Текст книги "Сердце врага"
Автор книги: Натали О'Найт
Соавторы: Норман Хьюз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)
Зрелище столь истого гнева заставило остальных расхохотаться, что лишь сильнее раззадорило скульптора.
– Вы – такие же бездари и невежды, как и тот, кто обставлял эти, с позволения сказать, покои. Все туда же, тщатся выглядеть вельможами – а простейших вещей не понимают! Ну… – он тоскливо заозирался по сторонам, отчаявшись хоть что-то объяснить этим ограниченным людям, – Вон, возьмите хоть то уродство, у лестницы…
Палома, выглянув в коридор, покосилась на две женские статуи, по обе стороны ступеней. И что в них неладно, скажите на милость?
Тальер воздел руки к небесам.
– Да тут же нарушены простейшие каноны! Судя по атрибутам – браслетам на предплечьях, по прическе и ожерелью из раковин, – это речные элиды, спутницы богини вод Секвены. Они должны быть совершенно одинаковыми. Тогда, скажите на милость, зачем у левой за спиной колчан со стрелами? Куда, и главное, из чего она собирается стрелять?!
Конан, утирая слезы смеха, проронил:
– Когда ты в такой раж входишь, тебя хоть против пиктов вперед войска выставляй. Если дикари будут нести эту – как ее – элиду с колчаном, или какую-нибудь кривую вазу, ты их в пыль сотрешь голыми руками!
– Ладно, парни. – Отсмеявшись, Палома махнула рукой. – Ничего мы здесь не найдем. Пора и восвояси.
Стражник-северянин согласно вздохнул. Ему-то, правда, было решительно все равно, что ищет его подопечная и увенчаются ли успехом ее поиски. Важно было лишь не дать пленнице упорхнуть, и чтобы никто не причинил ей зла. А с этим они более или менее справились, – он вновь сердито покосился на юного Рангерда, не сводившего с беловолосой наемницы восхищенных глаз. Ладно, парню он еще скажет пару слов. О том, на что глядеть в оба, а на что лучше бы и не смотреть вовсе!..
…Когда они выходили на улицу, Палома в последний раз обернулась. А ведь есть еще вторая половина дома, где живет золотых дел мастер… Газир, так, кажется назвал его хозяин постоялого двора. Что мог знать тот об немедийце? Что мог видеть из того, что происходило здесь за минувший год? О чем догадывался?
Девушке показалось, она спиной чует чей-то внимательней взгляд… Велико было искушение вернуться, поговорить с Газпром, выведать все, что тому известно – но, поразмыслив, она решила пока воздержаться, как бы сильно ни было искушение. Едва ли золотых дел мастер согласится отвечать на ее вопросы. Лучше, если сперва к нему придет кто-то другой. Может, Гарбо? Над этим стоило поразмыслить… И заодно, пусть порадует Тальера – узнает, сам ли Газир в свое время выбирал обстановку в дом, или это было делом рук немедийца?..
* * *
До Дворца искатели приключений добрались уже затемно, и Палома ввалилась в свои покои, мечтая лишь об ужине и мягкой постели – но там ее ждала еще одна головная боль… как будто той, что до сих пор гнездилась в затылке, было недостаточно.
Запечатанный воском футляр лежал на столе. Едва не сломав ноготь, она вскрыта его и извлекла тонкий выделанный пергамент. Демоны бы побрали этот затейливый коринфийский почерк, все их вензеля и завитушки! Поседеешь, пока прочтешь…
«Любезная госпожа Палома окажет честь графу Лаварро Коршенскому с семейством, почтив своим присутствием бал, который будет дан в графском замке в пятый день пятой луны…» Да это ведь завтра вечером!
Как, во имя всех богов, Грациану удалось выправить для нее это приглашение? И зачем?
Стиснув зубы, она с трудом подавила желание немедленно отправиться на поиски калеки и вытрясти из проклятого хитреца все его планы.
Но взрывом темперамента она не наберет очков в этой странной игре, которую вел с ней хозяин Дворца. Его хитрости она могла противопоставить лишь собственную ловкость, его уму – свою смекалку, его расчетливости – свое хладнокровие. И еще – свою красоту!
Усмехнувшись, Палома выглянула за дверь и поманила пальцем стражника, как всегда неотступно дежурившего у ее покоев. Новенький. Его имени она не знала…
Кровник подошел с поклоном, напряженный, осторожный – явно опасается каких-нибудь трюков с ее стороны. «Успокойся, – хотела сказать ему наемница, – Сегодня я охочусь не на тебя», но промолчала. Только улыбнулась.
– У меня сегодня была швея, я забыла кое-что ей заказать. Сможешь сделать так, чтобы она появилась здесь на рассвете?
Страж кивнул, в глазах читалось явное облегчение. Хотелось бы ей знать, чего он так опасался?! Впрочем, может, это и ни к чему: иногда неведение спасительно. В головах у мужчин порой рождаются самые странные мысли…
Глава VI
Ах, что за прелесть ваше платье, дорогая моя! Из Тарантии, не иначе? Сирина говорит, из Бельверуса, но мой глаз не обманешь, я вижу эти отвороты, и этот разрез сбоку, и как прихвачены юбки… только в Тарантии и могут пошить такое. О, умоляю, скажите, что я права!
Неопределенно кивая Эвлалии, младшей дочери графа Лаварро, – каковой ответ можно было толковать любым угодным той образом – Палома ощутила прилив законной гордости. Выдержать поутру бой с Пирондой, швеей Месьора, было, пожалуй, посложнее, чем сдержать натиск тангаев в Кривом Ущелье. Никак невозможно, твердила крохотная, сухонькая женщина – пять лаигов чистого упрямства! – ну, просто совершенно немыслимо, и о чем только думал Месьор и молодая госпожа, при всем уважении, но только пусть кто другой попробует, а она, Пиронда, слишком себя уважает, чтобы даже пробовать сшить платье к графскому балу за такой богами невообразимый срок! И думать нечего, и не возьмется никто, потому как если уж она, первая в городе мастерица, которая и дочерей графских обшивала, и саму графиню, бывалоча, пока та еще из своих покоев выходила, а не заперлась там, точно лесная отшельница, помилуй Митра ее за грехи, – шить не возьмется, так куда уж этим выскочкам криворуким, хоть Сафроне, а хоть и этой заморийке глазастой, Дайле, им-то и подавно не справиться, хоть озолоти их с ног до ушей…
Она щебетала, причитала, ворчала – и одновременно кружила, кружила вокруг Паломы, что-то примеряла, отмеряла, прикидывала, то тут пальцами прижмет, то этак ей руку выкрутит… в общем, пока у девушки не потемнело в глазах, и она не принялась всерьез опасаться за свой рассудок.
В общем, ничего толкового до вечера успеть невозможно, таков был вердикт. Палома подняла брови.
– А бестолкового?
Она ожидала очередной тирады, бесконечной, как мучения грешников в царстве Нергала… но, на удивление, удостоилась лишь лукавого взгляда из-под седых ресниц – и насмешливого цоканья языком.
– Ты ведь не местная, дочка? Наемница покачала головой.
– И тебе нет дела, что о тебе будут говорить?
На такое Палома даже обиделась слегка.
– Как это, нет дела, очень даже есть. Чем хуже – тем лучше! Женщины, разумеется… Потому что мужчинам не будет до моего платья ровным счетом никакого дела!
– Тогда считай, у меня есть то, что тебе нужно. И… – Еще одна хитрая улыбка. – Пари держу, Месьор об этом знал!
…Пиронда не обманула, хотя и не пожелала раскрыть смысл своих слов. Более странного одеяния Паломе не доводилось носить.
Платье напоминало о моде столетней давности, когда одежды делались нарочито прозрачными и невесомыми, дабы подчеркнуть, что носителю их вовсе ни к чему выходить из дворца и подвергать себя капризам погоды. Вместе с тем, слоев ткани было так много – одних накидок не меньше пяти и, о боги! восемь нижних юбок, – что платье не оставляло открытым ни сенма кожи, если не считать лица и кончиков пальцев. И все они развевались на ходу, шелестели, распахивались разрезами в самых неожиданных местах, скрепленные где тончайшей золотой цепочкой, где нитью сапфиров, где сердоликовой заколкой…
Цвет ткани переливался от иссиня-белого до снежно-жемчужного – и на фоне этой ледяной белизны высоко подобранные кудри девушки казались отлитыми из серебра.
…Она слегка волновалась, когда экипаж Месьора катил ее к замку. Разумеется, Конан был рядом, но она все же чувствовала себя такой одинокой, незащищенной… Должно быть, еще и оттого что ей уже много лет не доводилось носить столь роскошных нарядов; платье невольно возвращало ее к временам далекой юности, такой наивной и уязвимой…
Но сейчас все не то, строго напомнила себе Палома. Я – убийца, наемница на службе немедийского престола. Мне нечего бояться этих людей. Никто из них не в силах причинить мне зла!
И все же она была рада, увидев, что экипаж Месьора подкатил к воротам замка одновременно с ее собственным.
– Прошу простить меня, дорогая, – как ни в чем не бывало приветствовал ее Грациан, – я не смог оказаться рядом с вами раньше. Но моя карета… она предназначена лишь для одного. Надеюсь, вы понимаете…
Палома заметила, что сам Месьор едва ли был одет лучше обычного, разве что перстней прибавилось; да и на обоих карликах были все те же черные костюмы. Не слишком ли роскошно нарядила ее Пиронда? И – почему спутник ничего не сказал о ее наряде? Это невежливо, в конце концов!
– О, вы совершенно восхитительны, дорогам моя! Если бы я не боялся дурной игры слов и смыслов, я бы даже сказал – сногсшибательны…
Он опять читает ее мысли! Понизив голос до ядовитого шипения, чтобы не слышали стражники в парадных доспехах, выстроившиеся парами на всем пути следования гостей, Палома отозвалась:
– Для человека, которому все равно, Месьор, вы слишком часто поминаете свое увечье…
Возможно, это прозвучало зло: у него стал обиженный взгляд. Карлики, которые тоже слышали ее, всем своим видом изображали негодование. Но брать назад свои слова Палома не собиралась.
– Тебе следует решить раз и навсегда, Грациан, хочешь ли ты вызывать страх – или жалость. И то, и другое сразу не получится!
Он молчал так долго, что она была уверена, что задела его всерьез. Чтобы скрыть неловкость, Палома принялась с независимым взглядом крутить головой, но окруженная каменными стенами, пустая мощеная площадь мало располагала к созерцательству. Вход в замок был ярко освещен, там толпились какие-то люди – должно быть, гости, подошедшие чуть раньше. Сзади донесся гомон голосов – другие приглашенные нагоняли их. Теперь, даже если Грациан и собирался что-то сказать ей, он уже не сделает этого. У Паломы внезапно возникло горькое ощущение, что она упустила нечто важное…
В тот самый миг, когда новоприбывшие гости поравнялись с креслом калеки, он неожиданно взял Палому за запястье. И мягким, незаметным жестом поднес ее пальцы к губам.
Это длилось одно биение сердца. Он тут же отпустил ее руку, она могла бы решить, что ей почудилось. Месьор уже окликал нагнавшего их мужчину, дородного, с пышной, окладистой бородой. Они приветствовали друг друга, как старые друзья. Спутница бородача, повинуясь светскому этикету, а возможно, из природной любезности, немедленно взяла Палому под свое крыло.
Именно госпожа Ива ввела ее в дом графа и представила его дочерям. А затем покинула на растерзание…
– …Ваш замок очарователен. Я бы даже сказала, сногсшибателен, – с тайной усмешкой, смысла коей та не могла понять, заметила Палома Эвлалии. Навыки придворной беседы возвращались сами собой, всплывая из глубинных слоев памяти, и вот уже девушка ловила себя на том, что искренне наслаждается всем этим. – Он не похож ни на один дворец, что мне доводилось видеть прежде!
– О, он очень мил, это правда. – Маленькая, хрупкая, с огромными распахнутыми глазами, младшая дочь графа походила на ребенка, украдкой пробравшегося на взрослый праздник. Когда она походя сообщила новой знакомой, что у нее растет пятилетняя дочь, Палома была потрясена. – Вам стоит поговорить об этом с папой. Потом, я представлю вас… Ничто не доставляет ему такого наслаждения, как рассказать новому человеку о своем детище. Ведь, вы же знаете, замок совсем новый, его начали строить, когда папа пришел к власти. Раньше был этот ужасный дворец, где сейчас живет один бедняжка Грациан, ну, вы знаете… О, там так жутко, каждый раз, когда я там бываю, я ему говорю, Грациан, душа моя, пора тебе перебираться из этих казематов, мы найдем тебе уютную башенку, чтобы ты мог…
– Башенку? – Палома удивленно сдвинула брови, с трудом вычленяя жемчужины смысла из непрерывного журчания Эвлалии.
– Ну, да. В этом весь смысл, почему замок такой необычный. Вам стоит посмотреть при дневном свете. Стены ограждают всю площадь целиком – а внутри башни, башни, башни… Есть высокие и низкие, но все они отдельные, хотя и соединены галереями. Между ними – площади, сады, или разные пристройки. И каждая башня – для своей цели.
– И сколько же их всего? – Наемница была потрясена. Никогда прежде ей не доводилось слышать ни о чем подобном. Это должен быть муравейник, а не замок…
– Двадцать семь, – произнес уверенный мужской голос у нее из-за плеча. – А должно быть тридцать. Надеюсь, я успею закончить их при жизни. Эвлалия, дитя, представь меня своей прелестной подруге.
– Ее зовут Палома, папа. Палома, познакомься, граф Лаварро, мой отец.
Она обернулась.
Чего она ожидала? Трудно сказать. По скупым рассказам Конана – ничего хорошего. Властолюбец, интриган, возможно, убийца.
С другой стороны, она видела Коршен. А город может многое рассказать о своем правителе. Так вот, город выглядел опрятным и сытым, возможно, изнеженным – но не прогнившим.
Поэтому она не знала, чего ожидать от графа Лаварро Коршенского. И теперь поняла, что он нравится ей.
На вид правителю было лет пятьдесят пять, у него была выправка солдата и обветренное лицо человека, который не побоится спать под открытым небом. Густая, слегка редеющая шевелюра была тронута сединой, но волосы еще сохранили золотисто-каштановый цвет. Глубоко посаженные глаза смотрели прямо и словно бросали вызов – осмелится ли собеседник быть столь же открыт. Палома, не колеблясь, вызов приняла и вернула взгляд.
– Я рада, что вы пришлись друг другу по вкусу! – Эвлалия переливчато засмеялась. – Папа, можешь рассказать ей про дворец, а я пойду, меня зовут. – Она махнула рукой стайке молодежи, где преобладали расфранченные молодые люди в коротких плащах всех цветов радуги – последняя мода в Коршене. – Увидимся, Палома!
Пряча улыбку, наемница проводила ее взглядом, затем обернулась к графу.
– Ваша дочь – достойное украшение праздника, месьор.
Он удивленно приподнял седые брови.
– Это скорее мужской комплимент, госпожа. Неужто вы лишены женской ревности?
Интересно, что граф знает о ней? И что наплел отчиму Грациан, чтобы получить для нее приглашение? Проклятье, и почему она не догадалась расспросить его?! Теперь бы не было этой отвратительной неловкости.
– Я – не придворная дама, месьор, – промолвила она осторожно, словно пробуя воду. – И у меня много иных интересов, они не оставляют места для… мелочей.
– О! – Он помолчал, переваривая сказанное. – Да, Грациан говорил, вы ведь та самая наемница, его гостья? Позволено ли мне будет осведомиться, что за дела привели вас в наши края? Может, вина?
– Что? – Она не сразу поняла. Потом облегченно вздохнула, увидев, что граф указывает на поднос с бокалами. – Да, благодарю. Розовое коринфийское, если есть.
– Разумеется. – Правитель с поклоном преподнес ей хрустальный бокал на высокой ножке, в котором плескалась ледяная жидкость. – Это наша гордость. С южных склонов горы Латаш. Урожай…
– Года Кометы, я уверена, ведь это был лучший год для латашских вин, – перебила его Палома. И задержала дыхание, пробуя на языке восхитительный букет. – Божественно, месьор. А вы еще спрашиваете, зачем я здесь!
Он засмеялся.
– Я счастлив видеть перед собой человека, способного оценить это сокровище по достоинству. Воистину, госпожа, ваше присутствие сделало этот вечер настоящим событием. Итак, позвольте, я расскажу вам о замке.
…Двадцать семь башен, как он уже и сказал. По одной занимали члены семьи, несколько гостевых, башня-библиотека, башня для официальных приемов, оружейная, сокровищница, и так далее… не пощадив слушательницу, граф подробно живописал их все до единой. У каждой было свое имя. Львиная, Золотая, Кипарисовая… Каждая подобна алмазу в королевском венце.
Дворы между ними были предметом особой гордости. Фонтаны в одном, цветочные каскады в другом, сад-лабиринт в третьем… С горящими глазами Лаварро предложил:
– Оставайтесь до утра, госпожа! Мы можем поместить вас в Парусной Башне, там чудесно, вот увидите. А с утра я смогу показать вам здесь все, что пожелаете. И место, где будут стоять последние три. Возможно даже, вы сумеете дать мне совет…
Медленно прогуливаясь рука об руку, Палома с графом обошли почти весь зал; гости с почтительными поклонами расступались перед ними, девушка кожей чувствовала их ревнивые взгляды, слышала пересуды. Кто такая эта чужестранка? Кто что-нибудь знает о ней?..
В какой-то миг она встретилась взглядом с Грацианом, тот улыбнулся ей одними глазами. Потом еще одно знакомое лицо… Агиери, судья, что приговорил ее к смерти через одну луну. Маленький человечек скользнул по ней равнодушным взором – и отвернулся. Может, и вправду не узнал?
– Как вы добились такого чуда? – Палом.) указала на каменный пол, иссеченный крохотными узорчатыми трещинками, через которые в бальный зал проникал дымок благовоний. Она намеренно поспешила сменить тему, чтобы не отвечать на неожиданное предложение графа.
Тот, как видно, понял это и тактично принял перемену темы.
– Все очень просто – и одновременно, гениально продумано. В полу проложены каналы, в нужных местах расставлены курительницы. Воздух проходит и поднимается, разнося аромат повсюду. У архитекторов ушло полгода, чтобы отладить всю систему. Дым никак не желал идти равномерно…
Не обладая необходимыми познаниями, Палома с трудом могла оценить масштабность задачи, однако понимала, что дело это не из легких. Да и вообще, похоже, на устройство этой башни, главного здания дворца, где, как объяснил Лаварро, проходили самые торжественные коршенские приемы, ушло немеряно сил и средств. Чего стоила одна лишь резная галерея для музыкантов, почти парившая над залом… Или тончайшие лучи колонн, ажурными созвездиями арок расцветавшие под сводами башни… В этом зале не было тяжеловесности, так присущей аквилонским и особенно немедийским постройкам. Он скорее напоминал искуснейшей работы ларец, шкатулку для драгоценностей, и сейчас сверкающие толпы гостей и мириады свечей лишь усиливали это впечатление.
– Однако, когда нет праздников, здесь, должно быть, жутковато… – неожиданно для себя заметила девушка. Ее спутник лишь снисходительно улыбнулся.
– Нет. Здесь всегда красиво. Только чуть по-другому…
– И все же… странно… – Палома поджала губы, нахмурившись.
– Что кажется вам странным, моя госпожа? – Все эти затраты… разве не лучше было бы потратить деньги на наемников? А архитекторов просить укрепить городские стены? Такая красота… кто защитит ее?
От неожиданности, граф замер, как вкопанный, не сводя с девушки изумленного взгляда. Придворные вокруг, исподволь следившие за каждым шагом и жестом правителя, возбужденно зашушукались, теряясь в догадках, что же такого могла сказать гостья.
– Митра… Прошу меня простить, я не привык слышать подобные речи от женщин!
– Должна ли я прочесть в ваших словах осуждение, граф?
– О, нет, лишь восхищение, дорогая моя! Ничего кроме восхищения! Теперь я понимаю Грациана… ведь его никогда не привлекала одна лишь внешность, без иных достоинств, а у вас есть и ум, и живость, и отвага…. Однако – какую угрозу этой красоте вы предвидите здесь, в этом мирном краю?
– Угрозу? – разговор этот странным образом начал напоминать Паломе ее спор с камнерезом Тальером. – Никакой угрозы, месьор, однако о таких вещах приходится думать любому правителю. Разве нет? Как защитить то, что принадлежит тебе…
– Я потрясен, моя госпожа! – Граф склонился к ее руке. – У нас в Коринфии я никогда не слышал, чтобы женщины утруждали себя раздумьями о подобных проблемах. Неужели в Бельверусе это в порядке вещей?
Наемница покачала головой.
– Не везде, месьор. И уж, конечно, не в столице. Однако баронство Тора, откуда я родом, – это нечто совсем другое… – Серые глаза ее затуманились от воспоминаний. – Это суровый гористый край. Воинская дисциплина и доблесть почитаются там превыше всего прочего, как для женщин, так и для мужчин. Особенно в нашей семье…
– О… – Лаварро смотрел на нее с пониманием и лаской. – Мне почему-то кажется, что вы росли без матери, дитя мое. Я прав?
– Да. – Девушка кивнула с улыбкой. – И отец так никогда и не смог до конца осознать того факта, что она оставила ему дочь, а не сына…
– Но вы покинули его?
– Он умер. Старые раны не давали ему покоя… – Как всегда, когда она вспоминала отца, Паломе хотелось плакать и смеяться одновременно. – А потом – у меня не было другого выхода.
– Прошу простить, если любопытство мое навязчиво – но ваша история заинтересовала меня. – Палома кивком дала графу знак продолжать, и он задал очередной вопрос: – Почему вы выбрали себе столь необычную жизненную стезю. Я хочу сказать, для дочери знатного рода это несколько…
– Необычно? О, да. Но я же сказала, во всей Торе царит воинская дисциплина. Мы покорим воле родителей и еще более того – воле сюзерена. И когда отца не стало, наш правитель, барон Торский, решил взять мою судьбу в свои руки.
Лаварро понимающе кивнул.
– Выдать вас замуж, полагаю?
– Совершенно верно. За своего младшего сына, Амальрика.
– И что же – юноша был вам столь отвратителен, что вы предпочли участь наемницы? – Граф был поражен.
Палома не смогла сдержать улыбки. Никакое другое слово не могло быть менее точным, чтобы описать ее отношение к Амальрику. Ей вспомнилась его гибкая жилистая фигура, тонко очерченные скулы, серо-стальные, не знающие улыбки глаза. Как она могла бы объяснить этому человеку… Да, впрочем, и кому угодно другому!.. Может, только Грациан понял бы – они ведь чем-то похожи…
– Он сам не хотел на мне жениться. Я узнала, что Амальрик решил заплатить одному из своих дружков, чтобы тот скомпрометировал меня – тогда я была бы погублена для замужества в глазах его отца. – С уст Паломы не сходила мечтательная улыбка. Как все это было давно… – И тогда я пришла к нему и предложила сделку.
– Сделку?! – чем дальше слушал юную наемницу коршенский граф, тем сильнее округлялись его глаза. – Какую же?
– У меня совсем не осталось денег после смерти отца – одни долги! Я сказала Амальрику, чтобы он отдал мне то золото, что приготовил для своего дружка. За это я навсегда исчезну из его жизни, и ему не придется жениться. – Она не переставала смеяться, и Лаварро, несмотря на ужас, что внушала ему эта история, не выдержал и засмеялся тоже.
– И что было дальше. О, не томите, госпожа моя, я сгораю на огне любопытства!
Палома развела руками, затем, подозвав слугу, взяла себе еще бокал вина, который и осушила по-солдатски, одним махом, мысленно провозгласив здравицу в честь Торы и всех ее обитателей.
– Этих денег мне хватило на отличный меч, доспехи и на то, чтобы безбедно прожить какое-то время в столице. Потом я отправилась бродить по свету… Вот и вся история, месьор!
– Отец, прошу меня простить, но месьор Галбейя просил напомнить, что ему пора уезжать, и ты обещал… – Мужчина лет тридцати, красивый, хоть и чуть обрюзгший, склонился в поклоне перед графом. Во взгляде, мимолетно брошенном им на Палому, читалось тайное злорадство. Еще один, приревновавший гостью-чужестранку к хозяину дворца…
– Ах да, мой драгоценный казначей… – Лаварро явно был раздосадован помехой. С виноватой улыбкой он обернулся к наемнице. – Госпожа, мне крайне жаль прерывать нашу беседу на столь интересном месте, надеюсь, мы еще сможем поговорить сегодня… и не забудьте, я ведь обещал показать вам дворец!
– Буду признательна вам, месьор… – Палома присела в изящном поклоне. – Это я должна просить прощения за то, что похитила вас у ваших гостей и отняла столь драгоценное время
– Пронтий, – обернулся правитель к сыну. – Будь любезен, замени меня ненадолго. Я хотел бы, чтобы ты поведал пока нашей гостье о том, почему Коршен не страшится иноземных вторжений…
– Что-о? – Лицо мужчины вытянулось от изумления.
– О, да. – Лаварро улыбнулся. – Позволь представить тебе Палому, самую умную и очаровательную женщину, какую мне только доводилось встречать. Я уверен, разговор с ней немало обогатит тебя.
– Месьор мне льстит. – Палома смущенно потупилась, одновременно отмечая все нюансы обращения отца с сыном. Граф говорил мягко, однако видно было, что каждое слово его равнозначно приказу. Во всяком случае, Пронтий воспринял это именно так. Посмотрев вослед отцу, покинувшего их с сухим полувоенным поклоном, он обернулся к девушке, и выражение его лица с натяжкой можно было бы даже назвать любезным.
– Вам и правда интересны все эти утомительные подробности?
– О, да. Я не слишком злоупотребляю вашей добротой, месьор?
Губы Пронтия на миг сжались в тонкую бледную нить.
– Отец пожелал, чтобы я рассказал вам… Я исполняю его волю.
Какая трогательная покорность – в тридцать с лишним лет! Надеется таким образом заслужить отчую благосклонность и унаследовать трон? Палома припомнила, что говорил ей Грациан о своем сводном брате. Все совпадало. Но, насколько она могла оценить характер графа, его сын избрал не самую правильную политику, чтобы добиться своего.
– Вообще-то, – продолжил Пронтий задумчиво, ведя Палому по залу и на ходу раскланиваясь со знакомыми, – немудрено, что всех иноземцев удивляет, насколько равнодушно в Коршене относятся к угрозе войны. Мне доводилось говорить с ними. Немедийцы, к примеру… для них это любимая тема. Но не для нас.
Он сказал, немедийцы! Возможно, был лишь один немедиец?..
– И в чем же ваш секрет?
– О, он очень прост. Мы слишком неприступны. У нас отличное войско, это раз. Город хорошо защищен, два. И самое главное – естественные рубежи. Горы. Они непреодолимы, если не знать тайных путей. А перевалы укреплены так, что там не пройдет ни один враг. Отец лично занимался каждой крепостью, ведь он потомственный военный. – Глаза Пронтия светились гордостью. – И я был с ним повсюду, так что знаю, это не пустая бравада. Графство неприступно. К чему врагам ломать себе зубы, тщась захватить нас? Что для них Коршен?!
Они помолчали. Палома – оценивая полученные сведения, Пронтий – переводя дух. Он казался весьма довольным собой.
– Насытил ли я ваше любопытство, госпожа/ Может быть, теперь потанцуем?
– О, с удовольствием! – Это был хороший способ окончить беседу.
Они закружились в сложном фигурном танце, где одновременно, то и дело меняясь партнерами, сходились и расходились не меньше полусотни пар. Старательно копируя движения других дам, Палома без труда справилась с этим нелегким испытанием. И к концу тура увидела, что осталась одна. Точнее, с совершенно незнакомым партнером. Вихрем танца Пронтия унесло куда-то вдаль… да она и не слишком по нему скучала.
Она немного поболтала с юношей, оказавшимся сыном местного винодела – тот был приятно поражен тем, как хорошо чужеземка разбирается в вине, и взял с нее обещание непременно посетить их владения.
Теперь, когда она влилась в водоворот бала, она ни на миг не оставалась в одиночестве. Мужчины и женщины представлялись сами, знакомили с ней своих друзей и исчезали, обменявшись с гостьей десятком ничего не значащих фраз. Палома даже не пыталась запомнить их имена.
Она еще немного потанцевала, перепробовала не меньше десяти сортов вина, коими усердно потчевали гостью новые знакомые… и даже, вопреки всем своим принципам, немного пофлиртовала с каким-то щеголем в синем плаще. Как ни странно, она почти не скучала…
– А, вот ты где! Смотри, Сирина, я же говорила, чудное платье! – Эвлалия, как обычно, щебетала без умолку. – Палома, позволь представить тебе мою старшую сестру. Это Сирина. Теперь ты знаешь нас всех, кроме разве что Антиоса, но этот брюзга не ходит на наши балы, как будто слуги Митры не имеют право отдохнуть и потанцевать! Хотя сам Благостный Мирронус сегодня здесь был, я видела, и даже пил вино… но разве Антиоса убедишь? О, какой ужас эти братья! У тебя есть родные, Палома?
Уф-ф… В этот поток красноречия нужно было нырять с головой – и выныривать, ухватив зубами скользкую рыбешку смысла…
– Мои родные умерли. – Это прозвучало почти спокойно. – Но я бы все отдала, чтобы вернуть их…
– О, прости! – Эвлалия казалась искренне опечаленной. На два или три мгновения. – Я не думала огорчить тебя. Но я, как всегда, была бестактна, и теперь я смущена, и мне лучше убежать, пока я не наговорила еще глупостей. Надеюсь, Сирина сумеет загладить мою оплошность! Она так умна и серьезна…
С этими словами дочь графа упорхнула. И вот уже ее заливистый смех донесся из толпы молодых людей… тех же самых, что увлекли ее в первый раз – или других…
– Она не так глупа, как желает казаться. И умеет добиваться своего… – Голос Сирины звучал суховато и как-то отстраненно. Палома изучат где покосилась на нее.
Некрасива. Причем – что редкость для женщины – подчеркнуто некрасива. То есть не де лает ровным счетом ничего для собственной внешности. Волосы гладко зачесаны и стянуты на зад простым деревянным гребнем. Неулыбчивое лицо, вытянутое, с тяжеловатой нижней челюстью и тонкими губами. Она была очень похожа на отца – но в чертах дочери его суровая мужественность исказилась, превратившись в пародии) на самое себя.
Платье Сирины также было подчеркнуто строгим, похожим скорее на футляр, полностью скрывавший ее женственность. Рядом с ней Палома ощущала себя разряженной куртизанкой.
– И чего ваша сестра добивалась на сей раз? Сирина передернула острыми плечами,
– Вы чужеземка. И многого не знаете. Собственно, вы ничего не знаете о нас.
Палома прищурилась.
– И ваша сестра решила возложить на вас задачу просветить меня?
Она чувствовала в дочери графа затаенную, глубинную неприязнь. С чем это может быть связано? Конечно, одной лишь яркой внешности наемницы и успеха, которым та весь вечер пользовалась у мужчин, довольно, чтобы возбудить ревность любой особы женского пола… Но Палома всегда избегала простых объяснений.
– Вы не обязаны это делать, госпожа…
– Иными словами, а не пойти ли вам к Нергалу, любезнейшая? Вы ведь это хотели сказать?
Девушка вздохнула, собирая в кулак остатки терпения. Воистину, лучше год фехтовать на мечах, чем один день – словами.
– Сирина, что я сделала вам? Почему вы так враждебны?
Несколько бесконечно долгих мгновений женщина молча смотрела на нее, словно на что-то решаясь.
Они стояли в проеме арки, ведущей из бального зала во двор, где журчали фонтаны. Там прогуливались парочки, слышался смех и голоса; из зала неслась музыка. Но две женщины казались отгороженными от окружающего мира… никто не приближался к ним, не окликал, не приветствовал. Словно на время они выскользнули из обыденной реальности. И Палома уже не была уверена, сумеет ли она вот так запросто, по одному лишь своему желанию, вернуться обратно.
