Текст книги "Покорно направляясь в грядущие времена"

Автор книги: Нарт Ачба

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

Нарт Ачба

Покорно направляясь в грядущие времена

Ничто не ново под луной. Мир гибнет, и осталось

утешаться разве тем, что не пришлось родиться позже, когда его состояние будет хуже.

Франческо Петрарка

Пролог

Позади бесчисленное множество беспокойных дней и бессонных ночей.

За залитым дождем окном в опускающемся тумане с трудом различаются

очертания серой промокшей мостовой. В душе ни на миг не отступающая, а с

каждым   днем   с  

геометрической   прогрессией   увеличивающаяся

беспросветная   тоска.   Почему   я   здесь?   Ведь   у   меня   была   возможность

вырваться. Отправиться туда, где я мог обрести счастье и, что самое главное, отыскать, наконец, душевный покой.

Я часто просыпаюсь посреди ночи весь в холодном поту с учащенным

сердцебиением,   тяжелым   спертым   дыханием   и   непрерывным,   словно

молотом по наковальне, стуком в висках. Мир, в котором все гармонично, мир, в котором все прекрасно, – это рай. Мечта утопистов. Идиллия, царящая

там, не поддается объяснению. Эти слова, подобно зажеванной пленочной

кассете,  вновь и вновь прокручиваются в моей тяжелой сонной голове. Я

должен об этом написать. Излить на бумаге все то, что терзает меня и на

целые   дни   лишает   покоя.  Освободить   мозг   от   непосильной   ноши.   Я

прекрасно   отдаю   себе   отчет   в   том,   что   любой   человек,   случайно

прочитавший мой рассказ, посчитает его нелепой выдумкой, порожденной

больной фантазией разочаровавшегося в мире человека. Но разве Христос

появляется   перед   прихожанами   во   время   церковной   службы,   чтобы   они

имели   возможность   удостовериться   в   его   существовании?   Если   бы   он

появился, то тогда они бы уже не верили, они бы доподлинно знали. Весь

смысл веры теряется и превращается в ничто. Так верить или нет в то, что я

напишу, решать не мне. Я буду просто писать, надеясь каждым оставленным

на бумаге словом облегчить свою исстрадавшуюся душу. Завтра наступит

новый день. Я забуду обо всем, что напишу, все останется здесь, на бумаге, пожелтеет,   покроется   трещинами,   рассыплется   и   исчезнет   навсегда.   Но   я

освобожусь,   передам   бумаге   эту   тяжкую   ношу,   а   завтра…   Новая   жизнь

начнется завтра.

1

Это   произошло   около   года   назад.   Темнело.   На   город   опускались

вечерние сумерки. Укутавшись шарфом и застегнув плащ на все пуговицы, я

переступил   порог   дома   и   смело   двинулся   навстречу   пробирающему   до

костей февральскому ветру. Бросил взгляд на гараж, но затем почти сразу

передумал.   На   дороге   гололед,   а   идти   до   работы   всего   лишь   несколько

1

кварталов. Так не лучше ли поберечь машину да и самого себя, по старинке

воспользовавшись своими двумя…

Я   работаю   страховым   агентом.   Моя   специализация   –   страхование

предпринимательских   рисков.   Работа   в   высшей   степени   неинтересная,   но

приносящая   неплохой   и,   что   самое   главное,   стабильный   доход.   Родители

всегда пытаются реализовать себя через детей. Пытаются добиться, чтобы

детям удалось выполнить их нереализовавшуюся мечту. Поэтому, вопреки

собственному   желанию,   я   был   отправлен   грызть   гранит   юриспруденции.

Несмотря на то что я не испытывал к сему действу ни капли положительных

эмоций, я все ж таки без проблем получил диплом и нашел работу. И – вуаля!

Я   страховой   агент.   Теперь   такие   слова,   как   «страхователь»,

«застрахованный»,   «выгодоприобретатель»,   «полис»,   «страховой   случай»,

«система   пропорциональной   ответственности»,   «система   предельной

ответственности», «франшиза», стали не просто непонятным набором букв, а

приобрели   величайший   смысл.   Не   побоюсь   этого   слова   –   сакральный

характер   для   моей   последующей   жизни.   Наша   страховая   компания   с

неброским   названием   «ВМЕСТЕ   В   СЧАСТЛИВОЕ   БУДУЩЕЕ»

располагалась   на   последнем   этаже   трехэтажного   здания.   На   втором

находилось   отделение   одного   из   банков,   а   первый   этаж   был

пропорционально   разделен   на   три   отдела:   магазин   мебели,   продуктовый

магазин   и   магазин   канцелярских   товаров.   Да   уж,   не   очень   выгодное

соседство для величайшей страховой фирмы с многообещающим названием

«ВМЕСТЕ В СЧАСТЛИВОЕ БУДУЩЕЕ». Спрашивается: в счастливое для

кого?

Я возвращался на работу, потому что забыл некоторые необходимые

документы. Их не помешало бы изучить, сидя в теплой уютной комнатке, попивая   чай   или   просто   наблюдая,   как   тлеют   в   камине   кроваво-красные

угольки, бывшие дрова, а те, в свою очередь, – бывшие деревья, которые

распускали   густую   зеленую   листву   навстречу   поднимавшемуся   над

горизонтом   солнцу.   Подойдя   к   трехэтажному   зданию,   примостившемуся

возле проезжей части, я, усмехнувшись, посмотрел на прибитую к фасаду

мраморную   дощечку   (будто   надгробие   над   свежезасыпанной   могилой),  на

которой   были   выбиты   следующие   слова:   «Третий   этаж:   страховая   фирма

“ВМЕСТЕ В СЧАСТЛИВОЕ БУДУЩЕЕ”».

А у меня в голове проносятся  строки Данте: «Оставь надежду, всяк

сюда входящий». По мне, так эти слова смотрелись бы предпочтительнее и

приближеннее   к   реальности,   чем   те,   которые   действительно   выбиты   на

мраморной дощечке.

Внутри здания меня встретила тишина. Гнетущая. Застывшая в воздухе, как густой кисель, который, казалось, можно было взять и потрогать.

– Тебе чего?

Вздрогнув, я резко обернулся.

Передо мной стоял внушительного вида охранник. Скрестив руки на

груди, он вопросительно уставился на меня.

2

– Рабочий день давно закончился! – продолжил он грубым голосом.

Почему ты такой злой? Может, потому, что всю жизнь мечтал стать

миллиардером, хозяином жизни, а реальность оказалась гораздо суровее? Ты

теперь   ничем   не   примечательный   сторож,   живущий   в   жалкой   конуре   на

первом   этаже.   Четыре   на   четыре,   как   тюремная   камера.   С   неказистым

столиком в центре, маленьким телевизором на подставке в углу. И кипой

журналов   на   тумбочке   возле   кровати.   Ты,   наверно,   думал,   что   будешь

купаться   в   женском   внимании.   Станешь   Дон   Жуаном   похлеще

мольеровского. Но кому нужен обычный, ничем не примечательный сторож?

– Я забыл кое-какие документы.

– Тогда проходи. Но надолго не задерживайся.

– Да, конечно.

Я поднялся на третий этаж. Типичное помещение, в котором положено

обитать офисному планктону. Десятки маленьких кабинетов, огороженных

пластмассовыми перегородками с одними и теми же предметами: стол, стул, компьютер и небольшой шкаф. Все серо и уныло. Впрочем, как и положено

такого рода заведениям. Я направился к своему кабинету, но, не дойдя до

него   нескольких   метров,   остановился.   Неужели   я   это   видел?   Неужели   не

померещилось? В одном из кабинетов из приоткрытой двери я видел силуэт

человека, стоявшего спиной и смотревшего в окно на опускавшийся на город

покров темноты. Я медленно попятился и заглянул в приоткрытую дверь. Я

узнал его со спины. По шерстяному зеленому свитеру и лысине на макушке.

Я хотел окликнуть его по имени, поинтересоваться,  что он забыл здесь в

такое время, но в ужасе замер, не в силах вымолвить ни слова. Мой коллега

держал в руке пистолет.

– Ты... Ты что? – прошептал я.

Он резко подпрыгнул и, развернувшись, направил дуло пистолета себе

в висок.

– Я выстрелю. Слышишь, не подходи. Клянусь Богом, я выстрелю.

– Это не лучшая идея.

– А какая, по-твоему, будет лучшая?

– Положить пистолет на стол. И пойти домой к жене.

– Замолчи, я не хочу жить.

– Почему?

– А для чего жить?

Я   хотел   было   ответить,   но   во   рту   как   будто   пересохло.   Его   руки

тряслись, как в припадке. Единственное неосторожное слово – и его мозги

окажутся на подоконнике.

– Я не знаю, что произошло. Но ты не имеешь права умирать. Хотя бы

ради жены, родственников, друзей.

–  К черту жену, к черту родственников, к черту друзей. Ответь, для

чего должен жить я? Именно я. Что, не знаешь, что ответить?

3

– Жить ради жизни, – ответил я, до дрожи в коленях боясь, как бы через

мгновение   я   не   услышал   звук   выстрела   и   не   увидел   окровавленное   тело

своего еще совсем недавно пышущего здоровьем коллеги.

– А разве это жизнь? Каждый следующий день, как под копирку, схож с

предыдущим. Мы живем, чтобы жрать, и жрем, чтобы жить. Наша жизнь

сводится к простейшему биологическому действию.

–  Ты   просто   не   в   духе,   прошу   тебя,   опусти   пистолет   и   иди   домой, отдохни, проспись. Завтра ты будешь любить жизнь больше всего на свете.

Сегодня   был   тяжелый   день.   Очень   тяжелый.   Но   завтра,   поверь   мне,   все

преобразится.   То,   что   тебе   сегодня   ошибочно   кажется   черным,   завтра

окажется   ослепительно-белым,   то,   что   кажется   сегодня   бессмысленным, завтра приобретет сокровенный смысл. Я умоляю тебя, сделай так, чтобы это

завтра для тебя наступило.

Он опустил пистолет на стол.

Я облегченно вздохнул.

–  Может,   ты   и   прав,   –   произнес   он,   не   поднимая   на   меня   глаз,   и

поспешно вышел из кабинета.

Я   взял   пистолет.   Рукоятка   мокрая   от   пота.  Подумать   только,  я   спас

человеку жизнь. Интересно, этого достаточно для триумфального вхождения

в   рай,   если   он,   конечно,   существует?   Я   зашел   в   свой   кабинет,   положил

пистолет   в   сейф   и   бессильно   рухнул   в   кресло.   Самое   время   закурить.   Я

вытащил пачку сигарет. КУРЕНИЕ УБИВАЕТ. Эта надпись застыла у меня в

глазах. Я видел ее сотни тысяч раз и никогда не обращал внимания, но не

сейчас…   КУРЕНИЕ   УБИВАЕТ.   Жизнь   и   так   коротка,   чтобы   за   нее

цепляться.   Я   достал   зажигалку,   прикурил.   Сигаретный   дым   ворвался   в

легкие, успокоив все фибры души, и медленно вырвался наружу, змейкой

извиваясь к потолку. КУРЕНИЕ УБИВАЕТ. Мы все планомерно умираем.

Рождение   –   это   и   есть   начало   конца.   Жизнь   конечна.   И   конец   наступает

быстрее, чем можно предположить. Жизнь – это своего рода самая что ни на

есть незамысловатая форма самоубийства. Пускай я проживу сто пятьдесят

лет. Это все равно ничто. Что есть жизнь человеческая в масштабе истории, в

масштабе   вечности?   Ничто.   Плевок   в   бесконечность.   След   кометы, пронесшейся   в   звездном   небе.   Он,   безусловно,   ярок,   но   столь

непродолжителен, что судить о его важности не имеет смысла.

Через   два   месяца   мой   коллега   все-таки   реализовал   свое   желание

расстаться   с   этой   жизнью:   он   повесился.   Я   помню   похороны.   Помню

светловолосую жену в траурном одеянии, с поникшей головой. О чем она

думала в этот момент? Была без ума от горя? Или же думала, сколько ей

нужно прождать для приличия, прежде чем снова выйти замуж? Ведь возраст

уже не тот, чтобы годами соблюдать траур и чтить память покойного мужа.

На работе сошлись во мнении, что покойный в последнее время страдал

депрессией,   что   и   послужило   причиной   самоубийства.   Но   о   причине

депрессии никто не мог ничего сказать. Я никому не рассказывал о том, что

однажды уже спас его. После случившегося тогда я вроде не замечал за ним

4

чего-то экстраординарного. Мне казалось, что все пришло в норму. Он сидел

с   нами   в   компании.   Шутил,   смеялся   над   нашими   шутками,   обсуждал

различные темы и только изредка замолкал, его глаза становились мрачнее, взгляд   уплывал   куда-то   вдаль,   на   лбу   появлялись   продольные   морщины.

Тогда я не обращал на это внимания. Одному только Богу известно, какие

мысли тогда прокручивались у него в голове.

После похорон прошел месяц. Покойного стали потихоньку забывать.

Он стал упоминаться все реже и реже, а потом его имя и вовсе исчезло из

лексикона   сотрудников   страховой   компании.   Его   место   занял   другой

человек. И все пошло по-прежнему. Будто бы ничего и не было. Ну и что, что

умер   человек,   с   которым   ты   еще   совсем   недавно   работал   бок   о   бок, разговаривал, уходил на обеденный перерыв, пускай он не был тебе другом, но   все-таки   ты   проводил   с   ним   большую   часть   дня.   Он   умер.   Но   все

продолжилось в том же ритме. Вселенная ни на миг не прекратила движения, планеты   вращались   по   своим   орбитам,   метеориты   летели   в   бескрайнем

космическом пространстве, и звезды падали с небес. Все было прежним. Все

оставалось безучастным. То же солнце, тот же дождь, то же небо в вышине.

А   что,   если   бы   умер   я?   Страховое   агентство   погоревало   бы   пару   дней, посудачило,   ну   а   потом   все   как   прежде,   будто   бы   меня   и   вовсе   не

существовало.   Будто   бы   и   не   рождался   я   на   этот   свет.   Да   и   что   такое

рождение? Странное дело, люди отчаянно думают о том, что станет с ними

после смерти, но реже думают о том, что было с ними до их рождения. Те

миллиарды лет, та целая вечность, что прошла до моего рождения: где был я

тогда? кем был я тогда? что было со мной тогда? Подумать только: жизнь –

всего лишь маленькое пятнышко. Едва виднеющаяся точка на фоне вечности, царившей   до   ее   появления   и   вновь   вступающей   в   свои   права   после   ее

исчезновения. Удивительно.

Раньше я редко терзался этими вопросами, думал о смысле жизни, не

часто   заглядывая   в   бездну.   В   эту   огромную   темную,   непроницаемую   для

солнечного   света   пропасть.   Если   заглядывать   в   нее   часто,   можно   не

выдержать   и   добровольно   распрощаться   с   жизнью,   как   мой   покойный

коллега. Кто из людей, держа в руках пистолет, не испытывал пускай даже

мимолетного желания направить дуло к виску и нажать на курок? Или у кого, стоявшего на крыше многоэтажки, не возникало желания устремиться вниз, навстречу далекой зазывающей земле? Оставаться наедине с бездной – удел

по-настоящему сильных личностей.

Мы жрем, чтобы жить, и живем, чтобы жрать, – эти слова будто бы

раскаленным   железом   впечатались   в   мой   мозг.   Потребление   возведено   в

культ. Оно становится смыслом жизни человека. Нескончаемые походы по

магазинам,   акции,   распродажи,   ненужная   одежда,   обувь,   куча

разновидностей   телефонов,   мебели,   которой   мы   заваливаем   свое   жилище.

Бесчисленная разновидность автомобилей, будто имеет значение, на каком

автомобиле я доеду из пункта А в пункт Б. Для чего мы покупаем вещи, которыми   потом   можем   даже   не   пользоваться?   Мы   становимся   рабами

5

вещей. Мы им прислуживаем. Стараемся, чтобы их стало как можно больше.

За всей этой шелухой теряется смысл нашей жизни.

Через   три   месяца   после   гибели   моего   коллеги   у   меня   началась

бессонница.   Кому-то   это   может   показаться   романтичным   и   даже

сентиментальным – не спать, когда в сон погрузился весь город, весь мир, вся

Вселенная.   Бродить   по   пустынным   улочкам,   любоваться   россыпью

сверкающих звезд или же наслаждаться застывшей в полном величии луной.

Но это не так. Далеко не так. Сознание того, что спит весь город, весь мир и

даже вся Вселенная, а ты один не в силах подарить организму желанный

отдых, делает человека глубоко несчастным. Мое отношение к ночи было с

детства   необычным.   Темнота   часто   производила   на   меня   угнетающее

действие, когда я оказывался в темноте, меня переполнял панический, ни с

чем не сравнимый страх. До восьми лет, выключая в спальне свет, я бежал к

кровати и с головой укрывался покрывалом, надеясь, что это спасет меня от

ужасных   чудовищ,   которые,   как   я   был   уверен,   заселяют   темноту   в   моей

спальне   и   ночью,   стянув   покрывало   своими   мерзкими,   длинными, скользкими руками,  так и  норовят  утащить меня  в  свое  царство.  Царство

ужаса,   холода   и   беспросветной   темноты.   Но   иногда   даже   покрывало   не

спасало от бесконечных тревожных мыслей, которые не давали мне уснуть, заставляя вздрагивать от каждого шороха и ожидать самого худшего, в ужасе

выглядывая   из-под   покрывала   и   всматриваясь   в   темное   пространство

комнаты. Тогда я ставил перед кроватью включенную лампу и, чувствуя себя

в   относительной   безопасности,   наконец-то   засыпал.   Веря,   что   ангелы, обитающие   в   священном   световом   нимбе,   который   излучала   настольная

лампа, не отдадут меня зловещим чудовищам. А с каким упоением я любил

встречать предрассветные солнечные лучи, которые знаменовали поражение

и   безоговорочную   капитуляцию   ночи!   На   рассвете   мне   даже   чудились

мерзкие   крики   чудовищ,   не   желавших   отступать,   но   день   побеждал.

Побеждал,   как   вчера,   позавчера,   месяц   назад,   год,   десятилетие,   столетие, тысячелетие,   как   побеждал   на   протяжении   всего   того   времени,   что

существует в бескрайних просторах Вселенной планета под названием Земля.

Побеждал, освещая мифическую Атлантиду, цивилизацию греков и римлян и

сейчас освещая развитие или упадок, как знать, современной цивилизации.

Крики чудовищ сменялись чудесным, пробуждающим к жизни пением птиц.

А   ночью,   когда   алеющий   диск   солнца   медленно   исчезал   за   горизонтом, раздавались победоносные крики чудовищ, заполнявших собой все вокруг. И

так   было   всегда,   а   точнее,   до   восьми   лет.   С   этого   возраста   я   забыл   про

чудовищ и сопутствующих моей удаче ангелов. Забыл, а может, повзрослев, просто перестал верить. Как перестали верить все те, кто верил когда-то. В

последующие   годы   ночь   была   связана   с   мыслями,   одна   за   другой

посещавшими мою голову. «В чем смысл моей жизни, правильно ли я живу, соответствующий   ли   я   совершил   поступок?»   –   все   те   мысли,   которые

прятались   днем   в   глубинах   моего   подсознания,   терпеливо   ожидая

наступления ночи, чтобы нахлынуть всей тяжестью. Но такого, как сейчас, не

6

было никогда. Я окунулся в бездну с головой. Мы живем, чтобы жрать, и

жрем,   чтобы   жить.   Незамысловатая   формула   нашей   жизни.   Когда   у   тебя

бессонница, ты теряешь ощущение времени. Ты будто бы живешь в каком-то

другом измерении. День сменяет другой, а затем наступает следующий, но

ты этого не замечаешь. Ты уже не знаешь, когда спишь, а когда бодрствуешь.

Ты не можешь отличить явь от сна. Все сливается воедино, расплывается. Ты

словно выжатый овощ. События прошедшего дня сменяют друг друга, как на

огромном   слайде,   быстро,   не   останавливаясь,   да   и  были   ли   эти   события?

Может,   это   был   плод   моего   воображения?   Может,   я   уснул   за   рабочим

столом? Где я? Кто я? Я падаю в пропасть, отчаянно пытаясь цепляться за

выступы,   но   все   тщетно,   я   все   ниже   и   ниже.   Есть   ли   здесь   дно   или   это

нескончаемое   падение?   Мы   живем,   чтобы   жрать,   и   жрем,   чтобы   жить.

Неужели все то, что я делал раньше, неужели вся та жизнь не имела смысла?

Все   было   напрасно.   Все   было   лживо.   Все   было   подло   и,   самое   главное, бессмысленно.   Мы   живем,   чтобы   жрать,   и   жрем,   чтобы   жить.   Покойный

коллега был прав. Черт возьми, он был прав. Когда у тебя бессонница, ты

теряешь   ориентиры,   заставлявшие,   как   прежде,   гармонично

функционировать   твой   организм.   Ты   не   можешь   отличить   иллюзию   от

реальности.   Темные   круги   под   опухшими   глазами,   легкая   небритость

превращаются в норму. Видя в зеркале отражение своего уставшего лица, ты, тяжело вздохнув, пытаешься вспомнить, когда в последний раз спал крепким, долгим, полноценным сном, когда твоя голова была легкой и свежей, а не

налитой свинцовой тяжестью, как сейчас, когда ты видел в зеркале карие

проницательные глаза, а не эти, с мутноватыми кругами, когда же это было.

День   назад,   два   или,   может,   три.   Сморщив   лоб,   ты   предпринимаешь

отчаянную   попытку   сосредоточиться,   но   все   безуспешно.   Мысли

рассыпаются на мельчайшие осколки, так и не собравшись в единое целое.

Коллеги по работе непонимающе глядят на тебя. «Отчего в нем произошла

столь   разительная   перемена?»   –   каждый   спрашивает   себя.   Но   не   находит

ответа.

– Все хорошо, – отвечаю я на их настороженные вопросы.

Все   происходит   в   том   же   порядке,   ничего   не   меняется,   бегают, обсуждают одни и те же вопросы, смеются над одними и теми же шутками и

прокручивают   в   голове   одни   и   те   же   мысли.   К   чему   ждать,   когда

человечество   произведет   первого   робота,   обладающего   собственным

незапрограммированным   сознанием.   Каждый   день   совершаем

запрограммированные действия. Каждый божий день одно и то же. Безумие в

чистой   форме.   Безумный   мир   бездушных   машин.   Вы   думаете,   эта

постапокалиптическая реальность если даже и наступит, то ждать ее стоит в

далекой перспективе. Спешу развеять вашу надежду. Выгляньте на улицу. А

еще   лучше   –   вглядитесь   пристальней   в   зеркало.   Может,   это   время   уже

наступило.   Вы   предсказываете   появление   роботов,   чей   разум   будет

настолько   грандиозным,   что   искоренит   с   земли   людей   как   ненужное

устаревшее звено, не отвечающее законам непрерывной эволюции. Выживает

7

умнейший, выживает сильнейший. Но не нужно бояться роботов, вы сами

превращаетесь в роботов, вы сами десятилетие за десятилетием искореняете

из   себя   все   то,   что   присуще   живому   человеку.   Общество   кричит:

«ПОТРЕБЛЯЙ!   ПОТРЕБЛЯЙ!   ПОТРЕБЛЯЙ!   ЕШЬ!   ЕШЬ!   ЕШЬ!

ПОКУПАЙ! ПОКУПАЙ! ПОКУПАЙ!» Ты тонешь в куче ненужных вещей, приобретенных   только   потому,   что   ты   увидел   красочную   рекламу   по

телевизору или заметил точно такую же вещь у знакомого. Твой телефон

новее, у него разнообразнее функции и тоньше дисплей – пожалуй, я тоже

возьму. Ты тонешь и радуешься. Смеешься, тебе нравится тонуть в вещах, которые давно превратили тебя в раба, но тебе кажется, что ты господин, господин   вещей,   господин   мира.   Так   сколько   нужно   вещей   чтобы

почувствовать себя счастливым?

Почему меня это не волновало раньше? Почему мне раньше удавалось

отодвигать   подобные  мысли  в  потаенный  уголок  моего  подсознания?  Эти

мысли – словно мощная река, берущая начало в высокогорных ледниках и с

падением набирающая сокрушительную силу. Снося все на своем пути, эта

река мыслей вырвалась из потаенного уголка подсознания и обрушилась всей

тяжестью на неподготовленный к подобным бедствиям мозг. Я не помнил, когда   в   последний   раз   спал,   не   помнил,   когда   в   последний   раз   ел,   все

делалось машинально, на автомате.

2

Через две недели я нашел противоядие от бессонницы. Я начал пить.

Пил   в   самом   дешевом   кабаке   самого   отсталого   района   нашего   города.

Приходил   вечером,   чтобы   ночью   отрубиться   дома.   Кабак   для   самых

последних  пьяниц, которые  только  существуют на  этой  планете.   Ужасное

убранство всем своим видом говорит, что падать уже больше некуда. ДАМЫ

И ГОСПОДА! ПОЗДРАВЛЯЮ, ВЫ НА САМОМ ДНЕ! Мрачное помещение, освещенное   тусклым   светом   двух   раскачивающихся   ламп.   Деревянные

закоптившиеся   стены,   скривившаяся   металлическая   барная   стойка,   за

которой сидит уже немолодых лет официант. Небольшие столики и стулья

разбросаны   по   кабаку.   Я   мог   позволить   себе   ресторан,   но   мне   хотелось

упасть,   упасть   на   самое   дно,   и   если   удастся   оттолкнуться,   то   выплыть

другим, новым человеком, человеком с обретенным смыслом жизни. Пошлые

песни, пьяные разговоры, табачный дым, валивший как из трубы набравшего

огромную скорость паровоза. Вот что вкратце представлял собой этот кабак.

Помню, однажды ко мне за столик подсел мужчина лет сорока.

–  Пить   в   одиночестве   –   это   верный   признак   алкоголика,   –   звонко

засмеявшись, сказал он. – Позволь, составлю тебе компанию.

О боже, как от него несло спиртным! Невозможно передать словами.

– Эй, официант, бармен, эй, как там тебя?

–  Слушаю,   –   сказал   подошедший   неспешной   ленивой   походкой

высокий тучный мужчина.

8

–  Слушаю!   –   Незнакомец   вновь   звонко   засмеялся.   –   К   чему   эти

условности, старина, я ведь не первый день тебя знаю. С каких это пор ты

начал   разговаривать,   как   аристократический   бармен   великосветского

британского паба?

«Боже мой, что он несет?» – подумал я

–  Молодой   человек   угощает,   не   так   ли?   –   заискивающе   улыбаясь, сказал незнакомец.

– Угощаю, – ответил я

–  Ну, тогда   принеси нам  виски. По  плащу  вижу, что  оплатить  пару

рюмок виски для тебя не составит труда.

– Не составит, – произнес я

– Ну что встал? Неси. Да и закуску прихвати на свое усмотрение.

Официант поспешно удалился.

– Да уж, – сказал незнакомец. – Странный ты человек.

– Странный? Почему это странный?

–  Ну,   взгляни   на   меня:   изодранная   куртка,   перепачканный   свитер, штаны, которые самая неприхотливая домохозяйка побрезгует использовать

в качестве половой тряпки, и эти туфли покосившиеся, хоть убей, не помню, сколько их уже ношу. А ты, ты не такой, ты другой. Из той жизни, в которой

нам уже не оказаться. Такие, как ты, к нам не заглядывают.

На   столе   появилась   бутылка   со   светло-коричневой   жидкостью,   две

рюмки и малосольные огурцы.

–  Бутылка   без   каких-либо   опознавательных   знаков,   –   сказал

незнакомец. – Будем надеяться, что там действительно виски.

Он разлил виски по рюмкам. И тут же осушил свою.

– Да, действительно виски, – сказал он, с жадностью облизывая губы.

Я последовал его примеру. И, опустив рюмку на стол, закурил сигарету.

–  Огоньку, – откусив кусок огурца, сказал незнакомец и, подавшись

вперед с сигаретой в зубах, замер в ожидании. Придерживая мою руку, он

прикурил от моей зажигалки и, жадно затянувшись, облокотился на спинку

стула.   Огонек   от   сигареты   осветил   высокие   скулы   и   серые,   словно

металлические,   глаза.   Выдохнув,   он   закрыл   глаза   и   медленно   склонился

вправо. Мне показалось, что я услышал храп.

– Эй, не спи.

Незнакомец встрепенулся.

– Да уж, я и впрямь чуть не вздремнул. Знаешь что?

Он пристально смотрел на меня своими серыми потухшими глазами, наверно,   эти   глаза   раньше   были   живыми,   но   не   сейчас,   сейчас   в   них

отражается смерть.

– Что?

Незнакомец вновь осушил рюмку.

– Я не всегда был таким.

– Каким «таким»?

9

– Не делай вид, будто не понял. Я не всегда был таким беспробудным

пьяницей. Не всегда. Детство, все пошло именно оттуда. Как стартанешь, так

и попрет, а у меня старт не задался. Я рано лишился родителей. Отец ушел от

нас,   когда  мне  было  всего  четыре.  Я  совсем   его  не  помню.  Из   рассказов

позже,   повзрослев,   понял,   что   отец  бросил   нас   с   матерью,   уйдя   к  другой

женщине, и через несколько лет умер самой что ни на есть нелепой смертью.

Ничего   не   подозревая,   он   проходил   мимо   строящегося   здания.   Из-за

халатности рабочих внушительных размеров каменный блок, скатившись по

крыше шестиэтажного дома, устремился вниз. По роковой случайности это

произошло в тот самый момент, когда мой отец проходил мимо. Мгновенная

смерть, он даже не успел ничего понять. Я не жалел своего отца. Он бросил

нас и никогда нашей судьбой не интересовался. Никогда ничем не помогал.

Накричав на мать и переступив порог дома одним морозным февральским

вечером, он скрылся в опустившейся на город белоснежной метели и больше

никогда не возвращался. Мой отец был художником и, как любая творческая

личность, не хотел обременять себя семейными узами. Нельзя признать его

картины гениальными, но и напрочь лишенными таланта назвать их тоже

нельзя.   Средние,   красочные,   в   стиле   импрессионизма   полотна, изображающие   в   большей   степени   пейзажи,   но   порой   –   менее   искусно

выполненные портреты. Приятные, не вызывающие отвращения картины, но

не   более   того.   В   них   отсутствовала   та   искра,   та   частица   божественного

начала, наличие которой позволило бы назвать эти картины гениальными и

прославить их творца до скончания веков. Он путешествовал по всему миру, не обремененный житейскими заботами,  пока не встретил мою мать. Ему

было сорок, и первый раз в жизни он всерьез задумал жениться. Задумал и

сделал, сделал с той же решительностью, с которой он принимал все решения

в своей жизни. Но время шло, и мой отец понял, что семейная жизнь не его

призвание.   Его   творческая   натура   привыкла   к   созерцанию   бескрайних

природных   просторов,   а   ее   втиснули   в   узкий,   серый   и   давящий   мир

житейских   забот   и   обязанностей.   И   однажды   он   ушел.   Ушел   так   же

решительно, как принял решение о женитьбе, так же решительно, как принял

решение бросить приносящую скромный, но стабильный заработок работу на

фабрике и устремиться в творческое путешествие по всему миру. Когда мне

было шесть, я потерял свою мать. Она заболела тяжелой болезнью и чахла

буквально  на  глазах.  За   несколько  месяцев  из  симпатичной  темноволосой

женщины она превратилась в морщинистую и бледную, теперь она всегда

лежала на кровати и кашляла, часто харкая кровью в стоявший под кроватью

тазик. Она болела и раньше, но тяжелое расставание с мужем явилось, так

сказать, катализатором, сильно ударив и по без того шаткому здоровью, и

она преждевременно слегла, и всем было понятно, что долго она не протянет.

Приехала   ее  дальняя   родственница  по  материнской  линии,  дежурила  у  ее

кровати. Когда ей стало совсем худо и было видно, что она вот-вот отойдет, по ее просьбе пригласили священника. Высокий мужчина с седой бородой и

в темном одеянии с видом властного человека, он переступил порог нашего

10

дома и зашел в комнату к умирающей. Я сидел в соседней комнате. Из моих

глаз текли горячие слезы. Раньше я не знал, что такое смерть. Я слышал о ней

из  рассказов  взрослых. Смерть забирала  людей на небеса.  Она причиняла

живым  людям  боль,   забирая   их   близких.   Она  –   самое  плохое,   что   есть   в

жизни.   Холодное,   мрачное   и   темное.   Неужели   я   больше   не   увижу   свою

мать?!   Неужели   она   не   обнимет   меня,   не   укачает,   радостно   смеясь,   не

позовет меня ласково?! Неужели ее больше не будет?! На часах было ровно

девять, за окном темно, похоронный марш завывал ветер. Дверь в комнату

мамы   открылась.   Вышел   священник.   «Умерла   тихо»,   –   проговорил   он, обращаясь   к дальней  родственнице.  Та обреченно,  как  подобает  в  данной