Текст книги "Марк Твен"

Автор книги: Морис Мендельсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 29 страниц)

«Позолоченный век» – свидетельство дальнейшего углубления сатирического начала в творчестве Твена по сравнению с его первыми большими книгами и даже ранними обличительными рассказами и памфлетами. Знаменательно, что писатель впервые теперь переходит к повести и роману. Марк Твен рисует несравненно более широкие картины жизни. В его произведениях появляются новые краски. Все это говорит о вступлении творчества Твена в новый, второй период его развития. «Позолоченный век» проложил дорогу таким замечательным повестям и романам Твена, как «Приключения Тома Сойера», «Приключения Гекльберри Финна» и «Янки из Коннектикута при дворе короля Артура».

Создавая свой первый роман, Твен исходил из высоких моральных критериев. Для того чтобы глубоко осознать их красоту и величие, он должен был впитать в себя все лучшее, что дали народу исторические годы борьбы против рабства. В канун Гражданской войны и в период схватки с оружием в руках против Юга широчайшие слои населения США особенно горячо воспринимали демократические идеи. Известно, с какой теплотой говорил Ленин о прогрессивном и революционном значении Гражданской войны Севера и Юга в своем «Письме к американским рабочим».

Твен – демократ и гуманист – не приемлет мира Дилуорти, он смело называет «золото» мишурой, грязь грязью.

Но было бы ошибкой думать, что писателю вовсе чужды иллюзии его соавтора – Уорнера. В предисловии к лондонскому изданию «Позолоченного века», подписанном декабрем 1873 года, Твен говорит: «В Америке почти каждый человек имеет свою мечту, свой излюбленный план, благодаря которому он рассчитывает выдвинуться в смысле общественного положения или материального благополучия. Этот-то всепроникающий дух спекуляции мы и попытались изобразить… Он – характерная особенность, одновременно и хорошая и дурная, как отдельных личностей, так и всей нации. Хорошая – потому, что не позволяет застывать на месте… Дурная – потому, что избранная цель часто бывает избранной дурно… Однако это все же такая черта, которую народу предпочтительнее иметь, даже иногда и страдая из-за нее, чем не иметь ее вовсе».

Твен далек от догадки, что можно избежать «застывания на месте» каким-либо иным путем, помимо пути буржуазного предпринимательства. Идеи социализма ему были непонятны.

При всей неровности и противоречивости романа, в котором можно найти и сатирический гротеск, и элементы психологизма, и мелодраму, романа, отражающего протест писателя против практики буржуазной демократии в США, а вместе с тем и его буржуазные предрассудки, «Позолоченный век» представляет собой важнейший этап в становлении Твена-сатирика.

«Почему вы меня не поздравляете?»

«Позолоченный век» произвел сильное впечатление на современников писателя и в США и за рубежом. Книга привлекла внимание Салтыкова-Щедрина и сразу же была опубликована в переводе на русский язык в «Отечественных записках».

Слава Твена приобретала всемирный характер. И книги и «лекции» писателя пользовались в Англии, когда он поехал туда, не меньшим успехом, пожалуй, нежели в Соединенных Штатах.

С подобным типом «лекций» англичан познакомил и свое время Уорд. Слушатели знали, что их ожидает своего рода комическое представление. Один из лучших номеров Уорда заключался в следующем. Он начинал рассказывать захватывающую романтическую историю. Аккомпанемент становился все громче и, наконец, совершенно заглушал слова Уорда. Видно было только, как шевелятся его губы. Потом музыка неожиданно обрывалась, и слышны были заключительные слова рассказчика: «…и она упала в обморок на руки Реджинальда».

Мэры, судьи, завсегдатаи аристократических клубов и званых обедов в Англии принимали Твена еще теплее, чем Уорда. Они не обижались, когда Твен заявлял, что носит дешевый зонтик, ибо такой зонтик англичанин не украдет. Хотя Твен выступал без аккомпанемента, он тоже стремился придать своим «лекциям» театрализованный характер. Например, он вначале выходил на сцену в роли администратора, объявлявшего, что… лектор не явился. Потом оказывалось, что лектор уже здесь.

Во время одной из своих поездок в Англию Твен выступал в Лондоне ежедневно. В провинцию он не поехал, ибо, как говорилось в его письме Твичелу, там нельзя «найти достаточно больших помещений».

Успех «лекций» доставлял известное удовольствие. Но вместе с тем Твен начинал тяготиться необходимостью каждый вечер превращаться в клоуна, как он иногда выражался. Выступать с «лекциями» приходилось, конечно, прежде всего из соображений материального характера.

Становились заметными теневые стороны жизни в Хартфорде. Одолевали гости. Утомляла необходимость принимать участие в светских развлечениях, Твен написал как-то одному другу: «Работать? Невозможно, по сути дела. Правду говоря, работать успешно я могу только в течение трех или четырех месяцев, когда мы уезжаем на лето. Мне хотелось бы, чтоб лето продолжалось семь лет подряд».

Главная трудность заключалась в том, что содержание огромного хартфордского дома требовало чрезвычайно больших расходов. Планы устройства жизни после женитьбы, которыми Твен когда-то делился с Орионом (вот он обеспечит себя материально и перестанет писать ради денег, вот он будет работать только над тем, что его больше всего интересует), пока оказывались несостоятельными. Роман «Позолоченный век» разошелся очень хорошо, но все же денег не хватало. Семья Твена порою вынуждена была покидать Хартфорд и переезжать на жительство в Европу, ибо даже у него, чрезвычайно удачливого писателя, недоставало средств на жизнь «по-хартфордски».

Не удивительно, что снова и снова приходилось обращаться к «лекциям».

Много раз Твен выражал надежду, что наконец-то избавится от «лекционного» ярма. Однажды в ответ на предложение читать «лекции» он написал: «Когда я снова соглашусь орать меньше, чем за пятьсот долларов, я, наверное, буду здорово голоден. И я не намерен больше орать ни за какие деньги». В другой раз Твен протелеграфировал своему антрепренеру: «Почему вы меня не поздравляете? После выступления в четверг я собираюсь навсегда расстаться с лекционной эстрадой».

Все же «орать» приходилось по-прежнему.

«Безработные требуют работы, а не милостыни»

Роман «Позолоченный век» был завершен до начала знаменитого в истории США кризиса 1873 года. Этот кризис с особой убедительностью показал, что законы капитализма и вызываемые ими страдания и утраты обязательны не только для старых стран Европы – таких, как Англия, но и для молодой, самоуверенной и необычайно быстро развивавшейся заокеанской республики.

В сентябре 1873 года, когда книга Твена и Уорнера уже находилась в руках издателей, потерпел банкротство банк «Джей Кук и компания», детище того самого Кука, который в период Гражданской войны в США занял ведущее место в мире финансов. За крахом следовал крах. Закрывались заводы и фабрики. Ширилась безработица. Теперь стало даже яснее, чем раньше, что «золотой век» в США поистине был лишь позолоченным, что под блестящей оболочкой таились моральная гниль, ужасы голода для простого американца, бесчеловечная эксплуатация. Американские рабочие проводили демонстрации под лозунгом: «Безработные требуют работы, а не милостыни», но им не давали ни работы, ни милостыни. Измученных, голодных людей разгоняла конная полиция. Газеты клеветали на них.

Кризис и последовавшая за ним депрессия затянулись на много лет. В 1877 году в Америке было три миллиона безработных. Воспользовавшись тяжелым положением рабочих, предприниматели проводили одно снижение заработной платы за другим. Не потребовалось даже и одного десятилетия после окончания войны Севера и Юга, чтобы сотни тысяч рабочих ощутили с огромной силой, сколько горя и мук несут рядовому человеку «нормальные» буржуазные порядки. «Взгляните на тысячи миль наших железных дорог, – писал один современник, – на наши бесчисленные заводы и фабрики, шахты и кузницы, на наше огромное богатство. Все это создал труд рабочих в течение одного столетия. А какова доля рабочих во всех этих созданных ими прекрасных вещах? Рабочий не имеет ничего. Ему не принадлежат ни железные дороги, ни фабрики, ни кузницы, ни шахты. Капитал коварно присвоил себе все».

Локауты и привлечение рабочих к суду по обвинению в «заговоре» против государственной власти стали повседневным делом. Во второй половине 70-х годов правящий класс Америки, страшась растущего гнева рабочих, пустил в ход против них оружие террора. Некоторые из руководителей профсоюза шахтеров были повешены по ложному обвинению. Примерно в это же время в Питсбурге и других центрах американской промышленности против рабочих, осмелившихся бастовать, были брошены войска. Генералы, получившие известность во время Гражданской войны благодаря победам над рабовладельцами, теперь поливали свинцом американских пролетариев. Солдат, участвовавший в расстреле стачечников в Питсбурге, сказал корреспонденту одной нью-йоркской газеты: «Я служил в армии во время войны с южными мятежниками и видел жестокие схватки… Но такую ужасную ночь, как эта, я никогда не переживал, и не дай бог, чтобы мне когда-либо снова пришлось пережить ее».

На первый взгляд кризис и обострение классовой борьбы в США на Твене почти не сказывались.

Как ни досадовал писатель порою на хартфордские обычаи и нравы, он не забывал, что члены его семьи чувствуют себя хорошо в этом красивом и уютном городе с его чудесными особняками и тенистыми улицами. Да и сам Твен в 70-х годах ощущал себя счастливым и веселым чаще, чем в последующие три десятилетия жизни.

Беды, омрачившие первые годы семейной жизни писателя, уже почти позабылись. Здоровье Оливии больше не внушало особых опасений. Росли и крепли маленькие дочки, обожавшие ласкового отца, который умел рассказывать изумительные истории. К середине 70-х годов относится письмо Твена одному из его друзей, в котором он полушутливо называет себя самым счастливым человеком на свете.

В 1875 году Твену исполнилось сорок лет. Еще недавно он был окружен сверстниками, успевшими завоевать более прочное место в жизни. Теперь все это изменилось. Когда Твен пригласил к себе в гости Дэна де Квилла, чтоб помочь своему старому другу написать книгу о Неваде, то Дэн, которому Гудман предвещал больше удачи, нежели «лентяю» Твену, был потрясен роскошью дома Клеменсов.

Особняк, построенный Твеном, оказался одним из самых удобных и привлекательных в Хартфорде. Твена уже, несомненно, причисляли к виднейшим обитателям этого города. За ним охотились репортеры – они просили его суждений по любому поводу. Анекдоты Твена, подлинные или приписываемые ему, были у всех на устах.

В 70-х годах автор «Позолоченного века» написал немало произведений на бытовые темы, полных добродушного юмора. В рассказах «Мак-Вильямсы и круп», «Разговор с интервьюером», «Режьте, братцы, режьте!» и других Твен ласково посмеивается над мелкими недостатками хороших, по сути дела, людей. Многие юморески писались в один присест – ведь никто не вздумает, рассказывая анекдот, отложить его продолжение на завтра.

Могло создаться впечатление, что в те годы Твен не прочь был уйти от острых проблем современности в уютный мирок беззлобных шуток, забавных пародий, воспоминаний о давно прошедших временах.

Факт таков, что после «Позолоченного века» Твен создал ряд крупных произведений, посвященных не современной, а довоенной Америке. В «Старых временах на Миссисипи» рассказывается о годах, когда автор служил лоцманом. На материал еще более далекого прошлого опирался писатель, создавая «Приключения Тома Сойера».

В начале 80-х годов вышла в свет повесть Твена «Принц и нищий», действие которой происходит не в Америке, а в средневековой Англии.

Установить, как относился Твен к американской действительности в этот период его жизни, не так-то легко. Иным литературоведам кажется, что Твен тогда просто не задумывался над происходящим. Другие склонны видеть в Твене 70-х годов мыслителя, который превосходно, во всех деталях представлял себе, какая обстановка сложилась в США, но предпочитал держать свои истинные воззрения в тайне.

Тома произведений Твена, написанных в ту пору (а среди этих произведений есть подлинные шедевры), недвусмысленно говорят о том, что на самом деле писателя глубоко волновало все, что творилось в родной стране, что он настойчиво пытался разобраться в жизни. Но его взгляды носили сложный характер. Твен не исходил из продуманной до конца позиции, поддавался разным влияниям. На мировоззрении писателя сказывалось отношение к действительности широких слоев трудового народа Америки. Как и миллионы фермеров в США, к которым Твен чувствовал с юных лет особенную близость, как многие и многие идейно незрелые американские рабочие, он метался и кругу противоречивых чувств, настроений и идей.

По своим общественно-политическим взглядам Твен был демократ, демократ буржуазный в конечном счете. Его представления о демократии, разумеется, не были и не могли быть научными.

В своей статье «Ценные признания Питирима Сорокина» Ленин отмечает, что во всех странах веками и десятилетиями держались «вера в универсальное, всеспасающее действие «демократии» вообще» [4]4
  В. И. Ленин, Полное собрание сочинений, т. 37, стр. 192.


[Закрыть], а вместе с тем непонимание того, что «демократия» вообще на самом деле «является буржуазнойдемократией, исторически ограниченной в своей полезности, в своей необходимости» [5]5
  Там же.


[Закрыть].

Твен тоже мечтал о некоей абстрактной демократии, которая должна каким-то образом (как именно, он себе не представлял) сделать жизнь простого человека радостной и счастливой. Он тоже, разумеется, был далек от понимания сущности той буржуазной демократии, которая существовала в Америке.

Сколько неясного, смутного и даже глубоко неверного встречалось в суждениях Твена, видно из одного малоизвестного его рассказа.

В 1875 году в журнале «Атлантик» появилось небольшое произведение под названием «Удивительная республика Гондур». В этом рассказе-памфлете речь идет о том, каким образом некая фантастическая республика Гондур добилась благополучия.

Оказывается, что в Гондуре установлен хороший избирательный закон. По этому закону каждый обитатель страны, как бы беден и невежествен он ни был, пользуется правом голоса. Но некоторые люди имеют на выборах не один голос, а гораздо больше. По новому закону низшее образование дает право на два голоса, среднее – на четыре, высшее – на целых девять. Наиболее широкие возможности открываются перед богатыми людьми. Владелец имущества, оцениваемого в три тысячи сакос, получает право на дополнительный голос; каждые пятьдесят тысяч сакос дают богачу еще один голос.

Твен и сам ощущал, что в этом рассказе есть что-то чуждое всему складу его жизненной философии. Он опубликовал рассказ анонимно и не перепечатывал его.

Но сходные – по сути дела, антидемократические – взгляды Твен выражал порою и в дальнейшем, на протяжении ряда лет. Например, в 1877 году он писал дочери своей старой знакомой Фейрбенкс, что республиканская государственная система, исходящая из принципа всеобщего избирательного права, «должна исчезнуть, ибо в основе ее – зло, ибо она слаба, дурна и тиранична».

Как ни нелепы и прямо реакционны такого рода высказывания, в них надо видеть не столько результат влияния на Твена взглядов хартфордской денежной «аристократии», сколько своеобразное отражение собственных грустных раздумий писателя насчет несовершенства американской «демократии».

Твена тревожило то, что демагоги и политические спекулянты, подобные Туиду, систематически скупали голоса избирателей, заставляя нищих и невежественных людей оказывать им поддержку на выборах. Ему казалось, что туидов можно лишить их мощи путем передачи большего числа голосов в руки людей, которых нельзя подкупить. Существующие имущественные отношения в целом еще не вызывали у Твена протеста.

Свою роль сыграла также наивная вера писателя в то, что образование само по себе делает человека справедливым.

Органический демократизм Твена и его здравый смысл заставили, однако, писателя изменить свои позиции. Он понял, что в создавшихся условиях повинны в конечном счете не простые люди, как бы невежественны они ни были, а те, в чьих руках власть.

В середине 70-х годов в США была торжественно отмечена знаменательная дата – столетие войны американцев за независимость. Но приближение этого юбилея не настраивало Твена на панегирический лад в отношении современности.

После «Позолоченного века» писатель создал несколько небольших произведений, говоривших о том, что сатирический динамит, которым был начинен этот роман, отнюдь не израсходован до конца.

Твен, например, послал в газету «Дейли график» письмо, в котором облик Америки воспринимается через зеркало газетных «шапок». Вот некоторые из приведенных писателем заголовков газетных сообщений:

ПАНИКА НА УОЛЛ-СТРИТ.

АРЕСТОВАН ЗАБАСТОВЩИК ПО ОБВИНЕНИЮ В УБИЙСТВЕ.

УБИЙСТВА, СОВЕРШЕННЫЕ КУ-КЛУКС-КЛАНОМ.

ПОТРЯСАЮЩЕЕ БЕДСТВИЕ!

СЫН УБИЛ ОТЦА.

ГРУППА ШАХТЕРОВ ОСАЖДЕНА В ГОСТИНИЦЕ.

Нет, облик Соединенных Штатов, возникавший в зеркале этих «шапок», был далеко не идилличен. Накануне отъезда в Европу Твен писал редактору «Дейли график»:

«Все сообщения под этими «шапками» датированы вчерашним числом – 16 апреля (см. Вашу газету!), и, поверьте честному слову, эти самые обыкновенные случаи выдаются за новости! «Ох, – подумал я, – так ведь помрешь со скуки!.. Заснула, что ли, наша передовая нация?»

Писатель подписывается:

«Изнемогающий от торжественной тишины, всеобщего застоя и глубокого сна, в который погрузилась наша страна,

преданный вам,

Сэмюел Клеменс (Марк Твен)».

Писатель как будто просто шутит. Но его слова полны скрытой тревоги. В приведенных и других, подобных им заголовках нашла отражение американская жизнь. Твен видел, что в США растет преступность, усиливаются классовые столкновения, все более нагло действует Ку-клукс-клан.

Юморист, начинавший свой творческий путь в газете, сохранивший на всю жизнь теплые воспоминания о «Территориал энтерпрайз», теперь склонен был думать, что печать играет отрицательную роль в жизни страны. В том же 1873 году, когда было написано письмо редактору газеты «Дейли график», Твен выступил в клубе журналистов в Хартфорде с речью о печати. Он сыплет остротами, шалит, но вместе с тем бросает в адрес американских газет грозные обвинения. «Мне кажется, – восклицает Твен, – что нравственность в Соединенных Штатах падает в той же пропорции, в которой растет число газет. Чем больше газет, тем хуже нравы… Общественное мнение нации – эта грозная сила – создается в Америке бандой малограмотных, самодовольных невежд… газеты превратились буквально в проклятиеАмерики и того гляди погубят страну».

В 1876 году, когда исполнилось сто лет со дня появления «Декларации независимости», Твен написал свое «Послание ордену «Рыцарей святого Патрика». Это сатира-мистификация. Твен прибегает к иносказанию. Он делает вид, что говорит о святом Патрике, жившем в Ирландии в VI веке нашей эры и, по преданию, прославившемся изгнанием змей. На самом деле в «Послании» идет речь о современной Америке.

Еще в бытность секретарем Стюарта Твен глотнул в столице отравленного воздуха подкупа и обмана. В «Позолоченном веке» было несравненно больше обличения, чем в рассказе «Когда я служил секретарем». В «Послании ордену «Рыцарей святого Патрика» Твен еще решительнее обнажает пороки правительственной машины в США. Вашингтон, показывает писатель, до краев наполнен коррупцией. Несмотря на личные симпатии к герою Гражданской войны Гранту, ставшему президентом, Твен не закрывал глаза на то, что взятка царила в самых высоких сферах, что военный министр Гранта как раз в 1876 году ушел в отставку, дабы избежать ответственности за взяточничество, что печать подкупности лежала и на других министрах, членах законодательных органов и т. д.

И Твен не только глядит на жизнь открытыми глазами. Он хочет растоптать то мерзкое, что предстало перед народом после Гражданской войны. В «Послании» звучит призыв изгнать из Америки змей коррупции, уничтожить виновников злодеяний. Святой Патрик застал Ирландию, пишет Марк Твен, имея в виду, конечно, Америку, «богатой республикой и принялся думать, к чему с наибольшей пользой приложить свои силы. Он заметил, что президент республики имеет привычку укрывать государственных деятелей от заслуженных наказаний, и так отколотил президента своим посохом, что тот умер. Он узнал, что военный министр живет так экономно, что сумел за год скопить двенадцать тысяч долларов при жалованье в восемь тысяч, – и убил его. Он узнал, что министр внутренних дел всегда причитает над каждой бочкой солонины, предназначенной для отправки дикарям, а потом присваивает эту солонину себе, – и укокошил этого министра тоже… Он выяснил… что у… конгресса нет… других принципов, кроме партийного политиканства; что кругозор его узок и вообще непонятно и неоправданно само его существование. Поэтому он перебил всех членов конгресса до единого».

Свирепость Твена, резкость его языка поразительны. Он готов стереть с лица земли любого обитателя Вашингтона, который грязнит дело демократии. А ведь речь идет о важнейших колесиках и рычагах правительственного аппарата. Не удивительно, что «Послание ордену «Рыцарей святого Патрика» принадлежит к числу произведений, которые и по сей день не получили в США широкого распространения.