Текст книги "Болатбек"

Автор книги: Мухаметжан Етеибаев

10

– Салам, Кадыркул!

– Салам, Болатбек! Хорошо, что опять встретились.

– Не забыл нашу клятву?

– Нет, что ты!

– Как живешь, Кадыркул?

– Какая у меня жизнь! Все одно и то же. За овцами целый день хожу, а приду домой, по хозяйству заставляют. Каражан и его жена без работы не оставят… И без синяков… Удачен тот день, когда ни разу меня не ударят, ни разу не обидят.

– Да не поддавайся ты! Только и знаешь спину подставлять.

– А что я могу сделать?

– Язык-то у тебя есть? Покажи!.. Хоть бы ответил им как следует. Чтоб знали…

– Еще хуже будет… Пробовал уже… Конченое мое дело. И школы мне не видать.

– Скажешь тоже! Я тебе обещал и слово сдержу, не думай. Поговорю с учителем… Только смотри не подведи: когда позовет, приходи сразу.

Кадыркул тяжело вздохнул:

– Тебе хорошо говорить. А меня Каражан худо-бедно, а кормит. Кусок хлеба каждый день дает… Если выгонит, куда я денусь? Как жить буду?.. Да и не пустит он меня никогда…

– Не пропадешь, придумаем что-нибудь, – бодро ответил Болатбек, но настоящего ответа он, конечно, не знал. Поэтому добавил: – Давай в ассыки играть, Хочешь? Пошли на дорогу…

Они расставили кости, начали играть. Вскоре к ним присоединился еще один мальчишка, Абыхан, из юрты, стоявшей неподалеку. Игра оживилась, делалась все азартней: игроки увлеклись так, что не замечали ничего вокруг.

Внезапно Абыхан поднял голову, пригляделся и сказал:

– Смотри, Кадыркул, твой дядя едет.

Ребята поглядели в сторону, куда он указывал. Как всегда, красиво сидя на коне, к ним приближался Каражан.

Кадыркул засуетился. Он схватил с земли ассыки, потом бросил их опять на землю, прямо под ноги Болатбеку.

– Возьми скорей! Зачем только я стал играть? Попадет мне теперь!

– А что особенного? – не понял Болатбек. – Что ты такого сделал?

– Сделал не сделал, какая разница! – выкрикнул Кадыркул, чуть не плача. – Разве я не знаю? Опять бить будет.

Уже не было времени выяснять, в чем провинился Кадыркул и за что его ожидало наказание – Каражан был возле них. Он резко осадил коня, едва не наехав на Болатбека, но тот успел отскочить в сторону.

– Время, как песок сквозь пальцы просеиваешь! – закричал Каражан на Кадыркула. Ты, змееныш, сбиваешь его с пути! Эти слова уже относились к Болатбеку. – Из-за тебя он совсем от рук отбился!

– Что я вам сделал, ага? Мы просто играем. Поиграть нельзя? Нет таких законов…

– Еще огрызаешься, щенок! Знаю я вас, пионеров!.. Язык до земли… Никакого уважения к старшим. Убирайся с моего пути!

И он, замахнувшись камчой, снова направил коня на Болатбека и стоявшего рядом с ним Абыхана. Тот сразу повернулся и побежал, шлепая босыми ногами по пыльной дороге, а занесенная плеть опустилась на плечи Болатбека.

Плеть только вскользь задела мальчика, почти не было больно, но гнев и унижение переполнили сердце. Он резко взмахнул руками перед мордой коня, испуганный конь попятился, вздыбился, и, пока седок пытался успокоить лошадь, Болатбек отбежал и взобрался на большой плоский валун, лежавший у дороги.

Каражан кипел от злости.

– Ты смеешь, собака, так поступать? Тысяча несчастий на твою голову! Нечестивый негодяй!.. Я доберусь до тебя!.. Сверну тебе шею!.. Сойди оттуда!

Но Болатбек и не думал сходить. Каражан спешился, зацепил уздечку за придорожный куст и, не переставая сыпать проклятиями, полез за Болатбеком.

– Сейчас я тебя поймаю… Сейчас… – бормотал он, тяжело переводя дух.

Болатбек мгновенно спрыгнул с камня, упал, но тут же вскочил и бросился бежать. Только не по дороге – здесь Каражан быстро нагнал бы его верхом на лошади, а вверх по крутому склону, цепляясь за высокую траву и редкий кустарник.

Каражан кинулся было за ним, но понял, что ему не угнаться за мальчишкой, и вернулся обратно на дорогу, потный, усталый, обозленный еще больше.

Что ему оставалось? Одно: сорвать злость на беззащитном Кадыркуле, который не посмел никуда удрать, а стоял как вкопанный и безропотно принимал сыпавшиеся на него удары.

Просто отхлестать камчой Каражану показалось мало – он швырнул Кадыркула на землю и стал избивать ногами. Кадыркул извивался от боли, но боялся даже крикнуть…

Вдруг Каражан почувствовал, что кто-то схватил его сзади за кушак и дернул. Он повернулся и очутился лицом к лицу с Болатбеком… Не мог же тот оставить в беде товарища, с кем его связывала клятва в вечной дружбе?

Каражан сначала опешил, но быстро пришел в себя. Он оставил Кадыркула, который продолжал лежать на земле, – ворот рубашки у него был разорван, изо рта текла кровь, – и бросился на Болатбека. Схватил за плечи, начал трясти, потом оттолкнул, замахнулся…

Болатбек не отступил.

– Не дам! – кричал он. – Не дам бить Кадыркула! Не смеешь это делать!.. Плохой человек! Я всем в ауле расскажу!

От сильного удара по голове Болатбек пошатнулся. Грязные цепкие пальцы ухватили его за шею, но, прежде чем Каражан успел нанести второй удар, Болатбек изловчился и укусил державшую его руку.

Неизвестно, что сделал бы с Болатбеком осатаневший от боли и ярости Каражан, если бы на дороге не показались люди.

Каражан отпустил мальчика, прошипев ему прямо в лицо:

– Я с тобой еще посчитаюсь… Придет время… Попомни…

Не глядя на лежавшего ничком Кадыркула и на готового к новому отпору Болатбека, он сел на коня, огрел его камчой и поскакал прочь.

11

Ураз Джандосов поднимался по зеленому пологому склону Кок-Тюбе. Вот и вершина. Он слез с коня. Здесь было плоскогорье: широкий травянистый луг утопал в цветах; их раскрытые чашечки словно улыбались навстречу гостю, приветливо покачивались и только не звенели, как бубенцы. Казалось, тут не ступала нога ни человека, ни зверя. Жаль было мять эту высокую пахучую траву, эти пестрые, нарядные цветы.

Песня жаворонка раскалывала нагретый воздух. Ураз улегся на спину; синее небо над ним было сказочно высоким. Ни одного облачка. С наслаждением он слушал пение птиц. С детских лет привык он к их голосам в этих горах, но и сейчас они звучали так же волшебно и маняще, как многие годы назад.

Уразу вспомнилась песня его юности, которую он часто распевал вместе со своими друзьями-табунщиками. Слова и мелодия неслышно зазвучали в его душе:

 
Вывел я своих коней
В степи на простор,
В край молочных облаков,
Голубых озер.
Мое сердце, как звезда,
Как костер горит;
Про меня все говорят:
«Ой, лихой джигит!»
 
 
Степь разносит звон копыт,
Словно ветер конь летит;
Этот ветер я взрастил,
Не жалел забот и сил.
Крепки кони и стройны,
Все, как на подбор,
Молний огненных снопы
Шлет их гордый взор.
Мчатся кони по лугам,
Луг для бега мал,
Им подобных скакунов
Край наш не видал!..
 

Прилетела пчела, стала кружиться над большим красным цветком, который качался прямо перед лицом Ураза. Ее жужжание, казалось, вторило мелодии песни.

 
…Пусть оденется земля
В снежный свой покров,
Пусть озера заблестят
Синевою льдов —
Будут кони, как всегда,
Мчаться лишь вперед,
Разве остановят их
Буря, снег и лед?!
 
 
Степь разносит звон копыт,
Словно ветер конь летит.
Этот ветер я взрастил,
Не жалел забот и сил!
 

…Только вчера вечером Ураз выехал из Алма-Аты. Днем еще сидел в большом душном кабинете, подписывал бумаги, а заночевал уже в родном своем ауле Чемолгане. Сегодня ранним утром он отправился в путь вместе со старым приятелем, учителем Саймасаем.

Гнедой конь поднял голову, фыркнул. Ураз приподнялся с травы. Белобородый старик ехал мимо на бычке, держа под мышкой аркан. Ураз встал на ноги, громко поздоровался. Старик подъехал поближе, спешился, протянул Уразу руку.

– Я сразу узнал тебя, Ураз Джандосов, – сказал он. – Хотя прошло много лет… Да будет твой путь удачным.

– Привет тебе, Абишбай, и тысячу лет жизни. Годы мало тебя изменили.

– Далеко путь держишь, Ураз?

– В Каскелен еду, аксакал. По делам разным. Да вот решил свернуть немного с дороги, в родные места заехать. Тоскует по ним душа.

– Оллай! Правильно говоришь, Ураз. Родная земля никогда не забывается. Она, как молоко материнское – и поит, и кормит наши души… Хорошо, что приехал… Поедем к нам, сынок. Гостем будешь… Отдохнешь.

– Спасибо, аксакал, за приглашение. Сейчас не могу. – Он глубоко вдохнул начинавший по-осеннему холодеть воздух. – Думал, что лучшие дни на джейляу прошли, а тут еще так хорошо…

– Дождей много было, Ураз. Как туча встанет над Ала-Тау, так и льет, так и льет, словно из дырявого ведра. Солнечных дней не так уж и много выпало.

– Я эти места в любую погоду любил, – сказал Ураз. – Лежал вот сейчас, песни пел, детство вспоминал. Жили мы бедно, сам знаешь, а сколько веселья, радости… Как приедем на джейляу, сразу игры затевали. Простые, правда, игры были – по скалам лазить, вперегонки бегать, прятаться, а все равно интересно… Зато те, кто побогаче, настоящие состязания тут устраивали. На конях, друг у друга кокпар тянули… Самый первый силач был Байдалы. Помнишь его? Как он всегда кричал: «Эй вы, тени джигитов: Разве так тянут кокпар?!» А потом врывался в самую гущу и первым всегда поднимал над головой белого козленка…

– Пах! Настоящий батыр был, – подтвердил Абишбай. Он тоже вздохнул. – Лучше нашего джейляу ничего, наверное, нет. А живем – дни, как верблюды проходят, один за другим – и не замечаем, какая краса кругом. Старость придет – спохватимся, да уж поздно: глаза плохо видят – орла от беркута не отличают… Садись на коня, сынок. Ты ведь в аул едешь?

– Не могу сейчас, аксакал. Я товарища поджидаю.

– Кто он, товарищ твой?

– Саймасай, учитель.

– Почему же отстал? Тут сейчас не очень безопасно. Особенно, когда один едешь.

– А как же ты, аксакал?

– Э, кому я, старик, нужен? А ты ведь большой начальник. Из города. И учитель тоже – не маленький человек.

– Кого опасаешься, Абишбай? Случилось у вас что-нибудь?

– Тебе еще не рассказали? Бандит объявился, Жексеном зовут. Двух коней колхозных, самых лучших, загубил… Да потом, видно, за горы ушел. Не слышно о нем давно… Но кто знает, когда и где появится? Бандит и есть бандит… Душа черная, как беззвездная ночь, запутанная, как заячий след на снегу.

– Ничего, – сказал Ураз, – многих изловили и этого бандита изловим. Недолго ему гулять осталось… Хотя есть еще они, чего говорить, – ходят рядом с нами, прячутся, из волчьей в овечью шкуру рядятся…

– Помоги вам Аллах… я ведь и о внуке своем беспокоюсь. Бандит на него зло большое затаил… Да где ж ты учителя оставил?..

Ураз усмехнулся.

– Саймасай на сурков решил поохотиться. Он ведь заядлый охотник. Мерген настоящий. Только вырвется из своей школы в степь или в горы, не остановишь.

И тут сам охотник показался невдалеке. К седлу у него были привязаны два подстреленных сурка.

– Ассаламалейкум, почтенный Абишбай, – сказал учитель, подъехав. – Да продлятся твои годы до бесконечности.

Абишбай ответил на приветствие, снова взгромоздился на своего бычка, Ураз сел на гнедого, и все трое стали спускаться по нижнему склону хребта, по незаметной почти тропке, в густых зарослях архар-травы, Тропа вывела к ручью. Сюда пригнали на водопой стадо коров. Их пастухом был Каражан, только сейчас его нигде и видно не было.

Заросли вскоре кончились. За новым перевалом путники увидели небольшое стадо овец и двух мальчишек рядом с ним. Это были Болатбек и Кадыркул.

Болатбек подбежал и поздоровался – сначала со своим учителем, потом с незнакомым всадником. Кадыркул застенчиво стоял в стороне, опустив голову и покусывая палец. Лишь изредка, исподлобья, он поглядывал на подъехавших.

Учитель Саймасай наклонился с седла, потрепал Болатбека по плечу:

– Как, дружок, поживаешь? Неплохо проводишь каникулы?.. Ураз-ага, это мой ученик, Болатбек Омаров: внук достойного Абишбая…

– А вон тот джигит? – Ураз указал на Кадыркула. – Почему не подходит? Мы его не обидим, клянусь!

– Кадыркул! – позвал Болатбек. – Иди сюда!

Кадыркул сделал несколько неуверенных шагов и опять остановился. Невнятно, еле шевеля губами, пробормотал приветствие.

– Стеснительный какой, – сказал Ураз. – Будто людей не видел. Вы вместе учитесь? – спросил он Болатбека.

– Ураз-ага, Кадыркул не учится. Никогда еще в школу не ходил!

– Как? – нахмурился Ураз. – Не переступал порога школы? Почему?..

– Дядя не пускает, – сказал Болатбек. – А Кадыркул очень хочет учиться. Честное слово!

Ураз Джандосов повернулся к учителю:

– В чем дело, Саймасай? Как вышло, что мальчик не учится?

Учитель ответил не сразу, он что-то припоминал. Потом сказал:

– Когда я составлял списки будущих учеников, то обошел все юрты, всех родителей… все семьи… Про этого мальчика, – учитель понизил голос, – мне его родственники сказали, что он с рождения нездоров… не совсем нормальный… Учиться не сможет… Никогда…

Но Болатбек услышал слова учителя.

– Саймасай-ага, – закричал он, – это неправда! Клянусь! Каражан вам все наврал! Кадыркул очень умный… Он уже немного читать умеет… Быстро научился… И писать по-печатному… Я его сам учу. Честное пионерское!

– Что ж, если так, – по-прежнему негромко сказал учитель, – значит, моя вина. Надо было проверить…

– Запиши в свой блокнот, – сказал Ураз. – С начала учебного года мальчик должен быть в школе. Как все… А с дядей его надо поговорить… Я сам это сделаю…

– Слышишь, Кадыркул?! Иди сюда! – Болатбек чуть не заплясал от радости. – Теперь ты будешь учиться! Непременно!

Кадыркул ничего не ответил, лицо его просияло, а на глазах показались слезы.

– …Ты настоящий друг, Болатбек, – сказал он потом, когда они остались одни. – Верный друг…

– А я стихи про верного друга знаю… Сейчас вспомню. Мы в школе читали… Сказать тебе? – спросил вдруг Болатбек.

– Скажи… Я ни одного не знаю.

Болатбек стал припоминать и сначала с трудом, а потом почти без запинки:

 
Верный мой друг ранен где-то в пути,
Верному другу назад не дойти:
Сил не хватает… Надо его спасти!
 
 
Вижу его следы на лугу,
Вижу следы на речном берегу —
В путь выхожу я… Другу я помогу!
 
 
Солнце уже за горы идет,
Верный мой друг где-то помощи ждет,
Знает и верит: помощь к нему придет!
 
 
Землю вокруг окутала мгла,
Очень нелегкой дорога была —
Но прямо к другу дружба меня привела!
 
 
Друга нашел я даже во мгле;
Друг мой лежал на холодной скале…
Будем теперь мы рядом жить на земле!
 

12

Каражан поспешно вышел из юрты, поскользнулся на росистой траве, чуть не упал.

Он снял уздечку, висевшую на тангыше – ленте, которая опоясывает юрту, привел коня, торопливо оседлал его.

«Подальше, подальше надо уехать… От греха… Принес шайтан этого Джандосова, будь он трижды проклят, чтоб ему выть в его могиле!.. Не дай Аллах встретиться с этим неверным! Беды не оберешься… Вчера еще надо было уехать, когда увидел его возле ручья… Да выпил с вечера лишнего и проспал… Ай, нехорошо, ай, совсем плохо!.. И что только ему надо здесь?»

– Далеко собрался? Не забыл про утреннюю молитву? – окликнула его жена.

Каражан круто повернулся.

– Некогда, – сказал он. – Молчи, женщина, прикуси язык.

– Грех-то какой! – запричитала жена. – Солнце сейчас взойдет, а ты еще намаз не делал.

– Что пристала? – отмахнулся Каражан. – Перестань нанизывать слова на веревку своей глупости! Не женское дело – мужчину учить. Без тебя мы с Аллахом разберемся.

Он что есть силы натянул подпругу, ремешок лопнул. Каражан выругался.

– Принеси другую! – заорал он жене. – Из-за тебя эту порвал. Неси скорее!.. Ту, которая с серебряной насечкой.

– Да ты что? – удивилась жена. – Сам говорил, ее трогать нельзя. Чтоб лежала, где лежит… Жалко ведь…

– Долго ты болтать будешь? – совсем разъярился Каражан. – Неси, пока голова цела!

– Она же спрятана далеко.

– Достань сейчас же, не то я тебя под землю спрячу! Ты… – От ярости у Каражана перехватило дыхание.

Пока жена принесла подпругу, пока Каражан налаживал, солнце взошло.

Когда же он, справившись со сбруей, сунул наконец ногу в стремя, послышался топот копыт, и к юрте подскакал всадник. Это был Тлеукул. Он и слова не успел выговорить, как Каражан, вовсе позабыв, что считается муллой, накинулся на него:

– Кто так подскакивает к чужой юрте? Совсем сдурел?

Тлеукул хотел что-то сказать, но Каражан не дал ему.

– Что ты оставил в моем жилище? – опять закричал он. – Чего ни свет ни заря примчался, как стрела из вражьего лука?

Тлеукул усмехнулся.

– Значит, дело есть, ага. Начальник тебя вызывает. Он в ауле сейчас, там, внизу… Ураз Джандосов его зовут… Знаешь такого?

Каражан опустил смиренно голову.

– Откуда мне знать, дорогой? – проговорил он, сразу меняя тон. – Я маленький человек… Стадо чужое пасу, молюсь Аллаху весь день… Вот и все мои дела. Мне их хватает…

– Дела подождут, – улыбнулся Тлеукул. – А начальник ждать не привык. Раз зовет, надо идти. Понапрасну приглашать не будет.

«Что он все улыбается? – с тревогой подумал Каражан. – Совсем плохи мои дела, наверно. Зря улыбаться не станет… Неужели Джандосов помнит меня? С тех пор прошло столько времени… Да и что он обо мне может знать? Разве догадывается только… А на догадках жилище не построишь…»

– …Ладно, поедем, – сказал он наконец со вздохом. – Если большой начальник, то, конечно, ехать надо… Погоди, я сейчас…

Каражан нырнул в юрту. Из-под войлочной подстилки в дальнем углу достал револьвер, сунул за пояс под чапан, огляделся и, знаком показав испуганной жене, чтоб молчала, вышел наружу.

– Поехали. Я готов…

По дороге все спрашивал у Тлеукула:

– Одного меня вызывал этот Джандосов? Или еще кого?

– Не знаю, – отвечал Тлеукул. – Меня послали, я поскакал…

– Зачем я мог понадобиться? – продолжал рассуждать Каражан. – Человек я маленький. Пастух. Живу тихо, мирно, никого не трогаю…

Остаток пути проехали молча. Если кто-нибудь посмотрел бы со стороны на Каражана, то не узнал бы его: обычно он, несмотря на годы, держался в седле молодцевато, горделиво, с важным и заносчивым видом; сейчас же сидел мешком, плечи вяло опустились. Он уставился взглядом в гриву своего коня, словно искал там ответа на мучившие его вопросы.

Ураза Джандосова они нашли на небольшой площади посреди аула – он беседовал со стариками.

Каражан спешился, подошел к ним, по очереди поздоровался со всеми за руку.

– Где-то мы с вами виделись, почтенный? – сказал Каражану Джандосов.

От его пристального взгляда тому стало не по себе. Но он переборол страх и ответил с приветливой и беззаботной улыбкой:

– Много о вас слышал, уважаемый начальник Ураз, но вижу впервые.

– Приятно познакомиться, – сказал Ураз и вдруг быстро спросил: – А зачем вы ездили в Киргизию, Каражан-ага?

– Родичей навестить, – ответил Каражан. – А что?.. Когда?..

В голове его лихорадочно завертелись обрывки мыслей. «Знает или не знает?.. Узнал или не узнал?.. Много уже лет прошло… Что он может доказать? На чем поймать меня?..»

Каражан выпрямился и честно посмотрел в глаза Ураза.

– Обо мне много болтают, – сказал он. – Будто я в Киргизию целые стада увел. И еще всякое… А я к тому времени весь свой скот здесь продал. Помочь родственникам хотел… Болезни их одолели, нищета… Все раздал… И родным и чужим… Все, что от отца осталось… Обеднел совсем… Живу в пустой юрте.

– Хорошо, аксакал, сейчас не будем вспоминать, – сказал Ураз, по-прежнему пристально глядя на Каражана. – Поговорим вот о чем…

«Этого еще не хватало, – подумал тот. – Проклятый мальчишка, всюду пролезет. Так и норовит ужалить».

Джандосов обнял за плечи подошедшего Болатбека и снова повернулся к Каражану.

– …Вам известен закон Советской власти о том, что все дети должны теперь учиться? – спросил он.

– Откуда нам знать? Мы люди темные, – сказал Каражан.

Он подавил вздох облегчения. «Слава Аллаху, о другом заговорил… Кажется, пронесло… Не вспомнил… Не знает… Забыл…»

– Какой же вы темный? – продолжал Ураз. – Ведь, наверное, в медресе [14]14
  Медресе – духовное училище.


[Закрыть]учились – если обязанно: сти муллы выполняете. Значит, темным вас никак не назовешь… Может, только в душе у вас темно?

– Много ли сейчас от старого учения осталось? – уклончиво пробормотал Каражан. – Все по-новому делается…

– Правильно, аксакал. Все по-новому. Даже взрослых обучаем грамоте, не то что детей. А у вас есть мальчик, я слышал, который не учится. Так ведь?.. Почему не отдали его в школу?

– Мал он еще и глуп, – сказал Каражан. – От рождения глупый…

Что мал, неправда… Вот, Болатбек – ровесник ему, в четвертый класс перешел. На глазах умнеет…

А что глуп ваш мальчик, говорите… В этом учитель лучше нас разберется. И врача, если надо, позовем.

– Никто лучше родителей этого не знает. Уж вы мне поверьте, – сказал Каражан и невольно покосился на Болатбека. – Я ведь его с малых лет воспитываю. Отца и мать заменяю. Забочусь, как о родном. Легко, думаете?

И тут Болатбек не выдержал:

– Все уже знают, как заботится! – крикнул он. – Бьет его каждый день, в обноски одевает…

– Помолчи, Болатбек, – прервал его Ураз. – Значит, так, Каражан-ага. Во-первых, мальчик немедленно пойдет учиться. Во-вторых, одежду и обувь ему дадите какую полагается… А насчет битья… Пальцем его не смейте трогать с этого дня… Не выполните, будем говорить по-другому… Поняли вы, о чем я говорю?

– Хорошо, – пробурчал Каражан. – Понял, начальник. Хоп…

– Вот и все тогда. Прощайте. – И Ураз протянул Каражану руку, которую тот почтительно пожал обеими руками.

«Пронесло, пронесло, – повторял про себя Каражан на пути домой. – Ведь могло быть совсем по-другому. Не случайно револьвер брал с собой… А с этим гаденышем я еще посчитаюсь, попадется он мне в руки на узенькой тропинке… Никуда не денется…»