Текст книги "Карьера доктора Фануса"

Автор книги: Нагиб Махфуз

Соавторы: Махмуд Теймур,Лютфи аль-Холи,Магид Тубия,Ихсан Абдель Куддус,Ридван Ибрахим,Абд аль-Фаттах Ризк,Сухейр аль-Каламави,Юсуф Идрис,Абуль Муаты Абу-н-Нага,Мустафа Махмуд
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

Но вот показался кондуктор. «Почему мы не едем?» – спросил я его. Он презрительно посмотрел на меня и, бросив: «Потерпи, дорогой», снова ушел. Тогда я закричал: «Где же водитель?» Кто-то из пассажиров ответил: «Пьет чай». «Что же он бросил всех?! – возмутился я. – Да накажет его Аллах!» «Веди себя как следует», – крикнул мне кондуктор, который опять откуда-то появился. «Попридержи язык! Что мы, не такие же люди, как все?!» «Если вы люди, то где же ваша совесть?!»

Вместо ответа кондуктор толкнул меня. Поднялся шум, крик. Пассажиры были на моей стороне. Я с ужасом подумал, что сейчас начнется свалка, а этого я не хотел. Мне очень нужно было, господин судья, поскорее попасть к Ратибе. Тогда я повернулся к кондуктору и сказал: «Твоя правда, господин, извини меня. Я сожалею… Дело в том, что у меня жена в больнице…» «Так это же тебе не машина скорой помощи!» – ответил тот, жестикулируя, и отошел от меня. Я еле сдерживался, так велико было мое отчаяние.

Наконец Великий Диктатор напился чаю и явил нам свое лицо. Пассажиры потеснились, давая дорогу Его Превосходительству бесстрашному водителю. Он занял свое место за баранкой и принялся командовать: «Ну-ка, приятель, отойди немного назад! И ты, дорогой, подвинься!.. Не толпитесь вокруг меня!..»

Я терпел, стоя одной ногой на ступеньке.

И вот автобус тронулся. Минут через двадцать я буду на месте. Но не успели мы сделать и полкруга по площади, как водитель затормозил перед табачной лавочкой, оттеснил стоявших рядом с ним пассажиров и, вытянув шею, закричал: «Дай мне пять сигарет „Бельмонт“!..»

А я все терпел, хотя знал, что Ратибе плохо. Потом, увидев, что шофер получил свои сигареты, я сказал ему: «Ради твоей любимой, поднажми немного, уста!» Он принялся орать на меня так, как будто я его оскорбил: «Ты хочешь, чтобы я давил людей, да?! Если случится несчастье, кто будет отвечать – ты или я?!» Скрывая свой гнев, я спокойно ответил: «Я тоже шофер, уста. Меня зовут Фахми; вожу грузовик…» «Ха, сравнил, я-то ведь не бочки везу, а живых людей»… А наш автобус между тем продолжал стоять возле табачной лавочки. Я замолчал, лишь бы он скорее ехал. Наконец мы тронулись.

Внезапно водитель увидел впереди другой автобус и попытался обогнать его. Но, заметив это, шофер первой машины принял вызов и прибавил скорость. Началась гонка. Я обрадовался, хотя при каждом толчке рисковал сорваться, с трудом удерживаясь на подножке.

И вдруг наш водитель снова затормозил: в автобусе, который шел нам навстречу, он увидел своего друга – шофера. Тот тоже остановился, и обе машины перегородили всю улицу. Водитель высунулся из окошка и стал кричать: «С добрым утром, Махмуд!.. Не забудь, мы сегодня идем к учителю Хамису!.. Скажи, ты зайдешь за Хосанейном?.. Или мне зайти за ним?.. Ты же знаешь, если никто за ним не зайдет, мы его так и не увидим…» – и все в таком же духе, без конца, господин судья!

А я все продолжал болтаться на подножке… Ратибе плохо, быть может, она умирает… Неужели она умрет!.. О горе!.. Что будет с моими детьми… как я буду жить без нее?..

Автобус двинулся дальше. Прошло уже четверть часа, а мы и полпути не проехали. А я-то рассчитывал добраться за двадцать минут… Мысли мои все время возвращались к больной жене. Я заставлял себя думать только о ней и пытался не замечать шофера, чтобы от возмущения не потерять над собой власть и не совершить преступления…

Еще через пятнадцать минут, еле-еле дотащившись до Булака, автобус опять остановился, хотя никто не думал ни входить, ни выходить. Оказалось, мы подъехали к какой-то лавчонке, где торговали вареными бобами и прочей снедью. Наш доблестный водитель растолкал пассажиров, безропотно наблюдавших за ним, вылез из автобуса и направился к торговцу за бутербродами.

Я смотрел ему в спину и готов был убить его. Если бы людей судили не за совершенные поступки, а только за намерение их совершить, то вы бы, ваша милость, сейчас рассматривали дело об убийстве. Я действительно в тот момент хотел его прикончить.

И вот тут я протиснулся сквозь толпу пассажиров к его кабине, сел за руль и повел автобус сам, а шофер остался стоять перед лавкой.

Все в автобусе начали аплодировать. О да, господин судья, свидетели уже показали, что пассажиры аплодировали мне. «Браво, уста Фахми!.. Да поможет тебе Аллах!..» Не понимаю, откуда они узнали мое имя. Кондуктор хотел было помешать мне, но его не пустили, и он соскочил на ходу, чтобы сообщить в полицию. А пассажиры радовались, смеялись и благословляли меня.

Мы ехали без остановок: автобус был набит до отказа. Но когда кому-то понадобилось выходить, я, конечно, остановил машину, добросовестно выполняя взятую на себя миссию. Мне и в голову не приходило, что я украл автобус. Нет, мне казалось, само государство и общество обязало меня сесть за руль. Это ведь общество поручило водителю, который остался доедать свой бутерброд с бобами, доставить пассажиров к месту назначения. А если он оказался неспособным честно выполнить порученное ему дело, то долг каждого гражданина заменить его. Это как на войне: когда какой-нибудь солдат не справляется с поставленной перед ним задачей, другой солдат должен занять его место, не дожидаясь приказа. Разве это не правильно?! А следствие выдвигает против меня обвинение в воровстве. Где же логика?..

Клянусь вам, господин судья, в тот момент я даже забыл о своей больной жене. Я чувствовал только, что выполняю свой долг, как честный патриот, преданный интересам своих сограждан.

Всего за пять минут мы домчались до моей больницы. Мне понадобилась одна десятая того времени, которое потратил наш водитель, чтобы покрыть примерно такое же расстояние. А ведь я даже ни разу не нарушил правил движения.

Возле больницы я остановил автобус и, обернувшись к пассажирам, сказал: «Кто из вас имеет шоферские права, пусть ведет машину дальше!». Я так себе это представлял, господин судья: кто-нибудь из ехавших сядет за руль и доедет до того места, куда ему нужно, потом его сменит другой и так до конца. Но вот тут-то я допустил небольшую ошибку, немного не додумал. Сам-то я шофер и поэтому был уверен, что среди пассажиров найдутся умеющие водить машину. Оказалось, что я единственный, кто может это делать.

Как они стали кричать на меня! Еще несколько минут назад они так меня расхваливали, а теперь осыпали руганью и проклятиями. Потом догнали меня у дверей больницы и потащили назад. Мне пришлось снова сесть за руль. Я довез их до места, хотел выйти, опять крик; поехали дальше в Гизу[19]19
  Гиза – район на окраине Каира.


[Закрыть], остановил автобус, снова крик… я им говорю: «Братья!.. Ратибе плохо!.. Она может умереть!.. Поймите!.. Отпустите меня!..»

Но они не отпускали. Один из них толкнул меня, и тут мои нервы не выдержали – я дал ему пощечину. Тогда все они бросились бить меня… Они меня били, господин судья!.. Как они меня били!.. Совсем еще недавно благословляли мое имя!.. А теперь били!.. И я заплакал… заплакал от ярости, от бессилия, от боли… Потом пришел полицейский и отвел меня в участок…

А Ратиба умерла… Так я ее и не увидел… Даже не смог проводить покойницу на кладбище: с того дня я в тюрьме… Спасибо уста Авваду: он взял на себя заботы о похоронах…

Вот как все было, господин судья..

Ну какой же я вор?.. Разве я преступник? Ради Аллаха, господин судья, пусть сначала скажут свое слово ваши ум и совесть, прежде чем заговорит в вас закон! Прошли те минуты, когда я думал, что выполняю долг честного гражданина по отношению к обществу и правительство даст мне за это орден… Мне не нужно ордена. Пусть меня оправдают… И еще прошу вас, господин судья, очень прошу… прежде чем выносить приговор… съездите хоть раз в автобусе!..

Последняя ошибка

Перевод А. Пайковой

Его роль в спектакле занимала всего две минуты. Он должен войти в приемную врача и сказать с горькой усмешкой:

– Я сам нашел эффективное лечение… раз уж медицина оказалась бессильна помочь мне!

Потом вынуть из кармана револьвер и выстрелить в голову… А врач принимался излагать его историю, которая и составляла действие пьесы. Маленькая роль, всего две минуты… За нее актер получал пятьдесят кыршей[20]20
  Кырш – мелкая монета, одна сотая фунта.


[Закрыть] с каждого представления. А ему нужно было гораздо больше. Жена болеет, сына выгнали из школы, и он болтается по улицам. Владелец аптеки, бакалейщик, булочник и продавец молока закрыли для него кредит, а хозяин дома предупредил, что выселит семью из квартиры, если не выплатят долг. Чтобы как-то жить дальше, нужны были по крайней мере пятьдесят фунтов.

Несколько недель назад он попросил директора труппы одолжить ему эту сумму. Они работали вместе в течение долгих пятнадцати лет и считались друзьями. В жизни актера бывали и огорчения, бывали и радости. Но никогда до сих пор он ни о чем не просил своего друга. Отказ не удивил его, ибо директор отказывал всем. Такой уж у него был нрав. И все же они оставались друзьями целых пятнадцать лет. Должно быть, из-за своей бесхарактерности актер не мог отказаться от дружбы с человеком, поступки которого подчас приводили его в негодование. А может, потому, что страсть к искусству всегда одерживала верх над возмущением. Да, он был одержим любовью к искусству, его жизнь принадлежала театру, хотя ему и приходилось довольствоваться лишь незначительными ролями. Он оставался преданным театру даже в самые черные для него дни, когда появилось кино и многие художники, привлеченные большими гонорарами, уходили из театра. Правда, свою последнюю роль он не считал незначительной. Ведь на словах, которые он произносит, построено все дальнейшее действие. Он чувствовал, что перевоплощается в своего героя с такой полнотой, какой не мог достичь ни в одной прежней роли. Больная жена, беспризорный сын, бакалейщик и хозяин дома – все проблемы отступали куда-то назад, когда он выходил на сцену. И больше того, образ героя не оставлял его даже вне театра. Он считал себя хорошим актером. И он чувствовал, что мастерство его растет изо дня в день.

Незадолго до начала спектакля он пробрался незамеченным в кабинет директора, вынул из ящика стола револьвер, положив на его место бутафорский, с которым обычно играл, и пошел на сцену. Когда он появился там, глаза его выражали растерянность и смятение, лицо дрожало, шаги были робки и неуверенны, а уголки губ скорбно опустились вниз. В молчании он остановился рядом с врачом. Пауза затягивалась… Публика в недоумении ожидала. Раздался голос суфлера:

– Я сам нашел эффективное лечение!

Губы актера дрогнули в насмешливой улыбке, и он проговорил с усилием, словно выплевывал слова в лицо партнеру:

– Я сам нашел… эффективное лечение!

И снова зашептал суфлер:

– …раз уж медицина оказалась бессильна помочь мне!..

Актер молчал больше, чем следовало. Затем продолжил с горькой улыбкой:

– …раз уж никто в мире не хотел помочь мне. Да смилуется надо мной Аллах и возьмет под свою защиту жену и сына! – Дрожащей рукой вынул револьвер и выстрелил в голову.

Директор труппы наклонился к своему помощнику и шепнул ему на ухо:

– Вот бездарь! Двух слов и то запомнить как следует не может. На этот раз я удержу с него пятьдесят кыршей.

Юсуф Идрис

Есть от чего взбеситься

Перевод Л. Петровой и О. Фроловой

Я не могу назвать города, где находится эта тюрьма, к тому же история, происшедшая там, еще свежа в памяти и заключенных, и надсмотрщиков. И, уж конечно, родственников и тех, и других. До сих пор ее передают из уст в уста, как последнюю новость.

Это обычная тюрьма в провинции, которых не так уж много, и слава Аллаху! Рассказ о событиях, взбудораживших население городка, следовало бы начать с известной французской пословицы: ищите женщину. Но дело в том, что в этом заведении, предназначенном только для мужчин, не было ни одной женщины. Единственной представительницей слабого пола, которая пользовалась завидной свободой передвижения по всей тюремной территории, была сучка по кличке Рита. Собака начальника тюрьмы. Начальник живет в обычном доме, который снаружи не отличить от прочих тюремных построек, однако внутри он поражает великолепием интерьера. Дом стоит у самых ворот, с отдельным входом, но огражден все той же высокой и мрачной тюремной стеной.

Несмотря на неограниченную свободу, которой пользовалась Рита, она невольно оказалась здесь жертвой. И вовсе не по причине своей исключительности…

Хозяйский дом за тюремной стеной решительно исключал общение Риты с сородичами, в том числе и с представителями противоположного пола. Естественно, что животное, обреченное на столь длительное воздержание, не могло больше, как говорится, «держаться за бахрому терпения» и не избегло нервного расстройства. У собаки испортился характер, и она навлекла на себя поток жалоб со стороны хозяйки, которая была моложе начальника тюрьмы по крайней мере лет на пятнадцать.

Несчастная собака то ни с того ни с сего атаковала буфет, переворачивая там все вверх дном, просыпая рис и опрокидывая бидон с маслом, то отказывалась от пищи, хотя истекала голодной слюной, а то вдруг ночью начинала страшно выть, как волчица. Или же принималась заигрывать с заключенными, приставая то к одному, то к другому. А тут неожиданно разлаялась на малыша – хозяйского сына, да так, что тот позеленел от страха, и старик заключенный, прислуживающий в доме, даже хотел во избежание беды обрызгать ребенка водой – на том месте, где тот испугался.

– Или я, или собака, – заявила тогда молодая хозяйка. – Избавь меня от этой несносной твари.

Начальник тюрьмы, человек благочестивый и дородный, с двойным подбородком и круглой, величиной с пиастр родинкой на правой щеке, сильно привязался к собаке: Рита была из той чистокровной породы, которой так гордился его покойный родитель – тоже начальник тюрьмы. Тот перенял это хобби от своего английского босса еще в те далекие дни, когда англичанам принадлежало в Египте все, даже тюрьмы.

Нежные чувства, которые хозяин питал к собаке, ввергли его в глубокомысленную дискуссию с тюремным проповедником о скверне собак вообще. И в результате этих дебатов несчастный чуть было не отверг учение имама Абу Ханифы, коего придерживался, в пользу религиозного толка имама Малика, потому что последний, по некоторым источникам, дозволяет разведение сторожевых собак.

Следует также заметить, что начальник тюрьмы не менее сильно был привязан к своей молодой жене и отнюдь не намеревался с ней расстаться.

И вдруг его осенило, что у этой мучительной проблемы есть только одно решение – случка.

Разумеется, Рита могла бы заполучить себе десятки поклонников – пошевели она только кончиком хвоста, но ведь для этого ее надо было выпустить за ворота тюрьмы. Но хозяин не мог позволить такую роскошь – а если щенки окажутся простыми дворнягами? Он же мечтал о породистом щенке, который в свое время заменит Риту. И бедная собака оставалась «заложницей двойной тюрьмы»: заточения за мрачными стенами и лишения прав, на что она была обречена до тех пор, пока не найдут ей достойного пса, способного дать благородное потомство.

Но судьбе было угодно распорядиться иначе.

Был в тюрьме один заключенный по имени Фавзи, осужденный за казнокрадство, которого все величали Фавзи-бей – важная птица. Целыми днями он слонялся без дела по кабинетам тюремщиков, длинный, тощий, в костюме, сшитом здешним портным, в огромных роговых очках. У него было столь вытянутое лицо, напоминающее лошадиную морду, что улыбка, казалось, вот-вот растянется вертикально.

Раз в неделю «бея» посещали родственники. Обычно тюремное свидание происходило в кабинете начальника, любившего встревать в беседу, даже самую интимную, и не упускавшего случая ущипнуть шестнадцатилетнюю старшую дочь Фавзи-бея за щечку, этакое яблочко.

И вот однажды семья «бея» привела с собой огромного пса породы «вольф», действительно похожего на волка. Стоило только начальнику тюрьмы бросить на него взгляд, как он понял, что судьба Риты решена: наконец-то нашелся ее принц. Забавно, что имя пса и в самом деле оказалось Принц.

Если можно говорить о собачьем обаянии, то Принц, бесспорно, был щедро им наделен. Как только начальник тюрьмы изложил Фавзи-бею суть дела, тот начал благодарить за высокую честь, оказанную его недостойному псу.

Сразу после свидания Принца отвели на склад и послали за Ритой. Помещение склада было забито самой разнообразной одеждой: новой, но уже использованной, и совсем ветхой, превратившейся в лохмотья. Естественно, пес принялся развлекаться, прыгая на грудах тряпья и заглядывая в высокие окна склада. Однако через некоторое время заключенные и охранники, оглохшие от страшного лая, увидели, что пес норовит просунуть голову между оконными прутьями и вырваться наружу…

До сих пор неясно, что так возбудило пса и вывело его из себя, из-за чего он взбесился.

Окна склада выходили на тюремный двор. Быть может, и в самом деле сотни арестантов, выстроенные на прогулку, облаченные в синие куртки и шаровары, короткие, доходящие до колен, или непомерно длинные, волочащиеся по земле, выглядели отвратительно и смехотворно?

А сама тюрьма? Прямо-таки кишит арестантами. Кто распростерт на земле, кто бьет кирпич, кто, привязавшись к стене, что-то красит, кто чистит сточную канаву, кто бредет, неся воду, похлебку или парашу.

А может, его взволновало «свидание через проволоку»? Толпа родственников по одну сторону и толпа заключенных – по другую, и каждый, надрывая глотку, пытается докричаться до своих. Отчаянная жестикуляция, мольбы и плач. Сборище безумцев!

Ну а «предварилка»? Люди сидят прямо на земле или на корточках в одинаковых серых балахонах, сливающихся друг с другом и с серой пылью тюремного двора.

Скорее всего, Принца привели в неистовство решетки. Решетки – везде и на всем. Он почувствовал себя в ловушке. Правда, некоторые уверяют, что пес пришел в бешенство от тюремных лепешек…

Как бы то ни было, пес лаял все отчаяннее, силясь просунуться в любую щель, и наконец, пролез-таки через вентиляционное отверстие склада. С верхнего этажа он метнулся на стену мечети и кинулся на волю.

Это случилось столь быстро, что никто и не заметил. Побег обнаружился лишь тогда, когда пошли отпирать дверь, чтобы впустить туда Риту.

Начальник тюрьмы пришел в ярость. Родинка на его щеке запрыгала так, что, казалось, вот-вот отскочит в глаза надзирателю, который пришел доложить о случившемся. Фавзи-бей принес свои извинения, обещал примерно наказать пса и велел домашним лишить его пищи.

Фавзи-бей оправдывался перед начальником при каждой встрече всю неделю – до очередного свидания с семьей.

На свидание привели и Принца. Было приказано усилить меры предосторожности и посадить пса в одиночный карцер, где держали особо опасных преступников, бунтарей. Стеречь его назначили самого свирепого тюремщика. А Риту поместили в эту камеру заранее, чтобы потом не терять времени на ее поиски.

Когда родственники Фавзи-бея собрались уходить, пса обманом завлекли в карцер. Тотчас же за ним захлопнулась дверь, а надсмотрщик приник к глазку. Как только пес понял, что снова попал в ловушку, он поднял отчаянный лай, не обратив на Риту ни малейшего внимания, словно ее вовсе и не было. Лай перешел в вой, и пес словно взбесился: он бросался на окно, вонзал клыки в дверной косяк и царапал стену. Бедная Рита, поджав хвост, забилась в дальний угол.

Сержант наблюдал, надеясь, что пес наконец образумится, но тщетно: чем дольше он оставался в карцере, тем больше впадал в бешенство, исходя пеной. Тюремщик побежал с докладом к начальнику. Разразившись бранью, начальник заметил, что пес наверняка голоден, и распорядился дать ему три больших куска мяса из котла заключенных. Сержант кинулся выполнять распоряжение. Но едва он приоткрыл дверь, чтобы бросить мясо, как пес гигантским прыжком вскочил ему на плечи и сбил с ног. Вторым прыжком пес вылетел из здания, а третьим – перемахнул через тюремную стену и понесся дальше.

Сержант пришел в ужас. Начальник тюрьмы поклялся усами своего отца, что ни за что не простит ему этого и при первом же удобном случае переведет его в другую тюрьму, в глушь, в район оазисов. Гнев его обрушился и на Фавзи-бея. Тот смиренно все выслушал и начал было вновь лепетать свои извинения, но они были отвергнуты. Начальник оставил ему единственную возможность вернуть свое расположение – немедленно послать за псом! В противном случае… берегись!

Один из надзирателей был послан в дом Фавзи-бея с требованием немедленно выдать дезертира, но пес так и не явился домой. Начальник вновь отправил надзирателя с приказом тотчас же привести пса, как только тот объявится – в любое время, хоть ночью!

Беглец возвратился домой только через два дня. Повинуясь приказу, его опять отвели в тюрьму. На этот раз встреча была подготовлена наилучшим образом. Пса поместили вместе с Ритой на внутреннем дворе исправительной тюрьмы.

Со всех сторон двор был окружен казематами, а сверху покрыт решеткой из железных прутьев. Попасть туда можно было только через окованную железом дверь. А уж вырваться – никакой возможности. Тут-то и должен был оставаться Принц до тех пор, пока не исполнит того, что от него требовалось. Кстати, пищу и воду должны были подсовывать под решетку три вооруженных солдата во главе с сержантом, который славился своей жестокостью и отвагой.

Все было обставлено так, как повелел начальник тюрьмы. Однако на этот раз пес окончательно осатанел; он лаял целые сутки напролет, так что никто не мог даже заснуть. А на заре часовой, услышав какой-то шорох на крыше, едва вскричал: «Стой! Кто идет?», как пес, сверхъестественным усилием пролезший в узенькую щель между двумя железными прутьями, в мгновение ока перелетел с одной крыши на другую и выбрался на волю…

Он не вернулся домой ни в эту ночь, ни на следующий день… Его искали повсюду, но безуспешно. Наверное, он покинул город совсем, навсегда.