Текст книги "Наш Современник 2006 #1"

Автор книги: Наш Современник Журнал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 28 страниц)

Электрический луч блуждал по загромождающему цементный пол хламу.

– Ага, вот, – сказал Альберт Иванович. – Подержите, пожалуйста. – Он сунул Алексею фонарь и стал расшвыривать связки пожелтевших газет с мелькавшими на них фотографиями Андропова, Брежнева, Хрущева, Маленкова, Сталина. На расчищенном месте открылся канализационный люк. Пыхтя, Пепеляев отодвинул тяжелую крышку и сделал приглашающий жест:

– Нам сюда.

– Куда? – откачнулся Звонарев. – В канализацию, что ли?

– Совершенно верно. Да вы не бойтесь: по канализации нам идти недолго. Брезгуете? А вот историки и археологи более терпимы в этом отношении. Видите ли: то, что мы роем под землей, нередко пересекает то, что рыли до нас. Давайте фонарь, я буду спускаться. Потом вы.

Альберт Иванович посветил в зловонную темноту люка. Открылись сочившиеся влагой красные кирпичные стены, в которые были вбиты железные скобы на довольно большом расстоянии друг от друга. Цепляясь за них, Пепеляев полез вниз. Глубина колодца была метра четыре. Достигнув его дна, Альберт Иванович посигналил фонариком.

– Давайте! Вам хорошо все видно?

– Хорошо, – пробурчал Алексей, мрачно размышляя о том, что залезть в какой-нибудь канализационный колодец он мог бы и сам, не платя десяти рублей. Он стал спускаться, осторожно нащупывая ногами скользкие скобы. Избитое тело сразу дало знать о себе.

– Попахивает, конечно, – бодро сказал Пепеляев, когда Звонарев оказался рядом с ним. – А все из-за того, что теплоцентраль проходит близко от канализационной трубы. Впрочем, можно не дышать носом. Прошу следовать за мной.

Они пошли вдоль рокочущих чугунных труб по сводчатому подземелью.

Желтое пятно пепеляевского фонарика плясало по шершавым стенам подземелья, по теплоцентрали, запелёнутой в грязную стекловату, по блестящей, как офицерские сапоги, трубе канализации. Под ногами чавкала какая-то грязь, что-то сочилось, но в целом было довольно сухо. Сначала они шли, выпрямившись во весь рост, потом свод понизился, пришлось идти согнувшись.

– Вот, обратите внимание, – сказал Пепеляев, осветив торчащий из земли обломок какого-то желоба, сложенного из плоских камней. – Что это, по-вашему, такое? Не знаете? А я видел похожие в Херсонесе. Это, милостивый государь, фрагмент античного водопровода. Говорил я вам: под землей эпохи пересекаются!

Коридор вильнул влево. Луч фонарика, толкнувшись поначалу в стену, выхватил из темноты запищавшие серые комочки с хвостами, которые покатились к противоположной стене и вдруг исчезли прямо в ней.

– Крысы, – прошептал Алексей.

– Совершенно верно! – подтвердил Пепеляев. – А куда они исчезли, как вы думаете? Ведь здесь же стена! Это значит, что мы с вами у цели. Любитель тайных ходов должен следовать за крысами.

Он подошел к тому месту, где предположительно исчезли крысы. Цементная стена здесь потрескалась в нескольких местах и обвалилась, а дыра была прикрыта куском ржавого листового железа. Оно прилегало к стене неплотно, и грызуны действительно могли проскочить в образовавшуюся щель. Альберт Иванович отдал Звонареву фонарь, надел вязаные перчатки и оттащил в сторону ржавый лист. Открылась неправильной формы треугольная дыра высотой около метра и около семидесяти сантиметров в основании. Из нее торчало какое-то тряпье, которое, когда Пепеляев потянул его на себя, оказалось рваным солдатским бушлатом. Посыпались песок, мелкие камешки, цементная крошка. Бушлат закрывал небольшую воронку в земле, в которую можно было просунуть разве что руку.

Пепеляев полез куда-то себе за спину, под тулуп, достал саперную лопатку и стал расширять ею воронку, шумно сопя. Вскоре штык лопаты глухо ударился обо что-то. Альберт Иванович встал на колени, запустил обе руки в дыру и вытащил оттуда деревянный круг с ручкой – вроде того, каким закрывают бочки с квашеной капустой.

– Посветите, пожалуйста, – сказал он Алексею и спустил ноги в лаз, упираясь руками в его края. Он, очевидно, был не очень глубок, потому что, когда Пепеляев оказался на дне ямы, голова его торчала над ней. – Давайте фонарь. Следуйте за мной.

“Вот гад! Предупредил хотя бы, что нужно переодеться! Сам-то в грязном тулупе!” Звонарев, стараясь не запачкаться, вслед за Альбертом Ивановичем спустился на руках в нору. Затем, нырнув головой под низкий, тяжко пахнущий могилой свод, он пошел, согнувшись, на свет фонаря.

– Перед нами вход в неведомое! – торжественно объявил Пепеляев. Он сидел на корточках перед стеной, сложенной из больших неотесанных камней. Два или три из них были вынуты из основания. – Добро пожаловать в Коридор истории! – И он полез на карачках в пробоину.

Алексей последовал за ним. Они очутились в кривом туннеле, вырубленном в скальной породе. На стенах были видны косые отметины от ударов киркой или каким-нибудь другим инструментом. Каменная кладка, через которую они пролезли, укрепляла, как металлический уголок на старом чемодане, изгиб туннеля в пласте земли. Здесь, как и в канализационном колодце, снова можно было выпрямиться во весь рост.

– Возраст подземного хода точно определить невозможно, – голос Альберта Ивановича звучал в подземелье гулко и страшно. – Нужен, как сами понимаете, не один десяток, а может, и не одна сотня лет, чтобы прорубать такие тоннели – даже в довольно мягком крымском камне. Но вот эта кладка, совпадающая по рисунку с мангупской – примерно шестого века от Рождества Христова. А вот пещерная церковь, – сказал Пепеляев, когда они прошли по коридору метров двадцать, – судя по ее схожести с храмом Андрея Первозванного в Инкерманском монастыре, может быть датирована восьмым веком. – Он достал из кармана тулупа еще один фонарь и протянул Звонареву. – Возьмите, чтобы лучше рассмотреть.

Лучи двух фонарей осветили выдолбленную в скале полукруглую пещеру со стенами грубыми и морщинистыми и низким, как бы прогибающимся сводом. В стене напротив входа был вырублен проем, который, очевидно, вел еще в одно помещение, по бокам от прохода чернели два маленьких окошка, а сверху был вырублен в камне крест с раздваивающимися и загибающимися концами, заключенный в круг.

– Царские врата, вход в алтарь, – пояснил Альберт Иванович. – Пошли посмотрим. Через левое окно скорее всего подавали в алтарь хлеб, вино, свечи и прочие атрибуты богослужения, а через правое принимали исповедь кающихся, потому что там, в алтаре, под окном – каменное седалище, очевидно, для священника. Алтарь всегда примыкает в пещерных храмах к восточной стене, так что благодаря ему мы знаем, где здесь, под землей, восток, а стало быть, и запад, и север, и юг. Видите плиту, выступающую из левой стены? Там захоронение – вероятно, священника или монаха. Обратите внимание на изображение рыбы на плите, увенчанное крестом, – древний христианский символ. Кстати, здесь, неподалеку, еще одно захоронение – более, что называется, массовое.

Они прошли дальше по коридору: кажется, на север, если судить по положению алтаря в катакомбном храме, и в гору. По правую руку была еще одна пещера, с низеньким входом и маленьким окошечком рядом. Посветили; Алексей отпрянул. Пещера, располагавшаяся ниже уровня туннеля на метр, была до верхней ступеньки каменной лестницы наполнена человеческими скелетами, причем черепа лежали отдельно, а кости отдельно. Нечто подобное Звонареву доводилось видеть в пещерах Киево-Печерской лавры.

– Склеп, или, как еще говорят, костница, – пояснил Альберт Иванович. – Здесь таких немало. Есть, разумеется, и индивидуальные захоронения, весьма впечатляющие, надо сказать. Прошу вас. – Он остановился и посветил фонариком куда-то вниз. Здесь уходила в глубь стены горизонтальная ниша длиной больше полутора метров. Пепеляев присел и жестом пригласил Звонарева сделать то же самое.

Волосы шевельнулись на голове Алексея, когда он заглянул в нишу. Там, в углублении, лежал на спине, вольно разбросав руки вдоль туловища и несколько согнув ноги, человеческий скелет с конской головой, обсыпанный каким-то красным порошком вроде охры.

– Полукентавр, полуминотавр! – воскликнул Альберт Иванович, довольный произведенным впечатлением. – Хозяин лабиринта! Кстати, абсолютно исключено, что конский череп оказался здесь случайно. Посмотрите: голова расположена идеально по отношению к линии позвоночника. Погребение, очевидно, не готское, а сармато-аланское – они, как я вам говорил, были побратимами готов. Что означает сей символ, убей, не знаю. Может, это прототип князя Олега, принявшего, по известной легенде, смерть от коня своего? Привлекательная версия, но не единственная. Посветите ему в ноги. Видите, там череп ребенка, косточки и палочка какая-то. Это глиняная дудочка, а обладатель черепа скорее всего был пастушком. Оба тела лежат ногами на запад. Может, это скорбная процессия такая, направляющаяся в сторону заката солнца – мифологического царства мертвых? Но зачем у трупа отрублена его голова и приделана конская? Образ, что ли, такой? Мол, мы, как кони, радостно ржем и скачем навстречу смерти? Или у этого существа и впрямь была конская голова? Не знаю…

Тут Звонарев со страхом припомнил, что убийцы игумена Парфения зачем-то отрезали голову у его лошади.

– Ну-с, идемте дальше, – пригласил Пепеляев. – Я вам покажу еще кое-что удивительное. Как вам теперь кажется: стоит эта экскурсия десяти рублей?

– Стоит, – честно признался Алексей. – Но как вы можете скрывать от людей находку такого громадного культурного значения? Да вас же всякими премиями и званиями завалят за такое открытие! У вас будет слава, как у Шлимана!

– Как у Шлимана, говорите? Но Шлиман нашел золото Трои, а свое – еще нет.

– Какое золото?

– Русское. Которым звенели готские красные девы, распевая на берегу синего моря. Наверняка оно спрятано в одном из таких лабиринтов. А если и нет золота, то рано еще сюда пускать археологов. Разворотят здесь все, наследят, разворуют… Что я, не знаю? Кстати, если вам вдруг придет в голову самому подарить человечеству это открытие, вы без меня этого хода не найдете. Будете идти той же дорогой, а лазеек, по которым мы сюда проникли, не увидите, хоть ты тресни. Уж поверьте мне. Кроме того, вас будут поджидать всякие, ммм… неприятности. Помните: “Пятнадцать человек на сундук мертвеца…”? Та-ак… Кажется, здесь. – Пепеляев увлек за собой Алексея в одну из боковых пещер. – Помогите мне, пожалуйста.

Он указал на большой валун в центре низкой пещерки. Они откатили камень в сторону; под ним был вход в другую, нижнюю пещеру.

– Спускаться не стоит, поломаем ноги, – сказал Альберт Иванович. – Это склеп. Вам никого не напоминают его обитатели?

На дне склепа лежали лицом к лицу, крепко обнявшись, два скелета. Один был крупный, под два метра, с длинной шеей, с длинными конечностями, с мощной грудной клеткой, другой поменьше – и в наклоне его черепа, в изгибе членов, в тонкости костей сквозило неуловимое изящество, не оставляющее сомнений, что он принадлежал юной женщине.

– Еще один кочующий сюжет! Крымские Ромео и Джульетта! Юноше-гиганту примерно семнадцать лет, а девушке – пятнадцать. Что с ними произошло? Более или менее определенно можно сказать о юноше. Он был поражен в пятку, как Ахиллес. Смотрите внимательно: в стопу юноши воткнута стрела с костяным наконечником. Наверное, она была отравленной.

– А может, это потомок Ахиллеса, наследовавший и его неуязвимость, и уязвимую пятку? Ведь многие считают, что Ахиллес был родом из Крыма.

– Остроумная версия. Но тогда, очевидно, это очень дальний потомок. Что касается девушки, то она, конечно, была невестой юноши. Может быть, она не перенесла гибели жениха и приняла, как Джульетта, яд? Но в отличие от Ромео и Джульетты эти влюбленные сохранили невинность.

– Откуда вы знаете?

– Посветите на черепа. Вы видите: между ними лежит кинжал? Как вам, наверное, известно, кинжал, разделяющий мужчину и женщину, у многих народов Крыма и Кавказа, в частности у алан-асов, символизирует непорочность.

– А-а… – Потрясенный Звонарев все не мог отвести взгляда с нежно обнявшихся скелетов.

– Насмотрелись? Давайте, поставим камень на место. Я вам покажу еще кое-что.

Они двинулись дальше. Коридор делал петли то вправо, то влево. Полезли еще в какую-то яму, не очень глубокую; здесь, в углу, стоял ящик из плоских каменных плит. На крышке его были высечены знаки, похожие на елочки, рыбки и единички, повернутые назад.

– Поднимем верхнюю плиту, – предложил Пепеляев. – Только, умоляю вас, осторожнее, чтобы не разбить ее.

Оттащили в сторону тяжеленную крышку. Ящик был тесно уставлен большими глиняными кувшинами и горшками, горлышки которых были закрыты чашками, мисками и керамическими черепками.

– Так называемые трупосожжения, – сказал Альберт Иванович. – Прах кремированных готов. В урнах я обнаружил херсонесские и римские монеты третьего-четвертого веков нашей эры. Поэтому возраст захоронения можно определить довольно точно: середина четвертого – начало пятого века, так как с пятого века под влиянием христианства обряд трупосожжения у готов полностью исчезает. И слава Богу. Может быть, кремировать тела и гигиенично, но что остается потом археологам и историкам? Горшки, прах, измельченные кальцинированные кости? Правда, готы жгли своих покойников, особенно женщин, не снимая с них металлических украшений – фибул-застежек, браслетов, перстней, пряжек, серег, подвесок и так далее. Мужчинам оставляли кинжалы, ножи, деньги. Все это можно найти в урнах. Откуда, думаете, мой ювелир брал образцы для своих готских сувениров? Я ему принес их отсюда. За дополнительную плату могу достать и вам что-нибудь.

– Нет, спасибо, – отказался Алексей. – Предпочитаю ничего не брать у покойников.

– Да мы всё берем у покойников! Деньги, имущество, историю, традиции, культуру.

– Да, но обычно они нам это завещают при жизни.

Пепеляев промолчал. Они надвинули на погребальный ящик крышку и вылезли из ямы.

– За пятнадцать веков в этих колумбариях мало что изменилось, – пробормотал Звонарев. – Те же урны с прахом и те же кирпичи, которыми их обкладывают. А что там, на плите, написано?

– Руны, – пожал плечами Альберт Иванович. – Надо расшифровывать. Наверное, то же самое, что на ячейках в современном колумбарии. Имена. Или эпитафия: что-нибудь про Валгаллу. Люди неоригинальны, вы правы. Однако у вас может сложиться впечатление, что здесь одни захоронения. Это не так – просто мы попали в зону своеобразного некрополя, от христианства до языческих времен. Пройдем еще немного в глубь веков.

Они пошли дальше. Им уже не встречались ниши и склепы. Шаги теперь как бы зависали на миг в пустоте: это означало, что дорога, прежде идущая в гору, пошла под уклон. Алексей подустал, и острота восприятия притупилась. Древний подземный ход уже казался простым туннелем, вроде первого, канализационного.

Внезапно своды раздвинулись. Они очутились в круглом зале с грубо обтесанной, утолщающейся кверху на манер древесной кроны колонной в центре. Это был своеобразный перекресток, потому что отсюда вели уже три пути, если не считать того, которым они пришли.

– Перед вами выбор из сказки! – весело сказал Пепеляев. – Направо пойдешь, налево пойдешь… Ладно, покажу вам закрома родины, и айда наверх.

– Какие закрома родины?

– А вот увидите. Пожалуйте сюда, – Альберт Иванович указал на левый вход.

Этот коридор был уже, чем предыдущий. Звонарев шел в затылок Пепеляеву, едва не касаясь плечами стен. Он впервые с некоторым страхом подумал о той каменной толще, что была у них над головами.

– А обвалы здесь не случаются? – спросил он.

– Случаются, – бодро ответил Альберт Иванович. – Некоторые ходы засыпаны. Думаю, это последствия ялтинского землетрясения 1927 года.

– А-а, – облегченно вздохнул Звонарев.

Пепеляев остановился.

– Теперь осторожнее, – предупредил он и сделал шаг в сторону, открывая Алексею обзор. – Под ногами у вас будут дырки.

Фонари осветили еще одну круглую площадку. Здесь, как и на предыдущей, тоже была в центре колонна – точнее, столб, торчащий, словно сталагмит, из земли и не достигающий верхнего свода. Приглядевшись, Алексей увидел, что у столба есть что-то вроде головы с плоским лицом и прямыми, грубо высеченными бровями, носом и ртом. Вокруг каменного болвана, как и сказал Альберт Иванович, чернели в каменном полу какие-то круглые люки.

– Что это? – спросил Звонарев, указывая на столб.

– Полагаю, это Фрейр, германский бог плодородия, богатства и деторождения. Вот этот рубец, идущий от пояса аж до земли, наверное, фаллос. Древние германцы верили, что прикосновение к нему удесятеряет мужскую силу. Здесь приносили жертвы. Видите, вокруг идола костей сколько валяется.

– Неужели… человеческие?

– Да нет, поросячьи преимущественно. По германским поверьям, положено оленя или вепря, но в подземелье с ними, как сами понимаете, трудновато. Как вы думаете, что это за дыры?

– Люки в другие пещеры?

– Не в пещеры, а в каменные цистерны для хранения воды и сыпучего провианта. В верхний люк зерно засыпали и закрывали деревянной крышкой. А забирали из нижнего люка, куда ведут вот эти ступени. Не желаете спуститься? Там, внизу, кстати, вы сможете увидеть подземную реку, из которой пополняли запасы воды. Летом она обычно пересыхает. Винтовая лестница очень узкая, поэтому идите один. Не спешите: ступени скользкие, стертые.

Цепляясь за влажные стены и нащупывая подрагивающими ногами ступени, Алексей пошел вниз по спиральной лестнице. На лоб ему упала крупная капля; он вздрогнул, быстро смахнул ее и чуть не выронил фонарь. Где-то совсем рядом, как и обещал Альберт Иванович, слышался шум воды; с каждым шагом он усиливался.

Наконец фонарь осветил дно каменной ямы, квадратный колодец в углу, откуда и шумела вода, и полукруглую нишу в стене напротив лестницы, которая, видимо, служила нижним люком для выемки зерна. Звонарев опустился на колени, посветил в колодец. Внизу, на глубине примерно трех метров, ревел в каменном русле поток, никогда не знавший дневного света. Он и сам был темен как ночь. Алексей его видел только потому, что слепой электрический луч ломался на грани в стремительных струях. Человек, склонившийся над колодцем, обычно испытывает дурацкое желание крикнуть в него что-нибудь, но Звонарев с каким-то почтительным страхом поднялся с колен, бормоча:

– Действительно: “Река времен в своем стремленьи…”.

Он заглянул, еще без особого интереса, в полую каменную цистерну и поднялся обратно, в капище фаллического бога Фрейра. Пепеляева здесь почему-то не было.

– Альберт Иваныч! – позвал Алексей.

– …берт-берт!… ыч-ыч!… – отозвались шершавые своды.

– Альберт Иваныч!

Снова эхо, потом молчание.

– Альберт Иваныч, что за шутки?

– …утки-утки! – дразнилось подземелье, а Пепеляев не отвечал.

“Что с ним случилось?” – еще не успев испугаться, подумал Звонарев. Он постоял немного в нерешительности, а потом вернулся узким коридором в зал с древовидной колонной, где сходились четыре пути.

Альберта Ивановича здесь тоже не было.

– Товарищ Пепеляев!

– …ищ-ищ!… яев-ев!…

Алексею хотелось бы крикнуть громче, но он стыдился выказать панику. Мало ли по какой причине его проводник исчез. Может, ему потребовалось облегчиться и он из щепетильности исследователя делает это только в специальном месте. “А правильно ли я поступил, что ушел из капища? – засомневался Звонарев. – Ведь в таких случаях принято оставаться на месте. Пепеляев вернется, а меня нет. Но ведь он не мог уйти далеко, я был внизу недолго! Ага, – догадался он, – вот что мне нужно сделать. – Алексей подошел к одному из выходов и выключил фонарь. Он надеялся увидеть хоть какой-нибудь отсвет пепеляевского фонаря. – Так, темно, как в ж… Значит, его здесь нет. Пойдем к другому выходу. Тоже темно. Дальше… Темно. Теперь сюда. Ни фига… А здесь? Ничего… Стой! Ты сколько выходов проверил? Пять? Четыре? – Звонарев включил фонарь и стал считать: – Раз… два… три… четыре… Подожди! Их же всего четыре, а из четвертого ты вышел. А откуда я вышел? Отсюда или оттуда? Кажется, оттуда. Да, похоже, ход такой же узкий. Ну-ка, проверим… – Звонарев пошел по коридору, похожему на тот, что вел в “закрома родины”. – Так, так, похоже… Сейчас должно быть капище…”.

Он прошел путь, вдвое больший, чем в прошлый раз, но капища все не было. Зато он наткнулся на выбитую в стене стрелку, которой давеча, когда шел с Пепеляевым, не видел. “Это не тот выход!”.

– Альберт Иванович! – уже не стесняясь, что есть силы закричал Алексей.

На этот раз не было даже эха.

Почти бегом Звонарев вернулся в зал с колонной. “Надо найти первый, широкий туннель, – лихорадочно думал он, – и, не мудря, возвращаться по нему в музей. Там нет ничего особо сложного: нужно идти, никуда не сворачивая, до угловой каменной кладки, а там – в канализацию”. Но коридоры, в которые он совался, бегая вокруг колонны и один раз ударившись о нее головой, словно заколдовали: все они были такими же узкими, как тот, что вел к капищу Фрейра, и тот, что был помечен стрелкой. Он исследовал входы в туннели другой раз, третий – и все с тем же результатом. Выбрав, наконец, самый широкий ход из четырех, Алексей пошел по нему и оказался… в “закромах родины”.

– Это ты меня водишь за нос, дьявол! – в бешенстве погрозил он плосколицему идолу. Оставаться наедине с любителем поросят ему не хотелось, и он вернулся на перекресток.

“Может, мне показалось, что первый туннель был широким? – засомневался здесь Звонарев. – Да нет, мы шли по нему с Пепеляевым плечом к плечу. Во всяком случае надо проверить оставшиеся два туннеля”. Но тут он заметил, что фонарь уже почти ничего не освещает. Он повернул его лампочкой к себе. Нить накаливания дрожала, отливала красным. Батареи были на исходе.

Звонарев выключил фонарь и сел, прислонившись к столбу. “Ему жизни – на пять минут. Есть еще зажигалка, тоже недолго продержится”. При мысли о зажигалке он вспомнил о сигаретах, достал их, с наслаждением закурил. Должно быть, бездумно отметил он, затягиваясь, табачный дым загрязняет эти древние своды впервые: Пепеляев ведь здесь не курил. “Но где же этот долбанный Пепеляев?!”.

И тут страшная догадка пришла в голову Алексею: “А что если Пепеляев из компании Немировского и Кубанского? И он специально завел меня сюда, чтобы развести с Черепановым?” Звонарев даже зажмурился в темноте и застонал, настолько это было похоже на правду. По его вине срывалось уже почти раскрученное дело. Зачем он пошел сюда и потащил Сергея Петровича? Никто ему на самом деле не звонил! Вызвали к телефону, дали в темном фойе по башке, отвезли куда-нибудь и бросили, как меня в канаве. Если не хуже. Какой же ты идиот!”.

Однако ж надо было отсюда как-то выбираться. Алексей чиркнул зажигалкой и, прикрывая огонек ладонью, медленно пошел по одному из двух неисследованных коридоров. Пламя было маленькое, а тень отбрасывало на своды огромную, уродливую. Вскоре он убедился, что и этот туннель не тот, по которому они пришли сюда с Пепеляевым. Впереди был поворот. Звонарев хотел уже идти обратно, как послышался шелестящий шорох и острая тень, похожая на крыло, мелькнула из-за угла. Пепеляев?

– Альберт Иваныч!

Никто ему не ответил, только сверху снова прошелестело что-то, мигнул огонек зажигалки, и он почувствовал дуновение затхлого воздуха на лице. “Пятнадцать человек на сундук мертвеца”, – с холодящим ужасом вспомнил он предупреждение Пепеляева. – А не покойнички ли это шастают по лабиринту? Или готы, “заплутавшие” в коридорах истории?” Дрожащей рукой он поднял зажигалку повыше, и в тот же миг какие-то крылатые черные твари полетели на него с потолка. Что-то мягкое и одновременно царапающее коснулось лба Алексея. Зажигалка погасла, Звонарев заорал и упал на спину. Десятки крыльев бились над ним в темноте, как лопасти вентилятора. Твари шипели, свистели. “Господи пронеси!” – взмолился он подобно гоголевскому Хоме Бруту. Рука, судорожно сжимавшая зажигалку, сама собой крутнула колесико, вспыхнуло пламя, и в его неверном свете, бросающем на своды страшные тени, Звонарев увидел, что существа с перепончатыми крыльями, летящие над ним, как исчадия ада, не кто иные, как летучие мыши. Он их вспугнул своей зажигалкой.

Алексей перевел дух. “А страхолюдные они все-таки, прости Господи! – подумал он о подземных летунах. – Хорошо еще, что не вцепились в волосы: говорят, потом не вырвешь!”. Он дождался, пока шум крыльев затихнет в лабиринте, поднялся на ноги и поплелся назад. Оставался еще один коридор. Тут Звонарев вспомнил про туннель, помеченный стрелкой. Никаких стрелок до этого на стенах он не видел. Что она может означать здесь, не другой ли выход, о котором говорил Пепеляев? Усевшись снова у колонны, Алексей стал прикидывать имеющиеся у него возможности. Их было три: проверить последний коридор, который еще при первом обследовании оказался явно не тем, каким надо; вернуться в капище Фрейра и ждать Пепеляева; рискнуть пойти по таинственной стрелке.

Каждый вариант имел существенные изъяны. Безрезультатное обследование четвертого туннеля окончательно посадило бы батареи в фонаре или прикончило бы запасы газа в зажигалке. Не имело смысла ждать Альберта Ивановича, если он действительно был коллегой Немировского и Кубанского. Стрелка могла указывать в глубь лабиринта, а не на выход из него. “Но все это, – сказал себе Звонарев, – рациональные соображения. Между тем непостижимое исчезновение широкого туннеля носит отнюдь не рациональный характер. Тут мистика какая-то. А коли это мистика, значит, любой знак на моем пути имеет, как в сказке, символическое толкование. Например, может косвенно указывать на выход. Что же я еще такого видел, кроме стрелки? Алтарь в подземном храме, обращенный на восток? Но для этого надо сориентироваться в широком коридоре, а он исчез. Летучих мышей? Может быть, “знак” – направление их полета? Но я слишком мало знаю о повадках этих тварей, чтобы делать такой вывод. Что еще? Колодец? Подземная река? Прикинуть, в какую сторону она текла… Так… Я спустился, лестница осталась слева, колодец был справа… Если стоять спиной к лестнице, река течет справа налево. Туннель со стрелкой находится напротив “закромов родины” – стало быть, идет параллельно течению реки! Но это ты прикинул на глаз, а тут точность нужна, она жизни стоит. Постой, вот доказательство: этот туннель идет под гору, а река течет сверху вниз! Значит, едва ли это направление ведет в глубь лабиринта, оно ведет к берегу!”.

Сделав такой вывод, Алексей, продрогший в сыром подземелье, решился. Он зажег издыхающий фонарь и быстро пошел по коридору со стрелкой. Дойдя до нее, он выключил фонарь и изучил знак на стене при свете зажигалки. По сравнению с древними следами кирки рядом со стрелкой выбоины были явно свежими. Стало быть, знак мог оставить либо Пепеляев, либо другие “черные археологи”, его коллеги. Через пару минут это предположение подтвердилось. В слабеющем свете фонаре под ногами тускло блеснуло что-то, Звонарев наклонился и поднял жестяную крышечку от бутылки, с фирменным знаком “Инь и Ян” – кружок, разделенный волнистой линией на синий и красный цвета. Здесь пили “пепси-колу”, напиток, появившийся в России всего несколько лет назад! Доказательства, что он выбрал правильное направление, множились.

Туннель сделал несколько крутых поворотов, и вдруг по глазам Алексея хлестнул сноп света. Он зажмурился, а когда открыл глаза, увидел сияющий прямоугольный проём. Оттуда дышало жаром, словно из топки, там буйствовали красный и желтый цвета. Звонарев с радостным криком бросился к свету. Он чуть не упал, споткнувшись о ступеньки (механически отметил: вполне современные, бетонные). Алексей взбежал по ним – в солнечный день. В ноздри ударил запах шашлычного чада и близкого моря. Аляповатый плакат на столбе напротив выхода жизнерадостно уверял: “Без геморою жiття краще!”.

Улица кишела курортным людом в шортах и майках. Вдоль тротуара хищно вытянулись длиннотелые иностранные автомобили – никогда Звонарев не видел их столько в одном месте. Здесь же, перед иномарками, у решетки ограждения, развернулся какой-то удивительный блошиный рынок. Сидели на бордюрчике дурно, как огородные пугала, одетые старики, а перед ними на линялых скатёрках, расстеленных прямо на асфальте, лежал всевозможный домашний скарб, явно бывший в употреблении: паяльники, телефонные аппараты, гаечные ключи, отвертки, “тройники”, удлинители, кран-буксы, “гусаки”, старые книги, тельняшки, значки, куклы, оловянные солдатики…

Щурясь от яркого солнца, обливаясь потом в своей зимней куртке, Алексей ошалело крутил головой по сторонам. Всюду, как в западных фильмах, была иностранная реклама, вывески “Бар”, “Бистро”, “Игральные автоматы”. Особенно поразила его надпись с антисемитским оттенком: “Еврочистка”. Круглая витрина табачного киоска рябила от разнообразия сверхдефицитных импортных пачек. Пока Звонарев понял только, где находится: в начале Московской и в конце Киевской улицы, за много кварталов от музея. Напротив, на Советской площади, был Ялтинский горисполком, но над его башней лениво колыхался не привычный красный, а странный желто-голубой, как шарф на шее у Пепеляева, флаг. Еще больше поразила Алексея вывеска неподалеку от горсовета: “Пункт обмена валют”. Рядом со Звонаревым стояло уже немало зевак, которые с разинутыми ртами смотрели на него, как на Деда Мороза, чудом объявившегося в разгар лета. Он беспомощно оглянулся назад, сообразив, что “черный историк” проделал с ним еще одну иезуитскую каверзу.

Но за его спиной была сплошная стена.