Текст книги "Пропуск в райский сад"

Автор книги: Натали де Рамон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)

– По-вашему, в тот момент я могла любоваться розовыми кустами? Когда у вас в руках огромная доска и вы хотите добить собственного мужа?! Сделать хоть что-нибудь, чтобы он умер?!. Убийца! Убийца! Убийца! Ненавижу!..

– Лола, ну пожалуйста, ну постарайся вспомнить! – Я пыталась пробиться сквозь ее истерику. – Может быть, ты все-таки заметила бродягу Круговорота у розового куста?..

Она внезапно замолчала, и я терпеливо слушала ее неровное дыхание и затаенные всхлипывания. Потом из трубки потекли гудки. Несколько раз я набирала ее номер, но она больше не отвечала. Позже Марк пытался ей дозвониться, причем с разных мобильных, но и это не помогло – вероятно, она просто отключила телефон.

Глава 23,
которая опять сейчас

Полетт так энергично всплеснула ручками, что даже ладошки звонко хлопнули.

– Ты чего, правда заплатила за ее учебу?

– Правда. Она очень способная и толковая. Эти полгода мы с ней очень плотно занимались. Она ловит все на лету! И ее приняли в очень хороший закрытый коллеж. Я все оплатила. На следующей неделе она должна туда уехать.

– Уехать? На твои деньги? После всего, что произошло? И Марк согласен?

– Извини, но при чем здесь Марк? Это деньги за машину Консидерабля, которую он подарил мне, а я продала. Другое дело – сама Лола. Ей вон теперь от меня ничего не нужно.

– Вот стерва! Могла бы хоть поддержать эту выдумку Марка.

– Полетт!!!

– А что такое? Даже мой Жак готов в нее поверить, если вы найдете хотя бы свидетеля их разговора! Он же дал вам ясно понять. Хотя бы свидетеля. У вас целая ночь была, чтобы найти свидетеля! Вы не поняли?

– О боже… Но, Полетт, если бы Лола видела у куста этого бродягу, она бы сказала! Лола не стала бы скрывать. Она правдивая девочка.

Полет опять с хлопком всплеснула ручонками.

– Ну ты просто новая мать Тереза! Глаза-то раскрой! Эта шлюха простить тебе не может, что ты увела у нее Марка, облила тебя грязью с головы до ног, а ты все еще ее защищаешь! Правдивая она!

– Во-первых, Марк никогда не видел в ней женщину. Девочка, почти ребенок. Во-вторых, и уж поверь, я для Лолы значила больше Марка. Как ни выспренно это звучит, но я действительно была ее кумиром. Когда вдруг я сошла с экрана и оказалась с ней рядом, она действительно испытывала счастье. Я очень хорошо ее понимаю, я ведь и сама была такой. Как когда-то Консидерабль стал моим наставником, так и я все эти полгода учила Лолу всему, что знаю и умею сама. И я тоже была счастлива, оттого что могу кому-то передать свои знания. Это совершенно особые отношения – учитель и ученик.

– Ой, да ладно! Чего тут особенного? У тебя детей своих нету, вот ты и привязалась к девчонке. А твоему Консидераблю было охота трахаться с молоденькой, вот он и…

– Замолчи! Ты просто не способна понять таких чувств!

– Чувства! Чувства! Что же он тогда на тебе не женился от этих самых чувств?

– Потому что вопрос о браке между нами никогда и не стоял. Не смотри на меня так! Его и меня объединяло творчество, и физическая близость в данном случае вовсе не обязательна, она даже, может быть, скорее лишняя! И он к ней никогда не стремился. Это я сама настояла! Говорю же, я просто не знала, как иначе выразить ему свою благодарность, свой восторг и преклонение перед ним…

– Просто ты боялась, что он тебя бросит, – иронично заявила она. – Скажи уж честно.

– Вовсе нет! А если честно, то… Знаешь, я была такая глупая, что мне казалось, что я не интересую его как женщина, потому что девственница и ничего не умею в постели… Да, не хихикай! Меня ужасно мучила эта мысль, и однажды, уезжая в отпуск домой, я сказала ему, что пересплю со всеми своими одноклассниками, лишь бы научиться, как доставить ему удовольствие.

– Ну и переспала? – заинтересовалась Полетт.

– Ничего не вышло. Хотя я пыталась! Правда. Но я не могла ни с кем даже поцеловаться… Я думала только о нем! Все остальные мне были буквально физически противны. Вернувшись, я призналась ему в этом.

«Это хорошо, – сказал он. – Я очень переживал за тебя. – И я видела, что он действительно испытывал облегчение. – Но ты еще встретишь свою любовь. Все должно быть по любви!»

«Я уже давно встретила», – сказала я.

Мы были одни в его кабинете. Я встала и заперла дверь.

«Что ты делаешь?» – хрипловато прошептал он, и по его взгляду и сдавленному дыханию я поняла, что сейчас все наконец произойдет. Я села на диван и начала раздеваться…

– Ну, ты чего замолчала? Дальше-то что?

– Дальше было сплошное счастье: дни, месяцы, годы… Мы были настолько близки и настолько наполнены нашим делом, что время текло само по себе. Каждый вечер я засыпала с мыслями, что завтра опять увижу его, и мы будем делать то-то и то-то, и у нас опять все получится. Наше счастье было так велико, что его хватало на всех – все сотрудники канала были словно озарены нашим счастьем. Вспомни! В те годы канал «Попюлер» переживал настоящий расцвет. Весь Париж, вся Франция лежали у наших ног…

– И его жена терпела?

– Наверное. Я как-то никогда не задумывалась об этом. Для меня она всегда была некая ухоженная, элегантная светская дама, которая неизменно сопровождала его на всех официальных мероприятиях, если не оказывалась в это время на каком-нибудь модном курорте. Вероятно, ей нравилось греться в лучах его славы, нравилось жить в достатке, а остальное ее мало волновало. Даже собственный сын, Аристид. Вот он – да. Он терпеть меня не мог с самой первой встречи.

– Он же, наверное, твой ровесник?

– Почти. Моложе года на три. Ему тогда не было и пятнадцати, и он был предоставлен абсолютно сам себе. Отчасти мне было даже его жалко, но для меня он тоже существовал в другом измерении. Я была так поглощена учебой, работой, Оливье, что не замечает вокруг никого. А потом однажды мне оказалось тридцать, Оливье – пятьдесят шесть. Я осознала это только тогда, когда вдруг среди рабочего дня с ним случился инфаркт, приехала «скорая», и для заполнения бумаг надо было назвать его возраст.

Я помчалась за «скорой» в больницу. Но ведь «скорая» летит с сиреной, а я вынуждена была стоять у каждого светофора. Когда я приехала, он был уже в реанимации, и я сидела в коридоре под дверями и ждала, когда оттуда выйдет кто-нибудь из врачей и расскажет, что с ним.

Мне казалось, что испортились все часы – на моей руке и на стене, – что стрелки ползут еле-еле. Потом в том же коридоре показались его жена и Аристид. Аристид тогда уже работал на нашем канале, но в тот момент был в городе на репортаже, и ему сразу же позвонил кто-то из наших.

Аристид зверем смотрел на меня, а жена Оливье светским тоном стала расспрашивать, как все произошло. Я начала рассказывать, но сбивалась. Она терпеливо смотрела мне в глаза, и ее лицо абсолютно ничего не выражало, кроме вежливого внимания. Не знаю, как я смогла не расплакаться.

Наконец дверь палаты открылась, вышел врач. Посмотрел на нас, на миг встретившись со мной глазами. И в этот миг я вздрогнула, будто от удара током! На меня еще никто не смотрел так… Но сейчас такое было совершенно неуместно!

– Доктор Дакор, – представился врач и заговорил с женой Консидерабля. Я не понимала его слов – меня буквально окутывал и ласкал его голос…

Я боялась навещать Оливье – ведь каждый раз я встречалась с Дакором, и он опять смотрел на меня так, и меня опять завораживали звуки его голоса. Я ненавидела свои чувства к Дакору, старалась их скрывать, и мне было ужасно стыдно перед Консидераблем, я ведь понимала, что совершенно не справляюсь с собой. Со мной ведь никогда еще не происходило ничего подобного!

К тому же Аристид устроил из болезни отца целое шоу: в больнице постоянно толклись наши операторы и журналисты, и во всех новостных выпусках обязательно был репортаж из больницы. Интервью давали все врачи, сестры, даже уборщицы. Героем, понятно, был доктор Дакор, вернувший телевизионного мэтра с того света, и тот тоже восхвалял его мастерство.

«Оливье, – улучив момент, спросила я, – неужели тебя это не раздражает? Тебе нужен покой, а тут день и ночь – съемочная площадка!»

«Напротив, я очень горжусь сыном. Он поступает весьма и весьма профессионально. За эти дни рейтинг нашего канала высок как никогда! Лучше расскажи, пока мы одни, как продвигается твой роман с доктором?»

Я растерянно пробормотала: «С чего ты взял? Нет никакого романа…»

«Послушай, ангел мой. – Оливье взял меня за руку и ласково заглянул в глаза. – Ты молода, тебе нужны дети, я для тебя давно помеха. Выходи за него, я же вижу, что вы оба сгораете от страсти! Неужели до сих пор еще не было рандеву?»

В тот же вечер Дакор без какого-либо предупреждения позвонил в дверь моей квартиры. Мы даже не разговаривали. Мы сразу оказались в постели. И это было просто безумие!..

Утром Бруно признался, что больше не представляет своей жизни без меня, но сейчас еще не окончательно оформлен его развод с бывшей женой. И есть еще одно обстоятельство, мешающее нам быть вместе: он подписал контракт на три года работы в космическом центре во Французской Гвиане, он улетает туда буквально на днях. Согласна ли я его ждать?

Я сказала, что подумаю, и в тот же день выложила все Консидераблю, искренне каясь в своем поступке. Но он также был искренне рад за меня.

В общем, вскоре я полетела в Гвиану, мы поженились там с помпой и большим количеством масс-медиа, а попутно я готовила телематериалы о космических ученых. А потом я вернулась в Париж ждать возвращения Бруно.

Как раз в это время у Оливье родилась новая творческая идея: «Коктейль с…» – программа, которую я буду вести в прямом эфире. Первые месяцы программа выходила только по пятницам, а потом я сидела в свой студии вечером уже каждый день, кроме воскресенья, и об отпуске уже не могло быть и речи, потому что буквально за год «Коктейль с…» обрел бешеную популярность и был просто обязан поддерживать свое первое место во всех рейтингах. Я очень скучала по Бруно, но он хотел подкопить денег, а летать через океан туда-сюда недешево.

Когда он вернулся во Францию, я чуть ли не в первый день завела с ним разговор о детях.

– У меня уже есть, дорогая. Заводи, если хочешь, но смотри – ты как минимум на полтора года выпадешь из телевидения. Тебя все забудут, если каждый день в «Коктейле» со знаменитостями будет болтать какая-нибудь другая красотка.

Я посоветовалась с Оливье. Он сказал, что тема материнства звезд всегда волнует зрителей, и их интерес нетрудно поддержать, если делать репортажи обо мне и моей семейной жизни, тем более что мой муж – тоже звезда.

Я шла домой и не сомневалась, что Бруно оценит находчивость Оливье. Но тот рассвирепел! Я еще никогда не видела его в такой ярости.

– Ты спятила?! Хочешь, чтобы весь мир любовался на твое брюхо?! Чтобы потом все с вожделением глазели, как у тебя между ног вылезает головка? Твой Оливье – старый маразматик! Неужели ты до сих пор с ним сексуешь?! Кажется, я уже здесь, пора бы вылезти из его койки!

– Боже… Бруно! Ты… ты пьян?.. – догадалась я.

– А что? Не имею права? У меня завтра нет операций! Живо под душ! Подмойся и поспринцуйся получше! До чего же мне надоело лазить в тебя после палки этого старого козла!..

Для семейной жизни Бруно оказался категорически непригоден, и меня уже больше не удивляли два его развода. Пока между нами был океан, была и сплошная романтика, но будни оказались ужасны.

Бруно стал вспыльчив и груб, все свои проблемы, связанные с работой, где он обязан быть выдержанным, он срывал на мне, бешено ревновал к Оливье, сам же гулял направо и налево. Я даже узнавала по телефону по голосам его любовниц. Следовало бы заняться разводом, но мне было просто некогда.

– Дура ты! – заявила Полетт. – Надо было плюнуть на работу и родить ребеночка. И он бы ревновать перестал, и все было бы…

– Ты прямо как моя мама! Да не надо мне было вообще выходить за него замуж!

– Лучше всю жизнь быть собачонкой Консидерабля? Его жена дома сидит, по курортам загорает, а ты без отпуска и выходных вкалываешь на него, как каторжная! Ах, как славно!

– Замолчи! Я пытаюсь тебе объяснить, что это совсем другие отношения: учитель и ученик! Да, их трудно понять. Я сама до конца не понимала всей глубины, пока не стала учить Лолу, как он учил меня! Понимаешь, мир масс-медиа устроен так, что только кажется, что все такие дружные, только и заняты тем, что помогают друг другу, поддерживают, передают опыт. На самом деле там жесточайшая конкуренция, и все заняты только тем, чтобы выпихнуть друг друга и уж тем более не допустить в свою среду новеньких. Правило одно: не плоди себе конкурентов! Я такой же девчонкой, как Лола, работала в местной газете и прекрасно помню отношение: как бы помогают тебе исправить ошибки, а на самом деле только портят и ухудшают текст. А текст – это все! Можно легко и гладко написать или произнести с экрана самую дурь, и публика будет в полном кайфе, но даже самые серьезные и важные вещи никто не воспримет, если будет тяжелый, корявый текст. И мне бесконечно повезло, что Консидерабль носился со мной и учил без оглядки на потенциальную конкуренцию с моей стороны. Так и я учила Лолу. Она поверила в себя, перестала искать побочных заработков и целеустремленно работает на радио и в местной газете – ведет ежедневную рубрику происшествий и еженедельный «Дневник провинциального телезрителя». На это для ее карьеры я и делаю ставку, потому что…

– И как грязью всех облить, чтобы к славе пробиться, тоже твоя наука?

У меня перехватило горло. Я закашлялась.

– Ну чего ты? Чего ты? – засуетилась Полетт. – Компотику-то нету больше. Я тебе водички налью!

Она покатилась к холодильнику, достала минералку, наполнила стакан, протянула мне.

– Спасибо. – Я взяла стакан. – Ты уверена, что это вообще ее статья?

– А чья?.. Кто ж еще все это мог знать?

– Даже я кое-что не знала из того, что знают все в Куассоне.

– Она ж сама моему Жаку сказала, что напишет про все!

– Да мало ли что напишет журналист! Надо, чтобы опубликовали. А это зависит не от него, а от главного редактора, иногда даже от самого издателя. Кстати, как зовут главного в здешней газете? Лола мне говорила. Я забыла.

– Жак! Как моего. Жак Дюшаг. Они с моим еще со школы приятели. Дюшаг смолоду до того непутевый был, ужас! Только в тридцать пять лет женился. Степенный стал, солидный, а уж как его папаша помер и он газету принял от него, так и вовсе! С мэром на короткой ноге. Сроду не подумаешь, что в юности…

– Подожди-подожди! Говоришь, он приятель Бетрава? Кажется, я начинаю понимать…

– Ты чего? Уж не думаешь ли ты, чтобы мой Жак…

Я замахала руками.

– Нет! Нет, конечно! Но Лола тоже не писала. Теперь я в этом уверена. Стиль совсем другой.

– Сти-и-иль?

– Ну фразы она строит не так, слова использует другие. – Я поднялась с дивана. – Пойду-ка я прочитаю все это еще раз, чтобы убедиться окончательно. Не писала она эту статью.

– Да сиди ты! Я скорее за ней сбегаю! – Полетт была уже на середине лестницы. – А кто тогда?

Я хмыкнула и собралась ответить: «Некий Жерар Филен», – как входная дверь со скрипом впустила поток света и Марка.

– Ну что ты тут сидишь в темноте и духоте? Пойдем, отец уже приехал, и Кларисс. Адвоката привезли. А где Полетт? Она же к тебе еще когда пошла, компот понесла.

– Я здесь! – заявила Полетт со второго этажа и взмахнула газетой. – Я за статьей бегала!

Марк растерянно шагнул вперед, посмотрел на меня, на Полетт, которая тем временем почти спустилась вниз со словами:

– Твоя Соланж считает, что Лола ее не писала! Вот такая она у нас мать Тереза!

– Черт, тетя Полетт! Жак обыскался этой газеты, а это ты, оказывается, ее стырила и мало того, еще дала читать Соланж!

– Успокойся, Марк, – сказала я. – Там только один факт был мне неизвестен. И я просто не понимаю, почему ты это от меня скрывал? Почему вы все скрывали это от меня?

– Что именно?

– На прочитай, узнаешь. – Полетт протянула ему газету.

– Да читал я уже! Сотрудник Жака привез. Что я скрывал? – Марк посмотрел на меня.

– Что твою мать оперировал Дакор.

– А ты не знала?.. – Искреннее изумление.

– Ладно. Уже не важно.

– Пожалуй. – Он выглядел обиженным. – Кстати, ты ключ от погреба не нашла? Надо вина достать.

– Я и не искала.

– Марк, – Полетт, запрокидывая голову, подергала его за штанину, – да возьми ты какой-нибудь инструмент и сбей замок к лешему. Тоже мне проблема!

– Там врезной.

– Еще проще! Отожми дверь топором или ломиком!

Глава 24,
в которой стол у летней кухни

Бетрав и отец Марка налаживали над ним навес из бело-красного тика. Кларисс расстилала на столе вышитую скатерть. Она всегда стелет скатерть, когда приезжает, потому что, по ее мнению, вид голых досок действует угнетающе, а скатерть сразу же создает уютную атмосферу. Адвокат мсье Лежье сидел на ступенях кухонного крыльца и читал ту самую газету. Его очки посверкивали, как глаза кота. Небо было безоблачным. Виноградники вдалеке – полосами террас на склонах, с крошечными темными фигурками сборщиков, яркостью красок – напоминали картины Ван Гога.

– Слышь, Жак, она считает, что это не Лола написала! – с ходу заявила Полетт, показывая на меня свернутой газетой. – Мол, это вы с твоим Дюшагом сплетен по городу насобирали, а все наезды на тебя – для отвода глаз!

Все замерли с вытаращенными глазами. У Бетрава в буквальном смысле слова отвисла челюсть.

– Я этого не говорила! – воскликнула я.

– А чего говорить, и так ясно! Если это не Лола, то тогда откуда Дюшагу знать про «бугатти», который она, – взмах газеты в мою сторону, – продала и на что потратила деньги за него? Даже я не знала, что она выкупила Бон-Авиро! А уж ты-то не мог не знать! Ты тут вечно торчишь как привязанный! Или у своего Дюшага! Все Мари не можешь простить, что тебе не дала? Решил на Марке отыграться?

Бетрав выглядел словно на грани сердечного приступа. Все онемели. Было слышно, как от ветерка шелестят страницы газеты, которую адвокат выронил из рук.

– Чего молчишь? – вновь заговорила Полетт. – Ты же вчера наверняка общался с Дюшагом. Ты всегда ему рассказываешь обо всех происшествиях для его газеты.

– Ну общался. – Бетрав тяжело плюхнулся на ближайший к нему стул. – Я еще по дороге из Бон-Авиро в город позвонил ему, рассказал, что и как. И попросил, чтобы он пока не давал об этом в газете никаких сообщений, чтобы подождал до следующего дня. Да! – Он ударил кулаком по столу. – Попросил!

– А он что?

– Он сказал, что Марк все сделал правильно.

– Он так сказал?! – одновременно с Полетт воскликнула я, но совсем с другой интонацией.

– Правильно?! – сдавленно выдохнула Кларисс. – Боже…

– Конечно, правильно. – Полетт взглянула на нее с одобрением. – Тогда и нужно было так печатать в газете! Что этот мясник заслуживает смерти! А твой друг Дюшаг чего напечатал?

– Не друг он мне больше, – не глядя ни на кого, сказал Бетрав. – Так друзья не поступают. Просил же его…

– Что ж ты мне вчера вечером не признался, что тебя Дюшаг подвел? Все Лола, Лола!

– Лола этого не писала! – вмешалась я.

– Все! Хватит! – закричал Марк. – Какая теперь разница? Писала, не писала! Дядя Жак, вставай, сходим за вином.

– Ты ключ нашел? – кашлянув, спросил тот и поднялся.

– Нет. Дверь чем-нибудь отожмем.

Я смотрела на их спины, и у меня опять было ощущение, что я уже больше не увижу Марка, что Бетрав уводит его от меня навсегда. Полетт снова, правда вполголоса, завела рассуждения о том, что Марк поступил правильно, что все в городе это понимают и только нелюди могут осуждать, что убийство матери прощать нельзя и все в таком роде. Остальные молчали и тоже, наверное, смотрели вслед Марку.

Глава 25,
которая снова полгода назад

Я очень хорошо помню свою первую ночь в Бон-Авиро. Марк отнес меня на руках в одну из комнат на втором этаже. Опустил на кровать. Сказал, что спит за стенкой, и, если мне что-нибудь понадобится, я могу ему просто постучать. Пожелал спокойной ночи и ушел. Я долго лежала, глядя в темноту и коря себя за то, что позволила ему уйти.

Он же нес меня на руках! Что мне стоило покрепче обнять его за шею и начать целоваться? Но он же не просто так сказал, что спит за стенкой. Постучать ему или не стучать? А вдруг его смущает моя больная нога? Или он из лучших джентльменских побуждений не хочет доставлять ей лишнего дискомфорта? Или даже не стучать, а самой доковылять в его комнату?..

Но вдруг у него все-таки есть обязательства перед этой девочкой Лолой? Она, правда, славная. Мне-то что – я завтра уеду отсюда навсегда, но в их отношениях тоже навсегда останется трещина. Лола почувствует! Я знаю. Я же на собственной шкуре хорошо испытала мужскую неверность, зачем заставлять ее страдать?

В доме было очень тихо, и мне казалось, что я даже слышу, как Марк дышит в соседней комнате и не спит. Но если Лола ему действительно безразлична и между ними ничего нет, что же тогда мешает мне постучать? Просто поднять руку и ударить над изголовьем пару раз?..

Потом, видимо, сон все-таки сморил меня, потому что я проснулась от боли – ногу свело – и собственного крика. Наверное, я кричала слишком громко, потому что почти сразу Марк постучал в дверь.

– Соланж! Что случилось? Я могу помочь?

– Не знаю!..

– Нога? Поискать что-нибудь обезболивающее?

– Да войдите же! – Я включила ночник. – Глупо разговаривать через дверь в пустом доме!

Он вошел. На нем были только брюки. Футболку он комкал в руках.

– Простите, я не одет.

– Ну так оденьтесь! Кажется, вы держите футболку!

Он посмотрел на нее. Развернул. Надел на себя. Оказалось, что наизнанку. Снял. Стал выворачивать. Я видела, как у него трясутся руки и он весь подрагивает.

– Вам холодно? – Я откинула одеяло. – Идите сюда!

Он внимательно посмотрел на меня.

– Нет. Здесь тепло. – Отшвырнул футболку и присел на кровать ко мне. – Дайте-ка вашу ногу.

Я положила ногу ему на колено.

– Надо снять повязку, – сказал он и стал ее разматывать. – Пусть отдохнет. Я немного помассирую. Вам будет легче.

– Помассируйте, – сказала я, чувствуя, что меня тоже начинает трясти – от его прикосновений.

Он размотал бинты и стал очень осторожно поглаживать пальцами мою щиколотку. Я стиснула зубы – от его пальцев шло тепло, и от этого тепла вверх побежали ручейки тока: к коленям, к бедрам, скручиваясь в жаркую спираль внутри меня. Со своим шумным дыханием я уже не справлялась.

– Я делаю вам больно? – Он повернул голову и заглянул мне в глаза. – Вы так напряжены. Расслабьте ногу.

– Я… я… Вы… вы…

Неожиданно вспыхнул и погас ночник.

– Черт! – Руки Марка исчезли с моей ноги. – Это же была новая лампочка!

– Не важно. Уже светает! – выдохнула я и поелозила ногой по его колену. – Еще! Ну же!.. Еще!

– Я больше не могу, – с мукой произнес он. – Лучше уберите ногу. Я живой человек…

– Я тоже…

Я подтянулась к нему и обеими ногами обхватила его за талию. Травмированной щиколотке стало жутко больно, но ощутить его тело между своими бедрами стоило того…

– Капкан! – весело произнес он, поворачиваясь и руками подхватывая под коленями мои ноги. Раздвинул их, погрузил между ними свою голову, поцеловал каждое бедро по очереди и потом спросил неожиданно серьезно и настороженно: – Утром вы не будете жалеть?

– Буду! Если сейчас ничего не произойдет!

– Хорошо.

Он прошелся языком по внутренней стороне одного моего бедра, потом – другого, поглаживая мои ноги под коленями. Это было до того хорошо, что я закрыла глаза. А его язык и губы скользили внутри моих бедер все выше и выше. От этих прикосновений горячие волны бежали по телу, перехлестывая и накатываясь одна на другую. И с каждой новой волной, сотрясавшей всю меня целиком, мне все сильнее хотелось вобрать его в себя.

– Ну скорее! – прошептала я. – Ну что ты тянешь?..

– Тебе не нравится?

– Нравится!.. – Мои зубы стучали. – Даже слишком! И я сейчас умру, если ты не…

Я застонала: он вошел в меня, закидывая мои ноги к себе на плечи. Меня сотряс еще один мощнейший шквал, и по телу стала растекаться сладостная истома. Я вдохнула полной грудью и выдохнула.

Он опустил мои ноги и приятной тяжестью упал на меня, беспорядочно целуя, куда попадали его губы.

– Прости, прости…

– За что? – Я тоже поцеловала его, кажется, в плечо.

– Ну, я очень быстро… Понимаешь, со мной такое первый раз в жизни! Ты ведь даже не успела кончить…

– Успела… – Я опять поцеловала его плечо. – Правда.

– Правда? – Он приподнялся и заглянул мне в глаза.

– Да. – Я улыбнулась. – Тоже первый раз в жизни с первого раза…

– А обычно?

– Обычно что?

– Не важно. – Он скатился с меня и лег рядом, вглядываясь в мое лицо так, будто хотел навсегда запомнить. Помолчал и задумчиво произнес: – При таком освещении ты еще больше похожа на фата-моргану. Старинный дагерротип. Сепия.

– Хочешь, я сегодня никуда не уеду? – неожиданно для себя самой спросила я.

– Хочу! – Он вскинулся. – И завтра, и послезавтра!

– И послепослезавтра?

– Да! Очень! – Он обнял меня и прижал к себе. – Пожалуйста, останься! Я уже больше не смогу без тебя!

– Ты уверен?

– Ты тоже!

– Я?.. Откуда ты знаешь?..

– Ниоткуда. Знаю и все. Иди сюда. Дай твои губы…

Мы начали целоваться, и его дыхание входило в меня, и опять бежали по телу огненные волны, и эта вторая в нашей жизни страстная близость была уже очень долгой, умудренно-ласково-изощренной и исполненной невероятной радости долгожданного взаимного обретения.

Уже совсем рассвело, когда мы наконец счастливо засыпали в объятиях, не разнимая переплетенных ног. Вдруг показалось, что со двора долетел звук подъехавшей машины, а потом мы уже точно услышали автомобильный сигнал.

– Это Жак за твоей машиной. Пойду скажу, что ты остаешься. – Марк резво вскочил с кровати, откидывая одеяло.

– Какой кошмар…

– Ты… Ты передумала? – Он растерянно замер, но, проследив за моим взглядом, присвистнул. – С ума обалдеть!

Вся постель была в крови.

– Мне жутко неловко, – начала я. – Я испортила…

– Не переживай, будем считать, что ты девственница и мне крупно повезло! Но потом, думаю, надо будет над этим поработать, чтобы ты больше понапрасну не теряла кровь. Как ты считаешь? – Он прищурился.

Я села и подгребла к себе окровавленную простыню.

– Не смотри, Марк… Мне неприятно, что ты на это все смотришь. Иди, пожалуйста, отмени поездку Бетрава… Я тут приберусь. Где у тебя стиральная машина? – Я хотела встать, но невольно охнула, слишком сильно наступив на больную ногу.

– Осторожнее! – Марк уже сидел рядом на корточках и держал мою ногу в руках: выглядела она еще слоновее, чем вчера. – Очень больно? Как же мы про нее забыли…

– Так и забыли… – сказала я и совершенно неожиданно для себя расплакалась.

– Что ты?! Что такое?! – всполошился Марк. – Очень сильно больно?

– Не очень… Не сильно… Я не знаю!.. Да еще эта чертова кровь!..

– Не плачь! Сейчас сделаем новый компресс, перевяжем…

– Зачем тебе это все? Ради чего ты со мной носишься?.. Трахаться не с кем? Лола вон вдвое моложе меня!

– Тише, тише. Все хорошо. – Он набросил на меня одеяло и крепко обнял. – Все хорошо. А будет еще лучше! Вот увидишь!

Тут снизу из гостиной долетели звуки движения, шаги и голоса, среди которых один – определенно женский и незнакомый мне. И этот голос громко крикнул:

– Марк! Где ты? Это мы! Ты дома?

– Дома! Дома! – во всю глотку заорал Марк и стал натягивать штаны и футболку. – Я сейчас!

– Кто это? – шепотом спросила я.

– Мама Клара, – радостно объяснил он. – Кларисс, папина жена. Потерпи, пожалуйста чуть-чуть. Я им все быстро объясню, вернусь и займусь твоей ногой. – Он чмокнул меня в щеку и направился к двери. – Как же хорошо, что они приехали!

Я смотрела в его спину, а он повторял:

– Как же хорошо, как хорошо…