Текст книги "Лето длиною в жизнь (СИ)"

Автор книги: Натали Морган

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 21 страниц)

Мои же метания продолжались весь четвертый курс, то мне хотелось писать, креативить, творить тексты и сценарии, то я чувствовала полную апатию к этому. Параллельно я увлеклась фотографией, ходила на дополнительные курсы после основного обучения в университете. Летом мы уехали с группой на целый месяц в горные каньоны. Я привезла оттуда несколько километров отснятой пленки и, проявляя ее, вдруг осознала, что мне удалось передать настроение, что мои изображения не просто красивые картинки, что в них есть эмоции.

Джеймс помог отобрать мне наиболее удачные снимки и мы решили их отправить на ежегодный международный конкурс, который проводил Грин Пис совместно с Нэшнл Джеографик. Одна из моих работ тогда заняла призовое мест в категории «Горные пейзажи» и мне предложили работу фото-корреспондентом. В мои обязанности входило искать интересные события. Я выезжала на съемку, делала фоторепортаж и потом писала статьи, отправляя материалы в издательство. Какие-то репортажи были удачными и их сразу же брали в печать, какие-то менее удачные. Но главное, что я знала, куда двигаться.

За пятый курс у меня собралось достаточно фотоматериала для собственной фотовыставки. Джеймс помогал мне в организации и снял короткометражный бэкстейдж-фильм о выставке. Это было потрясающе! Мы разместили этот видеопост в интернет и он собрал тысячи просмотров, а на меня посыпались предложения о сотрудничестве как из рога изобилия. Так что к окончанию университета у меня было четкое понимание, кем я буду.

Я моталась по стране, ездила заграницу, моими заказчиками были представители разных сфер деятельности, с разными задумками, начиная от фэшн-съемки и заканчивая индустриальными проектами.

Но моими любимыми съемками, которые перешли в разряд больше хобби, чем основной работы, были все же связаны с природой – горы, озера, реки, леса, поля, травинки, роса, дождь – все привлекало внимание моей фотокамеры, в каждом кадре я искала эмоцию, чувство, настроение. Как только у меня образовывался пробел в основной работе, я уезжала «в поля» как любил говорить Джеймс. Я снимала себе домик в каком-нибудь уединенном месте, подальше от городской суеты и отправлялась на поиски прекрасного, обвешанная по меньшей мере двумя камерами с разными фильтрами и оптикой для макро и обычной съемки. Подобные «загулы» могли продолжаться от одного дня до двух недель, на больший срок не позволяла сбежать работа и сам Джеймс.

Окунувшись в свои проекты, мы с Джеймсом стали проводить вместе меньше времени, точнее мы больше времени проводили в разъездах, чем рядом друг с другом. Каждый строил свою карьеру, нарабатывал опыт, обрастал связями, и проектами. Мы старались с пониманием относиться к подобным разлукам, но это было очень сложно, особенно как оказалось именно для Джеймса, поэтому его предложение пожениться не стало неожиданностью. Ему необходимо было привязать меня к себе, окольцевать, чтобы все знали, что я не свободна, а принадлежу ему. Мы сыграли свадьбу в узком кругу в окружении родственников и близких друзей. Это событие произошло через полгода после получения мной диплома. А медовый месяц мы провели еще через полгода летом в отеле у Линды. Я же говорила, что мы туда еще вернемся.

Николь стояла около зеркала и рассматривала придирчиво свое отражение. Для первого рабочего дня в стенах Прайслиз Юниверсити в качестве доктора наук и руководителя курса по литературе и искусствоведению она выбрала платье-футляр длиной до колена насыщенного изумрудного цвета. Она уложила волосы в ракушку, открыв шею.

Она смотрела на свое отражение и вспоминала как три года назад, являясь всего лишь дипломированным специалистом, она стояла и нервничала в коридоре перед дверями аудитории своего родного университета, готовясь зайти в зал и начать свою первую лекцию в качестве настоящего штатного преподавателя. Это была такая ответственность! Перед мистером Миртвердом, который внял ее мольбам и доверил ей третий курс. Это были ее студенты, с которыми она уже работала, но разве факультативные занятия могут сравниваться с серьезным многочасовым курсом по предмету?! Это была ее ответственность перед ними, но она хотела ее! Хотела испытать себя и не подвести их! Она бросала тогда вызов сама себе.

После получения степени магистра она решила остаться в родном университете, хотя мистер Каприолле прикладывал невероятные усилия, чтобы она сразу же после получения диплома перешла под его крыло. Но Николь не могла предать Паркера Миртведа, ее декана, который столько вложил в ее становление, который шел против системы ради нее. Она заключила соглашение с Каприолле, что докторскую степень она будет получать в его университете под его руководством и после ее защиты перейдет к нему в штат.

Николь прикрыла глаза, погружаясь в воспоминания трехлетней давности…

Лекция подходила к концу, вот-вот должен был прозвенеть звонок, а вопросы все сыпались и сыпались, и она уже потеряла им счет. Ей было приятно, что ее материал вызвал такую отдачу у студентов. Внутри разгоралось яркое пламя острого удовлетворения и безумного восторга, что она справилась, а значит и дальше она будет стараться, чтобы все лекции проходили на таком же высоком уровне.

Единственное, о чем она сожалела, что ей не с кем было разделить эту радость, поделиться своими эмоциями и впечатлениями. Эмили была в другой стране в длительной командировке из-за очередного проекта Грин Писа, посвященного урбанизации и ее отрицательному влиянию на окружающую среду. Пол уехал к брату в больницу в соседний город, тому вырезали аппендицит и в лучшем случае он бы мог вернуться дня через два. Общение с Дереком после расставания свелось к редким звонкам раз в месяц. Да и он был последний человек, кому бы она хотела открывать свои чувства.

Вот еще одна рука взметнулась вверх на последнем ряду.

– Мы сможем продолжить на следующем занятии, если тема Ромео и Джульетты так вас затронула. – она улыбнулась. – Да, я вас слушаю, – она заметила руку, – и пусть это будет завершающий вопрос на сегодня, хорошо?!

– Как вы думаете, мисс Миллер, а если бы Джульетта не убила себя, то смогла бы она забыть Ромео и продолжить жить дальше? – раздался тихий бархатный голос с верхнего ряда, который буквально пригвоздил Николь к месту. Она застыла, не смея поверить в то, что слышит этот голос! Сердце пропустило тупой удар, потом еще один. Что это? Галлюцинации? Голос, который она не слышала бесконечных два года! Она впилась взглядом в сидящих студентов, но не смогла разглядеть среди них того, кому мог принадлежать этот томный бархат, который сводил ее с ума когда-то, заставляя дрожать каждую клеточку. Аудитория загудела, требуя ее ответа.

– Я думаю, – она заставила себя собраться с мыслями, – что она бы всегда его помнила, он бы жил в ее сердце до последнего ее вздоха, в особой скрытой его части, но, – она обвела вновь верхние ряды напряженным взглядом, – она бы продолжила жить дальше, не стала бы себя хоронить под вечной скорбью и тоской, потому что Ромео не хотел бы этого.

В аудитории повисла тишина, она ждала, что тот, кто задал вопрос, продолжит говорить, но ничего не происходило. Неужели ей показалось?! Сердце билось в груди так громко, что ей казалось его стук разносится по всей аудитории и его слышат все присутствующие. Звонок раздался так внезапно, что она едва не подпрыгнула от его звука. Студенты стали подниматься со своих мест, они прощались с ней, выходя из лекционного зала, она отвечала им на автомате, смотря застывшим взглядом на фигуру сидящего мужчины, вальяжно развалившегося на верхнем ряду. На нем была черная обтягивающая футболка, голубые джинсы. Он очень похудел, казалось, что на его лице не осталось ничего кроме огромных глаз цвета морской волны, которые внимательно смотрели на нее. Она пошатнулась и вцепилась руками в стол, что стоял позади нее.

– Александр, – прошептала она одними губами, потому что голос ей не повиновался. Он стремительно сбежал вниз и молниеносно схватил ее в объятия, начал хаотично целовать ее лицо, сжимая сильными руками ее тело. – Александр! – вскрикнула она, все еще не веря в действительность происходящего. Слезы побежали из ее глаз. Он замер, обхватывая ее лицо руками, вытирая влажные дорожки на ее щеках большими пальцами.

– Как же я соскучился по твоему голосу, – обжег он ее губы своим горячим дыханием, прежде чем прикоснутся к ним своими губами, впиться в них жадным нетерпеливым обжигающим поцелуем. И время остановилось тогда, замерло, оглушая их этой неожиданной встречей.

Николь дотронулась до своих губ рукой и улыбнулась, возвращаясь в реальность.

– О чем задумались, миссис Смарт? – раздался над ухом мягкий любимый голос. Николь открыла глаза и посмотрела через зеркало на мужчину, что стоял рядом с ней, обнимая ее сзади.

– Вспомнилось кое-что, – ответила она, поворачиваясь к нему.

– Могу я знать, что именно? – Александр нежно поцеловал ее в уголок рта, провел языком по нижней губе, захватил ее.

– Не что, а кто, – улыбнулась Ники, прижимаясь щекой к его груди. – Я люблю тебя!

– Маленькая моя, – он погладил ее по голове. – Если бы мы не опаздывали в университет, то я бы затащил тебя обратно в спальню и показал бы как сильно я тебя люблю!

– Александр! – Ники улыбнулась.

– Обожаю, когда ты называешь меня по имени! – он подхватил ее на руки и закружил. – Никогда не устану его слушать!

– Хорошо, мистер Смарт! – засмеялась Николь.

– Александр! – зарычал он, улыбаясь. – Только Александр, миссис Смарт!

ПЯТЬ ЛЕТ спустя…

Я взяла в руки рекламный буклет, что лежал на столе, и стала отрешенно листать его, ожидая официанта с моим заказом. Это был мой последний день в Париже, ранним утром у меня был самолет домой. Наконец-то, я смогу отдохнуть целых две недели, посвятить их только себе. Встретиться наконец с Николь и моей любимой маленькой крестницей.

Я заслужила отпуск после той изматывающей гонки, что устроила для себя сама, хватая один проект за другим, только чтобы заглушить ту пустоту, что жила во мне последние полгода.

Наш брак с Джеймсом развалился на части и виной тому была его болезненная всепоглощающая ревность, которая только усиливалась с годами, хотя я никогда не давала ни одного повода для этого. Я работала как проклятая, чтобы заслужить себе имя, популярность. Я любила своего мужа, нет, я его обожала, но моих чувств не хватило, чтобы преодолеть сомнения, что росли как ком с каждой из наших разлук.

Ревность провоцировала его подозрительность, он становился заносчивым и обидчивым, неадекватно реагировал на любой звонок мне на телефон. Нет, он не устраивал скандалы, но и без них обстановка дома была тяжелая. В первое время я пыталась шутить на эту тему, как-то разряжать обстановку, ласкалась к нему постоянно, чтобы снять напряжение, которое постоянно витало между нами, но он воспринимал это как мои попытки загладить вину. Вину, которой не существовало!

А потом наш дом стал совсем чужим, холодным и таким душным. В него не хотелось возвращаться, из него хотелось бежать. А ведь раньше это было самое уютное и теплое гнездышко, где можно было спрятаться от всех переживаний и найти понимание и поддержку. Дом, где тебя ждали, любили, окружали заботой и всепоглощающей нежностью. Куда же это все делось? Как получилось так, что наша любовь покрылась коростой, треснула по швам, затянулась льдом? И почему, когда я стучала и ломилась в закрытые двери, мне никто не хотел их открывать? Почему от меня прятались, хороня свою душу и сердце под толщей беспочвенных обид и необоснованных упреков? Почему, когда я кричала и просила, он молчал и отворачивался, выворачивая тем самым мою душу наизнанку?! Джеймс, Джеймс, что случилось с тобой? Почему ты отверг свою и мою любовь, решая за двоих, что хватит?! Кому хватит, Джеймс? Кому?!

– Мадам, ваше какао, – официант поставил передо мной белоснежную большую кружку с дымящимся ароматным напитком.

– Мерси, – ответила я, откладывая буклет в сторону.

– Мадам фотограф? – спросил парнишка, бросая взгляд на кофр, что стоял рядом с моим стулом.

– Угу, – кивнула я, отпивая обжигающий божественный напиток.

– Недалеко отсюда в галерее СанЖан проходит фотовыставка, там такие потрясающие работы выставлены. Я сам немного занимаюсь фотографией. – он покраснел. – Там есть один портрет девушки очень похожей на вас, только у нее короткие волосы. – продолжил он, обведя пальцем адрес на обратной стороне буклета. – Выставка завтра закрывается.

– Спасибо, – ответила я безразлично, давая понять, что хочу остаться одна. Две недели работы с заказчиком, который мог бы поставить рекорд по произнесению количества слов в минуту, меня изрядно утомили и мне хотелось побыть в уединении и ни с кем не разговаривать.

Я пила какао, наблюдая за проходящими мимо людьми. Туристов можно было выделить сразу же из толпы, они никуда не спешили, часто останавливались, разглядывая архитектуру зданий, витрины магазинов, которые в Париже были настоящими произведениями искусства. Истинные парижане предпочитали передвигаться на автомобиле, а на улицу выходили только офисные работники в обеденный перерыв или пожилые граждане, прогуливающиеся со своей второй половиной, либо собачкой.

Какао был изумительным! Я уже не первый раз заезжала в это кафе именно за этим какао. Поэтому не мудрено, что официант меня заприметил и решился заговорить. Я вновь повертела в руках рекламный буклет, прочитала адрес, на который указал мне гарсон. А почему бы не зайти в галерею? Никаких определенных планов на этот день у меня не было. Джордж, мой агент, улетел еще вчера, как только был отснят последний кадр.

Я оставила чаевые на столике и отправилась вниз по улице по указанному адресу. На перекрестке свернула направо и прошла через арку, попадая на небольшую открытую площадку, вымощенную серым камнем, окруженную со всех сторон домами, такой своеобразный городской «колодец». Двери дома на противоположном конце от арки были распахнуты и оттуда лилась негромкая музыка.

Я подошла к дверям и заглянула внутрь. Никогда бы не подумала, что за ними может располагаться такое огромное открытое пространство. Помещение было вытянутым, с небольшими окошками, которые были закрыты ставнями, а свет на работы падал из специальных торшеров, что стояли около каждой из рамок, в которых находились фотографии формата А3. Помимо фоторабот, здесь также были выставлены деревянные арт-объекты, которые стояли на отдельных постаментах по всему выставочному пространству. По залу неспешно бродили посетители. И я недолго думая присоединилась к ним.

Я переходила от одной фотографии к другой, от одного объекта к другому, и чувствовала, как меня переполняет восхищение от мастерства автора. В галерее в основном были выставлены портреты и горно-морские пейзажи. Из арт-объектов меня больше всего привлекла обнаженная женская фигура, она стояла, подняв руки вверх, переплетя кисти, ее стан красиво изгибался, переходя в обычную корягу. Это было очень необычно и очень чувственно. Я обошла вокруг этого постамента несколько раз, разглядывая фигуру с разных ракурсов. В нее явно были вложены собственные чувства автора, возможно это были воспоминания об этой девушке, нежность, или даже любовь к ней. В какой-то момент мне даже захотелось притронуться к ней, как будто через это прикосновения я могла бы увидеть ее историю.

Я с трудом оторвалась от этого завораживающего, настоящего произведения искусства и проследовала дальше. И тут меня бросило в жар, когда мой взгляд встретился с ее. На меня с одной из фотографий смотрела – я!!! Я мгновенно узнала местность – это было побережье океана, где располагался отель миссис Брауни, бар на пляже. Сердце болезненно сжалось от воспоминаний, что мгновенно затопили меня. Когда же была сделана эта фотография?! Каким образом?! Мои глаза блуждали по моему портрету. Да, я помнила этот день. Собака Джермана тогда появилась в баре одна. А после прибежал сам Джерман и объяснил, что Роки убежал от него, якобы почуяв меня на расстоянии. Я невольно усмехнулась и покачала головой. Хорошую небылицу он придумал тогда!

– Привет, конфетка, – раздалось у меня над ухом, и я вздрогнула всем телом, – вижу, тебе нравится твой портрет? – теплые мягкие губы прикоснулись к моей шее, отчего меня бросило в жар, словно температура моего тела мгновенно скакнула выше сорока градусов. Сердце рвануло вниз, потом метнулось вверх, забилось под легкими о ребра, не давая вздохнуть, отчего перед глазами все поплыло. Я медленно обернулась и натолкнулась на абсолютно пьяные от счастья и удивления глаза Джермана. Мне захотелось зажмуриться в первую секунду, потому что от его сияющего лица и улыбки можно было реально ослепнуть.

– Джерман! – воскликнула я, все еще не веря своим глазам.

– Да, конфетка, это я, – его руки мгновенно сомкнулись у меня за спиной, притягивая к себе. И я уткнулась носом ему в грудь и чуть не разрыдалась от тех чувств, что вломились в мое трепыхающееся сердце. Встретиться на другом континенте, в чужом городе, это ли не пресловутая судьба?! – А это ты! – он прижался губами к моему виску. – Я думал, что ошибся, когда увидел твою рыжую макушку. Сначала наблюдал, боясь поверить своим глазам. – он провел ладонью по моей голове. – Тебе очень идут длинные волосы. Дай-ка я еще на тебя посмотрю, – он взял меня за плечи, отодвинул на пол шага от себя, рассматривая. – Все такая же красивая! – выдохнул удовлетворенно он, медленно скользя руками по плечам вниз, заключая в кольцо пальцев мою кисть, разворачивая ее ладонью вверх и утыкаясь носом в мое запястье, он сделал глубокий вдох. – И все такая же вкусная, – прошептал он, проводя там губами.

– Джерман, ты, – выдохнула смущенно я.

– Прости, – он нехотя отпустил мою руку. – Не смог удержаться. Миссис Холт, да?! – он склонил голову на бок и улыбнулся так тепло, что у меня опять выступили слезы на глазах и ком застрял в горле. – Видишь, я все про тебя знаю.

– Нет, – покачала головой я, – не знаешь.

– Ты надолго в Париже?

– Завтра утром у меня самолет.

– Домой?

– Домой, – вздохнула обреченно я, опуская глаза в пол.

Мне бы хотелось ему соврать, притвориться, что у меня все хорошо, но почему-то я этого не сделала. Оглушающая тоска снесла в одночасье выстроенные мной преграды, сердце скрутило внутри жгутом и радость от встречи померкла с одним только произнесенным им вопросом и моим ответом.

– Эй, конфетка, что такое? – Джерман нежно взял меня за подбородок, заставляя поднять глаза и посмотреть на него. – Пойдем, – вдруг сказал он, крепок беря меня за руку.

Мы вышли на улицу, он усадил меня в черную машину, припаркованную рядом с аркой, и мы поехали с ним по городу. Джерман не выпускал мою руку из своей на протяжении всей поездки, а мне не хотелось, чтобы он меня отпускал. Прикосновение его горячих пальцев к моей коже меня успокаивало.

Джерман остановил машину возле небольшого двухэтажного особняка. Вышел первым, открыл дверь с моей стороны, галантно предложил вновь мне свою руку, и я снова вцепилась в нее как утопающий в спасательный круг, кинутый на воду. Мы поднялись по небольшой лестнице, что вела к двери, Джерман отварил ее ключом и пропустил меня вперед.

– Это твой дом? – спросила я, проходя через небольшую квадратную прихожую и оказываясь в просторной светлой гостиной, которая была совмещена с кухонной зоной.

– Да, – подтвердил мою догадку Джерман, – располагайся, сейчас мы с тобой поужинаем и потом ты расскажешь мне о себе все, что произошло за эти десять лет.

Десять лет! Эхом откликнулись во мне его слова. Неужели прошло столько времени с нашей последней встречи?

Оказалось, что Джерман – отменный кулинар. За каких-то полчаса он приготовил потрясающую рыбу в сливочном соусе и нашинковал салат. Все мои попытки ему помочь с ужином были пресечены на корню, он лишь разрешил достать из буфета свечи и высокие подсвечники к ним. Все же остальное время я наблюдала за его умелыми действиями и перемещениями от плиты к столу и обратно.

Колдуя у плиты, он рассказывал о своих проектах, арт-выставках и проводимых на них аукционах. Помимо фотографии Джерман теперь еще занимался выпуском собственного журнала о современных тенденциях в искусстве. Журнал издавался ограниченным тиражом и распространялся в основном по салонам, предлагающим на продажу предметы декора.

Он открыл бутылку белого вина, подошел к дивану, на котором я сидела и протянул мне мой бокал.

– За встречу, конфетка, – улыбнулся он, салютуя мне.

– За удивительную встречу, – кивнула я, отпивая терпкое вино. – Ты постоянно живешь здесь? – задала я вопрос, сгорая от любопытства.

– У меня несколько домов в разных странах, – он посмотрел на меня поверх бокала, крутя его за ножку. – Я не люблю жить в гостиницах. Париж – мое основное место жительства и работы. У меня здесь собственная галерея, я и мой брат являемся меценатами многих мероприятий и вернисажей, посвященных фотографии, арту и искусству в целом. Этот город самое благодатное место для развития. Я обожаю Рим, часто летаю в Японию, домой в Америку, где у меня остались родные, Канаду. Но Париж покорил однажды мое сердце, и я принадлежу всецело этому городу. Это мое место. – он говорил о городе с большим теплом и любовью. – Через три дня, например, я лечу в Аргентину, там у меня новый интересный заказчик.

– Ты женат? – задала очередной вопрос я.

– Нет.

– И не был?

– Нет, – покачал головой Джерман.

– Почему? – спросила удивленно я.

– Не хотел, – пожал он плечами, и как-то грустно улыбнулся. – Искал, но так и не нашел ту, с кем бы хотелось разделить все это, – он обвел бокалом пространство вокруг себя. И я поняла, что он говорит не о доме как таковом, а о своей жизни в целом.

– У тебя больше нет животных. – скорее не спросила, а констатировала я.

– Не смог никого завести после Роки. – он отпил вино и поднялся, отходя вновь к плите. – Мне показалось, что я предам память о нем, если возьму другую собаку. Роки был очень верным псом, настоящим другом.

– Я помню, – вздохнула я. – Твоя картина, – я опустила взгляд в свой бокал, покачала его, смотря как вино облизало стенки, – я храню ее.

– Спасибо, – отозвался Джерман, доставая блюдо из духовки. – Садись за стол, все готово! Надеюсь, ты проголодалась. – он подмигнул мне.

– Безумно! – призналась я, поднимаясь с мягкого дивана и пересаживаясь на высокий деревянный барный стул. Джерман зажег свечи, приглушил верхний свет, создавая приятную атмосферу. Он нажал на пульт и из динамиков, что были вмонтированы по углам гостиной, зазвучала спокойная тихая музыка. – А ты романтик! – улыбнулась я.

– Мне нравится создавать вокруг себя уютную обстановку, в которой можно расслабиться, спокойно беседовать, отключаясь от внешних раздражителей. – Джерман наполнил мне повторно бокал. – Я хочу знать, как ты жила, Эмили. Можно опустить рассказ о твоей карьере, о ней я знаю все. Да, да, не удивляйся, – Джерман хмыкнул, – я следил за тем как ты росла. Первая публикация, первая выставка, проекты, в которых ты принимала участие – ничто не прошло мимо меня. Я узнаю твою руку из миллиона работ, у тебя есть свой стиль, свой характер.

– Спасибо, – я опустила глаза в смущении, мне было очень приятно слышать все то, что говорил Джерман. Это была высокая оценка от человека, который уже давно был профессионалом в своей области, авторитетом.

– Я жду, – тихо сказал он.

И я рассказала ему все, начиная с развития отношений с Джеймсом и заканчивая нашей развалившейся семейной жизнью. Не знаю, сколько времени занял этот разговор, даже скорее только мой монолог, больше похожий на исповедь. Но начав говорить, я не могла остановиться, слова лились из меня горьким потоком. Джерман слушал молча, не перебивая, не издавая не единого звука, лишь иногда я замечала, как он сжимал кулаки или прикрывал глаза, делая тяжелый вздох. А я говорила и говорила, и моя боль с каждым словом отступала, мое разочарование и горечь съеживались и таяли. Я ощутила в буквальном смысле слова, что мне стало легче дышать, что те тиски, что сжимали мое сердце, ослабли.

За окнами было совсем темно, когда выдохнувшись, я, наконец, замолчала. Внутри было такое опустошение, что мне вдруг стало страшно, что эта пустота поглотит меня снова, превращая опять в свою рабыню. Я прикрыла глаза и положила голову на валик дивана, губы подрагивали, а в горле опять поднимался ком.

– Ты устала, – Джерман погладил меня по плечу. – Оставайся, уже поздно ехать в отель. У меня есть отдельная гостевая комната. А завтра утром я тебя провожу.

Я хотела его поблагодарить за внимание и участие, за то, что выслушал. И не успела, потому что слезы неуправляемым горячим потоком хлынули из глаз. Джерман мгновенно окутал меня своими теплыми объятиями, прижал к своей груди, гладя по голове и шепча на ухо ласковые успокаивающие слова, а я вжималась в его тело, стискивала руками его рубашку, дрожа от той нервной лихорадки, что накрыла меня с головой.

Он легко подхватил меня на руки и куда-то понес. Я прикрыла глаза, продолжая всхлипывать. Джерман открыл дверь, не зажигая света, внес меня в комнату и осторожно положил на кровать. Он прижался губами к моему виску, провел пальцами по моим щекам, вытирая мокрые дорожки от слез.

– Отдыхай, – проговорил он, поднимаясь, но я ухватила его за руку.

– Останься, – отрывисто прошептала я. Мне почему-то стало очень страшно от того, что мне придется остаться один на один со своими эмоциями.

Джерман замер на месте, я чувствовала его колебания, но в моем голосе и жесте было столько отчаяния, что он сдался. Джерман опустился на кровать рядом со мной, заключая меня в кольцо своих рук. Я положила свою голову ему на грудь, слушая как гулко бьется его сердце под моей щекой, закрыла глаза и практически мгновенно провалилась в сон.

Я проснулась от того, что мне было тяжело, душно и жарко. Что-то крепкое, тяжелое и большое прижало меня к кровати, не давая пошевелиться и нормально вздохнуть. Я приоткрыла глаза и уткнулась взглядом во взлохмаченную макушку, которая покоилась у меня на груди. Джерман спал, крепко обнимая меня за талию и закинув на меня ногу, создавая из своего тела жаркий кокон, в который он неосознанно заключил меня.

Я осторожно повернула голову к окну, где из-под приоткрывшейся шторы, пробивались солнечные лучи. Джерман уловил мое движение и еще крепче сжал меня.

– Останься, – прошептал он, проведя носом по моей шее и открывая глаза. – Тебе же не обязательно уезжать сегодня, правда? Побудь эти три дня со мной, – он приподнялся на локте и взглянул с нежностью на меня, отчего у меня побежали мурашки по телу. – Пожалуйста. – он медленно перевел взгляд с моих глаз на губы, задержался на них. Сердце дернулось от неожиданного горячего импульса, который пронзил меня насквозь. Я коснулась его щеки, провела по ней подушечками пальцев, скользнула по шее, обнимая и осторожно потянув его к себе. Мне казалось, что любое резкое движение может нарушить то трепетное чувство, что окутывало нас с каждой секундой. Джерман мягко коснулся своими губами моих, как будто спрашивая разрешения, а я распахнула свои губы ему навстречу, со стоном отвечая на его такой осторожный и бережный поцелуй. Он прошелся языком по губам, очерчивая их, потом скользнул им внутрь, исследуя, играя, лаская. Ощущения захватили меня, не давая дышать, отключая полностью разум. Эмоции обрушились неконтролируемой лавиной, выпуская наружу мой голод по мужским рукам, по мужским ласкам. Тело среагировало мгновенно, выгибаясь, бросаясь навстречу Джерману, жадно ловя его прикосновения, такие головокружительные и трепетные, сводящие с ума своей безграничной нежностью. Джерман не спешил брать, он отдавал всего себя мне, чувствуя каждую мою реакцию, впитывая каждую мою эмоцию, каждый вздох, каждый стон. Он смотрел на меня, и я читала в его глазах бесконечное обожание и желание дарить наслаждение каждым прикосновением. И мое тело отвечало ему сладкой дрожью, оно тянулось за его руками и губами, ловя его ласки, так остро и жадно как никогда. Джерман любил меня так отчаянно и упоенно, словно утолял жажду, которая его мучила, и никак не мог напиться.

– Как же долго я ждала этого, – шептал он позже, прижимая меня к себе, – как долго я ждал тебя! Ты необычная, такая сладкая, тебя хочется съесть, чтобы ты больше никому не досталась, конфетка, – он прикусил мочку моего уха, спустился поцелуями по скуле и прижался к губам. Джерман обволакивал своей неспешной нежностью как вакуумом, из которого не хотелось выбираться, а наоборот хотелось в нем забыться, пропасть, остаться навсегда. Он стал моим спасением, тем вирусом, что, проникнув в кровь, излечил мою израненную душу.

Я сидела на полу в гостиной у Николь дома, а на моих коленях, удобно устроившись и прижавшись маленьким тельцем к моей груди, расположилась Эмма, моя любимая крестница. Ее золотистые светлые волосы завивались тугими кольцами и красиво падали ей на спину. Мы читали с ней очередную книжку, которую она принесла мне из своей детской. Периодически она поднимала ко мне свою симпатичную смуглую мордашку и впивалась внимательным взглядом бирюзового цвета глаз мне в лицо, когда я отвечала на тот или иной вопрос о картинке, которую мы разглядывали в книге. Она была очень смышленая для своих трех лет, с ней было очень интересно общаться.

– Ники, признайся, вы кормите ее какими-то инновационными продуктами, что она так быстро растет! В прошлый раз, когда я ее видела, она была совсем малышкой.

– Ну, если ты будешь к нам приезжать только раз в полгода, то да, тебе еще и не то покажется, – ответила Николь, протягивая Эмме яблоко.

– Где Александр?

– Улетел вчера на конференцию в соседний штат, там собираются исследователи, с которыми он был в Перу.

– Надолго?

– На неделю точно. – Николь опустилась на ковер рядом со мной, погладила по голове Эмму. – Как прошла твоя поездка? Как Париж?

– Отлично, – улыбнулась я. – Я, кстати, привезла тебе подарок. Увидела эту вещицу и не могла пройти мимо. Она у меня в сумке, – кивнула я в сторону прихожей.

– Какие планы на ближайшие дни, недели? – спросила Ники, поднимаясь, чтобы принести мне сумку.

– Никаких, только отдых и ничегонеделание!

– Ого! – удивленно воскликнула Николь. – Неожиданно слышать от тебя подобные слова.

– Я устала, Ник, от всей этой гонки, в которой прошла часть моей жизни. Мне тридцать лет, а такое ощущение, что эти прожитые года прошли мимо меня. Мне даже нечего вспомнить, за исключением проектов! Нет, я не жалею, но, – я уткнулась губами в сладко пахнущую макушку Эммы, – именно сейчас я поняла, что пора притормозить и начать именно жить, а не бежать по жизни, сломя голову.