Текст книги "Рассказы"

Автор книги: Надежда Тэффи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

С е р а ф и м а. Ах, барыня, милая, что-то вы будто похудевши. Уж так у меня сердце за вас болит. Так болит, что показать не умею. Ведь вы у меня, барыня, ближе матери родной. Ведь что я до вас была? Пыль. Впроголодь жила, чулком питалась. А вы меня вознесли и возвеличили и кофею со своего стола даете. Я, барыня, вот и Лушке говорю: "Я, говорю, за свою барыню не то что жизнь, а и все прочее отдам". (Помолчав). А что я вам еще, барыня, сказать хотела, что очень я нашего барина люблю. Такой он человек миловидный да ласковый... уж и не знаю сказать ли вам...

А р д а н о в а. Что такое? В чем дело?

С е р а ф и м а. Конечно, не мое дело, а только должна я вам сказать, через мою преданность, что барин-то наш очень шибко играть стали.

А р д а н о в а. А вам-то какое дело? Вас это совсем не касается.

С е р а ф и м а. Уж не сердитесь, милая барыня, а слышала я как вы сегодня барина спрашивали отвезли ли они ваши деньги в банк. Барин-то сказали, что еще не отвезли, а я так слышала, что отвезли-то они их да не в банк, а в клуб.

А р д а н о в а. Что за вздор говорите. Деньги здесь, в бюро.

С е р а ф и м а. А коли на то пошло, так я сама видела, как барин вчера ночью вернулся, да из бюры деньги вынул, да опять в клуб поехал.

А р д а н о в а. Замолчите. Я вам говорю, что деньги в бюро. Ключ у меня.

С е р а ф и м а. А барин своим открывал.

А р д а н о в а. (Подходит к бюро, открывает его, несколько мгновений подавленно молчит, потом опять закрывает бюро.) Конечно, деньги все тут. Идите спать.

С е р а ф и м а. (Смотрит хитро). Виновата, барыня. (Уходит)

А р д а н о в а. (Опускается в кресло) Душно. (Сидит закрыв лицо руками и вдруг встает, выпрямляется, прижимает обе руки к сердцу, точно прислушивается к чему-то и вдруг вся точно вспыхивает восторгом) Иду. (Выходит из комнаты).

З а н а в е с.

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

Кабинет Долгова. Большая комната, старинная громоздкая мебель, на стенах старые портреты. Большие книжные шкафы. На широком диване сидят П о л и н а

Григорьевна и Д о л г о в. Сидят рядом. Долгов держит ее за руку.

Д о л г о в. Ну, милая П о л и н а, ну расскажите еще что-нибудь. Значит у вас много было поклонников?

П о л и н а. Масса. Вы даже не поверите какая масса. Только военных очень мало. Это оттого что у нас в городе военных нет, так что я встречалась с офицерами только, когда к сестре в Новгород ездила, или вот на железной дороге. Ах, сколько у меня было романов на железной дороге, вы себе представить не можете. У меня какая-то необыкновенная способность в пять минут влюблять в себя человека. Прямо даже смешно. В пять минут. Серьезно. Можете даже по часам проверить.

Д о л г о в. По часам? Ну, вот отлично. В следующий раз когда начнете влюблять, предупредите меня и я буду следить по часам.

П о л и н а. Ну, нечего, теперь я вижу, что вы ужасный насмешник. Вы скоро уедете?

Д о л г о в. Только, когда вы это прикажите, не раньше.

П о л и н а. Хи-хи-хи. А если я никогда не прикажу?

Д о л г о в. Останусь навсегда у ваших ног.

П о л и н а. Ах какой вы Дон-Жуан.

Д о л г о в. Вы очаровательны, милая Полина. Каждое ваше слово я готов записывать. И не записываю я его только потому, что все равно навеки запечатлею в моем сердце.

П о л и н а. (Лукаво) Боюсь, что вы эти самые слова говорите и Клеопатре Федотовне, и Лизавете Алексеевне, и мадам Поповой.

Д о л г о в. О, как вы не правы ко мне, очаровательная Полина. Неужели вы думаете, что я могу слушать кого-нибудь и с таким же упоением, как слушаю вас. Вы не знаете, что вы мне напоминаете.

П о л и н а. Ах что бы то ни было, я предпочла бы, чтоб вы в моем присутствии жили настоящим, а не прошлым.

Д о л г о в. Милая Полина. Вы мне напоминаете далекую невозвратную страну детства. Когда я был ребенком, я жил здесь и мне кажется, что вы приходили сюда, очаровательная Полина. Только звали вас иначе – Софьей, Анной, Раисой – не знаю. Вы приходили, сидели, пили чай с вареньем и брали меня к себе на колени.

П о л и н а. Ах. Ке се ке ву дит.

Д о л г о в. И говорили, говорили, так же как теперь. Я помню как сквозь сон, вижу и слышу вас. Очаровательная, бессмертная Федосья Карповна.

П о л и н а. Почему Федосья Карповна? Почему такое безобразное имя, ничего не понимаю. Вы ужасно странный человек, Андрей Николаевич.

Д о л г о в. Не сердитесь, Полина. Это ничего, что вы не понимаете. Это показывает, что мой восторг перед вами выше человеческого понимания. (Звонит).

П о л и н а. Зачем вы звоните? (Входит лакей).

Д о л г о в. Подайте нам чаю и варенья. Непременно варенья. Это очень важно. (Лакей уходит).

П о л и н а. Батюшка, какой вы привередник. Еще непременно с вареньем.

Д о л г о в. Не для себя, очаровательница. Не для себя. Я должен видеть, как вы пьете чай с вареньем. Это ваш стиль. Понимаете? Это ваша красота.

П о л и н а. Ах финисе. Что за декаденство.

Д о л г о в. Ну, зачем вы такие слова говорите. Ну вот все сейчас испортили. (Лакей вносит чай, ставит на стол и уходит).

П о л и н а. Что же я испортила?

Д о л г о в. Все равно. Расскажите лучше, как ухаживает за вами почмейстер?

П о л и н а. А вы откуда знаете, что он за мной ухаживает?

Д о л г о в. Ну разве может быть иначе, разве можно быть почмейстером и не ухаживать за вами.

П о л и н а. Я на него не обращаю ни малейшего внимания.

Д о л г о в. Вы ужасная кокетка, Полина. А скажите, как вам пришло в голову зайти сегодня ко мне?

П о л и н а. Это вышло так, случайно.

Д о л г о в. Как же вы не предупредили меня?

П о л и н а. А что?

Д о л г о в. Вы могли бы кого-нибудь застать у меня и пострадала бы ваша кристальная репутация. И, наконец, ваш супруг... Ведь не все же время занимается он своими пернатыми свиньями. Может быть, иногда приходит ему в голову вопрос – а что-то теперь поделывает моя очаровательная Полина. А? Разве это не может быть?

П о л и н а. Пустяки. Он не может мне не верить. Жена Цезаря выше подозрения.

Д о л г о в. Ах виноват, я ведь не знал, что Василий Петрович – Цезарь. Но вы меня, конечно, простите, я ведь человек приезжий. Ну-с, а теперь все-таки скажите, как вам пришла в голову мысль так меня неожиданно осчастливить?

П о л и н а. Ах вы меня не знаете. Я, вообще, такая безумная и ужасно люблю играть с опасностью.

Д о л г о в. Ну, неужели же вам было бы приятно, если бы вас кто-нибудь у меня увидел?

П о л и н а. Ах, я не про ту опасность говорю, а совсем про другую.

Д о л г о в. Про какую?

П о л и н а. (Кокетливо) Про вас.

Д о л г о в. Про меня?

П о л и н а. Ну да. Ведь я же знаю ваше отношение ко мне и все-таки не боюсь придти.

Д о л г о в. Ах, так вот оно что. Вам нравится подвергать опасности свою добродетель. Ах, Полина, какая вы демоническая женщина.

П о л и н а. Разве это так чувствуется? Это вы, собственно, говорите о чем?

Д о л г о в. Я о том, что вы демоническая женщина.

П о л и н а. Ну да, а как вы узнали?

Д о л г о в. Вижу.

П о л и н а. (Загадочно улыбаясь) Ах, меня здесь никто не понимает.

Д о л г о в. Даже почмейстер?

П о л и н а. Вы себе представить не можете, как тяжело жить в провинции для утонченного человека. Какие здесь интересы? Только сплетни. Ужасно. Ужасно. Буквально не с кем говорить. Клеопатра Федотовна уверяет, что она влюблена в своего мужа, а когда умер воинский начальник, кричала всем и каждому: "Ах, отчего я не вышла за него замуж. Теперь я была бы вдовой полковника и получала бы пенсию". А по моему это возмутительно. А Лизавета Алексеевна только хихикает. Ужасная кривляка и ломака эта Арданова.

Д о л г о в. Ну, а почмейстер неужели тоже не на высоте своего положения?

П о л и н а. Все хороши. И Иван Андреич целый день ерунду изобретает.

Д о л г о в. Как? Разве ерунда еще не изобретена?

П о л и н а. Из сардиночных коробок делает кинематограф. А Ворохлов жулик. Знаете, когда был Пушкинский юбилей, ему город поручил купить бюст Пушкина. А он и тут надул. Взял да и купил Ломоносова.

Д о л г о в. Ну и что же – сошло?

П о л и н а. Учитель какой-то скандал поднял. А Ворохлов еще обиделся. Я, говорит, в интересах города. На Пушкина нынче спрос большой, а Ломоносова я дешевле купил, а в лицо все равно никто не знает. Так и отпраздновали. Речь говорили, стихи читали. Ломоносову-то про Пушкина. Ворохлов жулик, совсем серый купец.

Д о л г о в. Бедная Полина. Как вам должно быть тяжело в такой неподходящей для вас среде?

П о л и н а. Ужасно. Я исстрадалась. Все сплетни, сплетни. Никто ни про кого хорошего слова не скажет.

Д о л г о в. Да, да, Полина. Вы одна счастливое исключение. Вы одна с такой необычайной нежностью говорите об них обо всех.

П о л и н а. Вы понимаете меня, Андрей Николаевич. Ах, только вы. (Помолчав, жеманно) Ну, а теперь я пойду, мне пора.

Д о л г о в. (Вяло) Ни за что не отпущу вас.

П о л и н а. Хи-хи-хи. А если я совсем останусь?

Д о л г о в. Вы шутите. Это жестоко. Вы действительно демоническая женщина.

П о л и н а. Знаете, Андрей Николаевич, уж если пошло на откровенность, вы ужасно робкий. Я вас считала Дон-Жуаном, а вы ужасно робкий. Вы наверное никогда не решились первый поцеловать женщину?

Д о л г о в. Вы правы – никогда.

П о л и н а. А если женщина сама первая поцелует вас?

Д о л г о в. О, интересная женщина никогда первая не поцелует.

П о л и н а. А если все-таки...

Д о л г о в. Ну, тогда значит она не интересная.

П о л и н а. Ну, почему же? Точно интересная женщина не может увлечься и не совладать с своим чувством?

Д о л г о в. Ах, таких Дон-Жуанов, как я, больше всего пленяет в женщинах ее недоступность и холодность. Почему, например, вы, Полина Григорьевна, так обаятельны? А потому, что недоступны. Совершенно и окончательно.

П о л и н а. Да... но... все-таки...

Д о л г о в. И очень холодны.

П о л и н а. Нет... я все-таки...

Д о л г о в. (Перебивая) Ах, не спорьте, не спорьте. Вы недоступны и в этом ваше очарованье. Вы холодная, демоническая женщина. Вы можете свести с ума человека вашей красотой, вашим тонким кокетством, вашим умом, вашими глазами. Да, Полина, вашими чудными страстными глазами, от которых каждый потеряет голову и потом вы встанете и уйдете и оставите человека безумствовать.

П о л и н а. Да, нет... я могу остаться.

Д о л г о в. Вы шутите, Полина, вы жестоко шутите. Нет, вы не останетесь. Вы уйдете, потому что иначе вы не были бы демонической женщиной, идущей по разбитым сердцам. Я угадал вас.

П о л и н а. (Гордо улыбаясь) Да.

Д о л г о в. (Звонит. Входит лакей) Барыня уходит. До свидания, Полина Григорьевна. (Целует ей руку.) Я хорошо понял вас, очаровательница.

П о л и н а. Адье. (Идет несколько растерянная, но польщенная.) Хотя я могу... (Косится на лакея.) Же пе ресте.

Д о л г о в. Не дразните меня, очаровательный демон. До завтра. Вы будете завтра на завтрак у Ардановых?

П о л и н а. Да. А вы?

Д о л г о в. Раз вы будете, то о чем спрашивать. (Уходит провожать Полину и тотчас возвращается) О – о. Тяжелая марка. (Потягивается. Звонит телефон. В телефон) А, Евгений Петрович? С приездом. Очень рад снова встретиться. Непременно, Буду ждать вас завтра утром. А когда начнется сессия? Нет, не скучаю... Арданова. Вы ее знаете?... Очень-очень красивая женщина... Значит до завтра... (Вешает трубку).

Л а к е й. (Входя) Там, барин, еще одна барыня вас спрашивает.

Д о л г о в. Господи, что же это. Я спать хочу. Если она тут надолго засядет... Ну ладно. Попроси войти. (Лакей уходит. Входит Арданова, очень бледная, глаза широко раскрыты). Вы?

А р д а н о в а. Я пришла.

Д о л г о в. Счастье мое. Садитесь скорей. Я прямо не смею верить. Отчего вы такая разволнованная? Вам трудно было уйти.

А р д а н о в а. (Садится, устало опускает руки и голову) Нет, не очень трудно. Мне помогло маленькое пошленькое приключение. Мне стало противно, я отвернулась и спокойно и смело пошла. К вам.

Д о л г о в. Но вы ужасно какая-то встревоженная?

А р д а н о в а. Нет, нет. Теперь мне совсем хорошо Я даже не думала, что я так спокойно смогу уйти. Ушла и не обернулась. Теперь все кончено.

Д о л г о в. (Садится у ее ног и берет ее за руки). Только не дрожите так сильно. Разве не на радость пришли вы ко мне.

А р д а н о в а. На радость или на страдание – все равно. Двери сами открылись предо мной. Широко распахнулись большие, широкие двери.

Д о л г о в. Отчего вы так дрожите, любимая? Ну улыбнитесь мне. Я знал, что вы сами придете ко мне. Без моих просьб и настаиваний. Потому что все, что вы делаете, необычно и красиво.

А р д а н о в а. Вы знали, что я приду. И вы хотели этого, Андрей Николаевич?

Д о л г о в. Вы спрашиваете об этом? Красивая моя. (Целует ей руки).

А р д а н о в а. Знаете, когда я шла к вам сюда, я не боялась, что встречу кого-нибудь на дороге или у вас. Я так спокойно, так честно шла, у меня такое было чувство, точно я домой иду. К себе домой, к нам.

Д о л г о в. Прилетел, значит, огненный змей?

А р д а н о в а. (Восторженно) Да. Мне кажется – я всю жизнь ждала его.

Д о л г о в. Да, любимая. Мы оба ждали его всю жизнь.

А р д а н о в а. Сегодня был у меня Илюшечка В о р о х л о в. Да, это сегодня было, а мне кажется давно, давно, в какой-то прошлой, забытой жизни. Я говорила ему, что не знала, что счастье так больно чувствуется. Как это все давно было.

Д о л г о в. Подождите, снимите шляпу, вам удобнее будет. И мне удобнее будет погладить ваши волосы. (Арданова снимает шляпу. Долгов тихо гладит ее по голове) Вот так, как маленькую девочку. Мне все кажется, что вы боитесь чего-то?

А р д а н о в а. Нет, нет. Я ничего не боюсь.

Д о л г о в. Вам хорошо со мной?

А р д а н о в а. Подождите... Я не знаю. Мне безумно, мне единственно, но хорошо ли мне – я не знаю. Счастье – оно так больно чувствуется. (Помолчав) Расскажите мне, как вы полюбили меня. Я теперь все хочу знать. Потом я никогда уже не буду об этом спрашивать. А сейчас это единственное, что я хочу взять с собой из старой жизни в эту нашу, новую.

Д о л г о в. Мне сейчас трудно говорить об этом. Я слишком весь в настоящем. Я расскажу вам об этом завтра, когда я буду у вас.

А р д а н о в а. (С испугом) У меня?

Д о л г о в. Что с вами, любимая?

А р д а н о в а. У меня? Я... я не вернусь домой. Я к тебе пришла совсем.

Д о л г о в. (Встает и смущенно делает несколько шагов по комнате) Я должно быть не так понял вас.

А р д а н о в а. Что же вы не поняли?

Д о л г о в. Вы простите меня, Лизавета Алексеевна, но это... это безумие с вашей стороны.

А р д а н о в а. Лизавета Алексеевна? Вы сказали Лизавета Алексеевна.

Д о л г о в. Ах, Боже мой. Ну да, я сказал. Я нарочно назвал вас Лизаветой Алексеевной, чтобы вы поняли насколько серьезно то, что я вам говорю.

А р д а н о в а. Значит, когда вы называли меня любимой, вы говорили не серьезно?

Д о л г о в. Ах, Боже мой, вы совсем ребенок, экспансивный ребенок. Вы сказали мужу, что уходите ко мне?

А р д а н о в а. Нет, я никому ничего не говорила. Я просто ушла.

Д о л г о в. Сумасшедшая. (Арданова смотрит на него с ужасом) Сумасшедшая. Почему вы так смотрите на меня? Поверьте, что я не за себя волнуюсь. Мне ничего не грозит. Но как я мог думать, что вы выкинете такую штуку? Разве так делают?

А р д а н о в а. Я не знаю, как делают. Я люблю вас, вы звали меня, и я пришла к вам.

Д о л г о в. А вы подумали ли, что из этого получится? Какой это будет скандал, какой это грязный скандал будет завтра же?

А р д а н о в а. Нет, я об этом не думала и теперь не думаю. Скандал и грязь будет там у них, а не у меня. Меня это не касается.

Д о л г о в. Нет, я вижу, что вы совсем ребенок. Если вы сами не можете позаботиться о себе, то это должен сделать я. Если вы не понимаете, что вы делаете, то я очень хорошо понимаю и объясню вам.

А р д а н о в а. (В отчаянии) Любимый мой. Что ты говоришь? Что ты делаешь со мной? Ведь ты позвал меня на новую благословенную жизнь с тобой. Ведь я ответила тебе, что не побоюсь и не отрекусь никогда. И когда настал час, я пришла к тебе. Я люблю тебя и ты меня любишь. Я пришла на всю жизнь к тебе. Я ничего не побоялась. И вот теперь я боюсь. Я не понимаю тебя, я слов твоих не понимаю. Я боюсь понять их. Слышишь? Я смертельно боюсь понять их... Не может быть, чтоб ты говорил это. Я не верю тебе.

Д о л г о в. (Берет со стола графин, наливает воду в стакан и подает Ардановой) Успокойтесь, друг мой, успокойтесь. Ничего страшного я вам не говорю. И если я волнуюсь за вас, то, конечно, только оттого, что я вас люблю.

А р д а н о в а. Скажи мне... Скажите мне одно: ведь вы звали меня? Ведь не во сне я все это увидела? Господи, я с ума схожу.

Д о л г о в. Да, я звал вас. Я и теперь зову вас. Но вы как-то странно, по-детски поняли меня. Вы даже удивили меня. Как примитивно вы все берете. Когда полчаса тому назад здесь сидела Полина и предлагала мне удалиться с ней под сень струй, это меня только веселило и забавляло, но когда...

А р д а н о в а. Здесь у вас была Полина Григорьевна? Она здесь была?

Д о л г о в. Ах, Боже мой. Ничего подобного я не говорил. Я сказал: "Если бы здесь была Полина (с досадой) вот видите, Лизавета Алексеевна, как вы мало меня знаете. Вам показалось, что я сказал, будто Полина была здесь и вы сейчас встревожились. Точно это могло бы иметь для вас значение.

А р д а н о в а. Как странно мы говорим. Друг милый. Мы ли это? Мы точно ссоримся. Ведь все так ясно было для меня. Все так красиво, так ярко. Вы помните – вы говорили, что душа моя, как музыка. Вы помните это? Разве вы не слышите, как плачет сейчас эта музыка? Что же случилось, любимый мой? Я ничего не понимаю, ничего не понимаю. (Закрывает лицо руками).

Д о л г о в. (Подходит к ней, берет ласково за руки). Ну подождите, ну успокойтесь. Обсудим все вместе. Вы не можете вернуться. (Арданова молчит) Но в этом ведь и нет необходимости. Если вы не любите его и вам тяжела ваша жизнь при прежних условиях, вы же можете устроиться самостоятельно... Поезжайте в Москву. Ведь у вас, кажется, есть независимое состояние, вы продали свое имение.

А р д а н о в а. Нет, у меня нет денег. Муж проиграл в клубе все мои деньги.

Д о л г о в. Быть не может. Как же это так вышло?

А р д а н о в а. Неужели мы об этом будем говорить теперь?

Д о л г о в. Зачем же вы ему дали эти деньги? Это прямо возмутительно с его стороны. Никогда бы не подумал, что он способен на такую низость.

А р д а н о в а. (С тоской) Неужели мы об этом будем говорить?

Д о л г о в. Ах, дитя мое, ведь это тоже важно. В этих деньгах была ваша свобода. Ведь у вас больше ничего нет? (Арданова молчит) Вот видите сами.

А р д а н о в а. (Смотрит в сторону, говорит с тоской) Что мне делать? Что мне делать? (Долгову) Нет, это страшный сон какой-то, Андрей Николаевич. Ведь вы говорили мне об огненном змее?

Д о л г о в. Лизавета Алексеевна. Разве я отрицаю это. Разве я не повторяю теперь, что люблю вас и счастлив вашей любовью. Только я знаю то, чего вы не знаете. Я знаю, что любовь нашу мы не можем и не должны обставлять скандалом. Любовь священная тайна и пусть она будет тайной. Самый яркий златокованный венец не наденете вы на свою голову, если он затоптан свиньями. Дитя мое дорогое, придется вам вернуться домой.

А р д а н о в а. (Тихо) Вы душу мою убили, я не могу жить с мертвой душой.

Д о л г о в. (Сердито) Что это – угроза?

А р д а н о в а. Как пошло. (Закрывает глаза руками и плачет, потом поднимает голову) Андрей Николаевич. Не бойтесь, я сейчас уйду. Я хочу только, чтобы вы сказали мне, что это было? Что это такое, чего вы хотели от меня? Или просто я не поняла вас? Почему вышла вся эта некрасивая и такая мучительная, смертельно мучительная сцена. Скажите мне все искренно, не как обиженной вами женщине, а как человеку. Можете? Если не можете – лучше промолчите. Я хочу только правды. Ведь имею я право за все свое унижение, за все горе хоть этого потребовать. Раз в жизни правды. (Долгов садится и, стиснув лоб руками, молчит) Я жду, Андрей Николаевич.

Д о л г о в. (Печально и ласково) Любимая моя, нам вместе приснился сон. Сон о прекрасной стране, называемой "Никогда". В этой стране живут люди и происходят события, которых никогда не бывает. Там прилетают огненные змеи и уносят любящих и любимых к нездешнему вечному огнегорящему счастью. Там бывают и другие прекрасные чудеса, которых никогда не бывает. И если человек, видящий этот сон, не проснется во время, он погибает. Но обыкновенно окружающие замечают такого грезящего и будят его. Ах, много разных снов снится об этой стране. Вот и нам приснился наш сон, прекрасный сон из страны "Никогда". Но, дитя мое, я проснулся первый и хочу разбудить вас нежно, нежно, почти целуя.

А р д а н о в а. (Закрывая глаза) Я не хочу проснуться.

Д о л г о в. Лизавета Алексеевна. Поймите меня. Мне сейчас очень, очень больно. Мне стыдно за себя. Вы приняли меня не за того. Вам показалось, что я сильный, яркий человек, что я зову вас на новую, как вы сказали благословенную жизнь. Я, пожалуй, одну минуту и сам показался себе таким. Лизавета Алексеевна, друг дорогой? Простите меня. Я тоже труп, как все они, и также кружусь под шарманку сатаны. Разве вы не узнали меня? Я тот самый "неотразимый" молодой человек, адвокат, доктор, инженер, все равно кто, который разделывает в каждом провинциальном городке подсурдинные романчики, с цветами, романсами и легеньким адюльтером. Разве вы не узнали меня? Я выродок, болтун, пустоцвет, пустозвон.

А р д а н о в а. Зачем вы так говорите о себе? Разве это правда? Это опять какая-то непонятная рисовка. Вы яркий, вы талантливый, не я одна такого мнения о вас.

Д о л г о в. Может быть и яркий. Но, дитя мое, гнилушки всегда светятся. Я хитрый мертвец, я притворился живым, чтобы овладеть вами. Но не судите меня очень строго. Я правда очень, очень увлечен вами. И то что я говорил вам, я наверное никогда никому не скажу. И горел я, когда говорил вам об огненном змее, красиво горел. Но теперь, когда вы так смело и ясно пришли ко мне, совсем пришли, любимая моя, я вдруг сразу почувствовал, что не могу, не смею ответить вам. Душа у меня бескрылая. Не взлететь мне с вами, а притворяться – не могу, стыдно. Не сломать мне своей проклятой пружины. Не сломать. Лгать вам только для того, чтобы позабавиться вашим красивым огнем, не могу. Нельзя святой водой полы мыть.

А р д а н о в а. Так это значит был флиртик? Вы "завлекали" меня, как военный писарь швейку. Ха-ха. Какую глупую роль вы отвели мне в вашем водевильчике.

Д о л г о в. Лизавета Алексеевна. Любимая.

А р д а н о в а. Нет, милый мой, я не для водевильчика. Не по мне эта роль. И я выйду из нее хоть бы мне пришлось для этого выйти из жизни. Нет, я не для водевильчика. (Встает и выпрямляется во весь рост.)

Д о л г о в. Красивая. Какая вы красивая. (Хочет взять ее за руку)

А р д а н о в а. Перестаньте. А я-то... Ха-ха. Я шла сюда как на подвиг, как на смерть. Не для радости, поцелуев шла я сюда, а именно как на подвиг. Я не знаю. Это, должно быть, действительно безумие, но такое вдохновенное безумие. И вдруг. И все так просто и ясно, как пощечина. (С отчаянием) Что сделала я с собой? Как я уйду, как буду жить дальше? Ведь ни одной минуты, ни одной минуты из тех, которые я пережила здесь, я не хотела. Я не хочу. Как буду я жить дальше? (Поворачивается к Долгову, говорит надменно.) Слушайте, вы. Относительно того, что муж взял мои деньги я солгала, пошутила, словом это неправда.

Д о л г о в. Я это так и принял. Как шутку. Впрочем мой ответ я сейчас заимствовал у Ворохлова.

А р д а н о в а. (Удивленно) Что?

Д о л г о в. Я потом расскажу вам. Забавная история.

А р д а н о в а. Нет, я думаю, что вы мне потом уже ничего не расскажете.

Д о л г о в. Милый друг. К чему этот трагический тон. Ведь я все равно не верю. Да и глупо было бы, если бы иметь основание верить. Уж очень было бы пошло. Но я спокоен. Ваша последняя фраза на счет того, что вы пошутили относительно некрасивого поступка вашего мужа, очень успокоила меня за вашу судьбу.

А р д а н о в а. (Холодно) Я вас не понимаю.

Д о л г о в. Очень просто, вы вернулись к жизни, к обычной жизни, где все должно быть на своем месте. Ну, а эта ваша откровенность на счет мужа выходит как-то не на месте. Вот вы и устраняете ее, чтобы она не мешала вам жить дальше. Не так ли? Я очень, очень рад.

А р д а н о в а. Почему вы так глупо жестоки?

Д о л г о в. (Улыбаясь) Только для того, чтобы вы могли рассердится на меня. Это вам сейчас чрезвычайно полезно. А для меня не очень страшно, это не надолго.

А р д а н о в а. (Идет к двери. Не оборачиваясь). Я ухожу.

Д о л г о в. (Догоняя ее, берет за руку). Подождите, я не хочу чтобы вы так ушли. (Заглядывает ей в лицо) Покажите мне ваши глаза. Так. Теперь вы совсем другая. Вы проснулись. Не жалейте. Вам будет хорошо. Вы живая, умная и страстная, вы будете вертеть всеми этими трупами, как вам вздумается. Будете такой... губернской львицей, Царицей марионеток? Право – это забавно. Я рад что разбудил вас. Я не хочу, чтобы вы погибли.

А р д а н о в а. (Вырывая руку) Оставьте меня. (Уходит. Долгов делает несколько шагов за дверь, провожая ее. Она уходит быстро. Он останавливается, прислушивается. Слышно хлопнула дверь. Он возвращается назад, садится в кресло, закрыв лицо руками. Потом поспешно встает, звонит. Входит лакей).

Д о л г о в. Слушайте, Алексей. Скорей бегите... Тут только что ушла от меня барыня. Догоните ее, только так, чтобы она не видала и проводите ее до самого дома. Только, слышите, чтобы она вас не заметила. Пока не войдет к себе в дом, не спускайте с нее глаз. Когда вернетесь, скажите мне. Если я буду спать – разбудите. (Вдруг устало опускает голову на руки) Нет... не надо будить. Все равно.

Занавес.

ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Декорация первого действия. Утро. Серафима и Луша убирают комнату.

С е р а ф и м а. Нечего тут вертеться-то. Все равно тебе расчет будет.

Л у ш а. За что же мне расчет? Барыня очень мною довольна.

С е р а ф и м а. (Передразнивая) Барыня. Барыня. Теперь, милая, не в барыне дело. Теперь барин сам себе барыней будет.

Л у ш а. Ой, что же это вы говорите, Серафима Ананьевна. Да разве это такое бывает, чтобы сам себе. А где же барыня-то наша?

С е р а ф и м а. (Таинственно) Ушла барыня. Совсем ушла, понимаешь. Только если ты, шельма, кому пикнешь, я тебя своими руками задушу. Я сама молчу и никому не говорю, и ты молчи. Я вот сама своими глазами видела, как барыня из дому ушла, а разве я кому скажу. Да, мне пусть скорее язык вырвут...

Л у ш а. Господи спаси и помилуй. А куда же она ушла-то?

С е р а ф и м а. Я тебе поспрашиваю. Ты знай свое дело, убирай да молчи. К кому нужно, к тому и пошла.

Л у ш а. А к кому же нужно ходить-то?

С е р а ф и м а. К любовнику, вот к кому нужно.

Л у ш а. Господи прости и помилуй. (Серафима растворяет полуоткрытую дверь, заглядывает в соседнюю комнату).

С е р а ф и м а. Ишь барин-то до сих пор из клуба не вернулся. Продувает барынины денежки. Обобрал ее до чиста.

Л у ш а. Ой, что вы это, Серафиима Ананьевна. Ой, страсти-то какие. Неужто обокрал.

С е р а ф и м а. Что-о? Я тебе покажу такие слова про господ говорить. С этаких лет произносить.

Л у ш а. И что это теперь будет, Серафима Ананьевна, я ведь никому не скажу, ей-Богу, это к кому же барыня пошла-то? Ей-Богу я никому, только разве Феньке Ворохловых, да Ксюше почмейстеровой. Ей-Богу.

С е р а ф и м а. Скажите пожалуйста. Она не скажет. Да еще кто тебе позволит ябедничать-то. Тут для ябеды почище тебя люди найдутся. Коли кому нужно рассказать, так я и сама сумею. Тебя не спрошу. Ох-хо-хо. И что теперь будет, и что теперь будет. Ежели меня барин при себе не оставит, ни за что в этой мурье жить не буду. Непременно в Тверь перееду. Ездила я как-то с господами Филимоновыми в Тверь, видела там живые картины на французском языке. Уж действительно можно сказать свету повидала. (Звонок) Господи, это что же? Либо барин, либо барыня. Пошла вон, я сама отворю, не твоего ума дело. (Обе уходят. Входит Арданов в пальто и шляпе, садится, не раздеваясь, на стул. Вынимает бумажник, раскрывает его и снова прячет).

А р д а н о в. Все. Кончено. (Вытирает лоб платком. Входит Серафима).

С е р а ф и м а. (Жеманно) Ах, барин, уж и не знаю, как вам сказать... Уж и не смею, уж и руки и ноги, как говорится, к гортани прилипли.

А р д а н о в. (Раздраженно) Чего вам? Отвяжитесь вы от меня.

С е р а ф и м а. Уж виновата, барин, а должна я вам все сказать, чтобы вы не подумали, что я потатчицей была... Как цветы все через мои руки проходили и два раза даже с письмами. Писем-то я, виновата, прочесть не удосужилась. Так только уголочком глаза зыркнула, когда барыня читали.

А р д а н о в. Что вы там мелете?

С е р а ф и м а. Ей-Богу, только и успела уголочком зыркнуть, а прочесть не смогла. Видела, что как будто "е" и потом "е", и потом опять "е", а больше не разобрала. Конечно, кабы знать, что дело так повернется, так можно было бы эти самые письма выкрасть.

А р д а н о в. Какие письма? Говорите сейчас же в чем дело. Слышите? Я вам приказываю, сейчас же отвечайте.

С е р а ф и м а. Ей-Богу, через преданность мою. Я перед барином своим чиста и противу барина не потатчица. А господин Долгов цветы барыне посылал. Так все не симпатично и два раза с письмом. "Е" только разобрала и "е" и еще "е". Ей-Богу, лопни глаза... Вот образ-то на стене.

А р д а н о в. (Вставая) Где барыня?

С е р а ф и м а (Мечется) Она-с, они-с...

А р д а н о в. (Бросает шляпу на пол) Отвечай сейчас же или я тебе...

С е р а ф и м а. Ой-ой-ой. Смертынька моя. Ушла барыня, ушла из дому совсем, своими глазами видела...

А р д а н о в. Что-о? Ушла? Куда?

С е р а ф и м а. Да уж видно туда... туда... (Арданова раскрывает дверь из своей комнаты. Она очень бледная, в том же платье, в каком была у Долгова).

А р д а н о в а. (Спокойно) Что здесь случилось? Что за крик?

А р д а н о в (Изумленно и смущенно). Ты? Где ты была?

А р д а н о в а. Я? Как видишь дома.

А р д а н о в. А как же она говорит что ты...

А р д а н о в а. (Серафиме) Уйдите отсюда. (Серафима, съежившись, уходит) Она видела, как я вечером пошла пройтись, и не видала, как я вернулась – у меня был ключ с собой. Вот и все. Может быть благоразумнее с моей стороны было бы не возвращаться.

А р д а н о в. (Начиная сердиться) То есть, как это так? И, вообще, что это значит? Эти цветы и записочки от Долгова, о которых вся прислуга знает? Потрудитесь отвечать.

А р д а н о в а. Потрудитесь не кричать. А теперь слушайте. Совершенно верно, Долгов посылал мне все время цветы и два раза присоединял очень любезные письма. Если бы вы поинтересовались ими в свое время, вы бы их прочли. Но ведь вас никогда не было дома. А теперь вы мне потрудитесь сказать, где мои деньги.