Текст книги "Древнерусская литература. Литература XVIII века"

Автор книги: Н. Пруцков

Рассказывая о своей жизни в столице, Стародум рисует такой же мир себялюбия и рабства, людей «без души». По существу, утверждает Стародум-Фонвизин, проводя параллель между мелкой помещицей Простаковой и знатными вельможами государства, «если невежда без души – зверь», то «просвещеннейшая умница» без нее не более как «жалкая тварь» (1, 130). Придворные в той же степени, что и Простакова, не имеют представления о долге и чести, раболепствуют перед знатными и помыкают слабыми, жаждут богатства и возвышаются за счет соперника.

Афористические инвективы Стародума задевали все дворянское сословие. Сохранилось предание, что какая-то помещица подала жалобу на Фонвизина за реплику Стародума «мастерица толковать указы»,[981]981
  Булгарин Ф. В. Полн. собр. соч., т. 4. СПб., 1839, с. 9.


[Закрыть] почувствовав себя лично оскорбленной. Что же касается его монологов, то как ни были они прикровенны, самые злободневные из них изымались по требованию цензуры из сценического текста пьесы.[982]982
  Троянский М. П. К сценической истории комедий Фонвизина «Бригадир» и «Недоросль» в XVIII веке. – В кн.: Театральное наследство. М., 1956, с. 7–23.


[Закрыть] Сатира Фонвизина в «Недоросле» обращалась против конкретной политики Екатерины.

Центральной в этом отношении является первая сцена 5-го действия «Недоросля», где в разговоре Стародума с Правдиным Фонвизин излагает основные мысли «Рассуждения» о примере, который государь должен подавать своим подданным, и о необходимости прочных законов в государстве. Стародум формулирует их так: «Достойный престола государь стремится возвысить души своих подданных… Где знает он, в чем его истинная слава…, там все скоро ощутят, что каждый должен искать своего счастья и выгод в том одном, что законно, и что угнетать рабством себе подобных беззаконно» (1, 167–168). В нарисованных Фонвизиным картинах злоупотреблений крепостников, в изображенной им истории воспитания Митрофана рабой Еремеевной, так что «выходит вместо одного раба двое» (1, 169), в отзывах о фаворитах, стоящих у кормила власти, где честным людям нет места, заключалось обвинение самой правящей императрице.[983]983
  Берков П. Н. Театр Фонвизина и русская культура, с. 65–66.


[Закрыть] В пьесе, сочиненной для публичного театра, писатель не мог выражаться столь точно и определенно, как он это делал в предназначенном для узкого круга единомышленников «Рассуждении о непременных государственных законах».[984]984
  Эйдельман Н. Я. Герцен против самодержавия. Секретная политическая история России XVIII–XIX веков и Вольная печать. М., 1973, с. 134.


[Закрыть] Но читатель и зритель понимали неизбежные недоговоренности. По признанию самого Фонвизина, именно роль Стародума обеспечила успех комедии; исполнению этой роли И. А. Дмитревским публика «аплодировала метанием кошельков» на сцену.[985]985
  Драмматический словарь… М., 1787, с. 89.


[Закрыть]

Роль Стародума была важна для Фонвизина еще в одном отношении. В сценах с Софьей, Правдиным, Милоном он последовательно излагает взгляды «честного человека» на семейную мораль, на обязанность дворянина, занятого делами гражданского правления и военной службой. Появление подобной развернутой программы свидетельствовало, что в творчестве Фонвизина русская просветительская мысль перешла от критики темных сторон действительности к поискам практических способов изменить самодержавный строй.

С исторической точки зрения надежды Фонвизина на монархию, ограниченную законом, на действенную силу воспитания, «приличного всякому состоянию людей» (1, 169), были типичной просветительской утопией. Но на сложном пути освободительной мысли Фонвизин в своих поисках выступил непосредственным предшественником республиканских идей Радищева.

В жанровом отношении «Недоросль» – комедия. В пьесе много истинно комических, а отчасти и фарсовых сцен, напоминающих «Бригадира». Однако смех Фонвизина в «Недоросле» приобретает мрачно-трагический характер, и фарсовые потасовки, когда в них участвуют Простакова, Митрофан и Скотинин, перестают восприниматься как традиционные смешные интермедии.

Обращаясь в комедии к отнюдь не веселым проблемам, Фонвизин не столько стремился изобрести новые сценические приемы, сколько переосмыслял старые. Совершенно оригинально в связи с русской драматической традицией были осмыслены в «Недоросле» приемы буржуазной драмы.[986]986
  Макогоненко Г. П. От Фонвизина до Пушкина, с. 347–350.


[Закрыть] Коренным образом, например, изменилась функция резонера классической драматургии. В «Недоросле» подобную роль выполняет Стародум, который выражает авторскую точку зрения; это лицо не столько действующее, сколько говорящее. В переводной западной драме встречалась аналогичная фигура мудрого старого дворянина. Но его поступки и рассуждения ограничивались областью моральных, чаще всего семейных проблем. Стародум Фонвизина выступает в роли политического оратора, и его морализации являются формой изложения политической программы. В этом смысле он скорее напоминает героев русской тираноборческой трагедии. Возможно, что подспудное влияние высокой «драматургии идей» на Фонвизина, переводчика «Альзиры» Вольтера, было сильнее, чем это может показаться на первый взгляд.

Фонвизин явился создателем общественной комедии в России. Его общественно-политическая концепция обусловила самую характерную и общую особенность его драматургии – чисто просветительское противопоставление мира зла – миру разума, и, таким образом, общепринятое содержание бытовой сатирической комедии получило философскую интерпретацию. Имея в виду эту черту пьес Фонвизина, Гоголь писал о том, как сознательно пренебрегает драматург содержанием интриги, «видя сквозь него другое, высшее содержание».[987]987
  Гоголь Н. В. Полн. собр. соч., т. 8. М., 1952, с. 400.


[Закрыть]

Впервые в русской драматургии любовная интрига комедии была полностью отодвинута на второй план и приобрела подсобное значение.

Вместе с тем, несмотря на стремление к широким, символическим формам обобщения, Фонвизину удалось достигнуть высокой индивидуализации своих персонажей. Современников поразило убедительное правдоподобие героев «Бригадира». Вспоминая о первых чтениях комедии, Фонвизин сообщал о непосредственном впечатлении, которое она произвела на Н. Панина. «Я вижу, – сказал он мне, – пишет Фонвизин, – что вы очень хорошо нравы наши знаете, ибо Бригадирша ваша всем родня; никто не может сказать, что такую Акулину Тимофеевну не имеет или бабушку, или тетушку, или какую-нибудь свойственницу». И далее Панин восхищался, с каким искусством написана роль, так что «Бригадиршу видишь и слышишь» (2, 98–100). Метод, с помощью которого достигался подобный эффект, раскрывается в нескольких замечаниях самого драматурга и отзывах современников о жизненности персонажей «Бригадира» и «Недоросля».

Практическим приемом комедийной работы Фонвизина была опора на жизненный оригинал, яркий прототип.[988]988
  Берков П. Н. Театр Фонвизина и русская культура, с. 40–41.


[Закрыть] По собственному признанию, еще юношей он знавал Бригадиршу, послужившую прообразом героини пьесы, и очень потешался над простодушием этой недалекой женщины. В связи с «Бригадиром» сохранилось предание, что образцом для Советника послужил какой-то всем известный президент коллегии, некоторые из реплик Еремеевны были подслушаны Фонвизиным на московских улицах. Образ Стародума сопоставляли с П. Паниным, Неплюевым, Н. Новиковым и другими лицами, называли несколько прототипов Митрофана. Известно также, что некоторые роли актеры играли, сознательно имитируя на сцене манеры хорошо известных зрителям современников.

Сам по себе эмпиризм, к которому прибегал Фонвизин, не является художественной системой. Но характерная деталь, колоритное лицо, смешная фраза, списанные с натуры, могут стать ярким средством индивидуализации и детализации образа или сцены. Этот прием был распространен главным образом в сатирических жанрах 1760-х гг. Например, стихотворные послания Фонвизина, написанные в это время, как мы знаем, обыгрывают черты характера вполне реальных лиц – его собственных слуг, некоего стихотворца Ямщикова. С другой стороны, в своей драматургии Фонвизин четко определяет сословную и культурную принадлежность персонажей и воспроизводит их реальные сословные взаимоотношения. В его оригинальных комедиях слуга никогда не выступает в роли условного литературного наперсника. Чаще всего индивидуализирующие черты проявляются не в сценическом поведении, а в излюбленной Фонвизиным языковой характеристике. Отрицательные герои Фонвизина говорят обычно на профессиональном и светском жаргоне или грубом просторечии. Положительные герои, выражающие авторские идеи, противопоставлены отрицательным вполне литературной манерой речи. Подобный прием языковой характеристики при свойственном Фонвизину-драматургу языковом чутье оказывался очень действенным. В этом можно убедиться на примере сцены экзамена Митрофана, заимствованной из Вольтера, но в переработке необратимо обрусевшей.

По сатирической направленности образы Фонвизина имеют много общего с социальными масками-портретами сатирической журналистики. Сходными были их судьбы в последующей литературной традиции. Если тип фонвизинской комедии в целом никем не был повторен, то герои-типы получили долгую самостоятельную жизнь. В конце XVIII – начале XIX в. из фонвизинских образов составляются новые пьесы, в виде реминисценций они попадают в самые разные произведения, вплоть до «Евгения Онегина» или сатир Щедрина.[989]989
  Бараг Л. Г. Комедия Фонвизина «Недоросль» и русская литература конца XVIII века. – В кн.: Проблемы реализма в русской литературе XVIII века. Сб. статей. М. – Л., 1940, с. 68–120.


[Закрыть] Долгая сценическая история комедий, остававшихся в репертуаре до 1830-х гг., превратила героев Фонвизина в нарицательные образы-символы.

Герои Фонвизина статичны. Они уходят со сцены такими же, какими появились. Столкновение между ними не меняет их характеров. Однако в живой публицистической ткани произведений их поступки приобретали не свойственную драматургии классицизма многозначность. Уже в образе Бригадирши встречаются черты, которые могли не только рассмешить зрителя, но и вызвать его сочувствие. Бригадирша глупа, жадна, зла. Но внезапно она превращается в несчастную женщину, которая со слезами рассказывает историю капитанши Гвоздиловой, так похожую на ее собственную судьбу. Еще сильнее подобный сценический прием – оценка персонажа с разных точек зрения – проведен в развязке «Недоросля».

Злодеяния Простаковых постигает заслуженная кара. Приходит распоряжение властей взять имение под опеку правительства. Однако Фонвизин наполняет внешнюю достаточно традиционную развязку – порок наказан, добродетель торжествует – глубоким внутренним содержанием. Появление Правдина с указом в руках разрешает конфликт лишь формально. Зритель хорошо знал, что петровский указ об опеке над помещиками-тиранами не применялся на практике. Кроме того, он видел, что Скотинин, достойный брат Простаковой по угнетению крестьян, оставался вовсе безнаказанным. Он всего лишь напуган разразившейся над домом Простаковых грозой и благополучно убирается в свою деревеньку. Фонвизин оставлял зрителя в явной уверенности, что Скотинины разве что станут поосторожнее.

Заключается «Недоросль» известными словами Стародума: «Вот злонравия достойные плоды!». Эта реплика относится не столько к отрешению Простаковой от помещичьей власти, сколько к тому, что ее, лишенную власти, покидают все, даже любимый сын. Драма Простаковой – завершающая иллюстрация к судьбе всякого человека в мире бесправия: если ты не тиран, то окажешься жертвой. С другой стороны, последней сценой Фонвизин подчеркивал и нравственную коллизию пьесы. Порочный человек сам своими поступками готовит себе неизбежное наказание.

Наиболее важным завоеванием Фонвизина, как уже было отмечено, являлось новое для русской литературы понимание характера.[990]990
  Макогоненко Г. П. Денис Фонвизин, с. 276–278.


[Закрыть] Правда, и у него вся сложность характера ограничивается одной-двумя чертами. Но эти черты персонажа драматург мотивирует, объясняет и биографическими обстоятельствами, и сословной принадлежностью. Пушкин, прочитав «Разговор у княгини Халдиной», сцены из незавершенной пьесы Фонвизина, восхищался тем, как живо писатель умел изображать человека, каким его сделала природа и русское «полуобразование» XVIII в. Позднейшие исследователи, независимо от того, идет ли речь об элементах реализма в творчестве Фонвизина или о его принадлежности к «просветительскому реализму», отмечали буквально историческую точность его произведений. Фонвизин сумел нарисовать достоверную картину нравов своего времени, так как ориентировался не только на просветительское представление о природе человека, но и понял, что конкретный характер несет на себе отпечаток социального и политического бытия. Показывая эту связь человека и общества, он сделал свои образы, конфликты, сюжеты выражением общественных закономерностей. Продемонстрированное с блеском таланта, это открытие Фонвизина на практике стало одним из основных принципов зрелого реализма.

После «Недоросля» и своего выхода в отставку Фонвизин намеревался целиком отдаться литературной деятельности. В 1783 г. он анонимно посылает ряд сатирических произведений в «Собеседник любителей российского слова». Наиболее резкое из них, «Несколько вопросов, могущих возбудить в умных и честных людях особливое внимание», завуалированно обращенное непосредственно к императрице, было расценено ею как непозволительная со стороны подданного дерзость. Когда стало известно об авторстве Фонвизина, он практически лишился возможности печататься. Брошюра «Жизнь графа Н. И. Панина» (1784) вышла без имени автора за границей. Не было упомянуто имя Фонвизина и при появившихся ее русских переводах. Так же анонимно появились перевод сочинения И. Г. Циммермана «О национальном любочестии» (1785) и повесть «Каллисфен» (1786).

Между тем Фонвизин всеми силами стремился восстановить связь с читателем. К 1780-м гг. относится составленная им программа журнала «Московские сочинения», в 1788 г. он безуспешно пытается получить разрешение на издание единоличного журнала «Друг честных людей, или Стародум». Не осуществилось уже объявленное подпиской «Полное собрание сочинений и переводов» Фонвизина в 5-ти томах. Но, как и многие другие неизданные авторы, Фонвизин находил дорогу к читателю в рукописи, продолжая и под запретом обличать русское самодержавие.

Литературно-общественное движение 1780–1790-х годов

Политическая обстановка последней четверти XVIII в. характеризуется обострением тех социальных противоречий, идеологическое осмысление которых составляло на протяжении всего века главное содержание просветительских учений. Великая французская буржуазная революция, начавшаяся в 1789 г., покончила с политической системой феодальной монархии, ознаменовав собой коренной переворот в истории человечества. Десятилетием ранее буржуазно-демократический порядок утвердился на Американском континенте. В России, казалось бы, стабилизировавшаяся структура крепостнических отношений и с нею абсолютистская система власти испытали ощутимые потрясения в ходе Крестьянской войны 1773–1775 гг. под водительством Пугачева.

Тот процесс демократизации литературного сознания, который наметился во второй половине XVIII в., теперь сказывается почти во всех областях литературной жизни. Это находит свое проявление и в поисках новых форм утверждения национального самосознания, и в том внимании, которое начинает уделяться в литературе крестьянской теме, отразившейся непосредственно в творчестве таких выдающихся писателей, как Фонвизин и Радищев.

Общественно-литературное движение последней четверти XVIII в. протекает под знаком активного переосмысления многих представлений, какими жила национальная культура предшествующих десятилетий. Прежде всего, наблюдается своеобразная переориентация в системе жанровой иерархии, сложившейся со времени перенесения Сумароковым на русскую почву теоретических постулатов классицизма. Так, конец 1770-х – начало 1780-х гг. отмечены вспышкой повышенного интереса к жанру комической оперы. Этот жанр на какой-то момент становится предметом острой литературной полемики. Утрачивают свой былой приоритет жанры торжественной оды и трагедии.

Державин смело ломает структурный канон оды, сливая ее с интимным дружеским посланием и превращая оду в некое подобие медитативных лирических стансов. Личность автора формирует у него всю систему мировосприятия в оде, накладывая печать индивидуальной неповторимости и на структурные свойства жанра. Так, горацианская в своей основе тема – противопоставление безыскусственной деревенской жизни пышной роскоши городской суеты («Приглашение к обеду», «Похвала сельской жизни») – переосмысляется в ее русском преломлении. Обращение к этой теме становится поводом для воспевания национального жизненного уклада. Такие произведения как «Осень во время осады Очакова», «Русские девушки», «Снигирь» вообще невозможно причислить к какому-либо из традиционных жанров.

В тех случаях, когда Державин обращается к жанру торжественной оды («На взятие Измаила», «На переход Суворова через Альпы»), патриотическое чувство как выражение личной позиции поэта коренным образом деформирует традиционный жанр. Пройдет еще немного времени, и И. И. Дмитриев в своей сатире «Чужой толк» (1796) вынесет окончательный приговор устаревшей похвальной оде.

В драматургии отход от классицизма особенно отчетливо проявился в том воздействии, которое оказывала на жанры трагедии и особенно комедии «слезная» мещанская драма. Не избежал этого влияния и сам Сумароков в последний период творчества. Новым словом в развитии национальной драматургии явилось создание общественно-сатирической комедии. Основоположником этой традиции стал Фонвизин, создавший «Недоросль» (1781) – неповторимое по своей оригинальности и в этом смысле глубоко самобытное явление.

Новые веяния затронули и эпический жанр. Открытием для русских читателей явилась поэма Богдановича «Душенька». «Древняя повесть в вольных стихах» – так определялся жанр поэмы при первом издании в 1783 г. Фольклорная сказочная стихия органично вливалась в состав поэтического строя этой русской поэмы на сюжет античной мифологии.

Канонический жанр эпопеи классицизма конечно этим не отменялся. Но русские авторы начинают осознавать значение собственных национальных традиций. И осознание этих традиций в эпическом жанре идет по линии обращения к богатствам народной поэзии. Так, Карамзин создает в 1790-е гг. поэму «Илья Муромец», определив жанр ее как «богатырская сказка». Стремление опереться на исконные национальные устно-поэтические традиции ощущается с первых строк поэмы:

 
Мы не греки и не римляне,
Мы не верим их преданиям;
…………
Нам другие сказки надобны,
Мы другие сказки слушали
От своих покойных матушек.
Я намерен слогом древности
Рассказать теперь одну из них…[991]991
  Аглая, кн. 2. М., 1795, с. 172.


[Закрыть]
 

И элементы фольклорной тропики – традиционные для былинного стиля эпитеты, метафорические уподобления и фразеологизмы – обильно окрашивают лексико-стилистический строй поэмы.[992]992
  Подробный анализ содержания и поэтического строя поэмы Карамзина см. в кн.: Соколов А. Н. Очерки по истории русской поэмы XVIII – 1-й половины XIX века. М., 1955, с. 283–292.


[Закрыть] Поэма «Илья Муромец» осталась незавершенной. Но в своей попытке стилизации сюжетов фольклорного эпоса Карамзин был не одинок.

Почти одновременно с Карамзиным к аналогичному опыту обращается Н. А. Львов. Его «богатырская песнь» «Добрыня» писалась примерно в 1796 г. (в печати появилась только в 1804 г.). И хотя подход Львова к возрождению русского эпоса несколько отличен от карамзинского, его «Добрыня» находится в общем русле тенденции, наметившейся в «богатырской сказке» Карамзина. Львов за образец стихового размера взял склад лирической песни. Он так и начинает поэму имитацией песенного запева:

 
О темна, темна ночь осенняя!
Не видать в небе ни одной звезды,
На сырой земле ни тропиночки;
Как хребет горы тихо лес стоит,
И ничто в лесу не шелохнется;
…………..
Выйду, выйду я в поле чистое,
И поклон отдав на все стороны,
Слово вымолвлю богатырское…[993]993
  Поэты XVIII века, т. 2. Л., 1972 (Б-ка поэта. Большая серия. Изд. 2-е), с. 226.


[Закрыть]
 

Собственно, от поэмы Львова осталось только вступление и непосредственно до описания подвигов своего героя автор так и не дошел.

Отчасти волна увлечения национальной стариной, попытки стилизовать русские былины питались тем повышенным интересом к национальному фольклору, который распространился в Европе после появления литературно обработанных Макферсоном «поэм» Оссиана. Опыты Львова и Карамзина как раз и отражали стремление открыть в русской древности явления, достойные стать рядом с поэмами шотландского барда.

Но имелись и свои национальные факторы, стимулировавшие стремление авторов приблизить литературу к истокам национальной культуры за счет перенесения в нее традиций народной поэзии.

Внешним выражением нарастающего интереса к собственной поэтической древности являлись, как уже было показано, многочисленные издания 1770–1780-х гг. полуфольклорных компиляций, а также сборников русских народных песен и пословиц. Еще более интерес к национальной старине возрос после открытия в 1790-е гг. «Слова о полку Игореве» и уникального по своему составу сборника Кирши Данилова, содержавшего более 60 записей фольклорных произведений, главным образом былин, исторических и лирических песен.

Прямым следствием подъема национального самосознания в русской литературе явилась борьба мнений, которая возникла в 1780–1790-е гг. вокруг проблемы национального характера. Эта борьба не вылилась в формы прямого столкновения подобно журнальным схваткам конца 1760-х гг. Тем не менее о ее серьезности можно судить уже по тому, что вновь в числе наиболее активных участников полемики мы видим Екатерину II.

Примечательно, что инициатива в постановке данной проблемы исходила из лагеря просветительски настроенной дворянской оппозиции. В серии вопросов, посланных в 1783 г. в журнал «Собеседник любителей российского слова» к анонимному сочинителю «Былей и небылиц», т. е. к самой императрице, последний вопрос гласил: «В чем состоит наш национальный характер?».[994]994
  Фонвизин Д. И. Собр. соч. в 2-х т., т. 2. М. – Л., 1959, с. 275.


[Закрыть] Вопрос был задан Д. И. Фонвизиным. Ответ не оставлял сомнений относительно личности автора. Это была и не терпящая противоречия отповедь Фонвизину, и одновременно выражение официальной точки зрения по затронутому вопросу: «В остром и скором понятии всего, в образцовом послушании и в корени всех добродетелей, от творца человеку данных».[995]995
  Там же.


[Закрыть]

Своей трактовкой проблемы национального характера Екатерина II стремилась утвердить идею незыблемости абсолютистского принципа власти. Позднее эту точку зрения Екатерина будет развивать в своих исторических хрониках «в подражание Шекспиру» на сюжеты, взятые из времен Киевской Руси.

Возникшая в споре императрицы с Фонвизиным, будучи осмыслена в контексте фактов национальной истории, проблема национального характера становится литературной темой. Эту тему разрабатывает в своих трагедиях Я. Б. Княжнин («Росслав» и «Вадим Новгородский»). Этой теме посвящалась программная статья П. А. Плавильщикова «Нечто о врожденном свойстве душ российских», открывавшая собой 1-й номер журнала «Зритель» (1793). Присутствует эта тема и в раннем творчестве Н. М. Карамзина (повесть «Наталья, боярская дочь»).

При всем различии трактовки данной темы у разных авторов повышенное внимание к ней в последние десятилетия XVIII в. отражало качественную переакцентировку в решении одной из центральных для литературы предшествующих периодов идей, – а именно идеи государственности. Новое отношение к идее государственности базировалось на тех изменениях, которые претерпела вся шкала идеологических ценностей в результате отмеченных выше процессов демократизации культурного сознания. Существенную роль при этом играло и то влияние, которое в обстановке назревающей во Франции революции оказывали на русскую литературу наиболее радикальные идеи французских просветителей.

Новый подход к трактовке идеи государственности наглядно проявляется в трагедиях Я. Б. Княжнина. Следование кодексу сословных добродетелей, с его проповедью верности «чести» – символу дворянского классового избранничества, сменяется в пьесах Княжнина утверждением национальных свойств «российского гражданина». Сословная трактовка монархической государственности, с ее коллизией долга подданных перед своим монархом, отходит на второй план, ибо главной сферой нравственного самоутверждения личности становится ее верность интересам отечества. И соответственно долг подданного осмысляется теперь преимущественно в его гражданском патриотическом понимании. Подобное переосмысление традиционной для жанра трагедии проблематики получает дальнейшее развитие в трагедиях П. А. Плавильщикова. В творчестве этого драматурга, выходца из разночинной купеческой среды, необходимость обращения к национально-патриотической тематике осмысляется с открыто демократических позиций.

Фактором, определившим изменение ситуации в общественно-идеологической жизни России последнего десятилетия XVIII в., явились события Великой французской буржуазной революции 1789 г. Отношение к революции русского общественного мнения менялось по мере развития этих событий. Огромный интерес и известное сочувствие к происходившему во Франции со стороны передовых кругов петербургского и московского дворянства резко диссонировали с растущей озабоченностью и настороженностью правительства. «Есть русские, которые сильно сочувствуют революционным началам свободы и равенства. Нельзя не опасаться здешней знати, но еще гораздо более общенародного восстания. Грубый и варварский народ уничтожил бы все огнем и мечом», – писал в одной из своих депеш от 4 марта 1790 г. поверенный в делах французского правительства Жене.[996]996
  Исторический вестник, 1890, № 3, с. 158. Подробно о восприятии в России событий Французской революции см. в кн.: Штранге М. М. Русское общество и французская революция 1789–1794 гг. М., 1956.


[Закрыть]

Кульминационным пунктом в нарастании сочувственного интереса русских дворян к Французской революци явилось подписание в августе 1791 г. королем Людовиком XVI конституции, разработанной Национальным собранием. Но последующее развитие событий – свержение монархии, провозглашение республики, установление якобинской диктатуры и, наконец, казнь короля в январе 1793 г. – вызвало всеобщее смятение. Увлечение революцией сменяется страхом и унынием.

Оценивая значение событий Великой французской революции для общественной мысли России конца XVIII в., следует учитывать эту перемену настроений. Первым и наиболее важным следствием бурного развития революционных событий во Франции был кризис просветительской идеологии. Конкретное выражение этого кризиса имело две стороны.

Именно с момента начала революции последовали одна за другой репрессивные акции правительства Екатерины II в отношении лидеров русской просветительской мысли, А. Н. Радищева и Н. И. Новикова. Вскоре же был издан указ об изъятии и сожжении трагедии Я. Б. Княжнина «Вадим Новгородский», прославлявшей республиканские добродетели и обличавшей самовластье тиранов. То, на что Екатерина II могла спокойно смотреть в период своего либерального заигрывания с передовыми мыслителями Западной Европы в первые десятилетия царствования, теперь вызывало у нее ярость: «Энциклопедия имела единственною целью уничтожение всех властей и всякого вероучения», – вспоминает императрица в одном из своих писем к М. Гримму от 11 февраля 1794 г. слова, якобы сказанные Гельвецием прусскому королю Фридриху II.[997]997
  Русский архив, 1878, кн. 3, № 10, с. 210.


[Закрыть] Раздражением и страхом проникнуты были замечания Екатерины на книгу А. Н. Радищева «Путешествие из Петербурга в Москву», в которой ей чудилось «рассеивание заразы французской».

Так под влиянием событий Великой французской революции раскрывалась подлинная цена мнимого просветительства Екатерины II. Так обнажался лицемерный характер ее широковещательных деклараций об установлении под эгидой русской монархии царства человеколюбия и терпимости.

Реакционные тенденции последних лет царствования Екатерины II нашли своеобразное продолжение в политике Павла I. Возвратив из ссылки, в пику своей покойной матери, Новикова и Радищева, хотя и не позволив им вернуться к активной общественной деятельности, Павел I одновременно принимает меры к тому, чтобы вытравить из сознания русских людей все, что могло бы быть связано с идеями французской революции. Им издаются указы, запрещавшие следовать французским модам в одежде, указы, налагавшие запрет на употребление таких слов как «конституция», «граждане», «вольность», «республика», «отечество», и т. п. «Век, начавшийся усиленными правительственными заботами о народном просвещении, заведением русской книгопечатни за границей, завершился закрытием частных типографий в самой России. Правнук преобразователя, впервые заговорившего об отечестве в высоком народно-нравственном, а не в узком местническом смысле этого слова, о служении отечеству всех и каждого, как о долге всех и каждого, запретил употребление самого этого слова. Если никогда ни один народ не совершал такого подвига, какой был совершен русским народом в первой четверти XVIII века, то редко когда идея исторической закономерности подвергалась такому искушению как в последней его четверти», – писал В. О. Ключевский.[998]998
  Ключевский В. О. Очерки и речи. М., 1913, с. 56.


[Закрыть]

Такова оказалась судьба официального просветительства в России.

Но была и другая сторона кризиса просветительской идеологии в России, имевшая своим результатом прямо противоположные последствия. Деятелем, в творчестве которого эти последствия выразились наиболее отчетливо, был Карамзин.

Отношение Карамзина к французской революции тоже эволюционировало. Известия о казни Людовика XVI и о разгуле якобинского террора также потрясли его и заставили усомниться в благодетельности конечных целей революции, которую он на первых порах приветствовал. Следствием перелома во взглядах Карамзина явилось подчеркнутое стремление к самоизоляции. Уход во внутренний мир души, проповедь политического индифферентизма были естественной реакцией на те потрясения, которые испытал Карамзин при известиях об участившихся казнях во Франции. Эта позиция отчетливо заявлена в программном стихотворении Карамзина тех лет, его «Послании к Д ***<митриеву>» (1794), помещенном в альманахе «Аглая». «Ах! зло под солнцем бесконечно, И люди будут – люди вечно», – восклицает автор; единственное средство спасения от царящего в мире зла он находит в бегстве от действительности на лоно тихих радостей духовного общения с просвещенными друзьями.

Переход на позиции пассивного созерцателя был первой реакцией Карамзина на бурно развивавшиеся события, вызванные в Европе французской революцией.

Но одновременно Карамзин не перестает искать выход из того мировоззренческого тупика, в котором оказалось русское дворянское просветительство после революционных потрясений на рубеже двух столетий. Преодолению кризиса способствовало обращение Карамзина к истории. В том же альманахе «Аглая» вслед за «Посланием к Д ***<митриеву>» был помещен очерк «Афинская жизнь». При всей погруженности в мир далекой античности рассказ о светлой и гармоничной жизни греков становился для Карамзина средством объяснить современные события. И в античности Карамзин находит примеры борьбы людей и временного торжества зла. Такова, в его глазах, судьба греческого мудреца Сократа, осужденного неправедными судьями на смерть.[999]999
  Не исключено, что в обращении к образу Сократа содержался намек на заключенного в крепость русского просветителя Н. И. Новикова, как указывает Л. Г. Кислягина в своей содержательной книге «Формирование общественно-политических взглядов Н. М. Карамзина» (М., 1976, с. 107).


[Закрыть] «Но правосудие людей не есть Небесное правосудие!.. О человечество! я оплакиваю твое ослепление! О человечество! я стенаю о твоих заблуждениях! Ослепление не может быть вечно; заблуждения исчезают от света истины – но ах! благодетели твои лежат уже во прахе».[1000]1000
  Аглая, кн. 2. М., 1795, с. 34.


[Закрыть]

В поступательном ходе всемирной истории связанные с революционными потрясениями жертвы и страдания столь же неизбежны, как и преходящи. Общий путь истории человечества не может не иметь своей конечной целью достижение гармонии, утверждал Карамзин.