Текст книги "Пир"

Автор книги: Мюриэл Спарк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)

3

Была первая неделя октября, больше чем за две недели до званого ужина, который затеяли в Лондоне Харли Рид с Крис Донован. В Венеции еще стояло тепло, и на мосту Риальто, площади святого Марка и прочих приманчивых местах кишели толпы. У Маргарет Дамьен, столь недавно еще Маргарет Мерчи, и мужа ее Уильяма шла вторая неделя медового месяца, первую они провели во Флоренции. Оставалось всего несколько дней, и оба писали открытки, сидя в дорогущем кафе Флориана.

– Сука эта Венеция, – сказал Уильям.

– Ты ведь так не напишешь, нет? – сказала Маргарет. – Это пойдет открытой почтой. Люди могут прочесть.

– Не напишу. Зато думаю, – ухмыльнулся Уильям.

Вдруг на Маргарет нашла важность.

– Мыслить тоже надо положительно, – произнесла она. – В конце концов, Венеция уникальна.

Жена ему нравилась, даже, в общем, этой своей моралистикой, тем особенно, что принципиально ни о ком плохо не отзывалась. Старомодно, свежо. И необычно, и все замечали.

Маргарет была из Сент-Эндрюса. Рослая, с Уильяма, может даже повыше чуть-чуть.

– И Флоренция уникальна, но там у тебя сумочку свистнули, – сказал он, набиваясь на новую проповедь. Но она промолчала, и он добавил: – Флоренция тоже паскуда, естественно.

– Флоренция была божественна, великолепна. – Она говорила так, будто Флоренция исчезла с лица земли, сохранясь исключительно у них в памяти.

На ее лицо, руки и ноги лег медовый загар. У него кожа была потемней. Из Маргарет вышло бы рыжеволосое тицианово чудо, если б так не выступали передние зубы. Мелодический голосок делал еще слаще ее наставления. У Уильяма были серые добрые глаза и приятный рот. Он был плотный, не толстый пока. Ей было двадцать три, ему двадцать восемь; познакомились они в Лондоне, во фруктовом отделе «Маркса и Спенсера» на Оксфорд-стрит, меньше четырех месяцев назад. Она первая заговорила:

– Учтите, эти грейпфруты чуть-чуть помятые.

Он тут же растаял, тем более что только что вдребезги разругался с девицей, с которой прожил чуть не два года, – и как она изумлялась в тот вечер, попозже, в начале двенадцатого, выяснив, что он знаком с одной парой, которую знала одна девушка, с которой они вместе работали в офисе на Парк-лейн – в рекламном агентстве при нефтяной компании. Уильям был младшим научным сотрудником в заведении, где разрабатывали искусственный интеллект, занимался бионикой. Он ей растолковывал эту работу: изучается мыслительный аппарат животных в качестве образца для механических устройств, тут смешанная наука, электроника плюс бионика. Она восхищалась, хотела знать все, все. С таким восторгом ловила каждое слово, что он даже было насторожился, не прикидывается ли она. Ее потрясало, что способность, скажем, кошки концентрировать взгляд на нужном объекте, отсекая ненужный, изучается и воссоздается в наших технических устройствах. Лягушка, пчела, летучая мышь – каждая эксперт по своей части...

– И змея? – перебивала она.

– И змея, – объяснял он. – Змея нам служит биологическим прообразом для искусственных систем.

И вот они были женаты и гуляли по Венеции, будто сошли с цветистых открыток, которые вот только что исписали.

– Упоительно, – вздохнула она.

– Вонь кошмарная, – отозвался он.

Но в своей манере, которая его так пленяла, она что-то такое сказала про вонь, и эту вонь как рукой сняло. Что-то насчет высоких приливов, низких приливов, всегда, в течение веков; слова Уильям улавливал слабо, слова мало его занимали, зато общий эффект был изумительный, как всегда.

Он таскал ее по улицам и закоулкам Венеции, от каналов подальше.

– Один мой друг все это пишет, – сказал он. – Сам он себя называет Анти-Каналетто. Ни тебе дворцов, ни мостов. Он американский художник, Харли Рид. У него все всегда точно, выверено, как фотография. Можешь себе представить, во что он превращает эти дома. Абсолютно все деревянно, но, в общем, вполне интересно выглядит, особенно под этим венецианским небом, единственным клочком природы на всем полотне. Он анти много чего.

– Хотелось бы с ним познакомиться.

– И познакомишься, естественно. Он мой друг. Намного старше, конечно. Пятьдесят с хвостом, что-то вроде. С ним живет Крис Донован, тоже мой друг и друг моей матери.

– А он кто такой?

– Крис – это она. Она австралийка, вдова, дико богатая. Я люблю Крис, хорошая баба. С ней ты тоже познакомишься. Они живут в Айлингтоне. Дивно принимают гостей.

– А ей сколько примерно?

– Безвозрастная. Ну, сорок, ну, пятьдесят. Конечно, при таких деньгах она может следить за собой.

– Важно выражение лица, – возразила Маргарет. – Выражение лица выдает существо человека.

И тут кто-то другой подумал предательски, чуть кощунственно, вместо него: вынесу ли я всю эту добродетель и молодоженскую сладость? Эту медвяность не без желтизны, эту сероватость с безуминкой. Как бы грязным сапогом не ступить на такой большой и пушистый ковер. Не забрести б ненароком...

Он возил ее на vaporetto [3]3
  Пароходик ( ит.) – наряду с романтическими гондолами более прозаическое средство передвижения по венецианским каналам.


[Закрыть]смотреть Тинторетто, смотреть Джорджоне, любоваться мозаикой. Она так восторгалась знаменитым «Успеньем» во Фрари, что у него язык чесался попросить ее, чтобы случайно не вознеслась в небеса [4]4
  «Успенье»– фреска Тициана в церкви Санта-Мария Глориоза деи Фрари. Пресвятая Дева там изображена возносящейся на небеса.


[Закрыть]. Но наверно, он думал, существенно они расходятся только по части искусства. Может, она, по благости, не слишком взыскательна: в живописи ей подавай возвышенную идею, тогда как он, если что ненавидит в живописи, так это мораль. Она купила себе венецианскую куклу, а ему игрушечного гондольера. И сразу стало тепло на душе.

Когда они вернулись из свадебного путешествия, чуть не в первом из поджидавших писем оказалось приглашение от Харли Рида и Крис Донован к ним на ужин восемнадцатого октября.

Уильям позвонил поблагодарить и пригласил Харли Рида заглянуть, опрокинуть стаканчик, познакомиться с Маргарет. И Харли на другой же вечер явился.

Всю гостиную Маргарет заполонила осенней листвой от флориста. Платье на ней было бархатное, зеленое, слишком длинное, с широченными рукавами. Харли решал про себя, с чего взманило ее это прерафаэлитство. Уильям, к его изумлению, был явно от жены без ума. Харли же при виде такого типа девиц всегда разбирала тоска по Америке, по толике здравого смысла в женщине. В чем тут дело, гадал он, глядя на Маргарет, зачем ей понадобилось драпироваться в зеленый бархат на фоне осенней листвы? Отлично б смотрелась в простой цивильной оснастке. И почему бы не заняться зубами?

Так он думал, а сам между тем говорил.

– Так досадно, что мы пропустили вашу свадьбу. Не успели из Нью-Йорка. Твоя мать, конечно, была, – говорил он Уильяму.

– О да, она приехала.

– Такой путь проделала, до самого Инвернеса?

– До Сент-Эндрюса, – поправила Маргарет.

– Ах да, Сент-Эндрюс. Дивное место. Такой четкий, восхитительный свет. Ну и как Хильда?

Хильда Дамьен, мать Уильяма, жила в Австралии. С юных лет дружила с подругой Харли, Крис Донован. Хильда тоже была теперь безумно богата, сколотила состояние своим умом. Двадцать лет назад она оказалась вдовой с весьма скромным достатком. Теперь у нее пять газет, сеть супермаркетов. Да, Хильда настоящий магнат.

– Она только на свадьбу выбралась, – сказал Уильям. – И тут же обратно. Но скоро она снова тут будет, нашей новой квартирой займется.

– Надо думать, вы получили неплохой подарок на свадьбу? – попытал Харди.

– Да, вот именно. Квартиру в Хампстеде. Сейчас идет оформление.

– Что ж. Повезло.

– Правда ведь, нам повезло? – сказала Маргарет.

– Молодчина Хильда, – сказал Харли.

– Полностью погружена в философию Les Autres, – сказала Маргарет.

– Как-как?

– Надо еще выпить, – сказал Уильям и отобрал у Харли стакан, чтоб подбавить водки со льдом и тоником.

– Философия Les Autres, – объясняла Маргарет, – это возрождение чего-то старого. Очень ново и очень старо. Смысл тут в том, чтоб отвлечься в делах и в мыслях от себя и целиком сосредоточиться на других.

– А-а, заботиться о других. Но причем тут французский?

– Такое французское течение, – сказала Маргарет. – Так вот Хильда, я говорю, буквально воплощает La Philosophie des Autres. Нет, правда.

– Ну что ж, ладно, значит, встретимся восемнадцатого. Десять человек. Без церемоний. – Харли отставил недопитый стакан, Уильям его проводил до двери.

– Правда, чýдная? – сказал Уильям. – Поразительно милый характер. И знаете, где мы познакомились?

– Где?

– В «Марксе и Спенсере». Я фрукты покупал. И знаете, что она мне сказала? Она сказала: «Учтите, эти грейпфруты чуть-чуть помятые». Так и вышло.

– Ну, поздравляю, – сказал Харли Рид.

4

– И года на это дело не дам, – сказал Харли Рид. Имелся в виду брак Уильяма Дамьена.

Он ужинал вдвоем с Крис, придя от молодоженов. Крис требовала подробностей.

– Но кто такие эти Мерчи? Она же Мерчи исходно...

– Да кто их знает, – вздохнул Харли. Он ей рассказывал то, что, по его мнению, было действительно ей интересно. – Внешне вполне ничего, только зубы жуткие, дико ее портят. По-моему, она стесняется, что ли? Молодая девушка, полседьмого, будний день, а она вырядилась невесть как. Зеленый бархат, дивно зеленый, и вся комната в золотой и рыжей листве, по вазам натыканной.

– Ну, она же знает, что ты художник, может, решила, что тебе захочется ее написать?

– Ты думаешь? – Харли долго, старательно взвешивал эту идею. – Люди довольно странно себе представляют художников. Но нет, конечно... Бог ты мой, казалось бы, могла и поуверенней быть, потому что Уильям глубоко, высоко, широко, узко, ну, во всех измерениях, в нее влюблен. Она, знаешь, такая положительная, серьезная, но бодрая и жизнерадостная. Смесь, так сказать...

– И почему ты думаешь, что брак ненадолго?

– И года не дам, – повторил он. – Что-то мне подсказывает. Может даже, это будет с его стороны. Не то что он станет подавать на развод, но я чувствую, это будет с его стороны. И там же, вдобавок, такие деньжищи громадные.

– Хильда их детям не раздает. Помогает встать на ноги, а дальше уж как хотят. И правильно.

– Она им купила квартиру в Хампстеде.

– Знаю. Подарок на свадьбу. Но ничего сверх. Она мне по телефону сказала. Говорит – пускай попотеют с мое.

– Хорошая идея.

– Они тебя хоть поблагодарили за наши подсвечники?

– Нет. Может, у нее времени не было – разбирать подарки, писать и тэ дэ.

– Молодые не пишут, – вздохнула Крис. – У них не принято благодарить. Но почему именно Маргарет? Уильям тоже мог бы сказать спасибо. С ним-то что происходит?

– Они только вернулись из свадебного путешествия. Дай им отдышаться, – сказал он.

– Но эта фамилия – Мерчи, – сказала она. – Уверена, что-то я такое припоминаю, в связи с какой-то историей, – какое-то дело в газетах, что-то такое.

– Угу, что-то, кажется, было, не помню, – сказал он. – Само, конечно, всплывет.

Перешли в гостиную пить кофе, погрузились в свои пуховые бежевые подушки, уютно приглашающие к доверительности. Крис держала листок с кой-какими заметками насчет званого ужина, к которому, как всегда, они очень вдумчиво относились.

– Значит, будут Сьюзи, – сказала она. – У Катберт-Джонсов не получится, уезжают на месяц во Франкфурт. Может, оно и неплохо. Ну, позвонила я Анцингерам. Она почти уверена, что они оба смогут. К середине той недели уточнится. А нет – будем думать дальше. Элла, опять же, нам дает этого своего студента, за столом помогать.

– Кто еще точно обещал?

– Роланд Сайкс.

– А-а, гей-меланхолик.

– Но за столом он незаменим, – сказала она. – Посади его рядом с деревом, он и с деревом будет беседовать.

– А еще?

– Еще Аннабел. Она собиралась. Знаешь, она ведь хочет про тебя передачу делать, как-нибудь поближе к весне. Конечно, это не американское телевидение, но ее передачи котируются.

– Конечно, котируются.

– И вдобавок она умная, – сказала Крис, – вообще, умное будет общество, особенно если смогут прийти Анцингеры. Начнем, пожалуй, с заливной семги.

– Только не с заливной семги, – сказал Харли.

– Ну а тогда с чего?

– Нельзя ли сочинить что-нибудь пооригинальней?

– Вот ты и сочини что-нибудь пооригинальней.

– Я весь день в мастерской работал. Еще краску с пальцев не стер. И для чего нам тогда, спрашивается, повар?

– Ах, так ты, значит, готов положиться на его фантазию?

– Не думаю. С этой его nouvelle cuisine [5]5
  Новой кухней ( фр.).


[Закрыть]. Его помидорами в виде тюльпанов и дикой спаржей в виде хижины Белоснежки сыт не будешь.

– По-моему, давай пусть будет фазан с гарниром, а потом салат, сыр и крем-брюле.

– Соблазнительно. Только вот, может, недостаточно оригинально, поскольку у нас Корби на кухне, и все это знают.

– Я еще обмозгую, – сказала она. – Если тебе явится какая-нибудь идея, срочно сообщи.

– Ты когда-нибудь слышала о такой философии – Les Autres? – спросил он.

– Нет, – сказала Крис. – А в чем она заключается?

– Ну, согласно Маргарет Дамьен, это новое французское течение, и суть его, как я понял, во внимании к другим. Ну что-то вроде: сперва другие, потом уж я.

– Я всю жизнь свою так живу, – сказала Крис. – А ты?

– Ну, наверно, – сказал он. – Но возможно, я упрощаю. Может, дело там глубже, чем кажется.

– Les Autres, – повторила Крис, – что-то новенькое.

– Вот бы и расспросила ее, – сказал Харли. – Восемнадцатого числа. Кстати, она говорит, что Хильда Дамьен погружена в эту философию.

– Хильда?

– Да, она говорит, Хильда в нее погружена.

– Вот уж чушь собачья. Будет Хильда погружаться в идеи и философии, как же. Делать ей нечего. Девчонка, видимо, малахольная.

Но вот и восемнадцатое число, и Харли Риду представляется, что все идет хорошо. Фазан был, пожалуй, удачной идеей, а Харли боялся – не выйдет ли скучно. Крис объяснила, что зависит – какой фазан, как его подать.

Куча разных идей возникала в те несколько недель перед ужином, вечерами, когда Крис и Харли, по обыкновению, обсуждали свои дела. Вполне могли бы есть сейчас aiguillette de canard [6]6
  Утку ломтиками ( фр.).


[Закрыть], состоящую из тончайших ломтиков утки в брусничном соусе с горошком и пареным сельдереем. И запивать Côtes du Rhône [7]7
  Марка сухого вина.


[Закрыть].

Едят, однако, фазана, и Харли отмечает, что все идет гладко. Хоть он и художник (но, может, при данном складе таланта такая струнка как раз и положена), для него святое дело – на званом ужине ублажать гостей. Он чýдно одевается для этих оказий: бархатный пиджак, темные брюки. Крис Донован обожает свои приемы. Харли дорожит своим временем, и, раз уж выделит вечерок, он вам распишет его как по нотам. Они обсасывают все снова и снова, пока не выверят каждую мелочь. Оттого-то есть особый нюанс – тут не честь, тут кое-что потоньше, тут кое-что даже более лестное – в приглашении к ужину у Харли и Крис.

Крис Донован говорит Эрнсту Анцингеру, сидящему слева:

– Спроси у Маргарет про новую философию Les Autres, это ее увлечение.

Отличный предлог – сбыть Эрнста Маргарет Дамьен, его другой соседке.

Харли, занявшись Эллой Анцингер, сидящей слева от него, вдруг замечает: она прелестна. У нее такой опрокинутый рот, что если его написать с нижней точки, нижняя губа будет всегда нежно улыбаться, а верхняя волнисто ладиться к ней. В Элле все опрокинуто, и Харли, да только ли он, находит это обворожительным. Хелен Сьюзи, от него справа, весело стрекочет с соседом, Роландом Сайксом. Зря старается, думает Харли. А сам продолжает с очаровательной Эллой ту тему, которую обкатывал уже с Хелен Сьюзи.

Эта тема – брак. Оставить бы в покое святую Анкамбру. Что-то новенькое нащупать, ведь Элла слышала, как он обсуждал с Хелен Сьюзи основы брака, но почему-то Харли не может переменить пластинку.

– А ты, – спрашивает он Эллу, покуда новый круг почета совершает фазан, – что ты думаешь о браке?

– Ну, – отвечает Элла. – Я католичка.

– И это значит – брак нерушим?

– Боюсь, что так.

– И чего ж тут бояться? – недоумевает Харли. – Тебе вообще бояться нечего, раз ты католичка. Милая моя Элла, я сам говорю как католик. Я не согласен, это я тебе говорю как католик, именно как католик, с тем, что брак нерушим.

– И как ты до такого допер? – говорит Элла. Она умная, и она понимает, что до любого вызова католической вере надо еще допереть.

Но Харли Рида, который, последним из десяти, принимается за фазанью добавку, на мякине не проведешь. Сам он так и не женился. Отчасти по причине собственного темперамента, отчасти же потому, что обожаемая Крис Донован, из-за семьи и по налоговым соображениям, вовсе не рвалась замуж. Харли потчует Эллу плодами своих раздумий.

– Брачные обеты, – говорит он, – в основном произносятся под влиянием страсти. Я говорю о современных браках, где партнеры имеют право выбора. Они влюблены. Я не толкую о тех просватанных браках, где родители, семьи, сговорясь, организуют союз. Итак. Берем брак по любви. И поверь, – говорит Харли, – что обеты под влиянием страсти – все равно что под пыткой добытая исповедь. Любовь эротическая – это безумие. Ни один из двоих не помнит, что говорит. Они in exstremis. И обеты их следует воспринимать со скидкой на страсть. А потому католик, принадлежащий, как известно, к самой разумной религии, может и даже обязан признавать развод между людьми, которые, будучи влюблены, принесли брачные обеты под влиянием страсти, то есть в состоянии невменяемости. Кстати, и сам католический закон оговаривает возможность расторжения брака по причине безумия.

– Ты хочешь сказать, – говорит Элла, – что смог бы добиться развода на том основании, что был без ума от невесты?

– Именно это я и хочу сказать.

– В жизни ничего подобного не слышала, – вздыхает Элла.

У него язык чешется ответить пышно: «Элла, милая моя девочка, в этом доме ты еще много услышишь такого, чего в жизни не слышала», – но он сдерживается. Он не говорит ничего, он подпускает легкую паузу.

Погодя она говорит:

– И браки по сватовству, ты думаешь, в основном удачны?

– Где смотря. В Индии. Может, в Южной Америке. У нас с этим делом покончено. Подобные браки удачны только при умных родителях. У нас такие не водятся.

– Тут я с тобой согласна, – вздыхает Элла.

Да, меню могло быть совсем другим, семга вполне могла быть не заливной, а вовсе даже горячей, а после нее подавалась бы эта утка ломтиками или омар с брокколи под ежевичным соусом – омар тоже входил в число многих идей, за последние недели взвешенных Харли и Крис. Но скромный фазан, предпочтенный, восторжествовавший над тонко расслоенной уткой, этот фазан – изумителен. Фазан попал в самую точку. Но все ли отдают ему должное? О, еще как, больше даже, чем можно было рассчитывать.

– Я рад, что мама твоя опять в Лондоне, – говорит Харли Уильяму.

– Да, она на днях прилетела, – говорит Уильям.

– Из-за нашей квартиры, – говорит Маргарет. – Это так изумительно.

– Она заглянет после ужина, – говорит Крис. – Я говорила сегодня с Хильдой по телефону. Сказала, после ужина заглянет.

– Вот и отлично.

Но только Хильда Дамьен не заглянет после ужина. В эту самую минуту она умирает.

5

Еще в сентябре, пока молодые Дамьены были в свадебном путешествии, Крис Донован узнала, как они познакомились. Узнала во всех подробностях от старой подруги Хильды Дамьен, из Австралии прилетевшей на свадьбу. Крис и Харли в то время были в Нью-Йорке, делали Харли выставку на Манхэттене, в одной очень стоящей галерее.

О звонке Хильды возвестил Хоспис – так звали, хотите верьте, хотите нет, их новое юное приобретение из лучшей школы дворецких.

– Соедините ее со мной, – распорядилась Крис над неубранным завтраком: кофейник, ошметки тоста. Она еще лежала в постели. Было всего двадцать минут десятого.

– Вот я и думаю, – говорила Хильда, – на что ей сдался этот фруктовый отдел «Маркса и Спенсера»? Нет, я же не утверждаю, что прямо никто из людей ее типа и поколения туда не заходит за фруктами. Но она ведь на всем готовом жила в общежитии, когда познакомилась с ним? Так на что ей сдались эти фрукты и овощи? Да, она же сказала – овощи, именно овощи. Хотела где-то там пообедать сама по себе. И где, интересно, она собиралась их парить-жарить и по какой методе? Ничего абсолютно не сходится.

Крис думала: в такую рань уже сидит, подруга, за столом в своем лондонском офисе.

– Может, зашла бы позавтракать? – сказала Крис. – Я никак не очухаюсь. Мы только прилетели из Нью-Йорка.

– Не могу, – сказала Хильда. – В этот раз тебя не увижу. Завтра улетаю, но через недельку, примерно, вернусь, займусь их квартирой. Мой подарок на свадьбу – и это все. Квартира в Хампстеде, точка.

– Ничего себе «и это все», – сказала Крис.

– Вот и я тоже думаю. Пусть спасибо скажут.

Крис сказала:

– Я ужин устраиваю семнадцатого-восемнадцатого октября. Придешь?

– Не знаю. Я позвоню. Не верю ни одному слову этой девицы.

– Мерчи... Мерчи... – сказала Крис, – что-то такое вертится. И что они собой представляют?

Хильде как раз не хотелось разжевывать, что собой представляют Мерчи. Не то чтоб она не доверяла Крис Донован, просто сама не могла разобраться в своих чувствах. Женщина деловая, она терпеть не могла растекаться мыслью по древу. За те два дня, что она видела Мерчи, – до и после свадьбы в Сент-Эндрюсе, – у нее не раз мелькало: что-то тут не то. Но сама свадьба, все гости были вполне приличные, симпатичные люди, именно такие, каких ожидаешь встретить на свадьбе такого человека, как ее сын.

И поэтому Хильда сказала:

– Ах, ну Мерчи как Мерчи. Я же их совершенно не знаю. А в общем, смыться хочется. Прямо кажется иногда, что Австралия недостаточно далеко.

– Если б не Харли, – сказала Крис, – я б с тобой улетела.

Хильда Дамьен в свои пятьдесят три изумительно выглядела, что в этом возрасте дается только сверхэнергичным людям. Нужна энергия, мужество даже, чтоб так следить за собой, как принялась за собой следить Хильда сразу же, едва поняла, сколь богатые перспективы перед ней открывает длительное вдовство. Художники, музыканты, писатели и поэты – те могут плевать на себя и свою наружность в погоне за жгучими, летучими целями. А деловые люди в своем большинстве – совсем другой коленкор; они кожей чуют, как для бизнеса важно, чтоб их массировали, трамбовали, стригли, умащали, заставляли худеть, и они, не жалея сил, самоотверженно занимаются своей внешностью. Начинала Хильда как журналист, и теперь, настоящий магнат, считала более чем естественным вскакивать ни свет ни заря, чтоб поспеть к массажистке или парикмахеру. Седые волосы волной убегали назад с ее гладкого, загорелого лба, зубы сверкали, удачные скулы держали лицо; бабье лето, нежный закат; и у нее было сильное тело.

В свои пятьдесят три, тайком от детей, она решила опять выйти замуж, и единственной причиной секретности было то, что Хильда пока не знала, за кого она выйдет. Но она была уверена, и справедливо, что легко найдет человека, лучше вдовца, богатого, стоящего, привлекательного.

Хильда не была феминистка. Она была выше и ниже этого. И ей не нужен был ручной муж, который помог бы влачить бремя домашних забот. У нее не было домашних забот. Ей нужен был ровня, партнер. Хильда по части секса была робка, особым опытом не обладала и только догадывалась о том, какая мощная штука – половое влечение.

Понятия не имея, за кого выйдет замуж, она зато знала прекрасно, как берут быка за рога. Да, хорошо, что Уильям женился. И поскольку, Хильда не сомневалась, этот брак не надолго, стоило поторопиться с замужеством, пока не развелся сын.

Одна Хильдина подруга, рано заделавшись богатой вдовой, почти сразу уселась в холле отеля «Экцельсиор» в Риме с собачкой на коленях. И довольно скоро возник господин, подходящего возраста, погладил собачку, заговорил с вдовой. От добра добра не ищут, и подруга Хильды вышла за того господина, чуть ли не старика, и жила с ним в счастливом супружестве, пока он не умер. А потом вернулась в холл отеля «Экцельсиор». А еще одна подруга, шестидесяти с хорошим хвостом и трижды вдова, так та решила подыскать себе мужа-ровесника. Поехала на Багамы, у нее там какая-то недвижимость, и – пожалуйста, подцепила очаровательного бизнесмена в каких-то гостях на коктейле. И стал он ее четвертым мужем, и она по сию пору замужем, прямо вся лоснится от счастья. Такие примеры. И Хильда чувствовала, и правильно делала, что главное – сосредоточиться на задаче, и кто-то, безусловно, всплывет. Может, даже в самолете в Австралию или обратно. И, между прочим, недурно бы, думала Хильда, встретить будущего спутника жизни на свадьбе у сына.

Эти Мерчи устроили дочери вполне пристойную, не показушную свадьбу. Жили они возле Сент-Эндрюса, в строении с башенкой под названием Черненький Дом, где комнат было поменьше, и были они похуже, чем обещал фасад. То, что комнатушки такие тесные, согласно Грете, матери Маргарет, было большой удачей: «Не то нам бы их не протопить». Супруг ее, Дэн Мерчи, объявил, что семья занимает дом с 1933 года. И так ударял на этот важнейший факт, будто 1933 год случился в раннем средневековье.

– Ах, как же часто, – Дэн рассказывал Хильде, – я бывал мальчиком на свадьбах! Так и помню эти атласные костюмчики, клетчатые килты. А белокурые головки на этих свадьбах, кудри невесты, наши кудри – могу фотографии показать. Чуть не каждый месяц – желтый атласный костюмчик, голубой костюмчик! В каком-то смысле наши родители умели бросать деньги на ветер. А в каком-то смысле у них ветер свистел в карманах.

– Роскошь, то, что мы теперь называем роскошью, она дешевле была. Портнихи шили чуть не задаром, – вздыхала Грета.

Хильда слушала и не перебивала. Это было ее правило: дать людям высказаться.

Хильда осталась у них переночевать перед самой свадьбой. Комнату ей выделили удобную, уютную, ничего не скажешь. Шторы – то что надо, под цвет к покрывалу, все тютелька в тютельку. Отдельная ванная болотного цвета с белыми птицами в полете по кафелю. Туалетная бумага, ватные диски. Полотенца – как надо. Все как надо. Хильду сразу же, как приехала, провели в эту комнату. Все было как надо, вплоть до статуэтки дрезденского фарфора на полке: смешной человечек в красных штанишках играет на скрипке. И что с ними не то? Хильда переоделась, что было не так уж нужно, во всяком случае, не обязательно, потому что приехала она в изумительных брючках и шерстяном жакете. Осмотрела книги возле постели: три карманных Энтони Пауэлла, «Старший трубач драгунского полка» Томаса Харди, «Золотой клад» Палгрейва [8]8
  Фрэнсис Тернер Палгрейв(1824—1897) – английский критик и поэт. «Золотой клад» – антология английских песен и стихотворений.


[Закрыть], три карманных Агаты Кристи, П. Д. Джеймс [9]9
  П. Д. Джеймс– псевдоним. Настоящая фамилия – Филис Уайт, современный автор детективов.


[Закрыть]в бумажной обложке, что-то Теккерея, что-то Алана Силлитоу. Все нормально, не придерешься. Хильда надела платье и пиджак, черное с легким вкраплением белого, все очень хорошее, потрясающее. И спустилась знакомиться с Мерчи. Было полвосьмого вечера.

Тут она увидела Дэна Мерчи, отца Маргарет. Он был в темных очках и вошел в комнату этой чуть скованной, четкой походочкой Ярузельского, которой в свое время мы любовались, когда нам показывали польские новости.

– А-а, Хильда (вы позволите вас так называть?), – сказал он, – как добрались? Садитесь. Я рад, что вы легко нас нашли. Что будете пить? Виски, джин, водку, шерри, что прикажете.

Она попросила виски с содовой. Вошла Грета.

– Как я рада вас видеть, – сказала она (в черном с белым, и эта туда же), – особенно теперь, когда вся суетня закончилась, худшее позади, можно расслабиться. Третья свадьба уж с плеч долой. Двух дочерей выдавала, Маргарет третья. Четвертая еще в школе учится, так что, видимо, со дня на день жди новостей. Жаль, вы раньше не приехали, погостили бы у нас, познакомились бы поближе.

Муж налил жене водки с тоником. Себе взял неразбавленного виски, сглотнул, снова налил.

Хильда подумала: «Они вполне ничего, но что-то тут не так». Потом подумала: «Ах, мне-то что, плюнуть и растереть». И откинулась в кресле, зная, что выглядит изумительно, и держа в уме, как, уж конечно, они тоже держали, что она фантастически богатый и независимый человек.

– Ну прямо как гром с ясного неба, – сказала Грета. Хильда как знала: именно эту фразу она произнесет. А что вообще можно сказать или сделать такого, что не скажет и не сделает каждый? Хильда подумала: «Я чересчур преуспела. Оторвалась. Такова, очевидно, обыкновенная, средняя жизнь».

Мерчи жили тем, что добывали из карьера гранит и другой камень. У них было небольшое, хорошо налаженное дело – Хильда навела справки перед вылетом из Австралии. Компания «Дэн Мерчи, от Мерчи и Сыновья, Каменоломни, Добыча, Оборудование для шахт» была на грани свертывания. Но этот семейный бизнес был связан по субдоговору с туннелем под Ла-Маншем, и Хидьда смекнула, что им нужны такие деньги, какие необходимы, чтоб делать очень большие деньги. Не познакомься Маргарет с Уильямом случайно, во фруктовом отделе «Маркса и Спенсера», Хильда, конечно бы, заподозрила, впрочем беззлобно, что тут идет охота за денежками Уильяма, за ее денежками то есть. Ну а так – нельзя же рубить сплеча, быть чересчур циничной. Люди просто влюбляются, бывает, бывает.

– Вы, наверно, смертельно устали, – сказала она Грете.

– Ну, сейчас-то, знаете, когда все эти фирмы готовы за тебя чуть не всю свадьбу провернуть, это уже не так утомительно. Они же берут на себя цветы, обеспечивают письма, приглашения, подарки, буквально все. А ты контролируй себе, и ладно. Со списком гостей, конечно, всегда морока. У вас списочек не такой уж длинный, по сути, все друзья Уильяма.

– Ну да, я вам писала, мои друзья почти все в Австралии, – сказала Хильда, потягивая виски, – но тех немногих, кто может прийти, приятно будет увидеть. – И подумала: «Первая свадьба Уильяма. Не последняя, явно».

С Маргарет она уже познакомилась в Лондоне. Брак ненадолго, конечно. Какой-то сюсюк на палочке, неужели она реальная?

Хильда сидела в их этой теснющей квартирке, болтала, само добродушие, потом вдруг спросила:

– Фруктовый отдел «Маркса и Спенсера». Господи, и что тебя туда занесло, Уильям?

– Я фрукты покупал, – был ответ. – Всегда туда хожу. Мне удобно.

– А вы, – она повернулась к Маргарет в лучшей своей сандринхемской манере [10]10
  Сандринхем – одна из загородных резиденций английских королей, находится в графстве Норфолк.


[Закрыть], – тоже предпочитаете эту лавку?

– Нет, это был просто случай. – Она слегка улыбнулась, склонила головку набок. – Счастливый случай, – сказала она.

Уильям сидел и пялился на невесту так, будто она мисс Вселенная, окончившая с отличием Кембридж, или тому подобное чудо.

– Я дарю вам на свадьбу квартиру, – сказала Хильда. – И этим ограничусь.

– Ах, ну что вы, это же так изумительно, – сказала Маргарет.

– Сказочный подарок, – сказал Уильям. А что он еще мог сказать?

– Мои родители, – сказала Маргарет, – умирают, хотят с вами познакомиться.

– Исключительно вдохновляющий повод, – сказала тогда Хильда и протянула к Уильяму рюмку, чтоб снова налил.