Текст книги "Заколдованная школа. Непоседа Лайош"
Автор книги: Надь Каталин
Жанр:
Детская проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)
Непоседа Лайош
1. «Моя семья»
Так называется сочинение, которое нам задали на дом. Я даже спросил тетю Габи, нашу учительницу венгерского языка: мне-то зачем писать? Уж она мою семью знает, кажется, лучше некуда. Родители – как будто абонемент у них – то и дело в школу бегут. Правда, не по своей воле. Вызывают их. Из-за нас с братом. Он тоже в нашей школе учится, во втором классе. Я-то уже в пятый хожу, но все-таки есть у нас кое-что общее. Он писать не любитель, и я тоже.
Ну да ладно, я все же нашел выход. Писать мне не придется, а задание будет выполнено. Техника-то на что?!
У меня есть маленький магнитофон. И вот что я придумал: проведу с моим семейством репортаж. Каждый выскажется по отдельности, вот и получится рассказ – что и было нам задано. Вести репортаж буду со скрытым микрофоном, это сейчас модно. Да и потом, подойди я к ним с микрофоном, они, может, и не захотят высказываться…
Сделаю так: каждому по очереди объявлю, что получил замечание в школе. За дисциплину. Тут уж никто не промолчит! А магик аккуратно запишет, кто что сказал. И пусть тетя Габи потом послушает, в какой семье я живу.
Затея насчет замечания удалась на славу. И вот что поразительно: все сразу поверили!
Первой я подманил к магику бабушку.
– Бабуля, – сказал я с самым унылым видом, – у меня беда. Замечание схлопотал за дисциплину.
– Ох ты, господи, да как же это, стыд какой! В нашей семье такого отродясь не бывало! Папа твой за всю школу ни одного замечания не принес. Ах, какой позор! Только б Малыш не узнал… Не гоже ему дурной пример с тебя брать!
Горестно покачивая головой, бабушка ушла на кухню, а я прослушал запись. После ее слов шла музыка, самые популярные в этом году песенки. К высказыванию бабушки это отношения не имело, просто предыдущую запись стереть не удалось. Я ведь пожертвовал для «сочинения» ленту с отличной эстрадной музыкой. Жаль до смерти! Но все лучше, чем писать самому.
И я позвал Малыша.
– Слышишь, Малыш, плохо мое дело! Замечание схватил по…
– Ну и что? – небрежно отозвался брат, не дав даже договорить.
– Да ведь сам знаешь… Придется родителям показать, чтоб расписались.
– А что, ты писать не умеешь?
– Это ты к чему?
– Ладно, давай сюда, я распишусь. Два форинта! Для Дюрки Куташа я за один форинт расписываюсь. Это мне легче. Натренировался уже.
Вот так Малыш!..
– Дедушка, у меня, понимаешь, беда! – подступился я с тем же к следующему члену нашей семьи. – Вот, замечание получил за поведение.
– Э-эх! – выкрикнул он, словно отплясывал какой-нибудь народный танец, и лихо подкрутил усы. Он совсем не опечалился, наоборот, как-то оживился, подмигнул задорно и заговорил: – Оно, конечно, дело твое неважнецкое, да ведь с кем не бывает. Отец твой, помню, каждую неделю замечание в дневнике приносил. Я сам всякий раз расписывался. Твоя бабушка и по сей день ничего про это не знает. А вот теперь ты… Н-да, ничего не поделаешь, мы, Кормоши, все не из роду, а в род…
Вечером пришла мама. Я сразу к ней:
– Мам, беда! Мне замечание в дневник записали.
– Приятная новость! – звонко сказала мама и тут же воскликнула язвительно: – Ступай же с нею к отцу. Он ведь у нас умеет воспитывать, не то что я! По крайней мере, сам так считает. Вот и ступай к специалисту!
Я не мешкая отправился к папе.
– Пап, мама меня к тебе послала. Вот такая, понимаешь, беда: замечание получил за дисциплину.
Папа ничего не сказал. Зато раздался громкий хлопок. Кто будет слушать запись, обязательно подумает, что это была пощечина. Так и мама подумала и сразу успокоилась. Этот трюк папа специально для того и изобрел.
Словом, все успокоились, и только мне в конце концов стало как-то не по себе. Что там ни говори, а только история эта со скрытым микрофоном все же на ловушку смахивает…
И тут меня опять осенило. Кажется, я нынче в форме!
Я созвал всю семью в ванную комнату. Сперва они упирались. У нас и так вечные перепалки из-за того, что ванная всем нужна одновременно. Но я сказал, что тут совсем другое дело. На этот раз ванная будет студией. Это единственное место в квартире, куда не проникает уличный шум. Все удивлялись, пожимали плечами, но все-таки собрались. Малыш и попугая в клетке принес – он ведь тоже член семьи. Но я накрыл клетку простыней, иначе бы попугай говорил без умолку. А на этот раз говорить хотел я.
– Все вы знаете, дорогие мои родственники, что я собираюсь стать репортером. А для этого нужна практика, иначе из меня ничего не выйдет. Так что прослушайте мой первый репортаж. А в благодарность я вам признаюсь, что никаких замечаний не получал. Честное слово! Просто мне нужно было записать ваши ответы, вот я и придумал. Итак, включаю репортаж!
Запись получилась вполне хорошая. Иногда пробивалась музыка, у меня стирание удается пока неважно. Но это только к лучшему! И даже естественней. У нас ведь магнитофон не выключается. Я был очень собою доволен. Но пусть уж похвалят меня и другие.
– Ну, и какое же у вас впечатление, дорогие родственники? – нетерпеливо спросил я.
И тут бабушка вдруг расплакалась.
– Ну, папа, – всхлипнув, сказала она дедушке, – вот когда довелось мне узнать, как вы меня обманывали! Через столько лет услышать такое! Ох, позор!
Мама не плакала, она смеялась. И вроде бы даже похвалила папу. Хотя, кто его знает…
– Да-а, скажу я вам, у вашего папы превосходные воспитательные методы! Он с сыночком запанибрата. За моей спиной!
Папа сразу напустился на Малыша. Ведь, как ни смотри, мама его отругала. Вот и он стал ругать младшего сына:
– Ты это что же, Малыш, обманщиком стать надумал? Подписи подделываешь? Да еще за деньги? В наказание не будешь сегодня смотреть телевизор!
Ого, как тут Малыш раскричался! Магик так и подскакивал, такую силу звука он не берет. Я-то ведь и этот разговор записывал. Теперь репортаж получится что надо!
– А с тобой, Чаба, я никогда больше не буду играть! – вопил Малыш. – И не закрывай попугая! Он мой, да, мой! Мой!
Он сдернул простыню с клетки. Попугай, конечно, решил, что уже утро, и заверещал:
– Попка золотко, Попка золотко, Попка золотко!
Среди шума и гвалта один только дедушка сохранял спокойствие. Нет, он не промолчал и тоже высказался, но совсем тихо. Боялся, видно, подлить масла в огонь. А жаль, что магик не записал его! Ведь он вот что пробормотал себе под нос:
– Выйдет, выйдет репортер из парнишки! Еще и прославится! Ничего не поделаешь, мы, Кормоши, все не из рода, а в род…
Репортаж закончился, полились лучшие шлягеры года. Я не стирал их, зачем? По крайней мере можно слушать их теперь целый вечер. Я ведь тоже не стал смотреть телевизор. Раз уж я втянул Малыша в беду, иначе не годится. Малыш, правда, меня не понял.
– А ты вообще-то здоров? Только шарики не на месте? – осведомился он деловито.
Он еще маленький. Разве ему понять, как это благородно – пострадать добровольно.
2. Бабушка в ракете
– Это моя семья?! Нет уж, ты лучше сама объясни, что тут накалякано. Я, по крайней мере, никого не узнаю. Может, ты растолкуешь? А то мне, видно, не по разуму, – сказал я Магди.
Вообще-то мы с Магди друзья. Уже пять лет дружим, в первом классе на одной парте сидели. Она очень хорошая девочка, потому ее и посадили со мной. И с тех пор я все время исправляюсь. Но сейчас она меня разозлила: показала рисунок – ничего особенного, шесть каких-то червячков что-то там делают непонятное. А Магди вдруг объявляет: это твоя семья нарисована за работой.
Не успела Магди рот открыть, как зазвонил телефон. Я взял трубку.
– Слушаю! Квартира Кормошей, – сказал я как полагается.
– Если вы Кормоши, вызовите трубочиста![2]2
Здесь – игра слов. По-венгерски фамилия Кормош то же, что Сажин – от слова «сажа».
[Закрыть] – сострили на другом конце провода.
Я узнал голос брата и бросил трубку. Опять позвонили. Конечно, это был брат. Но на этот раз он не дурачился, а говорил быстро-быстро, захлебываясь. С ним так бывает, когда он волнуется.
– Ой, Чаба, не клади трубку, я больше не буду про трубочиста, только и ты не говори «квартира Кормошей», а то я не удержусь и все-таки скажу… Слушай, важное дело! Я звоню тебе уже второй раз – это два форинта! Ты мне отдашь два форинта?
– Еще чего! Мне-то не важно!
– Как это не важно! Ведь Магди Някаш твоя одноклассница, так? Она теперь будет у нас звеньевой.
– У кого у вас?
– У нас, «маленьких барабанщиков»![3]3
В Венгрии «маленькие барабанщики» то же, что у нас – октябрята.
[Закрыть]
– Ну, и что?
– Сейчас она идет к нам. Смотри не впускай ее! Это самое главное.
Вот так штука! Я знаком подозвал Магди к телефону, показал, чтобы и она прислонила к трубке ухо. Сначала ничего не вышло. Магди носит очки, я тоже. Наши головы мешали друг другу. Но потом мы все же как-то приладились.
– Повтори, что ты сказал! – попросил я брата.
И он громко повторил:
– Магди стала у нас звеньевой. Сейчас она позвонит, но ты ее не впускай!
Магди вспыхнула и бросилась было вон, но я удержал ее за руку и продолжал допытываться:
– А почему не впускать?
– Она воспитывать будет…
– Тебе не помешает!
– Так она не меня воспитывать хочет, а тебя!
Я поглядел на Магди, ее глаза как-то странно косили. Хотя, может быть, мне просто показалось: ведь наши очки были совсем рядом.
– С чего бы ей меня воспитывать? – не отставал я. – Она же не моя звеньевая.
– Да я, понимаешь, сказал на сборе звена, что ты для меня пример во всем. И раз ты не чистишь свои туфли, так и я не чищу…
Я опять бросил трубку. И сразу накинулся на Магди:
– Ты что, не знаешь, чем звено свое занять? Интересней моих туфель ничего не придумала?
Магди была оскорблена не меньше, чем я. Ничего не скажешь, Малыш сработал удачно, сразу на два фронта.
– Мне твои туфли совсем не интересны. У нас другая тема была. Кто что делает дома. Я велела им всем нарисовать про это картинку. Но картинка твоего братца – это просто позор!
– А что он такое нарисовал? Гадость какую-нибудь? Вот я его взгрею!
– А разве это не гадость – то, что здесь нарисовано?
– А ну, покажи! И растолкуй же наконец, что тут?
– Вот, смотри: это твоя мама. Она стряпает.
– Мама?! – И я расхохотался во все горло. Между прочим, Магди считает, что я очень некрасиво смеюсь: у тебя, говорит, не смех, а какое-то ржание. – Да наша мама вообще не умеет стряпать. И в мясе ничего не понимает, говядину от свинины отличить не может. Только курицу узнает. Но если на прилавке и утка окажется, мама теряется.
– А кто же тогда у вас умеет готовить? – строго спросила Магди.
– Все. Кроме мамы.
– Кто готовит лучше всех?
– Дедушка.
Магди чуть не разревелась. Решила, что я над ней подтруниваю. Но все-таки удержалась, проглотила слезы и опять стала показывать рисунок.
– Вот твоя бабушка.
– Не похожа. Ну, это неважно. А почему она в ракете сидит?
– Это не ракета, а корыто. Бабушка, видишь, стирает. Одна всю семью обстирывает.
– Вот так корыто! Такое разве что в музее увидишь… Прямо археологическая находка. У нас стиральная машина, с программным управлением.
– Может, скажешь, что и стиркой твой дедушка занимается?! – сверкнула глазами Магди.
Но я смотрел на нее совершенно безмятежно – я же понимаю: разобраться в нашей семейке не так-то просто. Поэтому я терпеливо принялся объяснять:
– Нет, дедушка у нас не стирает, он, понимаешь, не умеет управляться с программой. Так что сперва стирал папа. Потом мы с ним поменялись. Теперь я стираю, а он пылесосит. Хотя, кажется, они с Малышом поменялись. И тогда, значит, папа относит в магазин пустые банки-бутылки.
– Вернемся лучше к рисунку, – сказала Магди; видно было, что она совсем сбита с толку. – Я, собственно, о нем и пришла поговорить с тобой. Некрасиво же получается!..
– Что некрасиво?
– То, в чем признался Малыш этим своим рисунком. Видишь, получается так, что четверо мужчин – твой дедушка, папа, Малыш и ты – сидят себе и читают, а…
Я разозлился.
– Разбирай рисунок сама, – сказал я Магди, – с меня хватит того, что на уроке рисования разбирать приходится.
Но Магди, к сожалению, не обиделась и не ушла.
– Еще один только вопрос! Самый последний! – взмолилась она. – Скажи, Чаба, ведь если все, как ты говорил, значит, твоя бабушка – безработная?
– С чего ты взяла? Она готовит, стирает, убирает квартиру, покупает продукты…
– Как! Разве не вы?! Ты ж говорил…
– Почему не мы? Мы все делаем. Только по секрету.
– Ну, все. Я ухожу, – сказала Магди.
На глазах у нее были слезы. Не знаю только, от обиды или от лука. Потому что в комнате вдруг сильно запахло луком. Вошел дедушка и поманил нас:
– Ну-ка, быстро на кухню! Я лучок поджарил и несколько яиц разбил на него. Чтоб в два счета убрали! А как поедите, проветрим, пока бабушка не пришла.
Яичница с луком удалась на славу. Я все ждал, когда и Магди похвалит яичницу, но Магди упорно пыталась разобраться в нашей жизни.
– Скажите, пожалуйста, дедушка Кормош, почему бабушка не должна узнать про яичницу?
– Тс-сс! Она, понимаешь, не любит, когда мы суем нос в ее дела, – охотно объяснил ей дедушка. – Она говорит: женскую работу мужчинам делать не след… Ни старым, ни малым!
– Но тогда как же?.. – Магди уже запиналась на каждом слове.
– А мы все-таки ей помогаем. Не глядеть же, сложа руки, как она на нас трудится. Мы договариваемся между собой, кто что будет делать. Но, конечно, не кричим на весь дом, какие, мол, мы помощники.
– Понятно теперь, что Малыш нарисовал, звеньевая? Вот то-то! – по-дружески подтолкнул я Магди. Очень я гордился в эту минуту нашей непутевой семейкой.
И тут прибежал Малыш. Он уже из прихожей закричал, чтобы оставили яичницу и ему. Влетев на кухню, он совсем не был обескуражен тем, что увидел Магди. Даже наоборот. Преспокойно сообщил нам, что пришел не откуда-нибудь, а от Магди. Оттуда он и звонил.
– Я все слышала, – заметила Магди с оскорбленным видом. И отодвинула от себя тарелку.
Малыш незамедлительно притянул тарелку к себе и, покончив со своей порцией, доел и Магдину.
– Теперь ты можешь хоть сейчас идти домой, – заявил он Магди.
– Малыш! Как ты ведешь себя с гостьей! – прикрикнул я на него.
– Вечно ты перебиваешь, досказать не даешь! Магди потому может хоть сейчас отправляться домой, что я почистил у них все туфли. Все четыре пары.
Магди глотнула, как будто поперхнулась, хотя давно уже покончила с едой.
– Не понимаю, – пробормотала она.
– Твоя мама сказала, что ты терпеть не можешь чистить туфли. Хотя она купила пасту в тюбике с распылителем. Мы тоже такую пасту купили, только мне ее не дают. А твоя мама разрешила…
Магди больше ничего не сказала. А рисунок Малыша сложила вчетверо. Может, спрячет себе на память.
3. Сколько стоит мой брат
Расходами у нас ведает бабушка. Но она настояла, чтобы я тоже участвовал в этом. Каждый день мы с ней вместе записываем, сколько потратили. Бабушка и Малыша заставляет сидеть с нами – учиться. То есть чтобы мы с ним оба учились экономно тратить деньги и знали бы им цену.
Вчера было все как всегда. Бабушка диктовала, я писал. Малыш читал газету.
– Пиши, Чаба, деточка! Литр растительного масла – двадцать восемь форинтов.
Я записал.
– Стиральный порошок «Томи» – одиннадцать сорок.
Я записал. Брат из-за газеты спросил:
– А почему ты не купила большую пачку «Томи», бабушка?
– Не отрывай нас! И не читай газету, а лучше слушай, – одернула его бабушка.
Но одернуть Малыша не так-то просто.
– Да я же для тебя газету читаю. Вот, здесь написано: «Большая покупка всегда экономней – покупайте большой „Томи“!»
– Может, и так, – сразу смягчилась бабушка. – Надо, пожалуй, как-нибудь попробовать… Пиши, Чаба: большой тюбик зубной пасты…
– Как! – возмутился я. – Мы и вчера писали то же! – Я-то не витаю мыслями неизвестно где, я все помню.
– Вот именно! Но ведь вы просто пожираете зубную пасту!
– Ничего подобного, это не я! – оскорбился Малыш. – И вообще, я всего один раз ел пасту. Когда еще в детский сад ходил. Потому что у нее вкус был апельсиновый… Вы всегда на меня наговариваете!
– Да я не про это, – засмеялась бабушка, – просто вы ее транжирите зазря. И мыло тоже. Оставляете в мыльнице, а оно размокает там. Вроде бы пустяк, а деньги уходят понапрасну…
– Бабуля, не стоит с этим возиться! – взволнованно закричал вдруг Малыш. – Вот послушай, что пишут: «Тому, кто будет возвращать железные крышечки от бутылок, розовые и зеленые, может выпасть выигрыш в пятьсот и в тысячу форинтов!» Как бы в подарок! Бабуля, скорей, откроем три бутылки виноградного сока! Стоящее дело, верно?
– Нельзя же открыть сразу три бутылки! Так не годится…
– Я плачý! Из собственных денег! – гордо объявил Малыш.
И напрасно: бабушка тут же принялась его воспитывать.
– Это из каких же таких твоих денег? Ты ведь от родителей их получил, не так ли?
– Папа сказал, я могу купить на мои карманные деньги, что захочу.
– Правильно. Но не выбросить. Их тоже родители твои заработали. Все здесь – их труд. Ты даже понятия не имеешь, Малыш, как дорого стоит двух детей растить!
– Правда, дорого?
– Ну, ладно, не мешай нам больше! Пишем дальше, Чаба! Две пачки масла – двенадцать форинтов. Пиши!
Я записал. Малыш рядом бормотал сквозь зубы:
– Разделить на шесть, получится два форинта.
– Два литра молока – двенадцать форинтов.
Бабушка диктовала. Я записывал. Малыш бормотал:
– Деленное на шесть… Только я все равно молоко не люблю. Так что пусть будет один форинт.
– Что это ты делаешь, Малыш? – подозрительно спросила бабушка.
– Считаю, сколько я стою родителям.
– Что-что?!
– Ну, делю на шесть то, что ты потратила. Нас ведь в семье шестеро. Так я узнáю, сколько стою…
Ну, думаю, вот уж сейчас бабушка рассердится! Но она, наоборот, засмеялась. Никогда не удается мне угадать, кто из взрослых как поступит. Странный они народ! Вот и теперь бабушка только засмеялась, покачивая головой, а потом пошла в комнату взять счет за электричество.
Я решил, что сейчас самый подходящий случай серьезно поговорить с Малышом.
– Слушай, Малыш! Я не хотел говорить при бабушке… но, в самом деле, зачем ты деньги свои транжиришь?
– Вот как? И ты уже знаешь? Да, тебе легко, ты ведь не проходишь каждый день мимо мороженщицы!
– Знаю, все знаю. Но сейчас зима!
– Вот и надо горло закалять!
– Не дури!
– Не дури, не дури! Ты тоже за мороженым заходил. Я видел. Как только написали: «Имеется ананасное мороженое», ты сразу туда…
– Когда это было! И потом… затем я и купил тогда копилки. Теперь, как только получу карманные деньги, сразу их в копилку. И все! После этого не страшно, что бы там ни написала мороженщица – хоть кокосовое, хоть ананасное!
– А ты молодец, что и для меня копилку купил! – попытался брат увести разговор в сторону.
– Я-то молодец, а вот ты? Твоя-то копилка пустая! Я вчера как раз потряс ее.
– Ты тоже? А я часто ее встряхиваю. Вдруг, думаю, что-нибудь да осталось…
Нет, моего братца не поймешь! Глупости ведь болтает. Мы же отдали ключи от копилок бабушке. На сохранение. Как раз для того, чтобы никак нельзя было деньги взять, даже если б очень захотелось…
– Твой ключ, как и мой, у бабушки, – сказал я твердо, – так что как бы ты мог…
– Очень просто, – тотчас стал мне объяснять Малыш. – Переворачиваешь копилку вверх дном, суешь в отверстие нож и подталкиваешь монетку, пока не выпадет…
– Нет, ты все же еще совсем малявка! Тебе бы в детский сад ходить! – разозлился я.
Но тут же сообразил, что я-то старше его и умнее. Ведь взрослые твердят мне об этом постоянно. Так что я верю.
– Вот что, Малыш! – заговорил я внушительно. – Ты прекрасно знаешь, что наша семья собирает деньги на новый телевизор. Мои двести форинтов все лежат в копилке, я отдам их в общую кассу. Потому что я тоже смотрю телик, значит, должен принять участие и в покупке…
Мне самому моя речь чрезвычайно понравилась. И я даже растрогался, когда сказал про двести форинтов.
Но Малыш рассмеялся.
– Двести форинтов! За них ты разве что вечернюю гимнастику смотреть можешь. Думаешь, я не знаю, что телик семь тысяч стоит?
– Для пятиклассника, – огрызнулся я, – двести форинтов, представь себе, большие деньги!
– А я, представь себе, хотя еще только второклассник, – отпарировал Малыш, – даю на телик пятьсот форинтов!
Я просто дар речи потерял, так разозлился. Тут как раз вернулась бабушка. Она дара речи не потеряла, но тоже была сердитая.
– Ну что ты болтаешь, Малыш? Откуда, в самом деле, у тебя быть пятистам форинтам?!
– Могу показать! – крикнул Малыш и вылетел из кухни.
Минуту спустя он вернулся, таща за собой на веревке дворняжку.
Бабушка так и подскочила.
– Собака в доме?! Откуда ты ее взял? И зачем?! А ну, марш, отведи ее туда, откуда взял!
– Мне некуда ее вести. Я нашел ее на улице.
– Ты совершенно невыносим! Когда ты ее подобрал?
– Еще в полдень. Потому и на обед опоздал. Но за это мне уже попало.
– Ах, так? Может, теперь надо похвалить тебя?
– Можно бы. Все-таки пятьсот форинтов…
– При чем тут собака и пятьсот форинтов? – спросили мы с бабушкой в один голос. Хотя, конечно, говорить наперебой неприлично.
Малыш разложил на столе газету. Он принес ее с собой, когда прибежал с собакой. Некоторое время он отыскивал что-то среди мелких объявлений и наконец прочитал вслух:
– «ПЯТЬСОТ ФОРИНТОВ вознаграждения будет выплачено тому, кто найдет мою шотландскую овчарку, черную, еще совсем щенка. Прислушивается к звуку поворачиваемого в замке ключа».
– Мне дурно, – объявила бабушка.
– Пожалуй, на этот раз и мне дурно, – поддержал я бабушку. – И вообще это не шотландская овчарка.
– Но она черная. И к звуку ключа прислушивается. Хочешь, покажу?
Собачонка действительно прислушалась. И по правде сказать, она была очень славная. До того некрасивая, что смеяться хотелось, на нее глядя. И уши совсем как у моего братца, когда он ветрянкой болел: пятнистые.
Я переметнулся на сторону Малыша. Теперь мы вдвоем умоляли бабушку оставить нам смешную дворняжку. Соглашались жить на одном хлебе с повидлом. Ради экономии. И ради того, чтобы нашей собачке доставалось мясо. Ей мясо необходимо, чтобы шерсть блестела. Так сказал брат, уж не знаю, кто его просветил.
А сегодня он еще сказал, что собачка любит мороженое, он уже испытал ее. Хорошо еще, что и она больше всего ананасное любит.
