Текст книги "Пропуск в райский сад"

Автор книги: Натали де Рамон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)

Натали Де Рамон
Пропуск в райский сад

Моей чудесной Тамаре

Глава 1,
в которой лунный свет

Серебристо-голубоватый, невесомый и плотный одновременно. Очертания предметов графичны, но словно бы лишены объема. Высокая кровать, на которой лежит Бруно, будто вот-вот взлетит над полом. Лицо Бруно кажется безжизненным, но я вижу, как чуть подрагивают его веки и уголки губ. Он весь опутан проводами и трубками, змеящимися к приборам, на экранах которых разноцветными молниями бегут показания, всеми своими электрическими силенками борясь с монохромом бесстрастной луны.

Дверь открывается – прямоугольник желтого света из коридора, а в нем – Лола со шваброй и ведром. Щелчок выключателя, и лунный свет изгнан мощными люминесцентными лампами. Они гордо гудят о своей победе. Вдобавок Лола бухает тяжелым ведром о пол, звучно плюхает в него швабру и принимается сверхъестественно шумно возить ею по линолеуму, нарочито грохая обо все ножки и углы.

– Лола, пожалуйста, потише, – говорю я. – Ему нужен покой.

– Он и так, считай, покойник. – Она хмыкает и презрительно кривится. – Добилась своего?

– Как ты можешь? Он очнется и скажет правду!

– Не очнется, – хмыкает Лола и начинает проворно отключать от Бруно все приборы.

– Не смей! Что ты делаешь?! – кричу я и хочу ей помешать, но не могу даже шелохнуться.

– Ха-ха-ха! – Фантомасом хохочет девчонка, выдергивая провода. – Ха-ха-ха!..

– Не смей! Не смей!..

– Все, все, все… – Голос Марка. – Успокойся. Это только лишь сон.

Я почувствовала прикосновения его рук, с силой выдохнула и открыла глаза. И сразу опять зажмурилась – прямо мне в лицо била светом полная луна. Я села на кровати и даже провела руками по лицу, будто луна могла оставить на нем след.

– Проснулась? – спросил Марк, подбираясь ко мне поближе и обнимая. – Все хорошо?

– Это луна. – Я еще раз неприязненно отерла лоб и щеки. – Терпеть не могу луну!

– Задернуть шторы?

– Подожди! – Я удержала его за руку. – Слушай, а вдруг Лола проберется в больницу и отключит Бруно от приборов?

Марк улыбнулся. Его голова и плечи загораживали от меня луну, и ее свет мягким ореолом окутывал контуры его темной, погруженной в тень фигуры. Я почти не видела его лица, но знала, что он улыбается.

– Ты сейчас такая красивая! – Его рука перехватила мои пальцы, ласково чуть сжала. – Просто необыкновенная в лунном свете! Почему ты не любишь луну?

– При чем здесь луна? Ты не слышал, что я сказала? Вдруг Лола пробе…

Он неожиданно накрыл мои губы своим ртом и стал целовать, а его рука оказалась под одеялом и уже гладила мой живот. Через шелковую рубашку его ласковые прикосновения были как-то по-особому нежны.

– Не холодно? – отстраняясь и откидывая одеяло, прошептал он. – Сняла бы ты ее!

– Рубашку?

– Не луну же! – И его губы опять целовали мои, а его руки поднимали все выше мою рубашку.

– Марк, ну что ты еще придумал? – Я увернулась от его губ. – Ну зачем? Я не хочу…

– Хочешь! Хочешь! – Он поцеловал меня еще раз. – Ну-ка, подними руки! – Еще один поцелуй, и рубашка улетела куда-то. – Вот. Вот. Так хорошо. Не опускай руки! Закинь их за голову. Облокотись на них.

– Ну, Марк!.. – протянула я, но он смотрел так, что не послушаться я не могла. – Марк, ну я сейчас совсем не гожусь на роль натурщицы. Марк…

– Молчи… Молчи… – Снова поцелуи, и прикосновения его груди к моей. – Ничего не говори. Ты так прекрасна! Прекраснее полной луны! И вообще, нашей дочке пора познакомиться с Селеной, госпожой Луной!

Он поцеловал мой живот, еще и еще, его губы мягко скользили, обдавая теплым дыханием. Потом он приложился ухом к нему и прошептал, почти касаясь ртом:

– Ау, крошка! Это папа! Слышишь меня? Смотри, это луна! Она завидует красоте твоей мамы! А ты будешь еще прекраснее!

Я вдруг почувствовала приближение слез.

– Марк, хватит! А то я разревусь! Ой… Слушай, она завозилась! Она точно услышала тебя…

– Ну да! Не отвлекай ее! Пусть познакомится с луной!

Но мои слезы все-таки потекли – тихо-тихо, без всякого всхлипывания. И я испытывала необыкновенное облегчение, хотя дочка, прямо скажем, активно вела себя в моем животе.

– А тебе не больно? – забеспокоился Марк, наблюдая, как живот вздымается то тут, то там.

– Не особенно. Просто такое странное ощущение: кто-то толкается изнутри.

– А тебе это не вредно? А ей?

– Она все-таки живой человек. Надо же человеку двигаться.

– Живой человек… Живой… – взволнованно повторил Марк и прилег рядом со мной, продолжая гладить мой живот. – Знаешь, ты только не обижайся, я ведь только сейчас понял, что она живая, реальная… И я ее бесконечно люблю! Сильнее всех на свете. Нет. Конечно, сильнее всех на свете я люблю тебя. И ее! – Он вдруг шмыгнул носом, потер его, подтянул на нас одеяло. – Давай спать! А то она, наверное, устала. Она же совсем маленькая… Ложись поудобнее. Хочешь, ко мне на плечо? Или отдельно? Как тебе лучше?.. Ну, что молчишь? Хочешь все-таки аккуратного сексику, но стесняешься намекнуть?

Я вздохнула и потерлась щекой о его плечо.

– Сон этот идиотский из головы не идет.

– Про Лолу, которая отключает приборы?

– Как ты догадался?

– Было не сложно.

– А вдруг она действительно сделает это? Теперь вздохнул он и поцеловал меня в лоб.

– Глупышка! Даже если предположить, что она это сделает, то ты сначала вспомни, какие тут приборы? Кардиограф, который следит за сердечным ритмом, да капельница с глюкозой, чтобы не голодал. Ну и что? Сердце-то у него от этого не остановится, и голодная смерть вряд ли наступит сразу.

– Логично…

– А завтра мы его навестим. Ему же нужно чистое белье, халат, тапочки, бритва. Он бреется электрической или станком?

– По настроению.

– Значит, купим ему электрическую. С ней в больнице проще. Спи! – Моему лбу достался еще один поцелуй. – Утром приедет Бетрав, и сборщики винограда расскажут ему о бродяге.

– Марк! Как же ты не поймешь. Твоему Бетраву не нужен бродяга! Он не будет его искать. Он такой же, как и эта правдолюбка Лола.

– Ой, ну только-только успокоилась! Пожалуйста, ангел мой, не заводись опять! Тебе нельзя волноваться.

– А как мне не волноваться, если эта мерзавка наверняка ведь опубликует свои домыслы в местной газетенке! Сенсация! Экс-звезда и ее любовник замыслили убийство суперкардиохирурга! Супер! Супер!

– О боже, – простонал Марк. – Ну что мне еще сделать, чтобы ты перестала терзать себя? Меня? Нашу девочку?

– Прости… – Я приподняла голову, поцеловала его в шею и за ухом, где он очень любит, лизнула мочку и, под одеялом ведя рукой по его бедру, интимно предложила: – Правда, давай немножко вспомним о…

Марк резко остановил мою руку.

– Нет. Пожалуйста!.. Она ведь там. Живая. Маленькая… Я… Я не могу! Я сделаю ей больно! – Он прижал мою голову к себе, поцеловал волосы, отстранился и виновато добавил: – Можно, я пойду покурю? Я быстро!

– Хорошо. Конечно.

– Не обижайся. – Коснулся губами моего лба и ушел.

Я слышала, как под его ногами заскрипели деревянные ступени, потом – его шаги внизу. Хлопнула входная дверь.

Глава 2,
которая полгода назад

По обеим сторонам дороги тянулись виноградники. Корявые, еще сонные темные лозы доверчиво подставляли теплому свету свои намученные за зиму бока, из экономии сил почти не отбрасывая тени на коричневатую землю.

В раскрытые окна моей машины влетал ветерок и обнадеживал игривым весенним запахом. Лужи на грунтовой дороге радостно отражали небесную лазурь, налитую солнцем. Такие старательные маленькие зеркала… Я улыбнулась.

Это было так странно, что я даже несколько мгновений держала руль одной рукой, чтобы другой потрогать собственные губы и уголки рта. Потрясающе! Значит, я опять могу улыбаться! Радоваться жизни и свету, как пережившая зиму старая виноградная лоза. Да здравствует весна!

Я повернула рычажок на приборной доске, и «бугатти» принялся послушно ликвидировать свою крышу. Она чуть-чуть поизображала парус, потом недовольно скрежетнула и убралась в недра машины. Ветерок тут же растрепал мои волосы. До чего же хорошо!

Я остановила машину, откинулась на спинку кресла. Рука сама собой потянулась к «бардачку» за сигаретами. Ну еще чего! Где твоя хваленая логика, Соланж Омье? Нюхай весну, никотина в тебе больше чем достаточно.

Я запрокинула голову, закрыла глаза. Как я могла жить без этого всего? Без просторного неба, без этих виноградных лоз до самого горизонта? Без живого солнечного воздуха, без смены времен года, наконец?

Весна в городе, конечно, наступает тоже, что-то там расцветает и распускается, начинают работать фонтаны, но в основном о течении времени там больше известно из газет, из масс-медиа. Но разве в моей телестудии бывает зима или весна? Всегда одно и то же: те же декорации, тот же свет, та же температура воздуха, даже настоящих окон нет. Зачем в телестудии настоящие окна, если при помощи компьютера у телезрителей создается впечатление, что ведущая программы «Коктейль с…», Соланж Омье, сидит на фоне панорамы Парижа, якобы расстилающейся за безмерными стеклянными стенами. Причем «живой» панорамы! С движущимися машинами и пешеходами и с соблюдением времен года…

Ты не в том времени употребила глагол «сидеть»: Соланж Омье не «сидит», а сидела! – поправила я себя. И открыла глаза. Соланж Омье сидит теперь в «бугатти» где-то под Тулузой, а в студии «Коктейль с…» сидит Аристид.

Я представила себе его напыщенную рожу и улыбнулась опять. И это было просто восхитительно! Значит, теперь я могу думать с улыбкой даже об этом завистливом мерзавце!

А что, если подумать о Бруно? О Бруно Дакоре, великом кардиохирурге и моем все еще муже… И тут я, к собственному изумлению, хохотнула вслух! «Ты шлюха, Соланж, ты ничтожество! – Его презрительный взгляд и характерный мурчащий голос, который когда-то казался мне упоительной музыкой. – Как ты была девкой своего Консидерабля, так ею и осталась!»

Смешно… Только улыбка у меня сейчас вышла грустной, потому что я подумала об Оливье.

– Ты сильная, Соланж, ты справишься. – Усталые глаза, совершенно седые волосы и так внезапно состарившиеся руки – шнурочки вен с коричневыми пятнышками пигментации…

Но ведь Оливье только шестьдесят два! Зачем он сдался? Сдался и предал меня… Он же сам понимает, что предал, потому и:

– Уезжай из Парижа, Соланж. Уезжай, отдохни, пережди. Здесь тебе будет трудно отшивать репортеров. Это не шутка – указать звезде на дверь! Но Аристид – мой сын. Понимаешь, сын. А не только генеральный продюсер моего канала.

Я покивала. Сейчас, сидя в машине за тридевять земель, покивала точно так же, как тогда, у постели Консидерабля.

– Ты талантлива, Соланж, и фантастически работоспособна. Тебя возьмет любой канал, любая студия. Но без скандала!

– Я не собираюсь устраивать скандал.

Теперь покивал Консидерабль. Прикрыл глаза и покивал. Виновато и устало. Потом дотронулся до моей руки и попросил:

– Открой правый ящик письменного стола и возьми ключи.

Это были ключи от его новенького «бугатти». Я сразу их узнала.

– Возьми себе, Соланж. И не обижайся, это просто подарок, а не материальная компенса…

Я перебила:

– Возьму, Оливье! Возьму. Я же корыстная провинциалка.

– Вот и хорошо. – Он улыбнулся. – Скажи «спасибо» и уезжай.

– Спасибо. – Я наклонилась и поцеловала его в губы.

Он погладил меня по спине.

– В том же ящике возьми бумаги на машину. Я оформил ее на тебя. И, пожалуйста, уезжай.

– Куда?

– Куда угодно. Все забудется к осени…

Я закурила и тронула с места «бугатти». И он медленно поплыл среди оживающих виноградников.

Консидерабль как всегда оказался прав – в осаде парижских репортеров я не выдержала и недели. И сбежала – села в его «бугатти» и поехала, не очень понимая, зачем и куда. Ну, насчет «куда» проще – дорога сама вела меня в Альбуа, к маме. Наивно почти в тридцать шесть спасаться у мамы, и я могла бы отправиться в любую точку земного шара, в Ванкувер, например, где сейчас осчастливливает тамошнюю клинику великий кардиохирург доктор Дакор, мой муж…

Я швырнула сигарету в лужу.

Обрадованный таким решением ветерок принялся заботливо сдувать с меня остатки дыма. Я подбавила скорости.

Я оживу, выживу, выдержу! – твердила я себе. Как эти старые лозы, они каждый год выдерживают зиму. И я смогу!

Ветер усиливался. Я невольно прибавила скорость и почти тут же вернула рычаг назад. Мне не нужно больше торопиться! До родного Альбуа теперь километров сорок, зачем мне опять гнать и бежать? Я уже сбежала ото всех: от Бруно, от Аристида Консидерабля, от репортеров, от назойливых поклонников моей популярности во всех придорожных бистро и на всех бензоколонках.

При воспоминании о бензоколонке мне опять стало смешно. Парень, которого я попросила залить «бугатти» полный бак, вместо того чтобы приступить к делу, завопил:

– Мама! Аньес! Жерар! Полет! Дядя Тото! Смотрите, кто к нам приехал! Вы живая, Соланж Омье? Я вас за руку потрогаю, можно? У меня эта рука чистая. Ну, мама, Аньес! Скорее!

Однако на призыв «Скорее!» первой отреагировала я и нажала на газ. А ведь когда-то я мечтала о популярности…

Я ехала медленно, любовалась просторами виноградников, нюхала ветер, ехала, ехала… Прошло полчаса, час, полтора, два… Виноградники не кончались, зато вовсю мочь сигналили приборы, что бензин на исходе.

Машина встала. А облака на небе принялись темнеть, ветер подул сильнее. Я огляделась по сторонам. Небо и виноградники. Но ведь сейчас самый разгар дня. Неужели никто не ездит по этой дороге?

Я вытащила карту. Где я? На какой проселок я свернула, как последняя дура удирая с той бензоколонки? Я ведь не умерла бы, если бы тот парень дотронулся до меня.

Ветер рвал карту из рук. Солнце исчезло. Из виноградников поползли тени. На лоб и плечо упали первые капли дождя.

Я нажала на рычажок крыши. «Бугатти» не отреагировал. Не может быть! «Бугатти» ручной сборки не ломаются. Посильнее надавила на рычажок. Никакого эффекта. Капли с неба посыпались активнее, а ветер нагнал уже столько туч, что наверху не осталось ни единого голубого клочочка.

Я предприняла еще несколько попыток справиться с крышей. Бесполезно. Нужно поискать в чемоданах зонт, плащ, еще что-нибудь из одежды, чтобы накрыть приборную доску со всей этой бесполезной электроникой.

Дождь усиливался. Может, позвонить в полицию? Пусть с вертолета ищут. Нет, полная чушь. Пойти пешком? Я посмотрела на дорогу. Совсем не асфальт, и дождь стеной… Но ведь это же кретинизм – сидеть под зонтом в открытом «бугатти» и курить!

И вдруг впереди я увидела силуэт машины с включенными из-за непогоды фарами. Машина приближалась!

Мне посигналили, определенно предлагая подвинуться – узкая дорога, мой «бугатти» стоит посередине. Тот водитель ведь не может знать, что я без бензина. Только бы он догадался затормозить! А если не догадается?

Я выскочила на дорогу и, размахивая зонтом, побежала вперед. Кажется, встречная машина остановилась…

Нога! Дикая боль!

Я выронила зонт и упала. Прямо в грязь лицом.

Чавкающие быстрые шаги, и мужской голос:

– Мадам! Вы можете встать? Держитесь за мою руку.

Я приподнялась, опершись на локоть. Мужчина нагнулся надо мной и протягивал руки. С неба лило, как из тысячи ведер.

Совсем молодой. Можно сказать, парень. Простое курносое лицо, очень короткая стрижка, невыразительный глуховатый голос, крупные потрескавшиеся губы, и не брился он, наверное, пару дней, но…

– Что ж вы без звонка-то, мадам? Я бы встретил вас в городе. Наши дороги терпеть не могут спортивных машин!

А я терпеть не могу курносых парней, да к тому же с короткой стрижкой и небритых! Но…

– Я ждал вас только завтра, мадам.

Нет! Это не он ждал! Это я ждала его всю жизнь! А он, он… Господи, ну почему я так непоправимо стара, а он так безнадежно молод?

– Вставайте, вставайте, мадам. – Он начал поднимать меня из грязи, нисколько не боясь запачкаться. – Если бы в доме не перегорела последняя лампочка, и я бы не поехал в город…

Я охнула.

– Нога…

– А! Понятно.

И подхватил меня на руки!

– Что с ногой?

– Не знаю. Болит страшно.

– Сейчас посмотрим. – Он засунул меня в свой «лендровер» так ловко, как если бы всю свою жизнь занимался исключительно этим.

В «лендровере» было тепло, но мои ноги остались на улице под дождем. Парень склонился над моей пострадавшей ногой и покачал головой.

– Ну, вас и угораздило!

Правая лодыжка разбухала над туфлей, превращаясь в подушку прямо на глазах.

– Что это? – испугалась я. – Никогда в жизни не видела такого!

– Сильный вывих, вероятно, вы порвали связки. – Он снял с меня туфлю, нога стремительно продолжала раздуваться.

– Связки?

– Не волнуйтесь, мадам. Лед, тугая повязка, через неделю вы затанцуете опять!

– Через неделю?

– Ну, через две. – Он вертел мою туфлю и пристально вглядывался в мое лицо.

– Что-то не так? – Я провела рукой по лицу, рука оказалась грязной. – Боже…

Он хмыкнул.

– Ничего. Дома умоетесь. Слушайте, а откуда я вас знаю?

Я вздохнула.

– «Коктейль с…», «Каналь попюлер»…

– С ума обалдеть! Правда?

– Не важно. Но почему вы сказали, что ждали меня завтра?

Он лукаво прищурился и склонил набок голову.

– А почему вы не сказали, что на самом деле вы Соланж Омье, когда по телефону договаривались смотреть мое имение?

– Какое имение?

– Как какое? Мое. Виноградники Бон-Авиро.

– Я не договаривалась с вами. Зачем мне смотреть ваше имение?

– Нет? Вы шутите? Вы же хотели его купить!

– А вы что, мсье, не спросили у покупательницы имя?

– Нет. Она сама представилась. – Он очень внимательно смотрел на меня, а дождь тек по его лицу. – Значит, Соланж Омье – это не псевдоним?

Его взгляд меня смущал.

– Это моя девичья фамилия. Но, может быть… – Слова давались мне с трудом. – Может быть, это была не покупательница, а, например, агент?

– Вы шутите? Какие еще агенты в наших краях?

– Агент по недвижимости.

– Агент по недвижимости? По недвижимости? Ох, вы меня уморите, мадам!

И он рассмеялся.

А дождь лил, лил, лил и тек по его лицу. Я сидела в машине, моя распухшая нога торчала снаружи, и владелец виноградников тоже стоял снаружи и смеялся, словно никакого дождя вовсе не существовало! И я засмеялась. Я ведь не думала никогда покупать никакого имения! Это ведь смешно, что кто-то мог решить, что я хочу купить имение или что я – агент по недвижимости! Я – агент! И что в виноградном имении перегорели абсолютно все лампочки! Это же дико смешно!..

Глава 3,
в которой белое облачко

Симпатичное, толстенькое, в виде снеговичка из двух белейших шаров – поменьше и побольше. На солнечно-голубом небе оно висело точно в центре окна, как в рамке. Листья растений на подоконнике заигрывали с ветерком. Цветки ласково сияли изнутри. По всему чувствовалось, что давно наступило утро. Я сладко потянулась, привычно подумав, не забыть бы сразу полить цветы, встала и начала одеваться, поглядывая на телефон. Позвонить, что ли, в больницу? Нет, потом. Если в состоянии Бруно что-то изменится, пока я буду приводить себя в порядок, из больницы позвонят. Они ведь обещали!

Вдруг моя будущая дочка толчком напомнила о себе, да так энергично, что я охнула и села на кровать. Еще один толчок, правда, заметно слабее, еще один, еще… Наконец она успокоилась, но я боялась пошевелить даже рукой.

Очень вовремя заскрипели деревянные ступени.

– Марк! Это ты?!

– Я! Встали, мои девочки? Проголодались, наверное? – Дверь приоткрылась, и он протиснулся боком, обеими руками держа поднос и внося дивный аромат свежей выпечки: круассаны благоухали на тарелке. – Бог мой! – Его голос и выражение лица изменились. – Что с тобой? Ты такая бледная!

Он поискал глазами, куда бы деть поднос. Аппетитные, необычно большие круассаны. Молоко в стеклянном кувшинчике. Прозрачный стакан. Открытая банка с джемом, из которого простодушно торчит ложка.

– Уже ничего. – Я даже улыбнулась. – Просто… просто она… – Я показала пальцем на свой живот.

– Что?! Что она? – Марк суетливо опустил поднос на кровать и присел рядом со мной.

– Говорю же, все уже прошло. Но она вела себя как-то слишком активно! Может быть, так и надо? Просто я не знаю…

– Испугалась? – Он мягко обнял меня сзади и губами коснулся моей шеи.

– Ага… – Я прижалась к нему спиной. Он был сильный и теплый и пахнул зубным эликсиром. – Зачем ты без конца полощешь зубы? Меня не раздражает твой табак. А откуда круассаны? Только не говори, что испек сам. В город смотался, пока я спала?

– Никуда я не мотался. Это Полетт для тебя испекла. И молоко тоже от ее коз. – Он потянулся одной рукой к кувшину, поднял его и стал наполнять стакан, продолжая второй обнимать меня.

– Полетт? Кто это? – Я смотрела, как белая струйка текла в стакан и молоко чуть-чуть пенилось.

– Здрасьте! Жена дядюшки Жака. Мадам Бетрав.

– Ну да, конечно… У него же есть жена… Марк поставил кувшин на поднос и протянул мне стакан с молоком.

– Пей! Теплое еще. И ешь круассаны. Только что из духовки!

– Не поняла…

– Что ты не поняла? Здесь она их испекла. Здесь. Они вместе приехали… – Он схватил круассан и откусил сразу половину. – Мм… С ума обалдеть! Ты в жизни таких не пробовала! Ешь. А то я сам все съем! – Он заглотал вторую половинку, запил молоком прямо из кувшина и принялся за следующий рогалик.

Это было так аппетитно, что я тоже начала есть.

– Вот, давно бы так, – довольно заявил он с полным ртом. – И давай все-таки позвоним твоему доктору? Хотя Полетт сказала, что это нормально, когда ребенок двигается в животе, лишь бы не слишком, чтобы вниз ножками не перевернулся и не запутался в пуповине.

– Что? Ты с ними об этом говорил?

– Да. – Он изумленно заглянул мне сбоку в лицо. Я увидела его округлившиеся глаза и смешной курносый нос. – А что такого? Я рассказал им, как ночью знакомил нашу девочку с луной и она общалась с нами.

– Ты с ума сошел! Я бы даже сказала, с ума обалдел! Как тебе только в голову пришло обсуждать с посторонними такие интимные вещи?

– Жак не посторонний. На всякий случай, он мой крестный. – Марк встал и подошел к окну; я смотрела на его напряженную спину. – А для Полетт и вообще подвиг переступить порог Бон-Авиро. Но сейчас Полетт сюда приехала… Слышу! Слышу! – Марк высунулся в окно. – Пожалуйста, еще две минуты, и я уже иду, Жак!

Он обернулся и виновато смотрел на меня, явно собираясь, но, не решаясь сказать что-то крайне важное. На фоне голубого неба в раме окна. Шторы по бокам показались вдруг занавесом, который вот-вот закроется, и я больше никогда не увижу Марка… Слишком страшно… Но я все-таки произнесла вслух:

– Бетрав приехал, чтобы арестовать тебя? Да? Он дает тебе время со мной попрощаться? Да? Бруно очнулся и дал показания против тебя? Да? Что ты молчишь? Марк?! – Я привстала, чтобы броситься к нему, но он опередил меня и уже опять сидел на кровати со мною рядом и обнимал, нежно целуя и заглядывая в глаза.

– Нет! Нет! Нет! Пока достаточно моей расписки о невыезде из города. Не волнуйся понапрасну! Мой ангел. Мое солнышко. Моя мамочка. Моя самая любимая девочка. Две мои самые любимые девочки…

– Что же тогда Бетрав делает здесь до сих пор? Разве ему не надо на службу?

Марк неожиданно весело хмыкнул.

– Так он на службе! Побеседовал со сборщиками о бродяге, сейчас подъедут строители, он и их должен опросить.

– А сборщики? Что они говорят? На чьей они стороне?

– Абсолютно все на нашей стороне. Только никто понятия не имеет, куда делся этот бродяга. Может, знают строители.

– Тогда что от тебя нужно Бетраву?

Он опять усмехнулся и погладил меня по волосам.

– Забыла? Сегодня ведь должны привезти черепицу! Жак сказал, что фуру уже видно на дороге. Выгрузим, съездим с тобой в больницу, навестим Бруно. Жак туда звонил, говорят, все без изменений, но из реанимации перевели в отдельную палату.

– Ну, тогда иди. – Я погладила его по лицу. Ощущение, что мы сейчас прощаемся навсегда, все равно не отпускало. – Или ты все-таки еще что-то должен мне сказать? Но не решаешься? Боишься расстроить?

Он кивнул.

– Ага.

– Лола написала статью?

– Да. – Долгий вздох. – Все, как ты и предполагала. В «Вечернем Куассоне» на весь подвал: «Тайна виноградников Бон-Авиро». Жак возмущен не меньше!

– То-то он с утра примчался. Так дай мне газету!

– Да я сам ее не видал! Жак в машине найти не может. Должно быть, дома забыл или вообще потерял. Тоже ведь на нервах.

– Допустим. Но неужели нет ни у кого из работников?

– Нету! Сборщики все здесь ночевали, никто вчера вечером в город не ездил.

– Но строители-то многие живут в городе.

– Так газета-то вечерняя. Вечером и прочитали, зачем утром ее с собой таскать?

– Ну, чтобы дать почитать тебе.

– Да они и без того все уверены, что я читал! Надо было вчера все-таки смотаться в киоск на вокзал!

– Кто же мог предположить, что она прямо в тот же день опубликует? Время нужно, чтобы статью написать. Тем более что, ты говоришь, целый подвал.

Марк махнул рукой:

– Ой, ладно. Не переживай. Жак уже позвонил в участок, как только там кто-нибудь освободится, газету привезут.

– Не морочь мне голову! В Интернете ж есть электронная версия здешней газеты!

– Может, мне неохота лезть в Интернет? Да и ты бы лучше не лазила… – Он чмокнул меня в лоб и поднялся на ноги. – Слушай, а ты не знаешь, куда я вчера дел ключ от погреба?

– То есть?

– Ну, вчера я без конца ходил туда за вином. А потом? Я не помню, куда я его дел!

– Понятия не имею!

– Черт, может, я его вообще не запер? – Он направился к двери. – Понимаешь, обещал Жаку угостить его тем самым сортом, который…

– Что? Уж не собираешься ли ты сейчас с ним пить?

– Не сейчас. Потом. Разгрузим черепицу, смотаемся с тобой в больницу, он опросит строителей. Отец с Кларисс приедут. Ну и посидим все, пораскинем мозгами…

– Слышь, Марк! – вдруг рявкнул из-за открывающейся двери низкий женский голос. – Машина пришла! С черепицей!

В спальню вкатилась, именно вкатилась – она была просто круглая – неожиданно низенькая для такого мощного голоса загорелая особа лет сорока пяти. Двигалась она почти неслышно.

Но больше всего потрясал не контраст голоса и роста, не беззвучность движений толстухи, а ее лицо: лицо Софи Лорен! Правда, слишком полное, но точная копия…

– О! – сказал Марк. – Пришла? Отлично. Заходи, тетя Полетт! Знакомься! Это моя Соланж. Ладно, девочки, не скучайте! Черт, куда ж я подевал этот ключ?..