Текст книги "Иди легко. Повесть о Халле - приемыше драконов"

Автор книги: Наоми Митчисон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

На Гору спланировал Грор, красно-зеленый дракон с торчащими вперед передними зубами. Халла осторожно спросила его: не знает ли он, на чьей стороне будут драконы в Последней Битве?

– Разумеется, на стороне победителя, – сказал Грор.

– А им будет Всеотец?

– Не бери лишнего в голову, – сказал Грор, преданно сворачиваясь вокруг камня, на котором она сидела. – Всеотец был с самого начала. И драконы были. Тебя, наверно, растревожили боги? Тут был Локи?

– Нет, нет.

– На дальнем краю Проклятой Пустоши я видел очень неприятную радугу, – кто-нибудь по ней спускался? Ты узнаешь Всеотца, если встретишь? – шепнул он с дымным выдохом. – Он бродит под видом Странника, надвинув шляпу на один глаз, но в нем есть что-то особенное. И с ним почти всегда два ворона – подозрительные птицы. Говорят, что они на стороне людей: напоминают ему про то, о чем лучше забыть. Бальдр и Тор тоже якшаются с воронами. Но не надо о них думать. Надо храбро встречать свою судьбу; мы, драконы, от драконства не отступим… Ты что, плачешь?

– Нет, – сказала Халла, проглатывая слезы. – Я знаю, что к чему.

Глава четвертая

ГЕРОЙ

Время шло, и Халла перестала беспокоиться о том, что узнают или не узнают Норны. Похоже было, что они не собирались вмешиваться в ее судьбу. Может быть, Стейнвор просто не допустила к ним, может быть, она не знала про дерево Иггдрасил, и вообще про то, о чем думал Всеотец. Сокровище Оггхи росло, пришлось углублять пещеру – Оггхи работал когтями, а Халла – руками. Иногда они навещали других драконов, которые показывали им свои сокровища, и Оггхи давал молодым драконам советы, учил их быть осторожными и взимать дань по системе, и даже если на полях у человечества наблюдалось изобилие, есть не только домашних коров, овец и птицу, но оленей, диких коз и тому подобных животных. О том, что драконам можно есть медведей, не упоминалось, чтобы не обидеть Халлу.

У драконов тоже есть недостатки – в одном из них они сами признаются и над собой посмеиваются: драконы хватают все, что попадается им в лапы, и не умеют идти на компромисс. Может быть, именно потому, что эта черта была слишком сильно выражена у одного молодого дракона, Лхота, и возник у людей первый протест. Сначала ему отказались выдать дань, а когда от жителей подчиненного ему Дейла об этом узнали остальные, началось самое настоящее антидраконство. Вместо того, чтобы выгонять на скалы возле пастбища одного-двух жирных быков и спешно отступать при приближении дракона, люди стали загонять скот в пещеры и закрывать вход бревнами или даже каменной кладкой. Когда Лхот, не очень крупный и не очень опытный дракон, которому еще не исполнилось двухсот лет, попытался все же взять то, что ему полагалось, на него кинулась целая толпа людей с копьями, и он еле когти унес под их грубые крики.

С человечеством трудно иметь дело еще и потому, что оно изобретательно. Драконам жилось бы намного легче, если бы это было не так, или если бы людей можно было удерживать в разумных границах, используя для обработки золота, огранки и оправления камней, или таких торговых целей, как доставка сокровищ из дальних стран в места, достижимые для драконов. Но человечество развивается вопреки драконьим интересам. Вместо плетней и заборов, что уже было неудобно, оно стало строить каменные стены. Мечи стали острее, броня крепче. Когда Оггхи был молод, то люди, как он часто рассказывал Халле, могли больно ткнуть заостренным колом, это было неприятно, но терпимо. Оружие было бронзовым, и даже с ним необязательно было встречаться, разве что в исключительных случаях. Щиты были кожаные. Стрелы, хоть и с бронзовыми наконечниками, редко причиняли серьезный вред. А когда был молод дед Оггхи, люди вообще дрались только кремневыми топорами и заостренными костями.

Теперь мечи стали делать из железа. Они стали острее и крепче. Наконечники на копьях стали длиннее и вонзались глубже. Луки стали больше, стрелы тяжелее. Доспехи противостояли огню. Драконы в жестоком мире становились практически беззащитными.

Но надо было жить и добиваться своего.

Друзья-драконы посоветовали Лхоту стать налетчиком: вылетать, если надо, ранним утром и хватать выбежавшего из дома ребенка или женщину, идущую доить скот. Надо заставить уважать себя. Когда люди вспомнят свой долг, можно будет предложить Королю Дейла отдать дочь подходящего возраста и упитанности, если у него такая имеется. Лхот успокоится, и все опять пойдет хорошо.

Но то ли Лхот допустил грубую ошибку, то ли он недооценил жестокость и коварство своих подданных, все получилось не так. Вместо пухленькой дочери у Короля Дейла был костлявый и мускулистый сын. Люди забегали взад-вперед, поставили западню: был жирный бычок, был крюк. Для Лхота это кончилось трагически. Ему следовало быть осторожнее. Когда его не стало, драконы, соблюдая старинный закон, поделили между собой его сокровище и собрались на совет. Оггхи скрывал свои тревоги от Халлы, но встревожен он был, как никогда раньше, как никогда за всю свою долгую жизнь.

Совет Драконов на Сигнальной Горе длился всю ночь.

С дальнего севера и еще более дальнего востока плавно и стремительно слетались драконы, скользя меж звезд в неверном свете месяца. У самых дальних из них были усы и щупальца. Некоторые явились в шапках и накидках из тумана. Самые старые говорили мудрыми пословицами, неприменимыми в нынешней обстановке. Драконы-Магистры высказывали свое мнение, подкрепляя его историческими примерами.

Успешная тактика должна была вытекать из известных экономических законов. Трудность заключалась в том, что человечество их не признавало. Возникли споры о том, что лучше – силой потребовать соблюдать старинные обычаи или дать людям послабление? Стоит ли, например, организовывать массовую атаку драконов на Дейл? Она могла бы стать убедительным уроком человечеству, но при этом была большая вероятность лишних жертв и риск потери драконьего могущества. Это было бы крайне неприятно. А если приглашать драконов из дальних мест, придется устраивать пиры: причем подавать не только дичь, а вообще все лучшее, – оскудеют запасы имбиря и перца, жгучих приправ и крепких напитков, приобретенных с таких трудом ценой утомительнейших дальних полетов, в которых стираются крылья. Может быть, придется поделиться сокровищами.

При одном намеке на такое бедствие сжались сердца у близко живущих драконов, которых могли попросить отдать самое дорогое. Оггхи подумал о золотой чаше, на которой были вырезаны руны и корабли. Чаша нравилась, и если зайдет речь о вкладе, у него, наверное, попросят именно ее. Еще он подумал об ожерелье из плоских рубинов, приобретенном у Короля Тихих Побережий, который, вероятно, купил его у торговцев из дальних стран. Еще он подумал о нескольких крупных кусках полированного янтаря, оправленных в золото… Если придется их отдавать, у него сердце разорвется. Конечно, лучше пусть люди в Дейле немножко повеселятся, при этом они наверняка потеряют бдительность, и тогда преемнику Лхота, – а на Совете были молодые многообещающие драконы, – будет легче утвердиться.

На рассвете Совет прервался ради пира, в результате которого значительно уменьшились продовольственные запасы местных драконов. Вторая ночь тоже прошла безрезультатно. Восточные драконы стали жаловаться на холод, северные – на жару. Хафр слетал на разведку и доложил, что несчастного Лхота выпотрошили и на позор драконам сделали из него чучело. Оггхи вернулся с Совета усталый и подавленный.

Когда Халла спросила, что решили, и он объяснил ей, что ничего, то все, что было в ней медвежьего, вышло наружу, и она закричала, что сама пойдет мстить за Лхота. Она перерыла сокровищницу и подобрала себе шлем и щит с золотым узором и самую легкую кольчугу с золотым воротом. Она была уже большая, и меч в руке не показался ей тяжелым; наоборот, размахивать им было приятно. В рукояти меча горели чудные алмазы, рукоять кинжала тоже была отделана камнями.

– Раз меня назвали Смерть Героям, пусть так и будет на самом деле, я хочу начать их убивать! – заявила она.

Но Оггхи возмутился и сказал, что драконихи, которых и так мало, должны сидеть дома и стеречь сокровища. Это, конечно, был хоть и старый, но ложный довод, ибо на самом деле с драконихами никто не сравнится в злости и ярости, особенно когда в гнезде появляются яйца. И хотя драконы обычно в этом не признаются, были случаи, когда драконихи их убивали и съедали, а сокровища присваивали. Возможно, Оггхи рассердился, потому что Халла собиралась взять часть его сокровища и отправиться в рискованное предприятие, – а вдруг оно плохо кончится? Во всяком случае, она просила его отнести ее в Дейл, а он не только сам отказался это делать, но и Хафру, и Гоуку, и всем остальным запретил.

Однако кое о чем, что узнал на Совете, он ей рассказал.

Некоторые драконы говорили, что в Великом Городе на берегу Средиземного Моря, который они называли Микгард, было величайшее в мире сокровище, и оно беспрестанно пополнялось – прибывало на кораблях и приносилось из военных походов. По всем законам истории и экономики таким сокровищем должен был владеть великий и благородный дракон. Но никто не знал, кто живет в яшмовых и порфировых чертогах Микгарда за золотыми занавесями с павлинами.

– Когда-нибудь, дитя, я возьму тебя в гости к Великому Дракону Микгарда, – сказал Оггхи, – ибо я уверен, что там должен жить такой дракон.

Следующая ночь наполнилась шумом крыльев разлетающихся по домам драконов. Они так ничего и не решили. Может быть, ничего не случится. Про Лхота говорить перестали, вскоре даже Халла про него забыла. Как и говорили мудрые Драконы-Магистры, через какое-то время все успокоилось, люди в Дейле возгордились и стали беспечными, решив, что убили единственного дракона, и начали выгонять стада и отары на пастбища между лесом и горами, далеко от поселений. Было ясно, что скоро начнется перепроизводство, и пора вмешаться. Ближе всего к Дейлу жили Гоук и Грор, но ни тот, ни другой не хотели идти туда первыми. Было известно, что сын Короля Дейла носит золотые браслеты и украсил ими своих друзей: браслеты составили бы отличное дополнение к любому сокровищу; но также было известно, что все они гордятся умением швырять копья и попадать стрелой в сердце бегущего оленя, дикого кабана или волка, а что тогда говорить о такой большой цели, как дракон, да еще с незащищенным местом под передней лапой, которое боится даже щекотки!

Жители Дейла вели войну с жителями Сухих Побережий; об этой войне драконам сообщил тролль, который вел свое семейство на поле битвы в надежде полакомиться свежими останками. Людям из Дейла досталась богатая добыча, в том числе рог для вина из слоновой кости, оправленный в золото, который попал на Сухие Побережья после удачного южного похода военных кораблей, и королевский резной трон, инкрустированный драгоценными металлами и эмалью. Оггхи подумал, что в его коллекции давно не хватает хорошего рога из слоновой кости, который люди все равно разобьют или потеряют на пьяном пиру. Конечно, добыть его можно было только с определенной долей риска, но разве что-нибудь стоящее можно получить, не рискуя?

Оггхи начал готовиться. Халла умоляла его взять ее с собой. Она изучила (теоретически) все боевые приемы с мечом и копьем. Он отказался. Наконец она сердито заявила, что ей пора начать собирать собственное сокровище. После такого замечательного заявления Оггхи задумался. То, что в данном случае он пойдет сам, было решено безоговорочно. Если его птенчик Халла хочет копить сокровище (а это ее право, хотя драконы редко начинают этим заниматься в первые сто лет жизни), – пусть. Но с костяного рога, украшенного золотом, она не начнет. Этот рог – он мысленно уже видел его! – должен принадлежать ему.

И вот Оггхи полетел за добычей, взяв с собой всю мудрость многолетнего драконства. Ветер свистел в его крыльях.

Вернулся он на следующий день, приполз, волоча крыло и оставляя кровавый след. Сломанное копье торчало у него из мягкого места под передней лапой.

Халла делала все, что могла, но ему не помогали ни ее шкатулка практической магии, ни слезы. Бедный Оггхи лежал, слабея и холодея, жизненный огонь в нем наполовину угас, он задыхался от пепла в горле. А еще через день они увидели под своей Горой банду людей во главе с сыном Короля Дейла. Это было ужасно. Люди орали, открыто называя сына Короля Потрошителем Драконов. Пока они карабкались по кровавому следу на Гору, Халла помогла Оггхи забраться поглубже в пещеру, а сама, побледнев и стиснув зубы от ярости, надела доспехи и взяла меч. Оггхи застонал. Халла обвила его шею руками, но он вряд ли это заметил: времени ему оставалось совсем мало, главным было его сокровище. Слабым движением и взглядом он дал ей понять, чтобы она разложила его крылья на сокровище, а голову повернула так, чтобы он мог хотя бы сжечь первого злодея тем огнем, который в нем оставался.

Халла, плача, сделала все, как он просил, а сама, как разъяренный медведь, выскочила из пещеры и бросилась на бандитов. От злости все, что она видела перед собой, казалось ей окаймленным пламенем. Одного бандита она ранила, но ее сбили с ног, обезоружили, привычными руками грабители содрали с нее кольчугу с золотым воротом и связали ей руки. Она лежала на земле, рыча от ярости и обиды, и не видела, как погиб Оггхи, лишь услышала приглушенное сводами пещеры шипение и свист последней вспышки его жизненного огня. Потом из пещеры, сгибаясь под тяжестью награбленного, вышли бандиты.

Ее подтащили к костру, на котором готовилась еда. Сын Короля Дейла, хотя был в саже и ожогах, нацепил на себя золото – браслеты и ожерелья, которые она так хорошо знала и любила! – и теперь раздавал их своим приспешникам, точно так, как ей рассказывали про людей. Он посмотрел на нее, ухмыльнулся и спросил, как ее зовут. Она назвалась Халлой Медвежьим Приемышем, так как ей стыдно было сейчас произносить то, другое, имя.

– Видно, что ты хорошо знаешь, как ведут себя медведи, – сказал сын Короля. – После ужина я научу тебя, что должна делать женщина.

Он воткнул копье между камней, и Халлу привязали к нему собственными длинными золотыми косами. Потом они ужинали, время от времени бросая в нее кости, а она всхлипывала, оплакивая Оггхи и себя. Вот она привязана, как принцесса, только дракона нет. Спустились сумерки, сзади к ней бесшумно подошел единорог и грустно ткнулся бархатными губами в связанные руки, словно прощался. Семейство троллей на коленках проползло в пещеру, и она знала, что они там будут объедаться свежим драконьим мясом. Вот уже бандиты льют себе в глотки принесенное снизу вино. Сын Короля Дейла встал, а остальные закричали и запели слова, которыми люди обычно в таких случаях величают героев, и он направился к Халле, как голодный медведь к раненой лани.

Халла громко закричала, ожидая, что вот-вот он к ней прикоснется, и тут в небе раздался рев, шум крыльев, все онемели от страха, сверкнуло пламя, раздвоенный хвост одним ударом сбил с ног героя, мощные челюсти щелкнули – и Халлу в последнее мгновенье спас дракон!

Глава пятая

СОКРОВИЩЕ

Выручил Халлу Гоук, верный друг и двоюродный брат Оггхи. Он отнес ее, почти без чувств, в крепких когтях в Иссохший Лес, где среди безжизненных обгорелых стволов в пепле, оставшемся от листвы и дерна, у него была пещера с сокровищем, хотя его сокровище было меньше, чем коллекция Оггхи. Халла вежливо восхитилась им, но в сердце у нее было сухо и горько. Собственные ценности – меч, кинжал, шлем и кольчугу – у нее отняли: на руках оставались синяки, напоминавшие о том, как герои рвали с нее кольца и браслеты. Они не заметили у нее на шее под платьем золотую цепь с резным камнем, но эту цепь она сама отдала Гоуку, решив, что так будет лучше.

Через некоторое время, когда люди ушли на безопасное расстояние, они вернулись на Драконью Гору. В темных щелях пещеры почти ничего не осталось. Они нашли несколько жемчужин, рубиновое кольцо, мелкие золотые монетки, наполовину вросшие в мох, сломанный браслет и отброшенную в угол раскрытую шкатулку из моржового клыка. Всю эту малость разделили между собой кузены Оггхи. Халла хотела бы что-нибудь взять, но ей не предложили. Останки Оггхи лежали наполовину внутри пещеры, наполовину снаружи. Но то, что не съели тролли, подобрали волки, так что осталось совсем немного – обрывки кожи, череп с зубами, кости и когти. Халла подняла с земли один коготь и спрятала в складке рваного золотого платья, решив про себя, что теперь она будет Халлой Драконьей Плакальщицей. Потом она вдруг вспомнила, что где-то в Микгарде живет Великий Дракон, и почему-то подумала, что рано или поздно она должна попасть в Микгард.

Потом она даже поговорила об этом с Гоуком, но он, как и остальные, про Микгард ничего не знал. Он только предполагал, что придется идти через земли людей, и предупредил ее, что там она может встретить героев. Она спрашивала себя, что делать, и не могла найти ответа, потому что, похоже, в ней что-то сломалось, и она уже не так была уверена, что она – дракон, как при жизни Оггхи. Будто злодеи, убившие старого дракона, убили в ней драконство, и она их за это еще больше ненавидела.

А вдруг это Норны, которым про нее рассказали, вплели новую нить в ее судьбу? Магия, которой ее учили, была детской и бесполезной. Очень немногие драконы знали настоящую большую магию.

Какое-то время она подумывала вернуться к медведям, даже искала их в лесу, но что она могла делать с ними вместе, кроме разыскивания осиных гнезд и грибных полян? Они даже не пели на луну, как волки. Интересно, с ними ли сейчас ее нянька Матулли? Если да, то она, наверное, так омедведилась, что забыла свою питомицу, да и Халла не могла вспомнить запах медведицы, который когда-то так много для нее значил.

Она бродила по лесу, ела медвежью пищу: птичьи яйца, мышей, ягоды, орехи и коренья.

Она разговаривала с птицами и зверями, чей язык был ей знаком. Но они были слишком легкомысленны, и воспоминаний у них совсем не было, а она привыкла к драконам, чья память хранила столетия, где каждый год был отмечен каким-нибудь приобретением, и можно было строить далеко идущие планы отношений с человечеством во имя порядка. Птицы не обладали памятью: одна общая память владела ими, заставляла их слепо совершать странные поступки, например тысячемильные перелеты через опасности. Эта память определяла воздушные пути от гнезда и к гнезду, так что если отодвинуть гнездо совсем недалеко, они уже не находили его, и память не спасала, а губила холодеющие яйца и голодных птенцов. Такой мир был не для Халлы, пусть его даже переполняли сиюминутные чувства, переводимые памятью в приятные поступки и чарующие песни. Драконы не пели, и Халла тоже до сих пор не пела. Теперь она пыталась подражать птицам, повторять их песни, отвечать им. Это было красиво, но ей не хотелось быть птицей.

Она попробовала ненадолго пристать к белкам. С ними было весело, они делали запасы, словно прятали сокровища, они работали, охотились, сами прятались. Но в этом тоже не было разумного плана. Ими управляла общая память. И у остальных лесных прятальщиков – мышей, например, – было то же самое. Они вроде бы работали, но это была деятельность лап и зубов, а не разума.

Пришла очередная осень. Общая память уложила медведей в спячку, побелила зайцев и лис. Халле пора было возвращаться в пещеру Гоука в Иссохшем Лесу, у нее не было другого дома. Но сокровище Гоука не притягивало ее, она не была его частью, как у Оггхи. Да и ждут ли ее там?

Под роняющими золотую листву березами паслись немые единороги с тяжелыми головами. Она села на одного из них и поехала куда-то без всякой цели. Лохмотья оборванного золотого платья казались березовыми листьями на его шелковой спине. Халле почему-то захотелось встретить валькирию Стейнвор: может быть, теперь она бы с ней улетела…

Единорог вдруг фыркнул и попятился, так что Халла чуть с него не слетела. Она крепко вцепилась ему в гриву, пригнулась, ласковым шепотом придержала его и прислушалась. Откуда-то доносились голоса, в воздухе пахло дымом. Единорог дрожал. Она подтолкнула его к дубу, схватилась за толстую ветку и, как белка, полезла вверх. Единорог ускакал легким галопом, низко опустив морду с рогом.

С верхних веток была видна прогалина в кустарнике, там горел костер и сидели люди – человек двадцать или тридцать. В стороне от костра жалось испуганное стадо коров, которое охраняли три всадника. Если коровы пытались шагнуть в сторону, всадники ударом в лоб загоняли их обратно. И еще там были три женщины, привязанные, как недавно она сама, только без надежды на дракона-спасителя. Халла крепко прижалась к ветке, на которой сидела, и прислушиваясь замерла. Люди вдруг вскочили, схватились за топоры и копья, и она увидела что к прогалине подходит еще одна банда и рассыпается по кустам, окружая первую. Она стала следить за боем, желая, чтобы в нем оказалось побольше убитых.

Скот, оставшийся без присмотра, разбежался, а привязанные женщины вопили и дергались в путах. Вдруг сверкающие топоры и щиты на мгновение погасли, солнце прикрыла туча, раздался гром, и мощный конь валькирии, не касаясь земли, завис на крыльях возле дуба. Стейнвор бегло осмотрела поле, нагнулась к Халле, крикнула:

– Смотри, как я его сейчас!

И с громким криком ударив коня пятками, понеслась над полем, перегнулась через седло, подхватила в падении одного человека и закинула его поперек на хребет коня. Голова воина откинулась, из большой раны в горле хлестала кровь. Конь подлетел назад к дубу. Халла посмотрела на мертвого, узнала в нем своего героя, сына Короля Дейла, и с удовольствием подумала, что перед смертью ему, наверное, было очень больно.

– Ловко получилось, – похвасталась раскрасневшаяся Стейнвор. Волосы у нее слегка растрепались. – Я его подхватила так, что он не успел коснуться земли! За это Всеотец повысит меня в чине!

– На нем вещи из нашего сокровища! – вдруг закричала Халла, у которой перехватило дыхание и сердце заколотилось.

– Ты хочешь их взять? – спросила Стейнвор.

– Конечно! – сказала Халла. – Они же наши.

– Так бери! – сказала Стейнвор. – У него в Валхалле будет еще больше.

– Как? – спросила Халла.

– Всеотец их после трапез раздает. Они, конечно, не настоящие, но этот все равно ничего не узнает. Там и пиры не настоящие, и девушки. Но им-то что! Они никогда не узнают. Бери, бери!

Стейнвор стянула браслеты сначала с одной мертвой руки, потом с другой. Руки повисли. Халла аккуратно надела браслеты на ветку.

– Ожерелье тоже хочешь? – спросила Стейнвор. – Оно в крови.

– Всего лишь человеческая кровь, – презрительно сказала Халла. – Дай сюда!

Она узнала ожерелье – гордость коллекции Оггхи, золотая змея с волчьими головами. Оно так таинственно сверкало на мху в дальнем углу пещеры. Она его почистит и заново отполирует.

– И кольца тоже! – потребовала она.

Конь волновался. Ноша мешала ему ровно держаться в воздухе, не касаясь земли. Но Стейнвор поснимала все кольца, передала их Халле и вытерла пальцы о перья на конских крыльях.

– Драконыш поганый, – бросила она через плечо и взлетела в свою тучу.

Одно из колец упало мимо ветки на землю. «Ой, надо его достать, быстро, быстро», – подумала Халла, мигом слезла с дерева, увидела, как оно блеснуло в листьях, схватила и белкой вскарабкалась на дерево снова, еще больше обрывая платье. Сидя на ветке, она сначала посмотрела на свое золото, потом на бой, который уже почти кончился. Победили те, что пришли позже. Они прогнали оставшихся в живых захватчиков из Дейла, освободили своих женщин, теперь сгоняли разбежавшийся скот. Халла подождала, пока они ушли за лес, потом осторожно спустилась на землю со своим сокровищем.

Что же теперь? Идти в пещеру Гоука в Иссохший Лес? Там, по крайней мере, она будет в безопасности. Но там придется поделить сокровище. Нет, этого она не вынесет. Она терла драгоценности мхом и листьями, чистила, пока с них полностью не исчезли следы крови и ее запах. Нет, нет, это не делится. Оггхи погиб, это ее сокровище, заработанное болью и страхом и здравомыслием. Она за него заплатила. Его надо спрятать, чтобы никто не увидел. А где пещера? Есть ли здесь хоть дупло, хоть медвежья берлога в камнях?

Она все надела на себя. Так надежнее. Утолщение на ожерелье, где оно переходило в волчью голову, давило ей в ямку возле ключицы, заставляя гордо поднимать голову. Наверное, для этого оно и было сделано. Браслеты оттягивали руки, не давая забывать о том, что они золотые. Кольца блестели, как свежевыросшие грибы, на грязных руках с ногтями, забитыми землей, как у медведя. Надо спешить, скорее найти пещеру, сложить в ней свое сокровище, беречь его!

Вдруг ей захотелось драконьей еды, горячего мяса, перца, имбиря. Будь у нее пещера, у нее бы все было, она бы сумела подстеречь и зверя, и человека!

Она побежала, ища глазами скалу, камни, ручей с крутым берегом, где могла быть пещера. Сердце сильно билось, глаза застилал туман, дыхание прерывалось, сокровище давило тяжестью.

Если бы хоть единорог подбежал и повез ее! Нет, не надо, а вдруг единорог захочет часть сокровища? Что она вообразила, единорогам сокровища не нужны! А вдруг этому понадобится? А вдруг она встретит троллей? Тролли все берут, они съели Оггхи, они могут съесть и ее, а золото украдут и разбросают. А великан? Она давным-давно не видела великанов, может, год, может, больше, – ну, а вдруг один появится, наступит на нее, сломает браслеты? А гномы – если только гномы увидят блеск золота – они боялись драконов, но разве они побоятся ее? Она найдет вход в пещеру, но ведь пещера может оказаться входом в гномьи копи? Тогда гномы придут, когда она заснет, и… Спать ей теперь нельзя, надо сторожить, надо быть начеку!

Конец первой части

Часть вторая

Глава первая

СТРАННИК

Был уже вечер, и в легком морозце потрескивали опавшие листья, твердела земля и покрывающий ее мох. Пещеры не было, укрыться было негде. До сих пор ей было все равно. Она находила ночлег у медведей, сворачивалась калачиком в теплой норе с лисьим выводком, грелась о мягкие бока оленят. Теперь лес опустел. Она спотыкалась, сгибаясь под тяжелой ношей, всхлипывала. Ожерелье давило шею. Начинало темнеть.

Остановилась она, почти наткнувшись на жесткий темно-синий плащ. Над плащом была широкополая шляпа, оставлявшая открытым один глаз. Хорошо известная одежда, скрывавшая Единого, и потому ничего не скрывавшая. Она отступила в листья, съежившись. Как это, боясь всего остального, она забыла об этом? Как она вообще попала на тропу Странника? Такие вещи случаются, только если предначертаны.

– Давай присядем, дитя, – дружелюбно сказал Странник, указывая на обомшелое бревно.

Она не осмелилась поднять на него глаза, но в его голосе было что-то грустно-успокаивающее. Он напомнил ей старого Оггхи. Она села и вдруг поняла, что бревно лежит почти поперек входа в именно такую пещеру, какую она искала: маленькую, сухую, уютную, с нишами для сокровища. Ей захотелось туда, она вздрогнула и почувствовала, как край плаща Всеотца, согревая, прикрывает ей плечи, и как пахнет еда, положенная ей в колени. Что это за еда, она не могла определить, но знала, что это хорошо.

– Ешь, – сказал Всеотец.

И она съела все до крошечки, тихо облизав пальцы. Еда не была ни драконьей, ни медвежьей, но именно той, какая была ей нужна.

– Только налегке можно дойти до Микгарда, – сказал Всеотец. – Путь далек.

Халла попыталась поднять взгляд, сначала перевела глаза на руку, которая придерживала плащ у колен. Это была рука героя, привыкшая сжимать меч и бросать копье. И это была медвежья лапа и когтистая драконья. Чем дольше она на нее смотрела, тем более удивительной казалась рука: вот она покрывается перьями, вот на ней появляется копыто – она могла все. И не было на ней ни колец, ни браслетов.

– Мне надо идти в Микгард, Всеотец? – прошептала чуть слышно Халла.

– Живущие в пещерах в них и умрут, – сказал Всеотец. – Любовь Странника да будет со странствующими.

Халла поднимала глаза все выше, пока сквозь наступившую темноту почти увидела лицо, губы, сложенные для добрых и мудрых слов, глаза, которыми Всеотец смотрел на своих детей, облик, который он принял, чтобы его не боялись. И сама сказала так тихо, что едва себя услышала:

– Лучше узнать любовь Странника, чем быть драконом.

Потом одна ее рука стала снимать с другой кольца и ронять их на землю, и легче, легче становилось рукам, когда тяжесть золота спадала с них, и мягким стало плечо, когда с него сползло ожерелье.

Странник подобрал золото, которое было ее сокровищем, положил его в нишу в пещере и одной рукой задвинул вход большим камнем, а поверх камня опустил ветки плюща и пригнул к нему терновник, и стало так, будто никакой пещеры не было. Потом Странник прикрыл глаза левой рукой и поднял правую. Из темного леса к нему на плечо слетел ворон-провидец и что-то сказал ему на ухо, и Всеотец произнес:

– Семижды семь людских поколений сменится, а камень будет здесь стоять. Потом произойдет то, что должно произойти, и будет людям помощь от этого золота или вред, мир или кровопролитие. – Он посмотрел на Халлу, завернутую в плащ. – Иди легко, дитя мое, ибо Странник идет легко, и да будет с тобой любовь его.

Он приподнял ее двумя руками, посадил на единорога и, оторвав край темно-синего плаща, накрыл ей плечи. Ее рука вцепилась в гриву, и единорог поскакал в морозную ночь. Ей было тепло, и она крепко сидела на спине зверя, и ей было легко, и не знала она, ни куда направляется, ни что хочет делать. Единорог поскакал быстро, как мысль Странника, через леса и по болотам. Над ней раскачивалась луна, и мимо проносились бесчисленные деревья, сменяясь скалами; однажды она вдруг поняла, что единорог плывет по большой воде так далеко от берега, что его не видно. Это ее даже не встревожило. Вдали иногда мерцали огоньки, потом снова становилось темно. Когда наступило утро, Халла знала, что места, в которых она жила раньше, остались далеко позади, как бывает со всеми, у кого легкий путь, не знала она только, наступило ли это утро после вечера, когда она встретила Странника, или это совсем другое утро.

Она оказалась в широкой низине; перед ней, сколько хватало взгляда, тянулись высокие камыши, сгибаясь и шурша под ветром. В рассветных лучах над ними взлетали и садились дикие гуси и журавли. Единорог убежал, а в камышах открылась почти незаметная тропинка, которая привела ее к мутной медленно текущей воде. На воде качалась легкая лодочка из шкур, натянутых на прутья.

Халла вступила в лодочку, и она тут же оторвалась от берега, и вот уже плыла, качаясь и кружась, вниз по течению. В лодке оказалось весло, и Халла довольно долго училась с его помощью грести, был уже день, тот самый или другой, наступивший через много дней. Мутная протока, по которой она плыла, расширилась, соединилась с другими протоками, превращаясь в широкую спокойную реку.