Текст книги "Запретные страсти"

Автор книги: Натали Митчелл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

Натали Митчелл

Запретные страсти

Scan, OCR: Larisa_F; SpellCheck: Федор

Митчелл, Натали. Запретные страсти / Натали Митчелл. – Москва: Гелеос: Клеопатра, 2008. – 160 с. – (Огонь желаний).

ISBN 978-5-8189-1322-3

Аннотация

Губы Рона коснулись ее губ, мягко попробовали, потом захватили влажно и сильно – не вырваться. И уже в этот момент Николь поняла, что не хочет вырываться, ведь наслаждение заполнило ее всю, с внезапно ослабевших ног до головы, отказывавшейся помнить о том, что этот поцелуй должен быть единственным.

Натали Митчелл

Запретные страсти

1

Он позвонил в четыре утра, и Николь не сразу услышала зов телефона. Но голос в трубке, тот единственный, живший в памяти и в глубине души, голос, мгновенно вытянул ее из объятий Морфея.

– Джастин? Что-то случилось?

Он проговорил совсем тихо:

– Почти ничего. Или, может, лучше сказать – случилось нечто невероятное?

Николь закусила губу: «еле шепчет. Мэг спит рядом? Почему он не мог позвонить днем? Или она не отпускает его ни на секунду?»

– Ты ждешь подсказки? Я ведь не знаю даже, о чем идет речь...

– Не знаешь? – протянул мужчина разочарованно. – Не может быть, чтобы ты не почувствовала.

– Почему же не может...

– С твоей потрясающей интуицией! Французская кровь матери сделала тебя почти ясновидящей. Ну же, солнышко, подключи воображение!

«Он соскучился? – заметались мысли. – Наконец, хочет вернуться? Сделать мне предложение? Порвать с Мэг? Нет. Это все из области невозможного. Нельзя и думать об этом».

Девушка беспомощно призналась:

– Но сейчас я ничего не вижу. Да и вообще ты преувеличиваешь...

– Неужели? Не разочаровывай меня...

И Николь не выдержала, отчаянно выкрикнула в трубку:

– Да что ты хочешь мне сказать?

– У меня будет персональная выставка!

Мужской голос вибрировал от ликования, а женщина сморщилась, чтобы подавить разочарование. На это потребовалась всего пара секунд, не больше... Она была хорошо натренирована.

– Джастин, как здорово! – воскликнула ему в тон. – Господи, как я рада! Выставка в Нью-Йорке, мы ведь мечтали об этом!

«Мы» – Николь произнесла бессознательно, только потому, что так и было, но Джастин уже следующей фразой все расставил по своим местам.

– Я позвонил тебе первой, как только Мэг уснула. Мы вернулись с вечеринки. Представляешь, я познакомился там с...

Дальше Николь слушала в пол уха, машинально вставляя восклицания, чтобы Джастин Чайлдс совсем не забыл о ее существовании на другом конце провода. Так она теперь и жила: голосом в телефоне. С тех пор, как Мэг Стонтон увезла Джастина в Нью-Йорк. Красавица Мэг... Это было уже почти год назад. Ну что ж, по крайней мере, как оказалось, не зря.

Внезапно поток его радости оборвался, хотя иссякнуть она не могла. Николь встревожено протянула:

– Джастин?

– Прости меня.

Голос прозвучал совсем глухо, Николь едва разобрала слова. Это был тот самый голос, что произнес однажды: «Я не могу без тебя жить».

– За что? – выдохнула девушка, хотя знала – за что.

Но этот вырвавшийся вопрос не был банальным кокетством, она просто растерялась и позволила себе эту мольбу: «Скажи мне, Джастин! Прошу тебя, произнеси это вслух!»

– За то, что я не сказал тебе сразу, как блестел этой ночью асфальт, когда я возвращался домой.

«Ты должен был сказать: мы возвращались, – мысленно поправила собеседница с тоской. – Ты ведь был с Мэг. Она теперь постоянно рядом с тобой».

Но вместо этого Николь повторила, как вышколенный психоаналитик:

– Асфальт?

– Это был блеск твоих глаз, Николь. Я смотрел себе под ноги и видел твой сияющий взгляд. Ни у кого так не светятся глаза, как у тебя...

– Джастин...

– А потом я поднял голову и увидел небо. Это была уже вся ты. Понимаешь? Твой свет и бездонность, твоя распахнутость миру, и твоя тьма, в которую хочется окунуться с головой...

– Джастин!

– Что, милая?

– Не говори мне этого, Джастин, раз ты выбрал не меня!

Девушка так вдавила кнопку испуганно затихшей трубки, что заныл палец. Потом швырнула телефон в угол, и скорчилась возле остывшей подушки побитой, никем не любимой кошкой. Когда-то Джастин принес ей такую, уже не котенка, юную трехцветную красавицу с презрительным взглядом.

– Подучись у нее независимости, – посоветовал мужчина со смехом. – Тебе не хватает этого.

Когда появилась Мэг, девушка сразу поняла, что любимый уйдет к ней. Потому что новая знакомая походила на ту кошку, сбежавшую от Николь уже через день. Только Мэг была блондинкой...

Перезвонил он минут через пять. О чем думал в эти минуты? Что вспоминал? То, как она будила его по утрам, вернее, почти в полдень – художник! – на минутку прибегая из своего книжного магазина? Иногда обрисовывала его профиль пушистой травинкой, в другие дни шептала в ухо те слова, которые слышал от нее только он, а, бывало, по-девчоночьи расшалившись, хватала колокольчик, хранившийся в доме с детства Николь, и звенела, бегая вокруг кровати так, чтобы он не дотянулся. Но Джастину всегда удавалось поймать ее...

Или ему припомнилось, как воровато собирал вещи, когда собрался ехать в Нью-Йорк, и даже не предложил подруге отправиться вместе? Как будто пропуском в этот город была Мэг... А Николь наказанным ребенком застыла в углу комнаты, обхватив колени, и боялась шевельнуться, чтобы ужас не вырвался из нее воплем. Джастин не должен был его слышать... Девушка накричалась, навылась, когда художник сел в машину Мэг, уже поджидавшую возле дома. Но Джастин не знал этого, значит, и вспомнить не мог.

На этот раз Николь отозвалась в трубку ровным голосом, существовавшим для посторонних, как будто в четыре часа утра это мог быть кто-то другой.

– Скажи мне, почему ты бросила трубку именно сегодня? – спросил Джастин. – Я ведь не в первый раз звоню после отъезда.

– А ты вправду не понимаешь?

Что-то возникло в эту секунду в душе, так ощутимо отозвалось, что женщине показалось: Джастин прежде, чем она понял – что это. Сама же Николь в тот момент не успела определить это новое в ней каким-либо словом, и только позднее догадалась, что это – разочарование.

Звонивший не ответил, и пришлось пояснить:

– Когда о человеке говорят так поэтично, как ты только что, но при этом не собираются возвращаться к нему, это может значить лишь одно: с ним прощаются навсегда. Я – уже прошлое, да? До этой ночи ты не давал мне понять, что мы больше не увидимся.

Его молчание такой тяжестью осело в трубке, что Николь уже едва удерживала ее. Больше всего хотелось снова забросить телефон в дальний угол, чтобы не выжимать из Джастина заведомо лживых обещаний. Девушка чувствовала, что он готов уже вот-вот разразиться ими, и как на курке держала палец на кнопке.

– Не говори ничего, – не выдержала первой Николь. – Лучше бы ты и не перезванивал. И я зря взяла трубку. Нужно мне было остаться блеском ночного асфальта... У тебя под ногами.

На этот раз Николь едва вдавила серую кнопку – сил уже не осталось, и молчание Джастина прервалось новой тишиной. Той тишиной, которую отныне предстояло слышать постоянно.

Только сейчас девушка заметила, что так и не включила свет. В первый раз нашла телефон на ощупь, а потом глаза уже привыкли. Николь подумала об этом с иронией: «Приучаюсь жить в полной тьме... Ну что ж, я ведь сама – ночное небо!»

Отыскав сигареты, она вышла на крылечко, но утренняя прохлада погнала за теплым платком. Укутав голые плечи, Николь присела на верхнюю ступеньку и закурила, не отрывая взгляда от светлеющих волн. Джастин говорил, что готов провести в ее домике на побережье всю жизнь... И рисовать только сидящую на ступеньках Николь... Мэг усмехнулась бы и назвала это романтикой. В ее устах это слово было почти ругательным. Сделал ли Джастин хоть один портрет новой музы?

«Не нужно думать о нем, – приказала себе девушка. – Не надо ни вспоминать, ни надеяться... Не на что. Это лишь пустая трата времени. Да, легко говорить!»

Сигарета не успокаивала нервной дрожи, расходившейся от сердца, и Николь бросила окурок в круглую маленькую урну, стоявшую рядом с крыльцом. Там накопилось уже много таких бесполезных свидетелей одиночества... Пора было избавляться от них.

Пора было перестать обманываться присутствием его запаха – в постели, на улице, в своем магазине. Уже не один раз сменила простыни, те, что пропахли телом Джастина, выстиранные лежат в шкафу, может, она их и стелить больше не будет. А мостовые давно затерты сотнями чужих ног, и следы художника затоптаны, даже доберман не учует. В книжный же магазин этот человек заглядывал лишь однажды – в тот день, когда они познакомились...

«О нем ничто не должно напоминать, – внушала себе Николь. – Море совсем не схоже с цветом его глаз, они – карие. И стройным кипарисом его тоже не назовешь, хотя он высокий... Особенно в сравнении со мной. Рядом с Мэг это, наверное, не так заметно. Господи, что я несу!»

Девушка скорчилась, обхватив руками голову, в которой остро колотилось: боль моя, Джастин, никогда мне от тебя не излечиться! Разве я могу отделить от самой себя то, что считала единственно цельным – нас с тобой? Как же у тебя получилось проделать эту операцию, и отсечь одного сиамского близнеца от другого? Один в таком случае обычно погибает...

Я не выжила, Джастин. То, что ты изредка говоришь со мной по телефону, еще не подтверждает факт моего существования. Я осталась в том дне, когда ты рисовал на берегу старый маяк, а я читала, сидя на валуне, и поглядывала украдкой, как ветер треплет твои темные волосы, но ты, погрузившись в работу, не замечаешь, что они мешают тебе. Что-то ты видишь в этом полуразрушенном маяке, чего не вижу я... А потом оказалось, что ты писал не маяк, а меня.

Джастин... Твое имя стонет во мне, требуя вернуть прошлое, которого уже нет, ты умчался из вчерашнего дня на автомобиле Мэг, ты уже так далеко, что даже не слышишь, как я зову тебя по ночам, презирая себя за этот зов. Ты полагаешь, что выбрал не одну женщину из двух, а будущее, ради которого столько работал... Неужели я помешала бы тебе в Нью-Йорке? Неужели я для тебя – девушка, способная лишь читать, сидя на большом камне у моря?

Ты не понял, Джастин. Я ведь могла любить тебя всю жизнь...

2

Кэтрин расслабилась только, когда самолет приземлился, и они с сыном пересели в автобус. Как будто Ник еще мог догнать ее в воздухе, но был беспомощен на земле Флориды, где она рассчитывала укрыться навсегда. Он всегда говорил, что терпеть не может океан, и только потому, что Кэтрин ничего не возражала по этому поводу, был уверен, что она разделяет эту нелюбовь.

– А в каком городе мы будем жить? – прижав мордашку к стеклу, с любопытством спросил Майк. Мальчик никогда не путешествовал так далеко, и каждый новый поворот вызывал прилив восторга.

Кэтрин машинально заправила выбившийся ярлычок на футболке ребенка, и чуть коснулась согнутым пальцем загорелой, пухлой щеки.

– В самом лучшем, – пообещала женщина. – В солнечном, маленьком и тихом. Там нас никто не обидит.

– А там будет море? Ты говорила, что будет море.

– Там будет целый океан, малыш! Мы поселимся на самом берегу, и ты сможешь все время слышать шум волн. Он будет тебя убаюкивать.

Майк наморщил лоб:

– А днем? Я ведь уже не сплю днем, зачем же он будет меня убаюкивать?

Кэтрин пришлось согласиться:

– Верно, днем уже незачем, ты ведь большой. Но океан и не станет этого делать. Днем он будет рассказывать тебе разные морские истории.

– Про пиратов? – глаза мальчишки восторженно округлились.

– И про пиратов, и про дельфинов, и про...

– Только про «Титаник» не надо, – быстро вставил сын. – Я уже насмотрелся про этот «Титаник»!

«Глупая кукла! – с запоздалым раздражением подумала Кэтрин про няньку, которая так нравилась Нику. – Барби безмозглая! Она все-таки позволяла ему просиживать у телевизора целыми часами, а он ее не выдавал. Случайно проболтался...»

Но теперь ругать Майка было поздно, и мать заверила:

– Нет, про «Титаник» рассказывать не будет. Может, про Русалочку что-нибудь новенькое сообщит... Ты не против?

– Про Русалочку? – парнишка ненадолго задумался, потом с важным видом позволил: – Про нее пускай... Она ничего. Хорошенькая.

Кэтрин устало закрыла глаза: «Хорошо хоть не сказал: сексапильная. Или что-нибудь в этом духе. Ему уже шесть, жди вопросов со дня на день. А, может, нянька его уже и в этом просветила...»

Подплывающие сны высвечивали отступающие в прошлое лица Ника, молоденькой белокурой няньки, соседей, с которыми Кэтрин не стала прощаться даже намеком, чтобы их бегство стало полной неожиданностью абсолютно для всех. Иначе кто-нибудь мог проболтаться ее мужу, ведь в округе Ника знали, как веселого и щедрого парня, по субботам охотно угощавшего приятелей пивом. Никто и не подозревал, как ломает от щедрости его кулаков все тело жены...

Женщина решилась бежать, когда Майк, жалея мать в углу кухни, куда та забилась, пытаясь спрятаться от мужа, горячо прошептал:

– Я убью его, когда он уснет. Ножом заколю.

И женщина поняла, что тянуть больше нельзя. Раз Ник не соглашается развестись, и оставить ее в покое, она просто скроется вместе с сыном, и начнет жизнь заново. Разве это невозможно?

Кэтрин заерзала, настигнутая сомнением. Как справится? В чужом городе с ребенком и без денег? А что, если в местных школах не окажется вакансии? Маловероятно, конечно, но ведь может такое быть? Что еще она умеет делать?

«Я справлюсь!»

Женщине хотелось произнести это твердо, а вышло жалобно, и это напугало еще больше. Открыв глаза, Кэтрин с тревогой осмотрелась: незнакомые люди вокруг. Разве они помогут? С чего бы им подставлять плечо, если родной человек – муж только и знал, что стряхивал ее руку, когда жена пыталась уцепиться за него, удержать дома?

Ника бесило все, что она предлагала: поиграть с сыном, сходить в театр, ну хотя бы в кино, пригласить кого-нибудь к себе, просто погулять, в конце концов! Ему просто не хотелось находиться с ней рядом. Почему же он не отпускал ее?

Кэтрин беспокоило то, что даже в собственных глазах выглядело неблагородным: она не могла вспомнить о Нике ничего хорошего. Ведь должно же было хоть что-то случиться в их прошлом... Хотя бы, когда он ухаживал за ней... Но вспоминалось только, как на первом же свидании этот парень навалился на нее в машине, твердыми коленями, грубо раздвинул ноги, разорвал белье...

Девушка лепетала что-то о том, что слишком рано, что еще не готова, в общем, несла обычную в таких случаях чушь, которую никто из распаленных желанием мужчин не воспринимает всерьез. А надо было просто двинуть насильнику между ног, чтобы сполна ощутил, что ее колено, если потребуется, может оказаться не менее твердым.

Но Кэтрин никогда не была способна на это. Поднять на другого руку? Ударить хотя бы словом? Да она младшего брата ни разу не шлепнула. А сын стал для нее не просто всем в жизни, а самой жизнью.

И Ник сразу распознал эту беспомощную доброту, готовность простить любую обиду за пару добрых слов. Вот только этой пары слов жена от него так и не услышала...

3

Город Вайтстоун Кэтрин выбрала, буквально, ткнув пальцем в карту. Ей представился белесый каменистый пляж, широкая улыбка солнца и нестерпимо синяя морская гладь, прохладой которой можно смыть самые тягостные воспоминания.

«Там должны жить счастливые люди», – подумала женщина, вообразив все это, и так остро захотелось, приобщиться к тайному сообществу счастливчиков, что о другом городе уже и слышать не хотелось. Она спешила сюда, то и дело замирая от радостного предчувствия, хотя тревоги и сомнения в собственной жизнеспособности, по-прежнему были с ней. Но ласковый ветер Флориды уже напевал Кэт о том, что в этом райском месте может случиться даже то, о чем совсем не мечталось.

И первой, кого она увидела в этом городе, была девушка, портрет которой следовало бы поместить на щите «Добро пожаловать в Вайтстоун!» Темные глаза незнакомки светились так, будто она торопилась на встречу к любимому, которого ждала много лет. А улыбка дрожала на неярких, изысканного рисунка губах солнечным пятнышком, которым надо любоваться сейчас, сию секунду, не то ускользнет... Гладкие черные волосы были коротко, высоко сзади подстрижены, и это делало голову девушки изящной и почему-то наводило на мысль о француженках. На ней было узкое светлое платье, не доходившее до колен, которые преступно было скрывать, и кремового цвета «лодочки» на низких каблуках. Девушка шла легко и быстро, рождая ощущение скользящего солнечного луча. За которым хотелось немедленно побежать следом, напрочь забыв намеченный маршрут.

Невольно замедлив шаг, Кэтрин проследила, кому навстречу спешит эта удивительная незнакомка. И была обескуражена, когда та прошла мимо автобуса, который привез их с сыном, и камеры хранения, где они оставила сумку, затем миновала небольшую площадь и скрылась за дверью книжного магазина.

– Интересно, какую же книгу она так мечтала купить? – пробормотала Кэтрин.

Ей необходимо было заниматься своими делами, срочно искать жилье и работу, а она почему-то все стояла посреди зеленой улочки, и ждала, когда та девушка выйдет из магазина. Кэт никто не смог бы назвать привлекательной женщиной, но к чужой красоте она относилась без раздражения и зависти. Может, потому, что в юности мечтала стать художницей, чтобы создавать красоту своими руками.

Но так и не успела ничего создать, потому что встретился Ник, она вышла за него, послушав мать, твердившей, что с такой внешностью лучшего ждать не приходится. Кэтрин стала учительницей младших классов, и год за годом пыталась убедить себя, что занимается нужным и благородным делом. А красота... Она ведь существует и без нее...

– Мам, мы идем?

Сын нетерпеливо теребил ее руку. Очнувшись, женщина благодарно улыбнулась своему мальчику: «Вот главное оправдание моей жизни!»

– Сейчас идем. Я вот подумала: надо нам купить карту этого города, чтобы не заблудиться. Видишь там книжный магазин?

– Вон тот маленький? – сморщился Майк.

– Тут все маленькое... Неужели тебе это не нравится? Ты ведь и сам маленький.

– Нравится, – протянул мальчишка без воодушевления.

Мать потянула его за руку:

– Давай зайдем туда? Заодно и спросим, где можно найти крышу над головой.

– Крышу? – озадаченно повторил мальчик. – А стены нам разве не нужны?

Она рассмеялась, и вдруг ощутила, как внутри отозвалось что-то легкое, веселое, какое-то удивительное предчувствие счастья. Подумалось, что это проникла к ней в душу солнечная пыльца радости, рассыпанная той девушкой... Потянув сына, Кэтрин перебежала площадь, спугнув целую стаю голубей, возмущенно захлопавших крыльями.

Майк взвизгнул и захохотал, подпрыгивая мячиком, ему явно хотелось поймать какого-нибудь голубя, но Кэтрин тянула ребенка вперед. Возникло страшное подозрение, что в магазине есть другой ход и незнакомка уже ускользнула в неизвестность.

«Так что с того? – попыталась Кэтрин осадить свое нетерпение, ей самой уже казавшееся неприличным. – Мы ведь даже не знакомы. Может, она дура дурой? Ох, нет, нет, – спохватилась женщина, – не хорошо так о незнакомом человеке! И потом... Она ведь ничуть непохожа на нашу няньку... Все-таки Ник спал с ней или нет? Впрочем, какая теперь разница?»

Опередив мать, Майк первым рванул дверь с медным кольцом, тоже немного старомодным, и, задрав голову, дослушал, как звенит колокольчик, возвещающий о приходе покупателей.

«Видимо, их немного», – с сочувствием отметила Кэтрин. Ей хотелось бы, чтобы книжные магазины были переполнены, но такого, наверное, не было ни в одном городе мира. Она шагнула за сыном следом и разочарованно замерла у порога. Магазинчик вообще был пуст. Та девушка ускользнула, не поделившись своим умением радоваться тому, что просто живешь в этом мире.

– Пойдем, – позвала сына упавшим голосом.

Майк возмутился:

– А карта?

– Ах, да. Карта. Где тут продавец?

– Простите! – донесся откуда-то женский голос. – Секундочку!

Послышался грохот и приглушенное бормотание – похоже было, что продавщица ругалась, уронив пачки книг. Усмехнувшись, Кэтрин огляделась, рассчитывая найти карту города самостоятельно, но внимание привлекли названия любимых романов. Она протянула руку: «Моби Дик», «Кентавр»...

– Здесь у вас в основном детские книги? – громко спросила женщина.

Но ответ прозвучал буквально за ее спиной:

– Разве Апдайк писал эту книгу для детей? Вы помните только то, что главному герою пятнадцать?

Кэтрин обернулась и едва не вскрикнула: перед ней была та самая девушка. Она и сейчас улыбалась, хотя узкие крылья носа покрывала испарина и было видно, что ей только что пришлось потрудиться. Неслишком изысканным жестом, незнакомка отерла лицо тыльной стороной ладони.

– По-моему, шестнадцать, – машинально продолжила Кэтрин разговор о «Кентавре». – А вы – продавец? – добавила она, почему-то не веря в это.

– И продавец тоже, – согласилась та. – Это мой магазин. Отец оставил мне его со всеми сокровищами и долгами. Что вы ищете?

Девушка присела перед Майком, блеснув загорелыми коленями:

– Что-нибудь для тебя?

– Мы ищем карту города, – отозвался мальчик с солидностью в голосе. – У вас найдется такая?

Она улыбнулась:

– Только для тебя. А вы с мамой – туристы? У нас проездом в дальние края?

– Нет, мы будем здесь жить, – твердо ответил ребенок. И для солидности нахмурил брови.

«Совсем, как Ник», – отметила Кэтрин с тревогой. Вообще-то сын был похож на нее (все твердили, что это – к счастью!), но иногда в нем проступало что-то отцовское. Ей бы хотелось, чтоб этого не было вовсе...

Снизу взглянув на Кэтрин, девушка задумчиво проговорила:

– Вот как... И где же вы собираетесь остановиться? Извините мое любопытство, но...

Она не нашлась, что добавить к этому «но», и Кэтрин подхватила нить разговора:

– Мы еще ничего не подыскали. Может быть, вы подскажете? Вам ведь, наверное, каждый камень в вашем городе известен?

– Не так хорошо, как вы думаете, – хозяйка магазинчика выпрямилась и пробормотала, глядя в сторону. – Иногда думаешь, что знаешь... нечто досконально, только потому, что оно долгое время было совсем близко, а потом оказывается...

Подумав о муже, Кэтрин согласилась:

– Бывает. Но это выясняется довольно быстро.

– Не всегда, – продавщица вдруг протянула руку. – Меня зовут Николь.

Кэтрин вздрогнула: ей послышался отголосок имени мужа.

– Николь? – повторила женщина с опаской. Она представилась и назвала имя сына.

– Моя мама была француженкой, поэтому... Кэтрин? Майк? – повторила новая знакомая, не интересуясь фамилией. – Я не забуду.

– Вы думаете, мы придем к вам еще и за книжками? – Майк умоляюще посмотрел на мать.

– Надеюсь, – серьезно отозвалась Николь. – Но я не об этом... Кэтрин, если вас устроит... Я могу поселить вас с Майком в своем доме. Он небольшой, но достаточно вместительный. А я... Я больше не могу выносить эту тишину!

Словно испугавшись вырвавшегося признания, Николь закусила губу, и уставилась на Кэтрин исподлобья. Она была не намного моложе, теперь Кэтрин разглядела это, но сейчас вела себя, как ее провинившаяся дочь. И Кэтрин захотелось запустить руку в короткие темные волосы, и ласково потрепать.

– Почему бы нет? – женщина вопросительно кивнула сыну, и тот в ответ радостно замотал головой. – Если мы вас совсем не стесним... А ваш дом далеко от моря?

Николь просияла:

– В пятидесяти футах.

– Это далеко? – обеспокоено поинтересовался Майк. – Я услышу, что мне рассказывает океан?

– Это я тебе обещаю, – сказала Николь. – А если он вдруг устанет, я сама тебе что-нибудь расскажу.

4

Нежданная радость – вот как она называла про себя этого мальчика, заполнившего дом смехом, топотом, ворохом вопросов, которыми Николь уже была обвешана, как круглыми серьгами, каких никогда не носила. Почему-то теперь Майк чаще обращался именно к ней. Николь предполагала, что матери он эти вопросы уже задавал, и хотел проверить: не существует ли других ответов?

Иногда парнишка оставлял в покое обеих – хотя ни одной из них он и не был в тягость – и с воплями носился вдоль кромки прибоя, изображая кого-то, может быть, виденного в кино.

– Она тайком позволяла ему смотреть телевизор, – поясняла Кэтрин, имея в виду их бывшую няньку, и рот женщины болезненно кривился на слове «она». – Чтобы не мешал, усаживала Майка с собой смотреть эти дурацкие «мыльные оперы».

Николь подозревала, что с этой безымянной нянькой связано гораздо больше неприятного, чем запрещенный просмотр сериалов. До сих пор девушка не спрашивала жиличку о причинах появления в маленьком городе, и не выпытывала за спиной матери у Майка. Тот, наверное, шепнул бы по секрету, но потом Кэтрин могла узнать, и это непростительное любопытство могло стать черной кошкой, которая способна навредить и более крепкой дружбе.

Пока трудно было назвать их подругами. Они вместе сидели вечерами на крылечке, Николь читала и курила, Кэтрин приглядывала за сыном, еще не чувствуя готовности углубиться в перипетии чужих судеб, пусть даже книжных.

Им было спокойно вместе, но женщины почти ни о чем не разговаривали, только сообщали друг другу не слишком важные дневные новости. Однако, чем жила и дышала каждая, что снилось, что вспоминала, глядя на закат, – было неизвестно той, что сидела рядом. И ни одна из них пока не решалась нарушить равновесие общего незнания.

Николь помогла Кэтрин найти работу. Правда, не в школе, на что та рассчитывала. Но там действительно не оказалось свободных мест, похоже, никто из учителей не уезжал из этого городка, и это повергло Кэтрин в отчаяние. И тогда новая приятельница предложила ей давать частные уроки всего одному ребенку.

– Но это очень хорошо оплачивается, – заверила она. – Богатая семья. Самая богатая в нашем городе. Я вообще не понимаю, почему они поселились именно здесь! – добавила Николь с незнакомым раздражением в голосе. – Обычно состоятельные люди выбирают другие места. Вообще-то Рон Коллиз родом отсюда, но я, на его месте, лучше не возвращалась бы.

– Почему?

Николь ответила уклончиво:

– Как-нибудь потом...

– Почему они не отдадут ребенка в обычную школу? – настороженно поинтересовалась Кэтрин.

– Это девочка, – уточнила Николь. – Они назвали ее Нора. Может, кто-то из них – поклонник Ибсена?

Кэтрин вспомнила:

– «Кукольный дом»...

Кивнув, Николь продолжила:

– Во всяком случае, Рон Коллиз частенько заглядывает в мой магазин. Вот его жена, Маргарет, была всего пару раз. А он иногда заказывает безумно дорогие книги! Каждый из таких заказов перекрывает мой недельный доход.

– Так что там с их девочкой? – напомнила Кэтрин.

Николь махнула загорелой рукой, едва не выронив сигарету:

– Извини. Я, наверное, немного помешана на своем магазине... Так вот, эта девочка, Нора, она немного... необычная.

– Она страдает даунизмом?

Николь мотнула стриженой головой:

– Я бы не сказала... На мой взгляд, она ничуть не отстает от остальных. А кого-то, может, и опережает. Но она... Не такая, как все. Она словно видит не то, что существует на самом деле, а нечто свое. Вот этот наш мир представляется ей совсем другим.

«Тебе ведь тоже, – подумала Кэтрин с оттенком зависти. – Ты улыбаешься этому миру, а разве он этого заслуживает?»

– Видела бы ты ее лицо, когда она бродит по моему магазину! Так и видится, что она попала в пещеру с сокровищами. По сути, так и есть... Рон скупает ей книги полками!

– Но если ребенок так начитан и неглуп, почему же не может справиться со школьной программой?

Николь удивилась:

– Кто сказал, что не может? Рон опасается, что в школе над ней будут смеяться, и это ранит девочку. Дети ведь бывают жестокими даже в частной школе. Только поэтому он нанимает ей учителей. Последняя только что уехала, и сейчас это место свободно.

Кэтрин посмотрела на приятельницу с опаской:

– А почему уехала предыдущая учительница?

Засмеявшись, Николь заверила:

– Ничего страшного не произошло! Просто ее жених, наконец, получил наследство, и она помчалась на долгожданную свадьбу. Они все ждали, когда скончается его дедушка.

– Не очень-то благородно, – проворчала Кэт.

– Согласна. И не современно, правда? Но они так замыслили свою жизнь, это их дело.

Помахав сыну, который издали показал найденную в воде ракушку, Кэтрин спросила:

– Ты никогда никого не осуждаешь?

– О Господи! – вздохнула Николь. – Мне ли осуждать кого-то? Я еще ничего толкового не сделала со своей жизнью.

– У тебя есть дом, у тебя есть магазин... Ты молода и красива. Что тебя не устраивает?

Девушка повернулась. Она не улыбалась, и смотрела так, будто Кэтрин сознательно ударила по больному, да еще и отказывалась это понять.

– Это все мне дали, – сказала она серьезно. – Все, что ты перечислила. Моей заслуги нет в том, что я всем этим владею. Вот у тебя есть сын, ты сама родила его, этим можно гордиться. А у меня – ничего.

– Большинство людей мечтают о том, чтобы им даром досталось все то, что есть у тебя.

– Я знаю, – спокойно согласилась Николь. – Джастин тоже всегда говорил, что я слишком строга к себе.

Кэтрин замерла. Впервые Николь протянула соломинку, по которой можно было перебраться в туман ее прошлого. Случайно это вышло или нет, но особое имя уже прозвучало, и нельзя было позволить ему просто повиснуть в воздухе.

И Кэтрин подхватила:

– Джастин? Кто это? Если не секрет...

Без видимого недовольства, Николь пояснила:

– Это мой друг. Он – художник. Очень талантливый... Когда-то мы были... близки, но он... – она с усилием сглотнула, будто внезапно пересохло в горле. – Он уехал в Нью-Йорк. И правильно сделал! Только там он сможет чего-то добиться.

«Почему ты не поехала с ним?» – вертелось у Кэтрин на языке, но Николь так впилась в свою сигарету, что показалось преступным подталкивать ее вглубь этой боли, которой девушка жила до сих пор. Глубоко вдохнув, Кэтрин сказала себе: ты обязана сделать ответный шаг, чтобы она не чувствовала себя более обделенной судьбой.

– А я сбежала от мужа, – женщина произнесла это почти весело, чтобы Николь стряхнула осевшую на ее плечи тяжесть. – Забрала Майка и удрала тайком, чтобы он не успел нас остановить. Его зовут Ник. Когда ты впервые назвала свое имя, меня слегка передернуло, они ведь звучат похоже. Извини.

Николь улыбнулась и кивнула:

– Я заметила это еще в магазине, только не поняла, чем тебе так не понравилось мое имя... Этот твой муж... Он обижал вас?

– Меня. Майка он, слава Богу, не трогал. Но Майк не мог смотреть на это спокойно...

– Это хорошо.

– Думаешь? Он пригрозил убить отца, если тот еще хоть раз тронет меня.

Николь кивнула:

– Это уже хуже... Но он, конечно, не убил бы. И все же хорошо, что ты не стала проверять это. Ведь если бы Майк не решился вступиться за тебя, – а так, скорее всего, и было бы, – то малыш потом презирал бы себя всю жизнь. И это отравило бы ее... Ты – молодец. Мне всегда не хватало такой решительности.