Текст книги "Пир"

Автор книги: Мюриэл Спарк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

Магнус хлебнул своего лекарства и стал смотреть в окно, где, лилово-оранжевый, пышно пылал закат. Вошел санитар – уложить в постель пациента.

– Все это, – сказал ему Магнус, кивнув на окно, – детальнейшим образом отражено в ряде романов сэра Вальтера Скотта. Никому закат не удается так, как ему.

– Факт, – сказал санитар.

13

Аннабел сказала Роланду:

– Я рада, что этот человек съехал.

Она имела в виду соседа Роланда, журналиста, который переехал-таки на житье к подруге.

– Экономически будет сложней, – сказал Роланд. – А так-то хорошо одному. Легче думается.

– И тебе, между прочим, будет над чем подумать, – сказала Аннабел. Он как раз оправился от своего гриппа и пригласил к себе Аннабел – перекусить. Решил сам приготовить ужин, и пусть Аннабел палец о палец не ударяет. Все нужное закупила работница, являвшаяся три раза в неделю, и сейчас Роланд шлепал – бокал в руке – из кухни в гостиную, где Аннабел прохлаждалась за мартини с водкой. Она сообщила Роланду, что вспомнила телевизионное шоу, где была та же самая Маргарет, что и в газете. – Она была в монастыре, там кадры: едет на мопеде по Виктория-стрит, потом посещает больных. Я организовала, мне прокрутили.

– Та самая? Ты уверена? И фамилия?

– Фамилию не называли. Дай сюда фотографию, и я скажу, она или нет.

Роланд вытащил фотографию и оставил Аннабел, удалившись к плите. Вдруг его осенило. Он убавил газ и вернулся в гостиную.

– Аннабел, – сказал он. – Ту про монахинь программу, ведь я ж ее вспомнил. Мельком кусочек видал – уморительно. Но, ты знаешь, было ведь продолжение. Одну монахиню убили, то ли в монастыре, то ли в монастырском дворе, забыл; никого не арестовали. Убийцу так и не нашли. Пожилая монахиня, совершеннейшая гага, взяла на себя, но кто ей поверит. Да-да, вспомнил. Еще думали – это мужчина, тот, кто задушил. Помню, рассуждали: если левша, то он напал сзади, а если нет – то, наоборот, спереди. По отпечаткам на шее определили.

– Но это уже второе убийство, в котором замешана Маргарет Мерчи. Если это, конечно, она.

– Могу выяснить, она или нет.

– Я тоже могу. Но я и по фотографии почти уверена, что это одно и то же лицо. И что она делала в монастыре?

– Замаливала грехи, – сказал Роланд.

– Псих, очевидно, – сказала Аннабел.

– С чего ты взяла?

– Ну, просто все эти обстоятельства и что-то в лице.

– Ладно, посмотрим – в четверг у Харли на ужине.

Приступили к еде. Телячьи отбивные, горошек, салат. Кларет.

– Надо бы Харли поставить в известность, – сказал Роланд.

– Я умираю хочу рассказать Харли с тех еще пор, как ты тогда выяснил насчет первого убийства. А может, он сам уже знает?

– Нет, по-моему, – сказал Роланд.

Аннабел выдержала паузу.

– И по-моему тоже, – сказала она. – Но все равно, какая разница? Муж, молодой Дамьен, уж точно все про нее знает.

– Интересно, – сказал очень вкрадчиво Роланд, попутно разливая вино по стаканам, – а вдруг муж вообще ничего про нее не знает.

– В таком случае, – сказала Аннабел, – тебе категорически нужно держать свой длинный язык за зубами, Роланд. Ты будешь выглядеть подлецом, если начнешь распускать байки о прошлом этой девицы. И мы ведь всего лишь предположили, что та монахиня и Маргарет Мерчи – одно лицо.

– Могу проверить, – сказал Роланд.

– Я тоже могу. Но помни – Харли ни звука, – сказала Аннабел. – Ты выставишь себя в отвратном свете. Ну зачем тебе репутация сплетника, ну правда же, Роланд; постарайся молчать.

Наутро Аннабел просмотрела те кадры на Би-би-си. Да, Маргарет Мерчи, у которой убили бабушку, была та же самая, что одна из монахинь рокового монастыря.

Роланд ей позвонил – сообщить тот же факт и присовокупить плоды своих собственных нехитрых трудов: из интервью Юнис в глянцевом женском журнале следовало, что бедной Маргарет, еще будучи школьницей, пришлось дважды подвергаться допросу, один раз, когда одноклассница утонула в пруду прямо у нее на глазах, и второй раз, когда учительница, с которой они в кафе пили чай, пошла в дамскую комнату и исчезла навеки. «Что-то такое есть в Маргарет, – говорила, оказывается, Юнис. – Мне, конечно, жаль ее, как не жалеть, но собственных детей тоже будешь держать от такого подальше». Уточнять она отказалась. («Ваши дети боятся Маргарет?» – «Нет, милый Марк пока еще грудной».)

Флора с Бертом вместе отвечали на все вопросы. Берт напомнил интервьюеру о законах относительно клеветы и о пределах закона, каких сам он лично намерен придерживаться. Указанные факты, он объяснил, не имеют один с другим ничего общего. И Маргарет была не единственной свидетельницей тех несчастных происшествий. Флора сказала: «Моя сестра, конечно, человек очень практический, заземленный. А земля, как вы знаете, это магнит. Вот Маргарет и притягивает таких людей, как журналисты и телевизионщики. Волосы у нее натурально-рыжего цвета. Против нее абсолютно ничего нельзя доказать. И безобразие, когда к нам на дом является полиция и нас допрашивают. Нам скрывать нечего».

Роланд все это зачитал Аннабел по телефону. Аннабел не понравилось, что он так ужасно возбужден. Ну, занятно, ну, действительно, все это полный кошмар, – но она никак не могла понять этот тон городского сплетника, это злорадство, которое иногда на него находило.

– Роланд, держи это при себе, – сказала она. – Ты меня понял? Ты только сам себе навредишь, если станешь направо и налево об этом трепаться.

– Но ведь сплошная жуть, да?

– Тут загадка какая-то, а в общем, не наше дело. – Она извинилась тем, что ей кто-то дозванивается; Роланд ужасно ее огорчал.

А потом она стала обмозговывать эту историю Маргарет Мерчи. И вдруг набрала номер студии, в том же здании, что ее офис, где делался фильм про художника, который консультировал Харли Рида. Его вскорости ждали. Аннабел попросила ему передать, чтобы он позвонил. Аннабел всегда была такая отзывчивая, тактичная, вечно всем готова помочь добрым советом. Но в последнее время ей дико надоело, что каждый день – все одно и то же, и нет постоянного друга, и вдобавок еще этот Роланд вечно ей портит кровь – тут, естественно, никакие нервы не выдержат. Ей безумно, ну прямо никаких сил, захотелось рассказать Харли Риду все, что она выяснила про Маргарет Мерчи, и лучше, конечно, чтоб он пока ничего не знал, но в крайнем случае можно будет с ним это обсудить. На худой конец. И за окном как раз зарядил нудный дождь.

Аннабел с Харли в обеденный перерыв пошли вместе съесть по бутерброду и выпить в баре через дорогу. Харли порадовал Аннабел, будучи буквально огорошен ее рассказом. «Я и сам чувствовал, – сказал он тем не менее, – что с девицей что-то не то. Крис ни на секунду не верит, что они встретились с Дамьеном случайно. Конечно, соваться нехорошо, и не наше, собственно, дело. Хотелось бы только думать, что Хильде Дамьен ничто не грозит». И он бледно улыбнулся.

– Ну, в конце концов, саму-то девицу ни в чем никогда и не обвиняли, – сказала Аннабел. – Естественно, если в семействе есть сумасшедший... – Сплетни все-таки облегчают душу. Теперь можно было перейти к обсуждению предполагаемого документального телевизионного фильма о жизни и творчестве Харли. – Надеюсь, – она сказала, – удастся задействовать Хосписа.

– Сама понимаешь, – сказал Харли, – дворецкий неуместен, когда речь идет об искусстве.

– Может, и так, – сказала Аннабел. – Но с психологической точки зрения преданность всегда привлекает. Если тебя показывают с преданным слугой или с преданным другом, это к тебе располагает; значит, ты вызываешь преданность.

– Ах, да ведь Хоспис совсем недавно у нас. А насчет преданности – не знаю, не знаю. Крис мне предана, ну конечно, предана, не то зачем бы она меня стала терпеть. И я ей предан. – Но эти мысли не получили отражения ни в одной телевизионной программе. Он сказал, что ему пора, чмокнул Аннабел:

– Ну, до четверга.

Хильда летела из Австралии в Лондон. Собиралась оформить квартиру в Хампстеде, свадебный подарок Уильяму с Маргарет, и вдобавок сюрпризом подарить им Моне, о котором Хильда пока знала только, что это – вид на Темзу в светлых тонах, писанный в 1870 году.

Она любила эти долгие перелеты в Англию. Можно забыть о делах, почитать, расслабиться, выспаться. В первом классе было всего шесть пассажиров, так что каждый привлекал к себе внимание. Даже, пожалуй, слишком.

Через проход сидел цветущего вида седой господин, чем-то похожий на нее, но только в явно мужском варианте, так что на невнимательный взгляд сходство не бросалось в глаза. Но он был очевидно одного с ней пошиба – тоже богатый и тоже доброжелательный.

Они вежливо улыбались друг другу, пока стюард их обносил напитками.

– Любите летать? – спросил господин. По произношению судя, американец или канадец.

– Люблю, правда. Можно расслабиться, – сказала Хильда. – Сперва боялась, потом освоилась.

– Иначе нельзя. Лучше всего – отвлечься, не думать. От судьбы, как говорится, не уйдешь. Просто надо расслабиться, как вы говорите. И, раз уж никуда не денешься, лучше получать удовольствие.

– Я верю в судьбу, – сказала Хильда.

Едва устроившись в своих комнатах в «Рице», она говорила Крис по телефону:

– Знаешь, с кем я познакомилась в самолете? Очаровательный человек, вдовец. И представь, это – Эндрю Джей Барнет, ну, из технарей. Так здорово вышло. Одно удовольствие было лететь. Он в Лондон на несколько дней, и в пятницу мы вместе ужинаем.

– Но в четверг мы увидимся, Хильда. Ты заглянешь после ужина, да?

– После ужина. Пока Маргарет с Уильямом будут у вас, я воспользуюсь их отсутствием и втащу к ним Моне. Такой сюрприз! Надеюсь, они оценят.

– И что за вещь?

– Сама пока не видала.

– А сегодня вечером ты как? – спросила Крис.

– Свободна, а ты? Приходи, поужинаем.

– Отдыхай, – сказала Крис.

– Да я не устала.

– Ну, я после ужина загляну. Может, Харли тоже зайдет. Нам хочется с тобой поговорить.

– И мне.

Явившись в «Риц», Харли с Крис увидели, что Хильда любуется огромной охапкой цветов всевозможных видов – соответствующих и не соответствующих сезону.

– Прелесть, – сказала Крис. – Подарок от администрации?

– Нет, это мой попутчик. – Хильде явно было весело, кажется, она смеялась сама над собой.

– А Уильям с Маргарет знают, что ты в Лондоне? – спросила Крис.

– Нет пока.

– Как у тебя с Маргарет?

– Сама знаешь как. Не верю я ей. Что-то тут не то. Ни за что не поверю, что их встреча во фруктовом отделе «Маркса и Спенсера» была случайной.

– Ну, бывают случайные встречи. Встретилась же ты случайно с этим поклонником, который прислал цветы, – сказал Харли.

– И, будем надеяться, это был счастливый случай, – вставила Крис.

– Нет, именно в эту историю Маргарет про случайную встречу я не верю, – сказала Хильда. Погодя, когда уселись за кофе с коньяком, прозорливая Хильда спросила: – Вы же что-то мне хотели сказать?

– Нет, ничего, – сказал Харли. Вдруг ему подумалось – полный абсурд. Являться вдвоем с Крис, чтобы ябедничать человеку на его же невестку. Не слишком красиво. Крис тоже молчала. Уловила его настроение. И только наутро, по телефону, Хильде все было сообщено. Крис излагала по возможности коротко и ясно.

– Но, – прибавила Крис, – положим, она была впутана в такие ужасы, это ведь еще ничего не значит...

– Чуяло мое сердце, что здесь что-то не так, – перебила Хильда. – Я, правда, думала, может, все свекрови такие.

– Ну, в общем-то большинство, наверно, – уступила Крис. Конечно, кому приятно изобличать только что вышедшую замуж девушку перед свекровью.

Но все-таки, прежде чем попрощаться, она сказала:

– Ты уж поосторожней, Хильда.

– Я обещала в субботу утром поехать в Сент-Эндрюс и побыть у этих Мерчи. По-твоему, не ехать? Отвертеться? – спрашивала Хильда.

– Сама не знаю. Но ты уж поосторожней.

– Люк, – сказала Элла, – ты последнее время что-то неважно выглядишь. Слишком много занимаешься? И вечером вечно работа, и все такое.

– Еще трусцой бегаем каждое утро, – сказал Люк.

– Господи! Это же сколько энергии надо иметь!

– Энергии куры не клюют, – сказал Люк.

– Но ты что-то неважно выглядишь, – повторила она.

Он уходил с большой сумкой. Заскочил за вещами, которые оставил в последний раз, когда жил тут, в квартире. Очень похоже было, что Люк не собирается возвращаться.

– А кто тебе подарил такие изумительные часы? – спросила Элла.

– Один джентльмен подарил.

– Нет, не можешь ты заниматься как следует. Это физически невозможно, – сказала Элла. – У тебя же впереди такая карьера, у тебя такие способности. Брось ты этого джентльмена. Ты же не кончишь аспирантуру.

– Да неужели?

– Совершенно определенно, – сказала она.

– Да, насчет квартиры, – вы как? – спросил Люк, демонстрируя, значит, что он и про нее не забыл.

– Да, Люк, наверно, я остановлюсь на втором варианте. Блумсбери – это нечто. Я дам тебе знать, как только все окончательно утрясется. Очень мило с твоей стороны, что ты ее подыскал.

Он поднял сумку, направился к двери.

– Ну, до четверга, – сказал он.

– До четверга?

– До ужина у Крис Донован.

– Ах, ну да, конечно, ты же будешь помогать.

Он вышел с поспешностью, намекавшей на какое-то важное, неотложное дело.

Люк ушел. Теперь он вне сферы ее влияния, вне орбиты Эрнста. Они, можно сказать, оба его потеряли. «Один джентльмен» ему подарил часы. И зачем – она недоумевала – ему еще надо где-то прислуживать за столом?

Тут как раз пришел Эрнст. Она узнала по хрусту ключа – только он так открывал дверь.

– Я внизу встретил Люка. – Эрнст откинул назад волосы.

– Да, он за вещами явился. И что он сказал?

– Я рта не успел открыть. Помахал мне, забросил сумку в машину. И укатил. «Порше», между прочим, весьма дорогой, новейший. Чей, интересно?

– Может, его собственный, – вздохнула Элла.

– Нет, мир сошел с ума, – ворчал Эрнст. – Прислуживает за столом, а сам щеголяет, весь с иголочки, на «порше» последней модели. Ты заметила, как он одет?

– Мне совершенно не интересно, как он одет. Но что-то тут явно не то.

– Нет, мир сошел с ума. Мне как раз на службе в Брюсселе рассказывали – один синхронный переводчик от переутомления спятил. На международном совещании все стал вдруг переводить вкривь и вкось. А потом схватил нож, стал бегать и всем угрожать.

Элла принесла ему выпить.

– У синхронных переводчиков часто проблемы с психикой, – она заметила. Может, его история имела отношение к Люку. С Эрнстом это часто – одно скажет, другое в уме. Но сама Элла тут никакой абсолютно связи не улавливала. Кстати, даже и не пробовала уловить.

14

Выйдя замуж, Маргарет бросила свою работу в нефтяной компании. Про то, что на «Сотбис» продан Моне, она понятия не имела. Вообще она утратила к данному роду деятельности всякий интерес; зачем это ей, если цель достигнута. Когда назавтра после приезда в Лондон Хильда пришла к ним обедать, Маргарет глаз не могла от нее отвести.

Сначала Хильда решила, что Маргарет узнала про покупку Моне. Ведь ей по службе положено. Но с другой стороны, имя покупателя держится в тайне. Только Крис и Харли знают, что купила она.

Чего только не передумала Хильда, какие только подозрения не мелькали у нее в голове. И все время, пока ждали к обеду Уильяма, Хильда болтала. А меж тем – сознавала собственное блестящее положение, жуткое прошлое этой девицы и по взгляду, каким сверлила ее Маргарет, поклясться могла, что та что-то против нее затевает. И она, между прочим, помнила те два дня, которые провела у Мерчи.

– Я, может быть, не сумею выбраться на выходные, – сказала она. – Столько дел.

– Ах, не говорите так, ну пожалуйста, так не говорите, – пропела Маргарет нежнейшим своим голоском. – Уильям ужасно расстроится. Мы рассчитывали, что эти выходные проведем с вами вместе, на природе. И мама с папой ждут не дождутся. У них так мало радостей – надо же думать о les autres.

Подозрения Хильды переросли просто в дикую панику. А за что ухватишься? Не за что; э, нет, есть за что. Моне, новая картина Моне. Маргарет безусловно знает, что купила его Хильда, но где уж догадаться, что это подарок на свадьбу Уильяму, ей самой. Но с чего Хильда, умнейшая женщина, взяла, что опасность идет от Моне? Это можно объяснить только паникой, в какую ее повергала Маргарет. Судьба, это судьба, думала Хильда. Отравить она меня хочет, что ли? Что затеяла? Что-то она определенно затеяла. Полный кошмар.

Рассуждала Хильда совершенно логично. Но только Маргарет палец о палец не придется ударить. Сброд, шайка, по наводке Люка и Хосписа, о которой Маргарет слыхом не слыхала, прикончит Хильду Дамьен из-за Моне.

– Может, я в субботу выберусь, – предположила Хильда. – До субботы просто не продохнуть.

– Вот и чудненько, – сказала Маргарет, – Чудненько.

Уильям явился минут через пятнадцать всего после Хильды. Он разрядил обстановку, хоть слегка недоумевал, почему у матери такой затравленный вид.

В самый день ужина, 18 октября, утром огромный фургон остановился перед домом Крис Донован в Айлингтоне. То была большая партия мебели для Харли Рида, которую он сто раз умолял свою овдовевшую мать ему не посылать. Недавно она переехала в дом поменьше под Бостоном и ничего лучшего не придумала, как отправить излишек мебели, целый дом, в сущности, своему единственному отпрыску Харли. Харли казалось, что в последней телефонной беседе с матушкой договоренность была наконец достигнута. «У меня места нет», – он ей говорил, и не раз говорил, сто раз повторял. А она столько же раз повторяла, что не продавать же такую дивную мебель, она должна остаться «в семье». «В какой семье?» – клокотал Харли. Главное, мать знала прекрасно, что давным-давно он живет с Крис, он даже их познакомил, они подружились, все очень мило. И все равно – невозможно, видите ли, расстаться с мыслью, что Харли «вдруг когда-нибудь женится» и ему остро понадобятся эти кровати, столы, столики, полки, эти кресла, массивные, деревянные или обитые кожей на гвоздиках, эти шкафчики красного, орехового, черного дерева. Не говоря уж об орнаментальных лампах, о бронзовых всадниках, которым, Харли знал, надлежало венчать и освещать всю эту деревянную роскошь. И вот, несмотря на его мольбы, она их отправила Харли наложенным платежом; и уже фургон бесповоротно загромоздил дорогу, и уже люди в комбинезонах спрыгивали, откидывали заднюю дверцу...

– Стойте! – заорал Харли.

Вышел старший, протянул документ:

– Рид тут проживает?

– Это я, – сознался Харли, – но не надо это сюда тащить. Тут места нет, и так все забито.

– Велено доставить, – был ответ. Остальные роились рядом, прислушиваясь.

Так продолжалось с полчаса. Образовался затор, Харли метнулся в дом, стал бешено названивать на все склады, какие нашел в справочнике. Только к половине двенадцатого Харли удалось весьма щедро их убедить, чтобы отвезли все эти прелести на обнаруженный наконец-то склад, готовый их тотчас принять. Но все равно Харли пришлось сопровождать туда фургон на своей машине и лично платить за разгрузку.

– Ну и денек, – жаловался он Крис, вернувшись домой. – К работе и не прикасался. – Они ели бутерброды, которые изготовил Корби. Корби делал дивные бутерброды, с настоящей едой, как он выражался, не то что вам всучат в этих кафе. Харли обожал такой ленч – бутербродики Корби с фруктовым соком. Крис подбавляла водки во фруктовый сок.

Хосписа не было, уборщица тоже ушла.

Корби, искусный маврикиец индийского корня, сунулся темной физиономией в дверь:

– Ну как?

– Чудесно, спасибо, – сказал Харли.

Он скрылся, и Крис сказала:

– Чем-то Корби расстроен.

– Что такое? Ведь, кажется, обкатали меню?

– Ах, меню... с этим все в порядке. Не в том дело. Хоспис. Не нравится он Корби. Он его в чем-то подозревает, а как стану расспрашивать, только трясет головой. Говорит, чтоб мы поосторожней разговаривали при Хосписе.

– Поосторожней разговаривали? Господи, да что такого мы говорим?

– Конечно, на этом Маврикии еще масса примитивности, знаешь. Это их колдовство. Ведовство.

– Может, ведовство Корби не обманывает, – сказал Харли. Не будь он так истерзан всей этой волынкой и борением с мебелью, он бы тут же призвал к себе Корби и порасспросил. – Не будем влезать в их дрязги, – сказал он.

Крис сказала:

– Я Корби пообещала, что завтра мы все обсудим. Мне же еще причесаться, и надо ведь поспать для красоты перед ужином. – Потом она сказала: – Знаешь, мне не хочется после стольких лет терять Корби. Очень возможно, что-то есть в том, что он говорит.

И Харли пошел в мастерскую – отвести душу.

До вечера Крис дважды звонили. Один раз Хелен Сьюзи сообщила, что в Лондон вдруг нагрянула дочь Брайана, Перл, теперь отсыпается. Можно Перл зайдет после ужина и с ней еще кое-кто из друзей?

– Да, конечно, – сказала Крис. – Буду очень рада.

Второй звонок был от Хильды Дамьен.

– Отнесу картину к ним в Хамстед, сегодня, сама. Да, вполне исполнимо, надеюсь, таксист поможет. Ну конечно, есть лифт. Картина такая чудная, вот бы ты посмотрела. Даже захотелось себе оставить.

– Так за чем дело стало?

– Ну, я ведь в общем суеверная. Для них покупала, им пусть и достанется. Крис, я так нервничаю из-за Маргарет после всего, что ты рассказала.

– Я не хотела тебя настраивать.

– Настраивать – при чем тут. Факты есть факты. Всегда лучше знать, да я и без тебя чувствовала, как она буквально источает враждебность. С самого начала. Прямо мороз по коже. Уильям такой дуралей, все твердит: «Учтите, эти грейпфруты чуть-чуть помятые», или что-то в таком духе, ну, фразу, которую Маргарет произнесла, когда они впервые столкнулись у «Маркса и Спенсера». Как маленький.

– А знает он что-нибудь о ее прошлом, об этих Мерчи?

– Если честно, – сказала Хильда, – по-моему, он ничего абсолютно не знает. Ничего она ему не станет рассказывать. Я просто уверена.

– Ну, Хильда, но ведь она, кажется, никакого преступления не совершала.

– Положим, она абсолютно чиста, насколько мы можем судить. Но эти злобные флюиды! Как думаешь, она что-то против меня замышляет? Я буквально комок нервов. Уильям на нее не надышится. Не хочется его восстанавливать против себя, оговаривая ее за спиной, так сказать. И эти рыжие волосы...

– На твоем месте, – сказала Крис, – я бы взяла картину себе и тут же улетела домой. Ты же умница, Хильда, ты блестящая женщина, и все это знают. Держись ты от них подальше. Я тебя такой просто не помню.

– И не ехать к этим Мерчи на выходные?

– Нет, не ехать, ни в коем случае.

– Но картину я им все-таки хочу подарить. Лучше я подарю. Может, это ее умаслит. Квартира в Хампстеде, лондонский вид Моне, что ей еще надо?

Фазан (flambé [21]21
  С пламенем ( фр.).


[Закрыть]в коньяке, между прочим) пользовался большим успехом, многие брали еще, все было так вкусно, этот горошек, сосисочки, картофель sauté [22]22
  Жареный ( фр.).


[Закрыть]. Хоспис нес одно блюдо, Люк плыл следом с другим. Харли разливал вино на своем конце стола, Крис на своем, Брайан и Эрнст ей наперебой помогали слева и справа.

Больше на пол со звоном не брякнется раздавальная вилка. Тарелки сменили, и на континентальный манер – сыр перед сладким, в угоду Крис, а не в обратном английском порядке, который бы предпочел Харли, – подается стилтонский сыр, салат, – неспешно, в абсолютном молчании, на прелестном веджвудском фарфоре.

Они болтают между собой – гости и двое добрых хозяев, – и в то же время мысли ветвятся вокруг Маргарет. Под хорошую еду и вино на все, в сущности, можно взглянуть проще, включая неясное положение в обществе Маргарет с этими ее длинными рыжими волосами и синим, в стеклярусе, платьем.

Крис думает: «Нет, не станем же мы втягиваться в эту охоту на ведьм. Вполне милая девушка». «Я совершенно согласна», – говорит она Эрнсту, соседу, объявившему, что безумие чистой воды вкладывать деньги в этот туннель под Ла-Маншем.

– Кто спорит, – говорит Эрнст, – Ла-Манш кончился. Как Берлинская стена. Но вкладываться в туннель – тоже, знаете ли. Разговоры в пользу бедных. И французский франк, ох ты, господи! – Он смотрит на Маргарет, припоминая, где он мог ее видеть в Брюсселе. В каком-то ночном заведении? В Антверпене, в том дивном ресторанчике подле доков? Или нигде? Только что вышла за деньги Дамьенов, н-да. Он ищет глазами Люка и успокаивается, видя, что тот стоит себе возле буфета.

– Вот так-то. Пол-одиннадцатого утра, – Харли рассказывает Элле Анцингер, – а на меня обрушивается гора мебели. Только этого мне не хватало. Ну, я говорю: «Стоп. Остановитесь. Не открывайте фургон. Если хотите, можете зайти в дом, – говорю, – сами убедитесь, что нам своей мебели девать некуда». Ну что тут будешь делать? Пришлось все утро убить в поисках места... – Он думает: «А неплохо бы ее написать, если только отвадить от прерафаэлитских претензий с этими ее вызывающими волосами и зубы подправить. В любой момент можно вернуться к портретам. А она неплохой экземпляр, в сущности, если только сидела бы тихо и отставила это дикое платье».

Элла говорит:

– Мысль о переезде – это такой кошмар. Мы переезжаем в Блумсбери и решили – будем беспощадны. Мебель может мешать карьере, может даже мешать духовному и художественному росту. Берегитесь мебели, Харли. – Элла смотрит через плечо, туда, где, дожидаясь следующей смены блюд, стоит Люк. Рядом с ним появляется Хоспис. Элла слышит, как Люк говорит что-то про «миссис Дамьен» и навостряет уши. «Ее тут нет, мамаши. Рыжая – это невестка... ошибочка». Голос тонет в других шумах. На Люка она сердита, на днях так по-хамски себя повел. Они с Эрнстом, можно сказать, его выручали в Лондоне, поили, кормили, советы давали, подбрасывали вечерний приработок, чтоб только учился, а он себя повел, можно сказать, как свинья. Спасибо, хоть сегодня объявился, не подвел. Но это, наверно, в последний раз, да, конечно, это в последний раз.

– Венеция, – Роланд просвещает Хелен Сьюзи, – в ноябре часто бывает прелестна. Схлынули толпы туристов. Можно быстрее ходить. Конечно, случается, что многие музеи и галереи закрыты, якобы для реорганизации, для уборки, а на самом деле, чтоб отдохнул персонал. Как войти в закрытый музей? Да просто-напросто черкнуть хранителю несколько слов на обороте визитной карточки. У вас есть визитная карточка?

– Нет, но у Брайана есть.

– И чудно. Они вас сочтут избранными и впустят. В Венеции и в Неаполе – куда угодно можно проникнуть, если ты избранный. А вот в Тоскане, в Умбрии, Ломбардии, между прочим, со своей избранностью никуда ты не ткнешься. В Риме все избранные, так что привилегии отменяются сами собой; если сам ты не в Ватикане, так уж твой дядя; если ты не при правительстве, так будешь на той неделе. По-итальянски говорите?

– Я – нет, Брайан немножечко говорит.

– Вот и чýдно. Пусть черкнет несколько лестных слов досточтимому директору музея, если закрыто. Если лично директор отсутствует, один из его мирмидонов вас впустит.

Крис с удовлетворением отмечает, как честно Роланд исполняет свою роль «беседующего с деревом»; самому Роланду Хелен отнюдь не кажется деревом. Вот досада, он думает, что эту тростинку, стриженную под мальчика, на той неделе потащит в Венецию эта развалина лорд Сьюзи с нудным недержанием речи – клинический случай. А как бы славно, думает Роланд, самому побродить по Венеции с этим хорошеньким, плоскогрудым глазастиком. Ну, а Маргарет Дамьен – уф, просто мороз по коже – сидит, сюсюкает, будто она до сих пор еще монахиня в Доброй Надежде. Будь я действительно подлец, он думает, за какого меня держит Аннабел, я бы тут же взял и спросил: «Вы ведь были связаны с тем монастырем, где убили молодую послушницу? – я вас по телевизору видел».

Снова меняют блюда. Люк и Хоспис парят, это какой-то балет. Белое вино льется, искрясь, в посверкивающий хрусталь, для него предназначенный. Подается сладкое, которое англичане маниакально именуют пудингом, будь то нечто твердое, как камень, или что-то воздушное до нереальности; в данном случае это crème brûlée.

– Crème brûlée, – замечает Аннабел, – это на самом деле креольское кушанье.

– Да? А я и не знала, – говорит Крис.

– Узнать бы, как это делается, – говорит Аннабел. Через стол она смотрит на Маргарет, молодоженку. – Вы умеете стряпать? – она спрашивает.

– Только самое простое, – отвечает Маргарет, – прошла трехнедельный курс. А вы?

– Когда время есть, – говорит Аннабел, – и когда есть с кем разделить трапезу, я люблю что-нибудь приготовить.

– Все это вопрос о les autres, – говорит Маргарет. – Нельзя жить только для себя. – Ей так хочется к себе, в Шотландию, туда, где отец затравленно вглядывается в даль сквозь темные очки, а мать бьется с долгами за скачки и со своим климаксом. Скорей бы уж выходные и воскресенье. Воображение жадно рисует, как Хильда Дамьен падает в пруд, один толчок, и – дядя Магнус стоит на коленках, ее прижимает. Маргарет думает: «Зачем я среди этих людей, чего я тут не видела?» И пока вокруг идет трескотня и Уильям на нее смотрит влюбленно, с легкой опаской, какое же облегчение – мысленно уничтожать Хильду. В уме всплывает – из дикой баллады:

 
Пошла ты прочь, в тартарары, —
Гоню я ведьму злую.
Ни за какие за дары
Тебя не поцелую.
 

– Собственно говоря, – сообщает она Аннабел, – у меня есть возможность вернуться на службу, думаю, так я и поступлю. – И она описывает Аннабел свою службу в нефтяной компании.

– Да, очень интересно, – говорит Аннабел. – А до этого вы чем занимались?

– Ну, было разное, то да се, – отвечает Маргарет с некоторым вызовом.

Аннабел помнит о телевизионных кадрах Маргарет в монастыре и молчит. Джекилл и Хайд в женском варианте, думает она. А какие, собственно, преступления совершил мистер Хайд? Нам толком так и не сообщили.

Говорит Брайан Сьюзи:

– Этим ворам, очевидно, только того и надо, чтоб мы сидели за ужином и их обсуждали. А нашу собственность они оскверняют в основном для того, чтоб выхваляться друг перед другом.

– А по-моему, – говорит Уильям, – они выражают презрение, только когда им нечем поживиться.

– Ну, у меня на самом деле они могли бы очень даже хорошо поживиться, – говорит Брайан. – Просто мы оказались дома. Полиция их обнаружит, конечно. Это шайка; приходят, когда хозяева отсутствуют.

Все сидят в гостиной, с чашечками кофе. Люк проплывает с подносом, разносит ликеры. Наконец-то Хелен может получше его разглядеть. Она думает: какой хорошенький мальчик.

Заходится звонок. Грохает входная дверь, впуская, кажется, бездну голосов. Вваливаются четверо молодых людей, но кажется, что гораздо больше, такой они вносят шум и переполох. Перл, дочь Брайана, оказывается, немыслимо хорошенькая. Она привела молодого человека и двух подруг. Девушки все в темных коротеньких балахончиках при длиннющих ногах; эта их элегантность совершенно сражает остальных женщин в вечерних дорогих туалетах, а мужчины вдруг чувствуют, что поезд ушел. Четвертый в компании – юнец в бархатном черном костюме, с каким-то белоснежным мазком на подбородке и жиденькой белоснежной кудрей на голой в остальном голове. Вот – расселись, с соками и тому подобным, и тут выясняется, что, кроме Перл, все учатся в художественной школе, а сама Перл поступит на следующий семестр. И главная приманка вечера для них, разумеется, Харли.