Текст книги "Наш испорченный герой. Встреча с братом"

Автор книги: Мун Ли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)

И сразу после этого он вызвал Сок Дэ. Староста, стараясь не выдавать волнения, вышел к доске.

– Ступай в угол, вытяни руки и обопрись о стену, – приказал учитель безо всяких объяснений.

Когда Сок Дэ выполнил то, что он приказал, учитель достал из рулона с чертежами толстую палку и со всей силы вытянул старосту по спине. Класс замер, были слышны только звуки ударов и тяжёлое дыхание Сок Дэ, который изо всех сил сдерживался, чтобы не кричать. Я впервые видел, чтобы человека так били. Бамбуковая палка толщиной с запястье ребёнка скоро расщепилась на конце. Но удивительнее всего было не то, что кого-то так били, а то, КОГО били. Бьют Сок Дэ! Не только я, но все ребята в классе были в шоке. И было ясно, что этот шок – именно то, чего хотел учитель. Палка тем временем укоротилась вдвое, но избиение продолжалось. Староста извивался, кусал губы, но в конце концов даже такой человек не выдержал: он со стоном упал на пол.

Похоже, именно этого учитель и ждал. Он подошёл к своему столу, нашёл экзаменационный лист Сок Дэ и протянул его старосте, который корчился на полу:

– Посмотри на это, Ом Сок Дэ. Видишь ли ты следы резинки там, где написана твоя фамилия?

Тут стало ясно, в чём дело: учитель разгадал секрет Сок Дэ. Не могу сказать, что мне было жаль старосту; меня, скорее, волновало, чем всё это кончится. А что, если Сок Дэ начнёт всё отрицать, как это было во время истории с зажигалкой, и что, если ребята опять сплотятся, чтобы его поддержать?

– Простите меня!

Вот какой ответ у него вырвался. В конце концов, он был всего лишь мальчишкой пятнадцати лет и обычным человеком, которому не под силу выдержать такую сильную боль. И очень может быть, что учитель и устроил порку без лишних слов для того, чтобы добиться от Сок Дэ такой реакции.

Когда ребята услышали, что сказал Сок Дэ, по классу прошла чуть заметная волна. Сок Дэ сдаётся! Никто просто не верил своим ушам, это было невероятно. И у меня тоже было такое чувство, как у всех; я весь похолодел, услышав его слова.

Учитель наш был, безусловно, не только решительным, но и умным человеком. Как только он увидел, что Сок Дэ капитулирует, он сразу перешёл к следующей фазе наказания, не давая старосте ни секунды на размышление.

– Хорошо, – сказал он. – Становись на колени, а руки подними вверх.

Сказав это, учитель шагнул к Сок Дэ с таким видом, как будто собирался начать порку заново. Сок Дэ, видимо, был совершенно оглушён атакой. Он опустился на колени, неловко пошатнувшись, как зверь, которого хлестнули кнутом, и поднял руки вверх.

Глядя на них, я подметил странную вещь: прежний Сок Дэ, такой, каким он был раньше, был одного роста и сложения с учителем. Если смотреть на них отдельно, то даже могло показаться, что Сок Дэ помощнее. Но в этот момент коленопреклонённая фигура вдруг как-то съёжилась. Наш здоровенный староста исчез без следа, перед нами был обычный мальчишка, такой же, как остальные, да ещё получивший позорную трёпку. Учитель же, наоборот, как будто подрос и стал вдвое здоровее. Он смотрел на нас сверху вниз, как некий великан, он же и мудрец. Точно сказать я, конечно, не могу, но мне кажется, что все ребята почувствовали нечто подобное, и, может быть, этого и хотелось учителю с самого начала.

– Пак Вон Ха! Хван Ёнг Су! Ли Чи Гю! Ким Мун Се!..

Учитель вызвал шестерых лучших учеников в классе – тех самых, кто по очереди сдавал за Сок Дэ экзамены. Они вышли к доске бледные, спотыкаясь. Голос учителя чуть помягчел:

– Я знаю, что во время экзамена вы стирали ваши фамилии и писали другую. Ну что, будем признаваться? Ответите честно или хотите получить такую же трёпку, как он? Говорите: кто заставлял вас меняться оценками?

Как только учитель заговорил, с Сок Дэ произошла перемена. Его глаза, до тех пор полузакрытые и не имевшие никакого выражения, вдруг распахнулись и устрашающе блеснули. Его фигура приобрела осанку, хотя он и держал руки вытянутыми вверх. Ребята, видя это, смешались. Но отлив уже было не остановить: они видели слабость Сок Дэ и выбрали сторону силы без колебаний.

– Ом Сок Дэ! – закричали они наперебой.

И сразу после этого глаза Сок Дэ закрылись, как будто от сильной боли. Губы его были плотно сжаты, но мне показалось, что я услышал сдавленный стон.

– Хорошо. Ну а теперь расскажите, как вы дошли до такой жизни. Начнём с Хван Ёнг Су.

Голос учителя был теперь совсем мягким, как будто он просил о чём-то. Палку он опустил, как бы показывая, что всё им простит, если только они во всём честно признаются. И ребята, почти не глядя на Сок Дэ, начали перечислять причины, по которым они обманывали: «Я боялся, что он меня побьёт», «А я боялся, что он меня накажет ни за что как староста», «А я боялся, что он меня не возьмёт в игру» – и так далее – всё то, что я испытал на собственной шкуре.

– Хорошо. А теперь скажите, что вы чувствовали, обманывая во время экзамена?

И на этот раз они отвечали начистоту. Кто-то сказал, что чувствовал, что он неправ, и ему было стыдно, кто-то – что боялся, что учитель всё раскроет. Но вот чего я не понимал – так это реакции учителя. Пока они говорили, лицо его всё больше перекашивалось.

– Ах, вот оно как! – фыркнул он в конце, словно услышав смешное. – А ну-ка, все шестеро, вытянуть руки и прислониться к стене!

И он отвесил каждому по десять ударов. Удары были неслабые, так что каждый пару раз валился на пол. По окончании трёпки все они хныкали.

– Выстроиться у доски, живо!

Хныканье прекратилось, они построились, а учитель заговорил, сдерживая гнев:

– Вначале я не хотел вас наказывать. То, что вы меняли листы на экзамене, простительно, потому что вас заставлял Сок Дэ. Но когда я услышал, что вы при этом чувствовали, я не мог сдержаться. У вас отнимали то, что вам по праву принадлежит, и никто из вас не возмутился, вы склонили головы, как бараны, и вам не было от этого даже стыдно. И это – лучшие в классе… Если вы и дальше будете так жить, то вам будет так больно, что сегодняшняя трёпка покажется лаской. И мне страшно подумать, какой мир вы построите, когда вырастете. Становитесь на колени, руки вверх и думайте о своём поведении!

Сейчас я думаю, что учитель пытался нам преподать что-то чересчур сложное для нас. Тогда никто не понял, чего же он всё-таки хотел. Да и теперь, тридцать лет спустя, не все понимают.

Все шестеро стали на колени у доски, лица у них были мокрые от слёз. А учитель повернулся к нам, сидящим на местах:

– Мы выяснили, что Сок Дэ и эти ученики подменяли экзаменационные листы и обманывали школу. Но это ещё не всё. Если мы хотим очистить наш класс от скверны, мы должны вспомнить всё, начиная с самого начала. Я уверен, что Сок Дэ повинен во многих других нарушениях. И я хочу, чтобы вы все по очереди, по алфавиту рассказали обо всех делах Сок Дэ, о которых вы знаете. И обо всех случаях, когда вы от него пострадали.

Всё это он начал говорить довольно спокойно, но под конец его голос посуровел, потому что он увидел, что все испуганно смотрят на Сок Дэ.

– Я знаю о том, что было у вас в прошлом году, мне рассказывал ваш бывший классный руководитель. Он сказал, что ни один из вас не написал ничего плохого о Сок Дэ, и потому он продолжал верить старосте и оставил всё как есть. Так же будет и со мной. Если вы не расскажете мне обо всех делах Сок Дэ, то мне придётся всё оставить как было. Те, кто обманывал на экзамене, наказаны, инцидент исчерпан. Пусть всё остаётся как было, будем доверять старосте. Этого вы хотите? А ну, говорить! Кто первый по алфавиту?

Эта речь сразу произвела нужное действие. Ребята оказались не таким уж стадом, как я думал. Они просто не знали, как им объединиться, но возмущение и унижение, которое они чувствовали, мало отличались от того, что я чувствовал, когда выступил против Сок Дэ. Они, как и я, жаждали перемен. Теперь перемены были у порога, но учитель дал понять, что они не гарантированы, и эта угроза придала им смелости.

– Я дал ему точилку для карандашей, а он не вернул!

– А у меня мраморный шарик отнял!

Они говорили по очереди – по алфавиту – и вываливали всё, что знали. Все дела Сок Дэ вырвались наружу, как вода из прорванной плотины. Были там сексуальные преступления: Сок Дэ приказывал задирать девочкам юбки или мылить руки и заниматься онанизмом. Были и экономические преступления: дети лавочников должны были приносить ему определённую сумму каждую неделю, дети фермеров таскали фрукты и зерно, а дети разносчиков – разные железяки, чтобы обменивать их на ириски. Затем была коррупция: Сок Дэ брал с ученика 100 хван за то, что давал ему какую-нибудь должность в классе. Злоупотребление служебным положением: староста приказывал собрать деньги, чтобы купить что-то необходимое для уборки, а часть денег клал себе в карман. Ну и самое главное – всплыла история моей травли по его приказу в течение целого семестра.

С ребятами, когда они обвиняли Сок Дэ, происходила странная вещь. Начинали они, глядя на учителя, запинаясь, но по мере того как открывалось преступление за преступлением, их голоса крепли, глаза начинали метать молнии, и теперь они смотрели прямо в глаза Сок Дэ. В конце концов они начинали обращаться только к Сок Дэ и не просто обвиняли его перед лицом учителя, а ещё и уснащали свою речь ругательствами вроде имма и секки, – то, что делать в классе они раньше никогда бы не решились.

Но вот настал и мой черёд, я был тридцать девятым в списке.

– Я на самом деле ничего не знаю, – сказал я, глядя в глаза учителю. В классе вдруг стало тихо. Но только на мгновение – через секунду именно мои одноклассники, а не учитель накинулись на меня:

– Как это ты не знаешь?!

– Секки! Прихлебала!

– Приссал, да?

Они ругались так, как будто учителя не было в классе. Мне было страшно от кошмарной силы их атаки, но я стоял на своём:

– Я действительно ничего не знаю. Я ведь сюда недавно перевёлся.

На ребят я не смотрел, только на учителя, повторяя одно и то же, и от этого они расходились ещё больше. Учитель взирал на меня с каменным лицом. Потом он прикрикнул на класс и, когда все утихомирились, сказал:

– Я понял. Следующий по списку!

Почему я объявил, что ничего не знаю про Сок Дэ? Отчасти из гордости, отчасти по объективным причинам. Хотя я и был близок к Сок Дэ в последние три-четыре месяца, он, конечно, не раскрывал передо мной всех своих дел. А то, что я претерпел от него в прошлом году, – всё это он делал руками других, у меня не было доказательств его вины. Кроме того, само моё положение в прошлом ставило меня в крайне невыгодную позицию для того, чтобы обличать Сок Дэ. Полгода я был единственным врагом старосты, а ещё полгода – его правой рукой. У меня не было возможности подружиться с кем-то, с кем можно говорить обо всём начистоту. В результате всё, что у меня было, – это только смутное чувство несправедливости, я никогда не мог ничего знать наверняка из того, что творилось в классе каждый день.

Но кроме того, мной двигали гордость и самоуважение. Я ведь оказался не таким, как те, кто обвинял Сок Дэ до меня. Те из них, кто усерднее и злее всех его ругал, делились на две группы. Во-первых, ребята, которые всей душой жаждали попасть к нему в фавориты, но по каким-то причинам не сумели. Вторая группа – те, кто до этого утра были его ближайшими подручными во всём, в том числе в его преступлениях. Конечно, не так много времени нужно человеку, чтобы раскаяться, – говорят, что мясник может стать буддой, как только положит нож, – но я не верил в их внезапное исправление. Мне и сейчас не нравятся люди, которые разом меняют религию или идею, особенно если они тут же начинают разглагольствовать. На самом деле мне, конечно, хотелось отомстить Сок Дэ, и я бы нашёл, что сказать, но я решил молчать из гордости, потому что меня возмущало поведение этих ребят. Я видел в них трусливых предателей, которые дожидались, пока Сок Дэ лишится всего, чтобы потом сразу начать пинать лежачего.

Наконец договорил последний, шестьдесят второй. После этого сразу прозвенел звонок на перемену. Но учитель как будто не слышал звонка.

– Хорошо. Вы показали, что вы не трусы. Теперь мне кажется, что вам можно доверить наше будущее. Но вам тоже придётся поплатиться. Во-первых, за вашу трусость в прошлом, а во-вторых, чтобы вы лучше усвоили сегодняшний урок. То, что потеряешь, потом трудно найти. Если вы теперь ничему не научитесь, то в следующий раз ищите себе учителя вроде меня. Что бы там ни случилось, что бы вы ни потеряли, ищите того, кто вам поможет найти.

Сказав это, он направился к кладовке и достал оттуда швабру с крепкой дубовой ручкой. Потом он встал у своей кафедры и приказал негромко:

– По алфавиту, один за другим, ко мне!

И каждый из нас получил по пять ударов. Это были настоящие удары, такие же, как те, которые сыпались на тех шестерых до нас. И в классе опять послышалось всхлипывание.

– Так, ну теперь ваш классный руководитель сделал для вас всё, что мог. Садитесь по местам. Ом Сок Дэ, ты тоже можешь сесть. Теперь я хочу, чтобы вы обсудили, как вам сделать этот класс самым лучшим. Вы знаете, как надо вести собрание, как дискутировать, как голосовать, – всё вы знаете. А я с этой минуты просто сижу и смотрю.

Он выглядел очень уставшим, наш учитель, – ещё бы, сколько человек отлупил. Он присел на стул в углу. Глядя на то, как он протирает платком лоб, можно было понять, какой силы была трёпка.

Мне казалось, что мои одноклассники или никогда не знали, или уже забыли, как вести классное собрание, но оказалось, что это совсем не так. Атмосфера была странноватая, они вели себя скованно, но всё же это было похоже на собрания в сеульской школе. Вскоре их косноязычие исчезло, они обрели уверенность в себе. Они выдвигали кандидатов, обсуждали, спорили, голосовали. Для начала они решили создать избирательную комиссию, которая будет наблюдать за выборами ученического комитета.

Всё это действительно напоминало революцию, хотя ничего особенно революционного тут не было. Если мы смогли свалить Сок Дэ, то только благодаря нашему учителю. И только новый порядок был уже плодом нашей собственной воли и разумения. Так что слово «революция» я произношу с оговорками, подчёркивая, что именно учителю хотелось, чтобы этот день запомнился нам как торжество нашей свободной воли.

Ким Мун Се, помощник старосты, был избран председателем собрания. Он и предложил, чтобы мы начали с избирательной комиссии, которая будет наблюдать за голосованием и считать голоса. «И, чтобы не выбирать пять раз каждого из членов комиссии, лучше всего назовём какую-нибудь цифру, и все, чьи номера в классном журнале оканчиваются на эту цифру, и будут членами комиссии». Ребята с этим согласились, и у нас появился избирком.

После этого, наконец, состоялись выборы. Продолжались они два часа. На самом деле полагалось бы выбрать только старосту, его помощника и казначея. Но в этот раз выбирали пять членов ученического совета, которые отвечали за разные вопросы, и даже глав секций, на которые был разбит класс. Это было начало «тотальных выборов» – то есть выборов на все должности в классе. Такой порядок продолжался ещё много месяцев после этого дня, постоянно нас запутывая.

При выборе старосты голоса подсчитывали долго. Каждый выдвигал того, кого он хотел, и потому в списке на доске оказалось чуть ли не полкласса. Когда подсчёт подходил к концу, мы вдруг услышали, что скрипнула задняя дверь. Все оторвали глаза от цифр на доске и, обернувшись, увидели в дверях уходящего Сок Дэ. Он обвёл нас злыми глазами.

– Делайте тут, что хотите, секки! – выкрикнул он и ринулся вон из класса. Учитель, который, наблюдая за нашими выборами, забыл про Сок Дэ, окликнул его и даже выбежал за ним в коридор, но было уже поздно.

Из-за этого инцидента произошло некоторое смятение, но потом подсчёт голосов продолжился, и вскоре был объявлен результат. Ким Мун Се – 16 голосов. Пак Вон Ха – 13. Хван Ёнг Су – 11. Трое получили соответственно по 5, 4 и 3 голоса каждый, и несколько человек по одному. И ещё было два недействительных бюллетеня, итого – шестьдесят один голос. Сок Дэ не получил ни одного голоса. Надо думать, он и убежал потому, что не желал видеть своего унижения после объявления результатов. Но он не просто сбежал на время: с тех пор он не возвращался в школу.

Тут надо объяснить, что означали два недействительных бюллетеня. Один из них, без сомнения, принадлежал Сок Дэ, а второй был мой. И дело было не в том, что я был против революции, и не в том, что мне хотелось вернуть прогнивший режим Сок Дэ. У меня совершенно не было ностальгии по утраченной власти, нет. От огня, что зажёг наш учитель, постепенно воспламенилось и моё сердце, и я хотел, чтобы в классе началась новая жизнь, не меньше, чем другие. Но в момент, когда надо было выбирать нового вождя, я вдруг смешался. Ведь в классе не было никого – ни отличников, ни силачей, – кто бы не был подручным Сок Дэ. Все эти лучшие из лучших либо обманывали школу вместе с бывшим старостой, либо держали в страхе своих товарищей, помогая преступному режиму. Это они травили меня, когда я в одиночку вступил в борьбу с властью, а когда я вдруг поднялся на вершину, это они больше всех завидовали мне.

А если не выдвигать лучших, то кто оставался? Тупицы, которые в шестом классе не знали таблицы умножения? Трусы, которые начинали плакать ещё до того, как начиналась драка, и которых презирали все, даже те, кто стоял в строю последним по росту? И самого себя я тоже не мог выдвинуть, потому что до сего дня я был подручным Сок Дэ. Так что, рассудив по совести, я не стал голосовать. Надо думать, что мой несчастный нигилизм, из-за которого я ни одну реформу не встречаю с оптимизмом, зародился в тот самый день.

Но что бы я там ни чувствовал, выборы в тот день прошли как по маслу, и мы так продвинулись, что главы секций, на которые был поделён класс, были избраны исключительно учениками, входившими в эти секции. Все порядки в классе переменились. Теперь всё решалось дискуссией и голосованием, так что мои сеульские воспоминания бледнели перед этим. В результате в классе исчезло всякое принуждение – если, конечно, не считать принуждения со стороны учителя и школы.

Революция 19 апреля свершилась, Сок Дэ был изгнан, но я всё-таки не сказал бы, что эта революция сильно изменила всех нас. Всякая революция имеет внешние и внутренние последствия. Внешне – после неё обычно случаются войны, внутренне – приходит усталость. И мы тоже в течение нескольких месяцев после событий расплачивались за нашу революцию, нам мешали внутренние и внешние неурядицы, мы не сразу оказались способны достичь поставленных целей.

Главной причиной всех внутренних неурядиц было наше испорченное сознание. Одна группа, вдохновлённая учителем и воодушевлённая достигнутой победой, ушла далеко вперёд, в то время как другие ребята, ещё не сумевшие избавиться от памяти о временах Сок Дэ, остались далеко позади и продвигались вперед еле-еле. И среди тех, кто вошёл в ученический совет, были такие же. Говоря по-взрослому, приверженцы демократии кружились на месте вместе со сбитым с толку большинством. Другие, кто был не способен сразу забыть порядки Сок Дэ, потихоньку мечтали о новых диктаторах. К тому же у нас появился специальный ящик «для предложений», который стали использовать для доносов, так что в конце концов это привело к скандалу: был смещён один из членов ученического совета.

Что касается внешних, «военных» препятствий, то за пределами школы нас ждала месть Сок Дэ, наглая и жестокая. Примерно в течение месяца после ухода Сок Дэ мы каждый день недосчитывались кого-нибудь в классе. Сок Дэ подкарауливал ребят в каком-нибудь месте, и тот, кто шёл в школу мимо этого места, до школы не доходил. Он обычно затаскивал ребят в укромное место и там полдня издевался над ними, мстя за предательство. А если не решался зайти так далеко, то резал их портфели ножом и выкидывал всё содержимое, в том числе учебники и коробки с завтраком, в сточную канаву. Месть эта длилась долго, так что кое-кто уже начал сожалеть, что мы скинули Сок Дэ.

Но с течением времени мы сумели решить все проблемы – и внешние, и внутренние. Первое, с чем надо было справиться, был, конечно, сам Сок Дэ. Тут надо сказать ещё раз доброе слово о нашем учителе с его нестандартными методами решения проблем. Дело в том, что он почему-то обращался с теми ребятами, которые из-за Сок Дэ не могли прийти в школу, как с прогульщиками, хотя, понятно, они были не виноваты. Он кричал им:

– Это, значит, вас четверых задержал один парень? И на целый день? Идиоты!

Или так:

– У вас руки были связаны, да?! Клоуны!

И он бил их беспощадно, его как будто подменили. Мы ничего не понимали, но метод скоро дал результат. Пятеро самых сильных ребят, живших недалеко от рынка, схлестнулись с Сок Дэ. Бывший староста в тот день был свиреп, как никогда, но они кидались на него так, как будто от исхода драки зависела их жизнь. И в конце концов Сок Дэ был вынужден унести ноги – с пятерыми он не справился. Учитель вызвал этих пятерых, построил у доски и наградил каждого, к зависти остальных, книгой президента Кеннеди «Очерки о мужестве», очень популярной в то время. На следующий день то же было с ребятами из района Мичанг. Ну а после этого Сок Дэ уже не появлялся.

Отношение учителя к нашим внутренним неурядицам было совсем другим. Если в классе поднимался гвалт из-за расходящихся мнений или какого-нибудь недопонимания, то он этого как будто не замечал. И если заседания совета затягивались на три-четыре часа вечером в субботу, или если старосту и его помощника меняли каждый месяц из-за какого-нибудь мелкого доноса в коробке «для предложений», то он ни слова не говорил – только спокойно наблюдал.

В результате всех этих неурядиц весь весенний семестр нам было не до учёбы. После летних каникул у нас оставалось только три-четыре месяца до переходного экзамена, и это прекратило свары: теперь ребята были заняты другим. Это была одна причина, а другая, более важная, состояла, как мне кажется, в том, что мы поняли необходимость держать себя в руках. После пяти или шести месяцев пререканий, придирок друг к другу, стычек и тому подобного дисциплина, наконец, установилась сама собой. Но должно было пройти гораздо больше времени, чтобы мы поняли, о чём действительно думал наш учитель, когда он просто наблюдал за нами всё это время.

Когда жизнь в классе нормализовалась, мои запутанные мысли тоже потихоньку пришли в порядок. Говоря по-взрослому, моё гражданское сознание, которое оказалось в кризисе в тот день, когда я не стал голосовать за нового старосту, стало постепенно крепнуть, и в конце концов моя вера в свободу и разум возродилась. Конечно, бывали случаи, когда я вспоминал простой и удобный порядок, который был при Сок Дэ: например, когда я видел, как ребята орут часами, обсуждая какую-нибудь мелочь, или когда надо было что-то сделать общими усилиями, а некоторые сачковали, прикрываясь разными причинами, и в результате наш класс отставал от других. Искушения бывали, и они бывали сильными, потому что были запретными, но всё-таки они оставались не более чем искушениями.

* * *

После неудачной драки с ребятами из Мичанга Сок Дэ исчез, причём не только из нашего района, но вообще из города. Я слышал, что он подался к своей матери в Сеул. Его мать рано овдовела, потом второй раз вышла замуж и уехала в Сеул, а маленького Сок Дэ оставила своим родителям у нас в городе.

Ритм моей собственной жизни стал лихорадочным. Оставался последний семестр в этой школе, потом надо было переходить в школу высшей ступени, меня доставали и мои родители, и одноклассники, я зубрил как сумасшедший, готовясь к переходным экзаменам, – и в результате мне всё-таки удалось перейти в достойную школу. Последующие десять были посвящены учёбе и экзаменам. Память о Сок Дэ поначалу была очень яркой, но с годами тускнела, и в конце концов, к тому времени, когда я вышел в мир, окончив отличную школу и первоклассный колледж, эти воспоминания превратились в бесплотный и бессмысленный фантом, нечто такое, что иногда мелькает в кошмарном сне. Но всё-таки в лихорадке новой жизни я не совсем забыл Сок Дэ, хотя в моём окружении не было ничего, что могло бы напомнить о нём. Я учился в первоклассной школе, среди образцовых учеников, где меня никто не подавлял и не лишал моих прав. Здесь важнее всего были способности и усидчивость, в особенности научные способности, здесь правил разум. А образ Сок Дэ ассоциировался с неразумием и несправедливостью.

О Сок Дэ пришлось вспомнить только после армии, когда мне целых десять лет пришлось барахтаться в грязи. Поначалу я, как и подобало выпускнику престижного колледжа, поступил на службу в крупную корпорацию. Но года через два я решил, что все эти корпорации – замки, построенные на песке, и ушёл оттуда, чтобы начать всё сначала. Я устроился в торговую фирму. Мне не хотелось потратить свою молодость и талант, работая на корпорацию, где не было ни справедливого управления, ни честных правил для служебного роста. Я полагал, что скоро наступит время расцвета торговли, и потому три года работал менеджером по продажам, торгуя продуктами, которые производили крупные корпорации, – продуктами низкого качества, которые покупали только из-за лживой, всё преувеличивающей рекламы. Пока я возился с каталогами, в которых были перемешаны лекарства, страховые полисы и запчасти для автомобилей, прошла вторая половина 70-х годов, а вместе с ней – и моя молодость. К тому времени я понял, что менеджер по продажам в нашей стране – это не более чем ещё один покупатель или же одноразовый товар, производимый одной из крупных корпораций со сроком годности длиною в два года. К тому времени я уже был отцом семейства – увы, не очень счастливым – и приближался к сорока годам.

Я оглянулся вокруг и пришёл в ужас. Те гигантские корпорации, которые я считал замками на песке, вовсю расцветали. Мои коллеги, которые остались там работать, были уже начальниками отделов или топ-менеджерами, физиономии их сияли от самодовольства. Один из моих школьных товарищей запустил лапу в торговлю недвижимостью, и теперь доходы от аренд позволяли ему быть постоянным членом гольф-клуба. Другой друг открыл какое-то левое агентство, где он сам не знал, чем торговал, сделал кучу денег и ходил гордый, как индюк. Ещё один одноклассник, про которого я думал, что он остался служить на сверхсрочной, сумел занять завидный пост в правительстве. А ещё один, который был неспособен даже подрабатывать репетитором к экзаменам и в конце концов попал в самую бросовую школу, теперь как-то ухитрился получить докторскую степень в Америке и расхаживал с важным профессорским видом.

Я засуетился. К тому времени меня больше не интересовали ни моральные аспекты успеха, ни социальные проблемы, которые делают возможным несправедливый успех, меня интересовал только сам успех, которого добились мои друзья и знакомые. Я хотел найти себе скромное местечко за их богатым столом. Но этот порыв кончился тем, что я ещё глубже увяз в болоте. Я продал свою небольшую квартиру – это было единственное, что мне удалось за все эти годы приобрести, – и основал фирму, которая работала в крайне рискованном инвестиционном бизнесе. Окончилось это тем, что я остался совсем без работы и жил с семьей в крохотной съёмной комнатушке. Оказавшись на дне, я вдруг увидел мир совсем в другом свете. Мне стало казаться, что я живу в каком-то заколдованном царстве. Здесь все мои достижения, начиная со школьных оценок, не играли никакой роли, здесь всё шло по не зависящим от моей воли законам. И вот тогда образ Ом Сок Дэ снова стал выплывать из туманного прошлого.

В таком мире Сок Дэ, без сомнения, снова стал бы старостой. Старостой класса, где он сам бы решал, у кого какой рейтинг по успеваемости и по силе, и где ценности и удовольствия распределялись бы так, как он хотел. Мне иногда снилось, что я снова попал в этот класс и стал приближённым Сок Дэ, как в детстве, и, когда я просыпался, мне было жаль, что это только сон.

Но, к счастью, настоящий мир был всё-таки не совсем похож на наш старый класс, в нём оставались кое-где места, в которых я мог применить свои знания, полученные в колледже. Таким местом для меня стал частный университет. Конечно, мне не сразу удалось привыкнуть к преподаванию, которым я раньше не занимался, но всё же у меня появился доход, достаточный, чтобы кормить семью. А всего через несколько месяцев жизнь улучшилась настолько, что я начал потихоньку мечтать о собственном доме.

Но мысль о том, что Сок Дэ, наверное, теперь царь и бог, продолжала преследовать меня и даже поддерживалась известиями, которые я иногда получал от бывших одноклассников:

– Ну, Сок Дэ стал большим человеком! Я тут видел его: проехал мимо меня на здоровой чёрной машине с шофёром. И лицо такое надменное.

– А я тут как-то пригласил пару старых друзей на выпивку и зашёл разговор про Ом Сок Дэ. Они говорят, что видели, как он в центре города с двумя какими-то молодыми парнями кутил и чуть не всю улицу закидал деньгами.

Ребята говорили с восхищением в голосе, но у меня было чувство, что они его нарочно принижают. Ом Сок Дэ не мог быть таким суетным. Если бы он превратился просто в вульгарного нувориша, то это лишило бы и меня надежды исправить мою несчастную жизнь. Нет, наш Сок Дэ не стал бы повсюду выставлять на вид своё богатство и власть. Он должен быть не видим глазу, но держать в руках все нити управления классом, и если бы я оставил свободу и разум, то он призвал бы меня к себе и сделал своей правой рукой. И я бы начал использовать свои способности ему во благо, а он бы ничего для меня не пожалел.

Случилось так, что я всё-таки встретил Ом Сок Дэ. Это было прошлым летом. У меня появилось несколько свободных дней перед приёмными экзаменами в университете, и я повёз жену и детей в Канунг. Поскольку эти дни были всё равно что отпуск, то я не собирался экономить деньги. Однако на вокзале выяснилось, что все билеты на комфортабельный скоростной поезд проданы, и пришлось добираться на плохом. Мы с женой держали каждый на коленях по ребенку: дети были ещё совсем малы, им не полагалось отдельного билета. Дети капризничали, в проходе толпились люди, а кондиционер не работал. Приехав в Канунг, мы сошли с поезда и направились к выходу. И тут я услышал позади себя знакомый голос:

– Пустите! Пусти, кому говорю!

Я непроизвольно оглянулся и увидел, что кричал здоровый мужик, которого держали за руки двое – видимо, полицейские в штатском. Он пытался вырваться. Одет он был в бежевый костюм с приличным коричневым галстуком, но левый рукав был оторван в драке. Глаза были прикрыты темными очками, но лицо показалось мне до странности знакомым.