастен к его созданию. Кстати, почему бы мне прямо сегодня не навестить кабинет папаши Макера?
– Скажите, Сварт, где находится рабочий кабинет? – спросила я.
– Где? А в одной из башен. Правда, не скажу, в какой. Эта дьявольская комната имеет дурную привычку блуждать по всем четырем, – ответил садовник и нахмурился. – Уж не собираетесь ли вы туда наведаться? Решительно не советую.
– Ну, не сейчас, конечно… А почему не советуете? Сами-то ведь заходите.
– Я?! Да упаси меня Святой Улия!
Я удивилась:
– Но… кто же тогда зажег ночью свет?
– Свет? Какой свет?
Если он и притворялся, то делал это очень искусно.
– Видите ли, вчера мы бы точно проехали мимо, если бы не заметили огонек на холме. И горел он в окне одной из башен. Мы решили, что вы таким образом указываете нам путь. Разве нет?
– Нет, – твердо сказал садовник. – Уверяю, ни я, ни моя жена к огням на башне не имеем никакого отношения. Полагаю, там обитает еще какая-нибудь нечисть… Уж не собираетесь ли вы идти в кабинет?
– Собираюсь.
– Не боитесь?
– Боюсь, не боюсь, все равно придется, – вздохнула я, втайне предвкушая встречу с тайнами старого мага. – Там, в кабинете, по словам мисты Данни, находится список вещей для предъявления наследникам. Так что пойду, никуда не денусь.
– Тогда возьмите с собой кого-нибудь. Хотя бы вашего водителя… Гвейнарда, кажется.
– Он не мой, а мисты Данни.
Показалось мне или нет, что при упоминании Гвейна Сварт слегка улыбнулся и подмигнул?
Я решила сменить тему:
– Скажите, Сварт, как умер ваш хозяин?
Этот простой казалось бы вопрос заставил садовника впасть в подобие ступора.
Я подождала. Сказала:
– Ну, если это тайна…
Сварт отмер. Поморгал глазами, кашлянул. Наконец ответил:
– Извините. Уход Макер-тота для нас с женой – большая трагедия… Это случилось внезапно, а главное – совершенно неожиданно… Ничто не предвещало его кончины. Просто однажды утром мы нашли его без сознания. Пока жена пыталась привести его в чувство, я спустился в Тукумук и нашел лекаря. С большим трудом удалось уговорить его подняться на холм. Деревенские лекари не жалуют магов. А других колдунов, кроме Макер-тота во всей округе, почитай, уж лет десять нет… В общем, пока я его уговаривал, пока мы поднимались – приехали, а жена рыдает над бездыханным телом хозяина. Лекарь сказал, что его помощь уже не требуется и смылся, аж пятки засверкали… Поместили мы усопшего туда, где покоятся его предки – в подвал. Не хотите, кстати, отдать дань памяти?
