Текст книги "Приключения Арсена Люпена"
Автор книги: Морис Леблан
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)
– Куда именно?
– К выезду из тоннеля. Там они поищут улики, опросят свидетелей и двинутся по следам Арсена Люпена.
Мне оставалось только пожать плечами.
– Ваши агенты не найдут ни улик, ни свидетелей.
– Вы так полагаете?
– Арсен Люпен постарается выбраться из тоннеля незамеченным. Он пойдет по первой же дороге, а оттуда…
– Оттуда в Руан, там-то мы его и схватим.
– Он не пойдет в Руан.
– Тогда останется в окрестностях, где мы его тем более…
– Он не останется в окрестностях.
– Правда? А где же он тогда спрячется?
Я вытащил часы:
– В настоящий момент Арсен Люпен бродит неподалеку от вокзала в Дарнетале. В десять пятьдесят, то есть через двадцать две минуты, он сядет в поезд, вышедший с Северного вокзала Руана по направлению к Амьену.
– Вы так считаете? А откуда вам это известно?
– О, это очень просто. В купе Арсен Люпен смотрел мой справочник с расписанием поездов. С какой целью? Он явно хотел узнать, нет ли неподалеку от того места, где он скрылся, другой железнодорожной ветки с вокзалом и не останавливается ли там какой-нибудь поезд? Я, в свою очередь, тоже взглянул на это расписание и сделал вывод.
– И вправду, месье, – сказал комиссар, – вы очень точно все рассчитали. Замечательная дедукция!
Но, увлекшись доказательствами, я допустил оплошность, продемонстрировав ему свою сообразительность. Он смотрел на меня с удивлением, и мне показалось, что у него закралось подозрение. Правда, весьма смутное, поскольку фотографии, разосланные повсюду полицией, были крайне несовершенны и на них Арсен Люпен выглядел совсем иначе, чем тот человек, который сидел перед ним. Опознать его было практически невозможно. Но тем не менее комиссар был растерян и непонятно почему обеспокоен.
Последовала пауза. Какое-то ощущение двусмысленности и странности происходящего мешало нам говорить. Я почувствовал холодок дрожи. Неужели ситуация обернется против меня? Взяв себя в руки, я рассмеялся:
– Господи, ничто так не ускоряет сообразительность, как потеря бумажника и желание вернуть его себе. И все-таки мне кажется, если бы вы разрешили двум своим полицейским сопровождать меня, мы бы втроем, возможно…
– О, прошу вас, господин комиссар, – воскликнула мадам Рено, – послушайте месье Берла.
Вмешательство моей прекрасной попутчицы оказалось решающим. Имя Берла, прозвучавшее из уст жены столь влиятельного человека, действительно стало моим и придавало мне ту подлинность, разрушить которую не могло ни одно подозрение. Комиссар поднялся:
– Месье Берла, поверьте, я буду весьма счастлив стать свидетелем вашего успеха. Я не меньше вашего заинтересован в аресте Арсена Люпена.
Он проводил меня до машины. В ней разместились двое полицейских, которых он мне представил: Оноре Массоль и Гастон Деливе. Я уселся за руль. Механик несколько раз повернул заводную ручку мотора, и через несколько секунд мы покинули вокзал. Я был спасен.
Должен признаться – когда мы ехали по бульварному кольцу, опоясывающему старинный нормандский город, на моем «моро-лептоне»[24]24
«Моро-Лептон» – марка автомобиля, выдуманная Морисом Лебланом. Прототипом, вероятно, послужил «Мерседес Фаэтон», мощностью 35 л. с.
[Закрыть] мощностью в тридцать пять лошадиных сил, я испытывал известную гордость! Мотор размеренно гудел. Мимо, справа и слева от нас, проносились деревья. На свободе и вне опасности – мне только оставалось уладить мелкие личные дела с помощью двух достойных представителей правоохранительных органов. Арсен Люпен направлялся на поиски Арсена Люпена!
Скромные защитники общественного порядка Деливе Гастон и Массоль Оноре, какой бесценной оказалась для меня ваша помощь! Что бы я без вас делал! Сколько бы раз, не окажись вы рядом, я бы свернул не в ту сторону! Без вас один Арсен Люпен ошибся бы, а другой улизнул!
Но дело еще не было завершено. Предстояло еще немало: прежде всего поймать этого типа, а затем отобрать у него украденные документы. Ни за что на свете мои двое подручных не должны были сунуть нос в эти бумаги, а уж тем более заполучить их. Нужно было прибегнуть к их участию, но действовать в обход их, что было отнюдь не легко.
В Дарнеталь мы прибыли спустя три минуты после отправления поезда. Правда, меня утешили сведения о том, что пассажир в сером приталенном пальто с черным бархатным воротником сел в вагон второго класса, предъявив билет до Амьена. Решительно, мой дебют в качестве полицейского оказался весьма многообещающим!
Деливе сказал мне:
– Это скорый поезд, он остановится теперь только через девятнадцать минут в Монтеролье-Бюши. Если мы не попадем туда раньше Арсена Люпена, он сможет ехать дальше до Амьена или пересесть на поезд на Клер, а оттуда добраться до Дьеппа или Парижа.
– Сколько километров до Монтеролье?
– Двадцать три.
– Двадцать три километра за девятнадцать минут… Мы будем там раньше его.
До чего же захватывающая гонка! Никогда еще мой верный «моро-лептон» не отвечал с такой горячностью и уверенностью на мое нетерпение. Мне казалось, что я управляю им силой собственной воли, без посредства рычагов и рукояток. Он разделял мои желания. Одобрял мое упорство. Понимал мою ненависть к этому негодяю Арсену Люпену. Мошеннику! Злодею! Смогу ли я взять над ним верх? Сможет ли он в очередной раз посмеяться над властью, той самой властью, которую я сейчас воплощал?
– Направо! – кричал Деливе. – Налево!.. Прямо!..
Мы буквально парили над землей. Километровые столбы походили на мелких испуганных зверушек, разбегавшихся при нашем приближении.
И тут неожиданно на повороте дороге мы увидели облако пыли: «Северный экспресс».
На протяжении километра мы шли бок о бок, вели борьбу, неравную борьбу, исход которой был предсказуем. Мы обогнали его на двадцать корпусов.
За три секунды мы уже добежали до платформы, где останавливаются вагоны второго класса. Открылись двери. Вышло несколько человек, но моего вора среди них не было. Мы заглянули во все купе. Арсен Люпен исчез!
– Черт побери! – закричал я. – Он узнал меня, пока автомобиль шел параллельно с поездом, и выпрыгнул из вагона.
Начальник поезда подтвердил мою догадку. Он видел, как метрах в двухстах от вокзала какой-то человек скатился по насыпи.
– Смотрите, он там, переходит железнодорожный переезд.
Я бросился туда, мои подручные за мной, вернее, только один из них, поскольку второй – Массоль – оказался отменным бегуном, быстрым и выносливым. Еще немного – и расстояние, отделявшее его от грабителя, чудесным образом сократилось. Тот заметил это, перескочил через перила и бросился к откосу, на который мгновенно взобрался. Теперь мы видели его издалека – он углублялся в небольшой лесок.
Когда мы туда добежали, Массоль уже поджидал нас. Он остановился, опасаясь, что мы потеряем друг друга.
– Поздравляю вас, дружище, – сказал ему я, – после такой гонки наш подопечный наверняка выдохся. Считайте, что он уже у нас на крючке.
Я осмотрелся, раздумывая, как же мне продолжить преследование одному, чтобы самому схватить беглеца и изъять то, что можно будет заполучить из рук правосудия лишь после долгих и неприятных дознаний. Затем вернулся к спутникам.
– Так, все очень просто. Вы, Массоль, станьте вот там, слева, а вы, Деливе, справа. Оттуда вы сможете вести наблюдение за дальним краем лесной полосы – тогда ему не выбраться незамеченным. Единственная возможность – уйти через тот овраг, но там уж займу свой пост я. Если он там спрячется и не выйдет, то я к нему спущусь и выгоню наружу по направлению к одному из вас. Вам остается только ждать. Да, совсем забыл, в случае тревоги – стреляем.
Массоль и Деливе разошлись по своим позициям. Едва они скрылись из виду, я осторожно и бесшумно вошел в лесок, стараясь оставаться незамеченным. Это были густые невысокие заросли, посаженные для охоты и разделенные очень узкими тропинками, продвигаться по которым можно было лишь согнувшись, как по крытому лабиринту из зелени.
Одна из тропинок вела на опушку, где на мокрой траве виднелись человеческие следы. Я пошел по ним, пытаясь оставаться под прикрытием кустарника. Они привели к небольшому холму, увенчанному полуразвалившейся хибаркой, сооруженной из кусков штукатурки и других строительных отходов.
«Наверное, он там, – подумал я. – Отличная дислокация для наблюдения!»
Я пополз к хибарке. Легкий шорох выдал его присутствие. И действительно, через дыру в стене я увидел его, он стоял, повернувшись ко мне спиной.
Два прыжка – и я уже рядом. Он попытался направить на меня револьвер, который держал в руке. Но я не оставил ему времени, повалил на спину, предварительно заломив руки, так что он лежал и не мог пошевелиться, и при этом упирался коленом ему в грудь.
– Послушай, малыш, – сказал я ему на ухо, – я Арсен Люпен. Ты прямо сейчас любезно вернешь мне мой бумажник и ридикюль дамы… Тогда ты не попадешь в лапы полиции и войдешь в число моих друзей. Одно слово: да или нет?
– Да, – прохрипел он.
– Отлично. Ты ловко провернул утреннее дельце. Мы с тобой поладим.
Я поднялся. Он пошарил в кармане, достал оттуда большой нож и попытался меня ударить.
– Какой же ты дурак! – воскликнул я.
Одной рукой я отвел нож, другой нанес ему сильный удар, так называемый «хук в сонную артерию», в боковую часть шеи. Он свалился как подкошенный.
Я нашел в своем бумажнике деньги и документы. Из любопытства заглянул в его бумажник и на адресованном ему конверте прочел его имя: Пьер Онфрей.
Я вздрогнул. Пьер Онфрей, убийца с улицы Лафонтена в Отей! Пьер Онфрей, который задушил мадам Дельбуа и двух ее дочерей. Я наклонился над ним. Да, то самое лицо; тогда, в купе, мне показалось, что я уже где-то его видел.
Но время шло. Я положил в конверт две стофранковые купюры и визитную карточку, приписав на ней: «От Арсена Люпена – достойным коллегам Оноре Массолю и Гастону Деливе в знак благодарности». Положил конверт на видное место в центре комнаты. Рядом – ридикюль мадам Рено. Разве я мог не вернуть его своей прекрасной попутчице, которая пришла мне на помощь? Правда, должен признаться, я извлек оттуда все, представлявшее мало-мальский интерес, оставив лишь черепаховый гребень, тюбик красной губной помады «Дорен» и пустое портмоне. Черт возьми! Мы же деловые люди. И к тому же у ее мужа столь недостойное ремесло!..
Оставался мой вор. Он зашевелился. Что мне было делать? Я не мог ни спасти его, ни осудить.
Я обезоружил его и выстрелил в воздух из револьвера.
«Сейчас прибегут те двое, – подумал я, – вот пусть они и выкручиваются. Все будет так, как написано у него на роду».
И я быстро зашагал в обход по тропинке, которую заметил во время погони. Она привела меня прямо к автомобилю.
В четыре часа я отослал телеграмму в Руан друзьям, сообщив им, что непредвиденные обстоятельства помешали мне навестить их. Между нами говоря, я сильно подозреваю, что, учитывая все то, что им теперь известно, мне придется отложить этот визит на неопределенный срок. Как же они будут разочарованы!
В шесть вечера я уже возвращался в Париж через Л’Иль-Адам, Энгьен и Порт-Бино.
В вечерних газетах я прочел сообщение, что Пьер Онфрей наконец-то задержан.
Назавтра – не стоит недооценивать достоинств хорошей рекламы – газета «Эко де Франс» опубликовала сенсационную заметку:
Вчера в окрестностях Бюши в результате ряда попыток Арсен Люпен произвел задержание Пьера Онфрея. Незадолго до этого в поезде, следовавшем по маршруту Париж – Гавр, убийца с улицы Лафонтена ограбил мадам Рено, супругу заместителя начальника пенитенциарной администрации. Арсен Люпен вернул мадам Рено ее ридикюль с драгоценностями и щедро отблагодарил двух агентов Сюрте, помогавших ему в ходе этого драматического ареста.
Ожерелье королевы
Два или три раза в году по случаю больших торжеств, таких как бал в австрийском посольстве или прием у леди Билингстон, графиня де Дрё-Субиз украшала свои роскошные плечи ожерельем королевы.
Это было то самое знаменитое и легендарное колье, которое придворные ювелиры Бомер и Бассанж изготовили для Дюбарри[25]25
Дюбарри Жанна (1743–1793) – графиня, фаворитка французского короля Людовика XV.
[Закрыть]. Говорят, что кардинал де Роган-Субиз[26]26
Очевидно, речь идет о Рогане Луи Рене, принце де Роган-Субиз (1734–1803) – князе-кардинале, епископе Страсбурга.
[Закрыть] подарил его королеве Франции Марии Антуанетте, а авантюристка Жанна де Валуа, графиня де Ламотт, вместе с мужем и их сообщником Рето де Вийетом как-то февральским вечером 1785 года разобрала его на части.
По правде говоря, подлинной в ожерелье была лишь оправа. Рето де Вийет сохранил ее, а супруги де Ламотт промотали варварски вырванные оттуда изумительные камни, с таким тщанием отобранные Бомером. Позднее в Италии Рето де Вийет продал оправу Гастону де Дрё-Субизу, племяннику и наследнику кардинала, спасшему его от разорения во время скандального банкротства семейства Роган-Гемене[27]27
Бароны Роган-Гемене носили фамильное имя Людовик (Луи) с прибавлением порядкового номера. Банкротство их рода произошло в 1782 г. по вине князя Анри-Луи-Мари де Рогана и его супруги, их долги достигли 33 млн ливров.
[Закрыть], а тот в память о дяде выкупил несколько бриллиантов, остававшихся в собственности английского ювелира Джефриса, добавил к ним другие, гораздо менее ценные, но схожие по величине, и таким образом сумел восстановить изумительное ожерелье королевы в том виде, в каком оно вышло из рук Бомера и Бассанжа.
В течение почти целого столетия поколения Дрё-Субиз оставались гордыми обладателями этого исторического сокровища. И хотя различные обстоятельства мало-помалу истощали их состояние, они были готовы скорее вести более скромный образ жизни, чем расстаться с драгоценной королевской реликвией. В частности, нынешний граф дорожил ею так, как дорожат родовым гнездом. Из предосторожности он снял сейф в Лионском кредите и хранил там ожерелье. Он сам шел за ним в тот день, когда жена собиралась надеть его на выход, а на следующее утро собственноручно клал его обратно в сейф.
В тот вечер графиня блистала на приеме в Кастильском дворце[28]28
В 1864 г. богатый русский дворянин Александр Базилевски построил дворец на авеню Руа де Ром (позднее – авеню Клебер) и продал его в 1868 г. герцогу де Сю. Тот назвал его Кастильским дворцом (Palacio Castilla), поскольку он предназначался для Изабеллы II Испанской, королевы в изгнании.
[Закрыть], и король Кристиан[29]29
Видимо, имеется в виду король Дании Кристиан IX (1818–1906), правивший страной с 1863 г. вплоть до своей смерти.
[Закрыть], в честь которого был устроен этот праздник, отметил ее дивную красоту.
Камни струились вокруг грациозной шеи. Бриллианты искрились тысячами граней и переливались в лучах света. Казалось, никто, кроме графини, не мог с такой легкостью и благородством носить на себе столь весомое украшение.
Это был двойной триумф. Граф де Дрё сполна им насладился и был весьма доволен собой, когда они вернулись домой, в свой старинный особняк в предместье Сен-Жермен, и вошли в спальню. Он гордился женой не меньше, чем драгоценным ожерельем, приносившим славу уже четырем поколениям его предков. Его супруга испытывала искренний восторг, что полностью соответствовало ее надменному нраву.
С некоторым сожалением она сняла колье и протянула его мужу. Тот с восхищением оглядел его, словно видел впервые. Потом положил в красный кожаный футляр, украшенный гербом кардинала, и вошел в кладовую, вернее, небольшой альков, полностью изолированный от спальни: вход в него находился в изножье кровати. Как обычно, он спрятал футляр на высокой полке среди шляпных коробок и стопок белья. Закрыл дверь и разделся.
Утром он встал в девять часов, намереваясь отправиться до завтрака в банк. Оделся, выпил чашку кофе и спустился в конюшню. Отдал приказания. Его беспокоила одна из лошадей. Он велел, чтобы ее провели перед ним во дворе шагом и рысцой. Потом вернулся к жене.
Она еще не выходила из комнаты, горничная причесывала ее. Она спросила мужа:
– Вы куда-то идете?
– Да… по этому делу…
– Ах да, конечно. Так разумнее.
Он зашел в кладовую. Но через несколько секунд спросил, впрочем, без малейшего удивления в голосе:
– Дорогая, вы взяли его?
Она ответила:
– Что? Да нет же. Я ничего не брала.
– Вы его переложили куда-то?
– Вовсе нет… Я вообще туда не заходила.
Он появился на пороге с изменившимся лицом и еле слышно прошептал:
– Вы не брали?.. Это не вы?.. Значит…
Она подбежала, и они стали лихорадочно рыться на полке, сбрасывая на пол шляпные коробки и разваливая стопки белья. Граф твердил:
– Бесполезно… Все это абсолютно бесполезно… Я его положил сюда, вот на эту полку.
– А вдруг вы ошибаетесь?
– Нет, абсолютно точно – на эту, а не на другую.
Они зажгли свечку, поскольку в кладовой было темно, и сняли с полки все, что на ней лежало. И когда полка опустела, были вынуждены признать в полном отчаянии, что знаменитое ожерелье королевы на золотой цепи исчезло.
Графиня, решительная от природы, не теряя времени на пустые стенания, поставила в известность комиссара Вальроба, в чьей мудрой проницательности и прозорливости они уже имели возможность убедиться. Его подробно проинформировали о случившемся, и он сразу же спросил:
– А вы уверены, господин граф, что никто не мог проникнуть ночью в вашу спальню?
– Абсолютно уверен. Я очень чутко сплю. Более того, дверь этой комнаты заперта на задвижку. Утром, когда жена вызвала горничную, я собственноручно ее отодвинул.
– А не существует ли другой возможности попасть в кладовую?
– Нет.
– Там нет окна?
– Есть, но оно заделано.
– Я бы хотел в этом убедиться…
Зажгли свечи, и господин Вальроб тут же отметил, что окно лишь наполовину закрыто придвинутым к нему шкафом, который к тому же не касается вплотную оконной рамы.
– Но он стоит достаточно близко, – заметил месье де Дрё, – невозможно отодвинуть его бесшумно.
– А куда выходит окно?
– Во внутренний дворик.
– Это ведь не последний этаж?
– Нет, над ним еще два. Но на уровне этажа, где живут слуги, дворик огорожен сеткой с мелкими ячейками. Поэтому здесь так мало дневного света.
Когда отодвинули шкаф, то обнаружили, что окно заперто, это означало, что в дом никто не залез снаружи.
– Разве что, – заметил граф, – этот некто вышел через нашу спальню.
– Но в этом случае задвижка на двери не была бы закрыта изнутри.
Комиссар мгновенье размышлял, потом повернулся к графине:
– Знал ли кто-то из вашего окружения, мадам, что вы вчера вечером собирались надеть это ожерелье?
– Разумеется. Я этого не скрывала. Но никто не знает, что мы прячем его в этой кладовой.
– Никто?
– Никто… Вот только…
– Прошу вас, мадам, уточните. Это весьма важно.
Она обратилась к мужу:
– Я подумала об Анриетте.
– Анриетта? Но она этого не знает, так же как и все остальные.
– Ты уверен?
– О ком вы говорите? – спросил господин Вальроб.
– Подруга по монастырю, она поссорилась с родными из-за того, что вышла замуж за простолюдина. Когда ее муж умер, я приютила ее вместе с сыном и отвела им квартиру в нашем особняке.
И добавила в замешательстве:
– Она мне кое в чем помогает. У нее золотые руки.
– На каком этаже она живет?
– На нашем, недалеко отсюда… в конце коридора… Кроме того, я подумала, что… окно ее кухни…
– Выходит в тот же дворик, не так ли?
– Да, как раз напротив нашего.
После этого заявления наступило молчание.
Затем месье Вальроб попросил, чтобы его проводили к Анриетте.
Она шила, а ее сын Рауль, мальчуган лет шести-семи, читал, примостившись рядом. Комиссар был несколько удивлен, увидев, как скудно обставлена ее квартирка, состоявшая из одной комнаты без камина, и клетушки, служившей кухней, и приступил к допросу. Казалось, она была потрясена, узнав о краже. Накануне вечером она сама помогала графине одеваться и застегнула колье у нее на шее.
– Боже праведный! – воскликнула она. – Невозможно даже представить!
– И вы никого не подозреваете? Ведь есть вероятность, что преступник проходил через вашу комнату.
Она от души рассмеялась, ей даже в голову не пришло, что ее могли заподозрить в содеянном:
– Так я даже из комнаты не выходила! Я ведь никогда никуда не хожу. А потом, взгляните…
Она открыла окно клетушки.
– Отсюда не меньше трех метров до карниза напротив.
– А кто вам сказал, что мы рассматриваем возможность совершения кражи оттуда?
– Но… ведь ожерелье хранилось в кладовой?
– Откуда вам это известно?
– Господи! Я всегда знала, что его кладут туда на ночь… Это упоминали при мне…
Ее еще юное лицо, уже отмеченное печатью горя, выражало кротость и смирение. Однако внезапно в общей тишине на ее лице вдруг появилось выражение тревоги, словно ей грозила какая-то опасность. Она прижала к себе сына. Ребенок взял ее руку и нежно поцеловал.
– Надеюсь, – сказал господин де Дрё комиссару, когда они остались наедине, – что ее-то вы не подозреваете? Я готов за нее поручиться. Это сама порядочность.
– Да, я полностью разделяю ваше мнение, – заверил его господин Вальдроб. – Скорее я полагал, что речь может идти о невольном соучастии. Но признаюсь, что и от этой версии приходится отказаться… К тому же это никак не проясняет загадку, над которой мы бьемся.
Комиссар не стал вести расследование дальше, он передал дело следователю, а тот продолжал его в течение еще нескольких дней. Допросили слуг, проверили все замки, открывали и закрывали окно кладовой, снизу доверху обследовали дворик… Все напрасно. Замок оказался нетронут. Окно нельзя было ни открыть, ни закрыть снаружи.
И все-таки расследование так или иначе все время возвращалось к Анриетте. Была тщательно изучена ее жизнь и установлено, что за все три года она только четыре раза покидала особняк – и все четыре раза ходила за покупками, что было легко проверить и подтвердить. На самом деле она выполняла функции горничной и портнихи мадам де Дрё, которая была к ней особенно придирчивой, о чем сообщали все слуги, прося не выдавать их.
– Впрочем, – сказал следователь, который за неделю пришел к тем же выводам, что и комиссар, – даже знай мы, кто совершил кражу, а нам это неизвестно, мы все равно оставались бы в неведении, каким способом она была совершена. С обеих сторон препятствия – закрытые окно и дверь. Двойная загадка! Как можно было войти внутрь и как, что еще сложнее, выйти наружу, оставив запертой изнутри дверь и закрытое окно?
После четырехмесячных усилий следователь пришел к такому заключению, хотя и не стал его оглашать: супруги де Дрё, испытывавшие денежные затруднения, причем немалые, продали ожерелье королевы. И дело было закрыто.
Кража драгоценного ожерелья нанесла семейству Дрё-Субиз заметный удар, последствия которого еще долго были ощутимы. Их кредит больше не поддерживался принадлежавшим им сокровищем, и теперь они имели дело с более требовательными кредиторами и менее покладистыми заимодавцами. Им пришлось действовать решительно: что-то продать, что-то заложить. Все закончилось бы полной катастрофой, если бы не спасительные крупные наследства, оставленные очень кстати двумя дальними родственниками.
Также пострадала их гордость, ведь была запятнана их фамильная честь. И, как это ни странно, графиня винила во всем свою старинную подругу по пансиону. В ней вспыхнула настоящая злоба к Анриетте, она открыто обвиняла ее в случившемся. Сначала ее переселили на этаж к слугам, а потом без предупреждения выгнали на улицу.
А жизнь тихо и мирно текла своим чередом. Супруги много путешествовали.
И только один факт, относящийся к этому времени, заслуживает внимания. Несколько месяцев спустя после выдворения Анриетты графиня получила от нее письмо, повергшее ее в изумление:
Мадам,
даже не знаю, как мне Вас благодарить. Ведь это послали мне Вы? Конечно, это могли сделать только Вы. Кроме Вас, ни одна живая душа не знает о моем уединении в этой деревушке. Если я ошибаюсь, простите меня, но в любом случае примите заверения в моей благодарности за Вашу былую доброту…
Что она имела в виду? Нынешняя и былая доброта графини по отношению к Анриетте сводилась ко многим несправедливым поступкам. Что означало это ее изъявление благодарности?
Когда от Анриетты потребовали разъяснений, она ответила, что получила не заказное и не ценное, а простое почтовое отправление, а в нем две тысячефранковые купюры. На конверте, который она приложила к своему письму, стоял штамп Парижа и был написан только ее адрес явно измененным почерком.
Откуда взялись эти две тысячи франков? Кто послал их? Следствие попыталось установить это. Но напасть на след в этих потемках оказалось невозможно.
То же самое повторилось двенадцать месяцев спустя. Потом в третий раз и в четвертый; так происходило ежегодно в течение шести лет, с той только разницей, что на пятый и шестой год сумма была удвоена, и это дало возможность внезапно заболевшей Анриетте позволить себе должное лечение.
И еще одно отличие: поскольку почтовое начальство задержало отправление одного из писем под предлогом незаявленной ценности, то два последних были посланы в соответствии с требованиями: первое со штампом Сен-Жермена, второе – Сюрена. Отправитель подписался сначала «Анкети», потом «Пешар». Указанные адреса оказались несуществующими.
По прошествии шести лет Анриетта умерла. Тайна так и осталась неразгаданной.
Все эти обстоятельства получили широкую огласку. Дело попало в разряд историй, будораживших общественное мнение, и необычная участь знаменитого ожерелья, взволновавшая Францию в конце XVIII века, вызывала не меньше эмоций даже столетие спустя. Но то, что я здесь скажу, не известно никому, за исключением главных заинтересованных лиц и нескольких посвященных, поклявшихся хранить тайну. Вполне вероятно, что не сегодня завтра они нарушат свое слово, поэтому я без зазрения совести снимаю завесу с тайны, одновременно даю ключ к разгадке и разъясняю смысл письма, опубликованного в позавчерашних утренних газетах, – необыкновенного письма, которое вносит, если такое вообще возможно, еще больше таинственности и неясности в эту драму.
Это случилось пять дней назад. Среди приглашенных на обед к месье Дрё-Субизу были две его племянницы и кузина, а из мужчин – главный судья д’Эссавиль, депутат Боша, кавалер Флориани, которого граф знал по Сицилии, и генерал маркиз де Рузьер, старый друг семьи.
После обеда дамы перешли к кофе, а господа получили возможность выкурить по сигарете с условием оставаться в гостиной. Завязался общий разговор. Потом одна из девушек забавы ради стала гадать по картам, предсказывая будущее. Затем речь зашла о знаменитых преступлениях. И именно в этой связи месье де Рузьер, никогда не упускавший возможности подколоть графа, вспомнил ненавистную тому историю с ожерельем.
Гости не преминули высказать свои мнения. Каждый по-своему прокомментировал расследование. Разумеется, версии противоречили одна другой и все были одинаково неправдоподобны.
– А вы, месье, – спросила графиня кавалера Флориани, – что вы думаете о краже?
– Я, мадам, вообще ничего не думаю.
Послышались удивленные восклицания. Ведь Флориани только что блестяще рассказывал о различных приключениях, в которых он участвовал вместе со своим отцом, судьей в Палермо, и явственно продемонстрировал свою склонность к подобным рассуждениям и вкус к таким историям.
– Признаюсь, – сказал он, – мне действительно случалось добиваться результатов там, где пасовали самые искусные. Но не стоит сравнивать меня с Херлоком Шолмсом… К тому же я почти не знаю, о чем идет речь.
Все взгляды обратились к хозяину дома. С большой неохотой он был вынужден изложить факты. Флориани выслушал, поразмыслил, издал несколько восклицаний и прошептал:
– Странно… Хотя на первый взгляд мне не кажется, что задача настолько уж сложная.
Граф пожал плечами. Но остальные гости сгрудились вокруг Флориани, и он продолжал не без некоторой назидательности:
– Обычно, чтобы найти виновника преступления или кражи, нужно определить, как это преступление или кража были совершены или, по крайней мере, как могли быть совершены. В данном случае, по-моему, все очень просто, поскольку мы не придерживаемся никаких гипотез, а знаем, причем точно и наверняка, что попасть в помещение можно было только через дверь спальни или окно кладовой. Но дверь, запертую на внутренний засов, невозможно открыть снаружи. Значит, вор влез через окно.
– Но окно проверили – оно было закрыто, – спокойно возразил месье де Дрё.
– А для этого, – продолжал Флориани, не реагируя на то, что его перебили, – он должен был соорудить нечто вроде мостика или перекидной лестницы между балконом на кухне и оконным карнизом, и как только футляр…
– Но повторяю, окно было закрыто! – воскликнул граф с нетерпением в голосе.
На сей раз Флориани был вынужден ответить. Он сделал это крайне спокойно, с видом человека, которого не могут сбить с толку столь неубедительные возражения.
– Мне хочется верить, что так оно и было. Но разве в окне нет форточки?
– Откуда вам это известно?
– Ну, как правило, форточки делались во всех особняках того времени. А кроме того, форточка обязательно должна присутствовать, иначе кража необъяснима.
– И впрямь, она есть, но была закрыта, как и окно. Мы даже внимания на нее не обратили.
– Это неверно. Если бы обратили, то убедились бы, что она-то была открыта.
– Но каким образом?
– Полагаю, что, как и другие форточки, она открывается при помощи проволочного шнура с оплеткой, к нижнему концу которого приделано кольцо?
– Да.
– И это кольцо висело между оконной рамой и шкафом?
– Совершенно верно, но я не могу понять…
– Так вот. Через щель, проделанную в окне можно с помощью какого-либо инструмента, скажем железной палки с крючком на конце, подцепить кольцо, дернуть и открыть форточку.
Граф рассмеялся:
– Идеально! Просто идеально! Как легко вы все высчитали! Но забыли лишь об одной детали, дорогой друг, в окне нет никаких щелей.
– Щель есть.
– Не может быть, мы бы ее обязательно увидели.
– Чтобы увидеть, нужно смотреть внимательно, а никто из вас особенно не приглядывался. Щель существует, поскольку необходима технически, между стеклом и замазкой… Разумеется, в вертикальном направлении…
Граф встал. Казалось, он был крайне взволнован. Он несколько раз нервно прошелся по гостиной и подошел к Флориани:
– Там все осталось нетронутым с того самого дня… Никто в эту кладовую больше не заходил.
– В таком случае, месье, вам следует убедиться, что мое предположение соответствует действительности.
– Оно не соответствует ни единому факту, обнаруженному следствием. Вы ничего не видели, ничего не знаете, но при этом утверждаете противоположное тому, что видели и знаем мы.
Казалось, Флориани не заметил раздражения в голосе графа и сказал с улыбкой:
– Господи, я просто стараюсь разобраться, только и всего. И если я ошибаюсь, докажите мне это.
– И незамедлительно. Признаюсь, что в конце концов ваша уверенность…
Месье де Дрё неразборчиво произнес еще несколько слов, потом неожиданно направился к двери и вышел.
Все молчали в напряженном ожидании, словно сейчас им должна была приоткрыться истина. И молчание было тяжелым.
Наконец в проеме двери появился граф. Он был бледен и странно возбужден. Он произнес дрожащим голосом, обращаясь к друзьям:
– Прошу прощения… Открытия месье Флориани столь неожиданны… Я никогда бы не подумал…
Его жена в нетерпении проговорила:
– Расскажи… Прошу тебя, ну что?
Он пробормотал:
– Щель существует… именно там, где нам сказали… она идет вдоль оконного стекла.
Он резко схватил Флориани за руку и сказал ему повелительным тоном:
– А теперь, месье, давайте продолжим… Признаю, что до сих пор вы были правы, но теперь… Мы еще не закончили… Ответьте мне, что же, по-вашему, все-таки произошло?
Флориани осторожно высвободился и через мгновенье произнес:
