Текст книги "Журнал Наш Современник №8 (2001)"

В.Пономаренко • Я был сбит под Орлом (Наш современник N8 2001)

Владимир Пономаренко

Я БЫЛ СБИТ ПОД ОРЛОМ

Сначала об авторе этих записок, от которых до сих пор, спустя 57 лет, веет гарью и порохом военного лихолетья. Владимир Васильевич ПОНОМАРЕНКО – заслуженный военный летчик СССР, полковник, Герой Советского Союза, кавалер трех орденов Ленина, трех – Боевого Красного Знамени, трех – Красной Звезды и двух орденов Отечественной войны I и II степени. Воевал с первого и до последнего дня Великой Отечественной войны, совершил 138 боевых вылетов на самолетах ДБ-3ф, ТБ-7, Пе-8 и Б-25. Из них 26 раз водил звено и авиаэскадрилью в бой днем без сопровождения наших истребителей. В один из таких вылетов принял неравный бой – четыре дальних бомбардировщика ДБ-3ф против восемнадцати немецких истребителей Ме-109 и Ме-110. В результате три “мессера” ушли к земле, объятые пламенем; наши вышли из боя без потерь.

Первый боевой вылет лейтенант Пономаренко совершил 23 июня 1941 года. Бомбил вражеские танковые колонны, переправы, железнодорожные мосты, аэродромы, живую силу противника. С августа 1942-го его экипаж на новейших тогда тяжелых бомбардировщиках ТБ-7 (после модернизации – Пе-8) регулярно вылетает на бомбежки Берлина, Будапешта, Бухареста, Кенигсберга, других немецких городов, где были сосредоточены важные военные объекты фашистов. Вот отрывок из воспоминаний В. В. Пономаренко об одном таком боевом вылете.

“26 августа 1942 г. Вылет назначен на 17.00. После завтрака – отдых. Спать не хочется, хотя и надо. В голову лезут всякие мысли о войне, о жизни, о родных, которые остались в оккупации в Минеральных Водах.

Корабли нагружены до предела и долго бегут по взлетной полосе. Тяжело, медленно набираем высоту. Погода между тем портится, линию фронта проходим в облаках. За счет выгоревшего горючего набираем высоту до 7 000 метров, но и здесь впереди мощная облачность. Начинают сверкать молнии. Приказываю выключить радиостанцию. На приборах в самолете – снег. На пулеметах турельной установки, двумя жалами торчащих впереди самолета, – вольтова дуга. Самолет бросает, как щепку.

Наконец облака кончаются, под нами Балтийское море. Наши координаты определены, и штурманы прокладывают курс на Штеттин. На высоте 8 000 метров выходим к этому портовому городу. Светит луна. Хорошо просматривается береговая линия моря.

Подходим к Берлину. По-прежнему смущает, что не работает вражеская противовоздушная оборона: или немцы уверены, что Берлин для нашей авиации пока недосягаем, или в небе кружат ночные истребители, подстерегая нас. Даю экипажу команду усилить наблюдение.

Штурман Легкоступ выводит самолет на боевой курс. Поочередно докладывает: “На курсе! Люки открываю. Сбросил! Люки закрыл”.

И вот тут-то начинается охота за нами. В одно мгновение нас высвечивают мощные прожекторы, вспышки разрывов – справа и слева, сзади и прямо по курсу. В кабине появляется едкий запах сгоревшей пороховой начинки немецких зенитных снарядов. Резко бросаю самолет вниз и в сторону, и минут через пятнадцать мы вырываемся из-под обстрела.

Домой идем самым коротким путем, обходя лишь крупные города. Траверз Данцига проходим на рассвете, Кенигсберг – уже засветло. К линии фронта выходим в глухом месте, но все-таки попадаем под обстрел. После четырнадцати часов полета благополучно садимся на свой аэродром”.

Вот такое спокойное описание смертельно опасного боевого вылета. Владимир Васильевич и в своих воспоминаниях сохранил железные нервы военного летчика, штришком лишь обозначая эмоции, полагаясь на фантазию читателя, на его воображение. А поразмышлять и пофантазировать читателю есть о чем – достаточно лишь представить себя на месте автора.

15 апреля с. г. славному воздушному асу исполнилось 87 лет.

Когда верстался номер, нам сообщили, что в ночь с 20 на 21 июня Владимир Васильевич ушел от нас.

Вечная память и слава герою! Вячеслав МОРОЗОВ

...27 мая 1943 года. Партизаны сообщили, что в Могилеве, в одном из приметных городских зданий, состоится совещание немецкой жандармерии и их прихвостней – полицаев из местного населения. Упустить такую возможность никак нельзя, нам был дан приказ на вылет. Первым на цель зашел экипаж Ищенко, у которого подвешена пятитонная бомба. Она разрушила здание прямым попаданием. Наш экипаж ударил следом. Чтобы налет стал внезапным, а поражение точным, бомбили с небольшой высоты. Взрывная волна от пятитонки швырнула наш самолет так, что мы едва удержались в воздухе. Как позже сообщила разведка, трупы жандармов и полицейских извлекали из-под обломков в течение нескольких суток. Божий суд над мерзавцами состоялся!

Июнь. Летаем бомбить аэродромы немцев в Орле и Брянске, железнодорожные узлы Орши, Брянска, Рудни. В одном из вылетов потребовалась русская смекалка: выходим на цель, а тысячекилограммовая бомба не сбрасывается, продолжает висеть под левой плоскостью. Сделали уже несколько заходов, резко тормозили, выпуская щитки, – безрезультатно! Тогда старший техник-лейтенант А. Зубрицкий полез в плоскость, прорубил окно и по команде нажал над целью на замок бомбодержателя – бомба ухнула вниз.

Наши бомбежки немцам крепко досаждали, и они пошли на такую хитрость: по ночам уводили железнодорожные составы с больших станций. Спасибо донесениям партизан, они вовремя докладывали о нахождении вражеских эшелонов на перегонах и полустанках, где наша авиация их и настигала.

В июле все экипажи полка брошены под Орел. Внизу, на земле, идут смертельные бои, в воздухе происходит то же самое. Вылет следует за вылетом. 7 июля бомбили скопление войск и танков в селе Тамаровка. 11 июля – бомбовый удар по живой силе и технике, скопившимся в “Прогрессе”. 13 июля – железнодорожный узел города Орел. 14 июля – железнодорожный узел Болохов. 17 и 18 июля – опять железнодорожный узел Орла. 19 июля – бомбовый удар по аэродрому и авиагородку Орла. Ущерб, нанесенный противнику, колоссальный, но враг еще силен, не сломлен, для битвы на Курско-Орловской дуге он стянул огромную убойную силищу, поэтому наша жестокая, но нужная работа продолжается без сна и отдыха. За нами – Родина свободная, перед нами Родина оккупированная. После Москвы и Сталинграда опять встал вопрос гигантской исторической значимости: кто кого? Но сегодня, господа захватчики, уже не июнь сорок первого!..

20 июля 1943 года. Замполит полка подполковник Николаев подводит итоги боевых вылетов и призывает все экипажи работать на максимальный ущерб противника (что мы, собственно, и делаем). Затем выступает командир полка подполковник Абрамов, начальник штаба подполковник Бондаренко зачитывает боевой приказ: бомбим железнодорожный узел Орел. Цель нам знакома.

Солнце только подкатывалось к горизонту, как поступила команда: “По самолетам!” Настроение у всех приподнятое. Самолетные баки заправлены горючим “под пробку”, в бомболюках затаились бомбы крупного калибра, дожидаясь своего часа, когда они с воем пойдут к земле, неся смерть вражеским полчищам, их военной технике. Самолет словно просел от их тяжести. После осмотра боевой машины дал команду: “По местам!” Девушки-зенитчицы, чья батарея стоит неподалеку, прощально машут нам руками.

Пронзила вечерний воздух зеленая ракета. Нашему экипажу первому выруливать на старт. Во время рулежки проверил тормоза – действуют исправно. Оглянулся назад и увидел клубы пыли, поднятые вихрями от воздушных винтов: это наши бомбардировщики выруливали со своих стоянок. Запрашиваю взлет. Поднят белый флажок – взлет разрешен. Все четыре двигателя вывожу на полную мощность. Взревели 7 200 лошадиных сил, и корабль начал разбег по полосе.

С высоты хорошо просматриваются трассы полета реактивных снарядов, выпущенных нашими легендарными “катюшами”, земля горит от пожаров. Вспоминаются мотив и слова песни “Священная война”. Какая сильная и духоподъемная песня! “Не смеют крылья черные Над Родиной летать, Поля ее просторные Не смеет враг топтать!” Я напеваю эту волнующую песню про себя, она укрепляет дух, зовет в бой. Небо прямо-таки мирное, на горизонте постепенно меркнет чудесный розовый закат, сумерки понемногу сгущаются. На всякий случай подготовил к включению автопилот. Штурман доложил, что минут через десять будем у цели. Сняв данные направления и скорости ветра, он ввел их в прицел и рассчитал точку сбрасывания бомб.

– Командир, над целью будем в заданное время.

– Отлично. Усилить наблюдение в своих секторах.

Через некоторое время доклад штурмана:

– Командир, впереди цель, на боевом!

Моя задача – выдержать сейчас заданные параметры скорости, направления полета и высоты, от этого зависит точность бомбометания.

– Бомбы сбросил!

Самолет, освобожденный от шеститонного смертоносного груза, словно облегченно вздрогнул – и в это время получил резкий удар по правому крылу: прямое попадание зенитного снаряда. Бог ты мой! Пробиты топливные баки. За самолетом в воздухе тянется бензиновый шлейф. Ранение для машины смертельное – это уже видно по управлению. Появился крен, из которого я с большим трудом самолет вывел. Вызываю Панченко:

– Первый подшассийный! Доложи, какие повреждения!

В ответ молчание. На второй запрос также нет ответа. Первая жертва в экипаже!.. Слышу доклад центрального стрелка Секунова:

– Командир, загорелся третий двигатель!

Приказываю бортовому технику выключить третий двигатель и потушить пожар. Предупреждаю экипаж, что, скорее всего, придется покинуть самолет, чтобы успели приготовиться к прыжку, а сам в это время резко соскальзываю на левое крыло, стараясь сбить с плоскости пламя. Бесполезно! Пожар разрастается с неимоверной быстротой. Включенные огнетушители оказались против него бессильны.

Слышу доклад кормового стрелка Ярцева, что бомбы легли точно в цель, фашистские эшелоны горят. Хорошо хоть, что боевое задание выполнено. Однако мы в крепком переплете, из которого надо выскребаться! С большим усилием доворачиваю самолет в сторону линии фронта. Кабина уже задымлена, появилось пламя. После пожара жди отказа управления. Плохи твои дела, командир! Но – спокойно, действуй. От тебя зависит жизнь экипажа и твоя собственная жизнь. Главное сейчас – перетянуть линию фронта: плен для летчика страшнее гибели. Кормовой стрелок докладывает:

– Корабль весь в огне!

Я сам это вижу. Огонь уже добрался до унтов, пламя лижет мне лицо, я почти не вижу показания приборов. Срочно включаю рулевые машинки автопилота – автопилот заработал, какое везение! Теперь я могу перчатками прикрыть от огня лицо – места, не защищенные кислородной маской. Линия фронта должна быть уже под нами. Приказываю:

– Экипаж! Всем срочно покинуть самолет! Всем прыгать!

Огонь и дым усилились – это второй пилот открыл фонарь и выпрыгнул. Я жду, когда покинут самолет все члены экипажа, хотя, признаюсь, уже невмоготу, могу сгореть заживо. Как там мои парни? Успеют ли? Из нашей кабины для восьми человек экипажа только один люк для прыжка... А обстановка супераварийная. Как медленно тянется время! Кажется, вечность прошла. Странно, невероятно, но в одно из мгновений мне отчетливо представился рисунок из журнала “Нива” 1915 года издания: авиатор первобытного аэроплана удирает от костлявой старухи-Смерти, которая вот-вот косой снимет ему голову. У летчика волевое лицо, бесстрашный взгляд, который словно говорит: “Врешь, не на того напала! Я сильнее тебя!”

Резко вздрогнула машина, видение исчезло. Отвалился третий мотор. Сейчас самолет начнет разваливаться в воздухе – пора прыгать и мне. Не попасть бы под лопасти винтов – перемелет в фарш. Корабль доживает последние доли секунды: страшная вибрация корпуса, похожая на предсмертную агонию. Едва я успел открыть фонарь кабины, как отвалилось правое крыло, машину резко кинуло вниз с сильным креном, и меня выбросило из кабины. Совсем рядом мелькнул объятый пламенем и дымом флюзеляж – и тут же я попал в штопор. Лечу к земле, как вращающийся пропеллер. Мысль работает четко, хотя это был мой первый вынужденный прыжок из горящего самолета. Понимаю, что главное сейчас – не открыть парашют слишком рано, чтоб не попасть под обломки взорвавшегося самолета. Надо мной – звездная круговерть, значит, падаю спиной вниз. Делаю, как учили: выбрасываю в стороны руки и ноги, расслабляю тело и – о чудо! – выхожу из штопора и лечу уже вниз головой. Где-то совсем рядом со мной пронеслись к земле две огненные кометы – горящие обломки моего верного самолета. Когда очаги пожаров и полет трассирующих пуль внизу стали видны более отчетливо, я рванул кольцо. Через мгновение ощутил сильнейший динамический удар, услышал хлопок раскрывшегося парашюта. Свист ветра в ушах прекратился, и я закачался на стропах. Не успел оглядеться – вот она, земля. Падаю в цветущую гречиху – слава Богу, без повреждений. Унты с меня сорвало еще в воздухе, когда я штопорил, остались мягкие и тонкие унтята. Ноге в них легко, и в них можно двигаться почти бесшумно. Быстро собираю парашют, маскирую его и ныряю в соседнее пшеничное поле – благо, пшеница высокая, колос налитой. Ну, решай задачу, командир: дотянул до своих или ты на немецкой территории? В небе шум моторов. Узнаю наших воздушных работяг: это ночные ближние бомбардировщики, которые идут с северо-востока на юго-запад, подсказывая мне ориентир. Но с выводами не тороплюсь. Вспоминаю и о товарищах – где они, живы ль?..

Взошла огромная полная луна, и стало очень светло. Очистил карманы мехового комбинезона, снял его и закопал, чтобы легче было двигаться. Положил в карман документы, пару гранат, пистолет и двинулся на северо-восток, откуда летели наши ПО-2. Скоро попал на полевую дорогу – куда она меня выведет? Пистолет в руке, я по-кошачьи крадусь обочиной, пригибаюсь к земле, чтобы тень от высокой пшеницы хоть частично скрыла меня. Луна уже не моя союзница, а почти что враг. Я весь в напряжении, как сжатая пружина, слух и зрение обострены до предела. Вдруг впереди отчетливо слышу русский мат! Стоп, не торопись, Володя, а вдруг это полицай или власовец. Та-ак, форму и значков различия не вижу, но автомат у него немецкий, не перепутаешь. Раззява ведет себя довольно беспечно, и я подкрадываюсь к нему сзади вплотную. Приставляю пистолет к затылку и приказываю не двигаться. Он застывает с поднятыми руками.

– Я – русский летчик, сбитый немцами этой ночью, иду к своим. Если ты власовский сучий сын, то прощайся с жизнью. Если наш – веди к своим.

Заикаясь, парень сообщил, что он красноармеец, автомат у него трофейный, что рядом расположена батарея, где уже находится один из подобранных летчиков. Отлегло от сердца. Точно, неподалеку оказалась батарея орудий небольшого калибра, вокруг которых копошилась орудийная прислуга. Мой “пленник”, оказавшийся часовым, прошептал:

– Товарищ летчик, очень прошу вас: не выдавайте меня командиру батареи, что я так позорно вас прошляпил!..

Подумал и сказал ему:

– Ладно. Но пусть этот случай будет тебе хорошим уроком, а то ведь в другой раз и сам погибнешь, и погубишь своих батарейцев.

Старлей, командир батареи, оказался веселым и приветливым парнем. Сообщил, что нам сильно повезло, так как немцев с этого пятачка выбили не более двадцати минут назад, и его батарея заняла его вместе с передовым отрядом стрелкового полка.

– Где летчик, о котором мне сказал ваш часовой?

– Товарищ командир, стрелок-бомбардир лейтенант Караблинов здесь!

Обнялись. Мой первый вопрос: за кем ты прыгал?

– Я выпрыгнул следом за штурманом Легкоступом, а капитан Маштаков стоял у открытого люка и пропустил нас вперед.

Согрела надежда, что члены экипажа все успели покинуть самолет до взрыва. Нас хотели накормить, но я попросил людей и сопровождающего для поиска остальных членов экипажа и места падения самолета. Нам дали лошадей и проводника. Бедный мой стрелок Караблинов настолько был потрясен пережитым, что теперь засыпает, сидя верхом на лошади, и валится с нее.

Въезжаем в освобожденное село, где расположился штаб стрелкового полка. Я разыскал начальника связи полка и попросил передать мое донесение в штаб нашей дивизии. Уже рассвело. Садимся на лошадей и едем в том направлении, где, по нашим расчетам, должен был упасть горящий самолет. Вдруг – радостный крик:

– Командир! Это мы! – к нам бежит босой старшина Ярцев, за ним – бортовой радист лейтенант Борисов Анатолий. Спрыгнули с коней. Нас уже четверо! Ищем остальных, но вначале находим искореженное до неузнаваемости правое крыло. Отпускаю проводника обратно на батарею, благодарю его за помощь. Метров через пятьсот находим изуродованный фюзеляж родной боевой машины. Повстречались бойцы переднего края, которые рассказали, что только что похоронили одного погибшего летчика. Сердце сжалось. Оказалось, что погибший – старшина Панченко, правый подшассийный стрелок. Среди обломков фюзеляжа обнаружили сильно обгоревший скелет – это все, что осталось от юного помощника бортового техника.

От удара самолета о землю выбросило из раскуроченного фюзеляжа двух капитанов – Привалова и Маштакова. Мертвый Привалов железной хваткой сжимал труп своего товарища. Видимо, растерялся, боясь выпрыгнуть из горящего самолета, и в панике ухватился за Маштакова. Погиб сам и погубил еще двоих, не дав им вовремя выпрыгнуть. Игорь Маштаков до войны был известным полярным техником, осваивал Арктику в сложнейших условиях вместе с прославленными полярными летчиками. В войну летал в экипаже Героя Советского Союза М. В. Водопьянова.

Я взял документы ребят, попросил бойцов вырыть братскую могилу. Дали прощальный залп. Так и лежат теперь мои боевые друзья на вечном упокоении в опаленной войной Орловской земле. Ухаживает ли кто за их могилой? Чтут ли память о них? Для юных следопытов подскажу: самолет наш упал в шести километрах северо-восточнее города Мценска.

Обнаружили купол парашюта с обрубленными стропами, принадлежащий центральному стрелку старшине Василию Секунову. Эх, Вася, Вася! Зачем же ты рано открыл парашют! Обломок горящего самолета достал тебя в воздухе. А ты ведь был одним из опытнейших воздушных стрелков, награжден был орденами Красного Знамени и Красной Звезды. Долго мы искали его тело, но так и не нашли. Орловская земля дорого берет за свое освобождение!..

Взяли курс на северо-восток. Ветер принес отчетливый трупный запах. Выходим на бывшие позиции фрицев: масса трупов. Отвоевались. В спешке отступления их даже не прикопали. С дороги, на которую мы вышли, свернуть нельзя, чтобы спрямить путь: кругом таблички с надписью: “Опасно! Мины!” Сплошные минные поля вокруг.

Догоняем нестройную толпу местных беженцев, возвращающихся в освобожденные села. Мужчин нет (все на фронте), лишь женщины, старики, ребятишки, которые со слезами радости смотрят на нас (мальчишки – с восторгом). Вошли в полуразрушенное село: половина домов сожжены, часть разрушена. Селение пустое, полумертвое. Присели на завалинке у одной хаты. Как по щучьему велению, откуда ни возьмись, перед нами появились кувшины с молоком, некое подобие хлеба, затем мальчишки притащили целое ведро вишен. Откуда?! Так жители Орловщины кланялись своим освободителям. Глядя на их истощенные лица, глаза, полные горя и скорби, мы стали было отказываться от угощения (кусок не лез в горло!), но они с такой искренностью и добротой предлагали нам откушать, что решили не обижать их. Я вынул из кармана плитку шоколада, о которой, кстати, совсем забыл. Мальчишки по-братски разделили шоколад на крохотные кусочки – досталось каждому. Нас пригласили отдохнуть, но у нас была своя задача – вернуться в расположение части. Поклонились в пояс гостеприимным труженицам орловского села, названия которого теперь не упомню, и отправились в путь.

Для нас война продолжалась.