Текст книги "Последняя бригада"

Автор книги: Морис Дрюон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)

Неожиданно со стороны немцев возникло какое-то движение, первые ряды смешались, и оттуда выехал броневик. Это Бобби прочесывал луга, время от времени в упор расстреливая группы неприятельских солдат из орудия.

Ловким маневром броневик объехал фронт эскадрона и теперь зигзагами колесил по полю.

Капитан не удержался от улыбки. Сен-Тьерри, по всем правилам дивизии, наступал под защитой бронетехники. Это было смешно, но, кажется, удалось. Удалось… Немцы отступили к виноградникам, и половина эскадрона бегом их преследовала.

Лицо старого капитана начало проясняться. Он вытащил изо рта трубку и выбил ее о ствол дерева, хотя она уже давно была пуста. Потом быстро вырвал листок из блокнота и написал на нем несколько слов.

– Немедленно отнесите это лейтенанту Луану, – крикнул он сопровождавшему его связному.

На листке было написано: «Контратакуйте любой ценой. Декрест».

Едва отъехал связной, как противник открыл бешеный артиллерийский огонь. Несомненно, переоценив силы французов, немецкие наводчики били в глубину. На лице капитана отразились тревога и боль: эскадрон не устоял.

– Капитан, ложитесь! – крикнул шофер Декреста.

Вокруг них рвались снаряды, от дерева откололась ветка. Декрест только пожал плечами и даже не пригнулся. Да пусть его хоть разорвут все эти снаряды! Легче умереть самому, чем видеть, как гибнут его люди. В этот момент в нескольких шагах от них на дороге остановился маленький грузовичок. За рулем сидел лейтенант Флатте, ведавший боеприпасами. Он был в ярости и морщил щеку, чтобы не потерять монокль.

–   У меня тут двадцать ящиков гранат. Они что, хотят, чтобы я вокруг них прыгал? Где эти ваши архаровцы, господин капитан? Я их уже четверть часа ищу!

–   Глядите-ка, как у них тут весело! Они меня просто взяли за горло! – воскликнул Декрест, махнув рукой в сторону равнины.

И Флатте укатил под обстрелом, подскакивая на ухабах.

С утра Флатте уже успел развезти боеприпасы по самым опасным участкам. Никто не отдавал ему приказов, и он ездил сам, потому что другого занятия у него не было. Он появлялся везде и начинал ругаться на чем свет стоит: его обуревала жажда командовать.

Капитан увидел, как он подъехал и сгрузил ящики со снарядами как раз тогда, когда начался огонь.

Три бригады держались, но единый строй рассыпался. Они продвигались вперед скачками: впереди оказывался то левый фланг, то центр, а фланги его догоняли. Было хорошо видно, как падали солдаты и больше не поднимались. Броневик-авантюрист теперь был в арьергарде.

Капитан только не мог понять, где Сен-Тьерри.

Час назад, излагая свой план и собрав людей, Сен-Тьерри походил на человека, который по меньшей мере собирается осадить крепость. Теперь же, согнутый, со сморщенным лицом, он напоминал того, кто никак не может открыть заржавевший замок. Он пытался найти хоть какую-то щель, хоть какой-то лаз в стене поднятой в воздух земли. Время от времени он говорил себе, упорно считая себя полковником: «Если бы у меня было втрое больше людей и орудие калибра семьдесят пять…» Но видно было, что его активность угасает прямо на глазах. Мир сократился до размеров его мускулов и чувств, воображение не шло дальше средств ведения боя. Он видел, как упавший рядом снаряд скосил Валетта и Менье. Он прошел мимо малыша Ракло, державшегося за раздробленную ногу. В поле его зрения попали еще человек двадцать убитых. Сен-Тьерри был уверен, что отдавал команды нескольким курсантам вокруг себя: Юрто, который яростно отстреливался; Мальвинье, который слепо рвался вперед; строгому и подтянутому Фонтену. Но, оставив Юрто справа, а Бруара слева и пройдя метров по двадцать по всем направлениям, Сен-Тьерри понял, что уже никем не командует. Бригада Фуа отошла немного в сторону и потеряла направление, бригада Сантена, рассыпавшись по склону, была где-то далеко, по ту сторону изгороди и вообще за пределами поля. С позиции «ложись!» мир растягивался, но с позиции «бегом!» было еще хуже: мир смешивался и размывался.

Момент, когда Сен-Тьерри сражался за победу, прошел, и наступил момент, когда он уже сражался, просто чтобы сражаться, а возможно, чтобы умереть. Ему придется наконец признать поражение. Еще не успев отдать приказ отступать эшелонами, он увидел, как бригада Сантена покинула поле боя.

Капитан на своей сотрясающейся от снарядов высотке закурил трубку и нервно притопывал ногой. Появившаяся перед его глазами цепь бойцов уже не была такой ровной: она скривилась, разорвалась и зияла дырами.

Справа послышалась громкая стрельба: это отступившие поначалу бригады Маринваля, Луана и Брудье бросились в контратаку.

Плечи старого капитана поникли, и он закрыл глаза, чтобы не видеть, как отступают его курсанты, таща за собой убитых и раненых.

«И все-таки надо было что-то делать», – повторял он.

4

Когда началась контратака, Ламбрей и Гийаде возвращались из сектора Монсоро. Там тоже был ад: на каждого из обреченных приходилось слишком много огня. В Монсоро, как и на подступах к Сомюру, как и в Жене, лейтенанты с горсткой людей отчаянно бились за каждую пядь земли, за каждую улицу, за каждый холмик, яростно защищая выход на шоссе национального значения.

Командный пункт Школы перенесли в глубь леса Фонтевро.

Шарль-Арман вел мотоцикл. Солнце, проникая сквозь ветви деревьев, пятнами ложилось на асфальт. Они решили сменять друг друга на каждой остановке, чтобы сэкономить силы и время.

Вдруг они заметили перед собой группу бредущих пешком женщин. Забытый арьергард всеобщей эвакуации. Издали казалось, что они еле передвигают ноги.

«Бедняжки! Так им далеко не уйти», – подумал Ламбрей.

Мотоцикл поравнялся с женщинами, и они, как стадо овец, метнулись на обочину. Ламбрей резко затормозил и спрыгнул с мотоцикла.

–   Мария! – крикнул он.

–   Шарль!

Она бросилась к нему, привычно подставив губы, но он взял ее за руки и крепко сжал. Волосы девушки покрывала пыль, влажные пряди прилипли к вискам. По лицу разлилась нехорошая желтизна. Глаза ввалились, губы побледнели, ногти обломаны. Туфли истрепались, голые ноги забрызганы грязью. В руках она держала наспех собранную сумку. И его вдруг пронзила острая жалость, ничего общего не имеющая с любовью.

–   Я был на улице Сен-Пьер и видел твой чемодан, – сказал он.

–   Мы отсиживались в пещерах, – объяснила Мария. – А потом воспользовались затишьем и ушли. Там стало небезопасно. Какие новости?

–   Не знаю. Если к Луаре не вышлют подкрепление, то это конец. Бои переместятся к Вьенну и ниже по реке.

– А перемирие?

Шарль-Арман вообще забыл о перемирии. Это слово напоминало ему о том, что многие из его друзей погибли ни за что.

– Мне ничего не известно, – сухо бросил он, бросив взгляд в сторону группы женщин.

Их было человек десять, старых и молодых, они остановились и ждали Марию, словно она была их мозговым центром, а сами они уже не способны были ничего решить.

–   Ну и процессия… – тихо пробормотал он.

–   Они молодчины, – откликнулась Мария.

Он сдвинул очки на каску.

–   Ох, милый, что у тебя с глазами? Откуда эти синие круги?

–   Ничего страшного, это просто пыль… Мария, у меня времени в обрез. Чем я могу тебе помочь? Есть хочешь?

«Ну вот, нас свела судьба, – подумал он с гневом, – а я спрашиваю, хочет ли она есть».

–   Нельзя ли достать машину? – спросила Мария. – Не важно какую, милый, лишь бы везла.

–   Об этом даже и не думай, бедная моя, – отозвался он. – Нет никаких машин. А мне, к сожалению, пора.

Роясь в коляске мотоцикла в поисках хлеба и консервов, он успел понять, что эта встреча вызвала в нем раздражение. Он инстинктивно старался беречь силы. Сейчас для него имели значение только необходимость сражаться и желание выжить, и он не хотел думать ни о чем другом. А эта исхудавшая женщина, которая уже несколько дней и ночей брела по дороге, ждала от него хоть какого-то проявления нежности, хоть жеста… Она носила его ребенка.

– Это просто чудо, что мы встретились, – сказал он. – Слушай, Мария, случиться может всякое…

– О! Шарль-Арман! Да хранит тебя Господь!

– Хранит, когда может, – ответил он. – Но если я не вернусь, что тоже возможно… – Он снял с левого мизинца перстень с печаткой и протянул его Марии: – Ты передашь это моему отцу и объяснишь ему… все. Можешь на него положиться.

Мария беспомощно мяла в руках круглый хлебец. Грустно улыбнувшись, она опустила глаза:

– В этом уже нет надобности.

Потом, словно не сомневаясь, что он потребует объяснений, торопливо добавила:

– Клянусь тебе, Шарль, я ничего не предпринимала… Это случилось само… А я была так счастлива…

Последние слова он едва расслышал. И почувствовал огромное, чудовищное облегчение. Его будущее, как бы коротко оно ни было, стало свободным ото всех обязательств.

– Возможно, оно и к лучшему, – произнес он, стараясь повторить грустную интонацию Марии.

И как ни в чем не бывало снова надел на мизинец семейную реликвию.

Может, Мария надеялась, что он оставит ей кольцо на память? Или полагала, что он скажет: «Возьми. Отдашь, когда я вернусь»? Она снова улыбнулась, но улыбка вышла невеселой, а на лбу залегла морщина, которая больше не разгладилась.

На дороге появилась запряженная лошадьми повозка.

– Смотри-ка, это твой шанс! – воскликнул Шарль-Арман. – Я договорюсь, чтобы тебя подвезли.

– Да, это мой шанс, – машинально повторила она.

К ним медленно приближалась большая фуражная повозка, битком набитая какими-то старушками в плоеных чепцах. Вид у них был такой, словно их везут на гильотину.

Крестьянин, шагавший рядом с лошадьми, глядел упрямо и подозрительно.

– Понимаю вас, господин офицер. Я бы с радостью, но вы же сами видите, что я не могу больше никого посадить, – заявил он.

Это был фермер, который явно не желал далеко уезжать от своих посевов и бороздил окрестности в радиусе километров двадцати пяти, выбирая наименее опасные места.

– Ничего, посадите, – отозвался Шарль-Арман.

Он зашел с тыла повозки и оказался лицом к лицу со старым подполковником резерва, который сидел на краю, свесив ноги и подложив под колени сложенную валиком веревку. Должно быть, в свое время ежик седых волос придавал ему вид бравого военного даже на гражданской службе. Но теперь он был без каски, без ремня, застегнут не на ту пуговицу, с растерзанной лентой ордена Почетного легиона на груди. Кобура от пистолета небрежно лежала на коленях, а ее хозяин пристально разглядывал солнечные пятна на земле под ногами в черных крагах.

Шарль-Арман автоматически взял под козырек и отрекомендовался призраку, пустой оболочке с нашивками старшего по званию.

–   Вам, случайно, не попадался почтовый контроль из Алансона? – спросил его бедняга подполковник. – Ему пришлось отсюда эвакуироваться…

–   Нет, господин подполковник, не попадался, – ответил Шарль-Арман. – Разрешите, господин подполковник, посадить рядом с вами даму?

–   Конечно, малыш, конечно. Вы делаете доброе дело. Когда видишь молодых, выполняющих свой долг, это вселяет надежду.

Стоявший в повозке сундук чуть подвинули назад, на старушек, всполошившихся, как курицы. Шарль-Арман поднял на руки Марию, легкую как перышко, и посадил ее рядом с подполковником.

– А эти бедняжки… – протянула Мария, которой было безумно жалко оставшихся на дороге товарок. – Для них ничего не найдется?

– Вперед, в путь! – крикнул Шарль-Арман.

Подполковник подвинулся, чтобы дать место Марии.

– Бедная малышка! Куда мы попали? Я вот из почтового контроля и уже три дня ищу своих из Алансона… – произнес он и уставился на зажатый в руке Марии круглый хлебец, как до этого смотрел на солнечные пятна на дороге.

Шарль-Арман понял, как низко может пасть человек волею судьбы, и обменялся с Марией прощальным взглядом.

Фуражная повозка тронулась, и старые черные краги закачались рядом с голыми ногами Марии.

Гийаде сел за руль, и мотоцикл рванул с места. Шарль-Арман долго молчал, прислонившись к кожаной спинке сиденья и вытянув усталые ноги. Под колесами бежала дорога.

«Значит, если меня убьют, после меня ничего не останется», – подумал он. Он не знал, от чего зависит, выживет он или нет: от силы судьбы или от него самого. Он достал из кармана портсигар, щелкнул на ветру зажигалкой и подумал:

«Надо будет обязательно где-нибудь достать сигарет».

5

Лейтенанту Фуа разворотило снарядом грудь, и кровь залила гимнастерку. Еще какое-то время он дышал. Сен-Тьерри со странным равнодушием и даже презрением к человеческой природе наблюдал за тем, как его однокашник превращается в труп. Ему снова пришла мысль: «Вот если бы мне еще людей и калибр семьдесят пять…»

– Господин лейтенант, вы не ранены? – спросил кто-то из курсантов, заметив отсутствующий взгляд командира.

Ранен? Нет, ничего подобного. Он просто пытался наладить контакты с Фуа, материей инертной и отныне молчащей, и с малышом Монсиньяком, материей активной, говорящей и ходящей. Он старался восстановить связь с внешним миром, и у него ничего не получалось.

В конце концов он задал себе вопрос: «А что это я тут делаю?» И вспомнил, что собрался отдать приказ эвакуировать раненых в пункт первой помощи.

– Посмотрим, сколько нас осталось.

И он принялся считать: Ламбрей, Стефаник, Гийаде отсутствуют. И где это они могут быть? Лервье-Марэ, Курпье, Валетт, Ремоне, Ведье убиты. Менье, Ламбриер, Бутэ, Контрежа, Ракло ранены. Осталось семнадцать плюс двое водителей бронемашин.

– Дерош! – позвал он.

Прибежал Бобби, и выражение его карих глаз вернуло лейтенанту утраченную связь с миром.

– Ну, как дела, старина? – спросил он, почти по-братски положив руку Бобби на плечо.

Тот попытался скрыть усталость за кривой усмешкой и, сам того не ожидая, выдал историческую фразу:

– Точно так, как вам хотелось бы, господин лейтенант.

И Сен-Тьерри охватило предчувствие чего-то радостного. Он оглядел своих курсантов и почувствовал, что каждый из его мальчиков, которых стало меньше, чем еще два часа назад, оказавшись перед лицом смерти, будет, как Бобби, тянуться к нему.

Хотя контратака захлебнулась, немцы, столкнувшись с попыткой сопротивления, применили привычную тактику и отошли за гребень холма.

– На нас готовят серьезную атаку, – сказал Сен-Тьерри. – Дерош! Велите вывести броневик на дорогу!

В полученном им боевом задании не было даже намека на отступление, да он никогда и не взял бы на себя командование отступлением. И тем не менее лейтенант начал обдумывать пути отхода на тот случай, если приказа не будет. Вместе с Бобби они отправились на рекогносцировку местности.

Над котловиной, заросшей лесом и кустарником, возвышалась мельница Клуре, крылья которой давно уже не вертелись. Вымершая деревня, окруженная разрушенными каменными стенками, казалась игрушечной.

– Глушите мотор! – скомандовал Сен-Тьерри. Кругом стояла тишина. В самом центре поля боя, отголоски которого еще слышались вдали, эта мельница была маленьким островком покоя. Посеревшие от дождей створки деревянных ворот покачивались на петлях, повсюду валялся нехитрый крестьянский инструмент. Казалось, неприятель сюда не заглядывал.

– Тут что-то непонятное! – бросил Сен-Тьерри. – Заберусь-ка я, пожалуй, на мельницу. Оттуда все должно быть хорошо видно. Подождите меня минут пять.

Он взвел курок пистолета, открыл дверцу бронемашины и спрыгнул на траву.

– Господин лейтенант… – сказал Бобби, поднимаясь с места, словно собирался пойти следом.

Но стальная дверца захлопнулась, и Бобби вернулся на место.

Прошло двадцать минут. Броневик стоял на том же месте, вокруг была все та же тишина, а Сен-Тьерри не появлялся. Тогда Бобби вылез из машины с автоматом в руках и отправился на мельницу.

– Господин лейтенант! – позвал он.

Бобби поразило, какое гулкое здесь эхо. Он разрывался между беспокойством от долгого отсутствия лейтенанта и страхом получить нагоняй за то, что покинул машину.

– Господин лейтенант! – крикнул он громче, подняв голову к ведущей наверх лестнице.

Бобби поднялся до первой площадки. Тревога нарастала, кровь застучала в висках.

– Господин лейтенант! – крикнул он в третий раз, и эхо заполнило всю мельничную башню.

В ответ – только шелест крыльев летучих мышей где-то высоко, у самых стропил. Бобби бегом помчался вверх по лестнице. Беглый осмотр обнаружил, что плитки пола разбиты, один резервуар пуст, другой – заполнен зерном. Выше начиналась изъеденная жучком деревянная лесенка, ступеньки которой обломились у Бобби под ногами. Восстановив равновесие, он подтянулся на руках и выглянул в одну из пробоин в крыше. Никаких следов того, что здесь побывал Сен-Тьерри. Внизу, под мельницей, мирно дремала брошенная деревня.

«Наверное, он вышел через другую дверь и спустился в деревню», – подумал Бобби.

Он сбежал вниз и вернулся к машине, предвкушая, как крикнет: «О! Господин лейтенант! А я-то вас ищу!»

– Нет, мы не видели лейтенанта, – сказали водители.

Тогда Бобби бросился в деревню. Его охватила паника. Он пробежал все заросшие крапивой закоулки, обследовал все дворы, стучался в дома, заглядывал в погреба, заходил в сады.

Нигде не было ни души.

«Ведь я же чувствовал… – сказал он себе, переводя дух. – Надо было мне идти с ним».

Потом Бобби вспомнил, что предчувствия по большей части не сбываются, и подумал, что, наверное, выглядел полным идиотом, если Сен-Тьерри так быстро выскочил из машины и отправился на разведку один.

Время бежало, а Бобби все перебирал варианты: шальная пуля, падение в погреб, засада…

Он залез в машину и выпустил в воздух очередь из пулемета.

«Если Сен-Тьерри еще здесь, он узнает звук пулемета», – подумал Бобби. С того времени, как лейтенант сказал: «…минут пять», прошло больше часа, и Дерош решительно захлопнул дверцу.

– Заводи мотор, – скомандовал он. – Поехали. Все будет хорошо.

Машина тронулась.

– Влево! Прямо! Стой на повороте! Вперед! – поступали команды в нижнюю часть броневика.

Вглядываясь в полуоткрытую смотровую щель, Бобби мысленно повторял:

«Я потерял лейтенанта! Я потерял лейтенанта!»

Дерош трижды объехал вокруг мельницы, хотя прекрасно понимал, что этот маневр ничего не даст. У него возникло тягостное чувство вины, в основном из-за того, что не находилось ни одного разумного объяснения исчезновению лейтенанта. Бобби было бы гораздо легче, если бы он мог сказать себе: «Лейтенант погиб».

Но он ни за что не вернется в бригаду, пока не бросит вызов судьбе и не использует все шансы.

– Направо, за границу деревни! – крикнул он.

Был даже момент, когда Бобби малодушно решил совсем не возвращаться. Он вдруг почувствовал себя неприкаянным в гуще сражения, и бригада осталась неприкаянной, и все вокруг потеряло устойчивость. Бобби вдруг отчаянно захотелось одним махом покончить со всем этим: броситься вперед, паля наугад куда попало, а потом, чувствуя под собой дрожь железного коня, умереть одиноким всадником.

Двое мотористов внизу казались ему просто воплощением зубчатых передач.

– Ответственность? А перед кем? – прошептал он.

Вдали, за границей деревни, Бобби увидел людей.

– Вперед! В атаку! – скомандовал он. Дома, стремительно вырастая, стали наезжать на него. И люди тоже. Немцы. Бобби поднял оба орудия сразу и вдруг услышал удар. Прямо перед ним на броне заалело пятно шириной в две ладони: броня раскалилась. Бобби отпрянул, ослепленный красным светом, ярко бившим в глаза в полумраке башни. Он не знал, что произошло, но решил, что машина загорелась.

Водитель резко затормозил и крикнул:

– Нас задело!

По броне ударил второй снаряд, заблокировав башню.

– Задний ход! – скомандовал Бобби второму мотористу и закрыл смотровую щель. А про себя подумал: «Ну, понеслась черная серия! Фильм ужасов!»

Он не знал, откуда по ним палят. Время, уходившее на то, чтобы повернуть рычаг и дать задний ход, тянулось мучительно медленно.

Бобби выпустил заряд в заведомо неверном направлении. Он чувствовал, что броня защищает не лучше, чем кусок кожи, и почти безразлично ждал третьего выстрела, который положит конец всему.

6

На краю поля, возле самой дороги, залегли на наблюдательном посту Юрто, Коллеве и Фонтен. Они не сводили глаз с мельницы Клуре. Юрто, стиснув зубы, вцепился в автомат, справа от него растянулся бледный долговязый Фонтен, а в двух шагах от них привалился к цоколю придорожного распятия Коллеве. Он курил сигарету, а дым из осторожности пускал в землю. Над ними, отмечая точку на местности, возвышался каменный крест.

После контратаки выражение глаз каждого из троих стало другим. Взгляд Юрто сверкал бешенством, что еще более подчеркивала отросшая черная борода. Глаза верзилы Фонтена запали и глядели мрачно. Коллеве пытался с помощью сигарет побороть сонливость, вызванную контузией после взрыва слишком близко упавшего снаряда.

В отсутствие лейтенанта вездесущий Бруар де Шампемон во время обхода расположения бригады вникал в такие детали, которые, кроме него, никому даже не приходили в голову. Время от времени он делал какие-то заметки.

–   Ну, как тут у вас? Все в порядке? – спросил он, на животе подползая к распятию. – Ничего нового?

–   Ничего, – отозвался Юрто.

–   Ничего, – повторил Коллеве.

–   Куришь? Ты что, думаешь, дымовая завеса тебя защитит?

Вид Коллеве, пускающего дым в траву, похоже, здорово его насмешил, и он рассмеялся, сощурив под очками узкие глаза.

За все время учебы Бруара видели смеющимся только два раза, причем он всегда хохотал над тем, что другим вовсе не казалось смешным.

–   Оставайтесь пока на месте, – сказал он, поглядев на часы. – Если через полчаса лейтенант не появится, я вас подниму.

–   Думаешь, бригаду атакуют? – спросил Коллеве.

–   Вероятность велика.

–   Тем лучше, – заметил Юрто, не поворачивая головы. – Я давно этого жду.

Бруар поднял с земли запасную обойму.

–   Держите! И старайтесь не тратить попусту.

–   Спасибо, – отозвался Фонтен. – А если нас атакуют раньше, чем вернется Сен-Тьерри? Что будем делать?

Эта мысль давно его мучила.

– Ладно, продержимся. Командовать буду я, – ответил Бруар таким тоном, словно он все уже предвидел и все рассчитал. – Когда вас поднимут в атаку, старайтесь занять окопы на краю поля.

И он удалился с чувством выполненного долга, что, конечно, соответствовало действительности. Ему показалось, что он вселил в товарищей уверенность, что уже гораздо меньше соответствовало действительности.

Прошло несколько минут, и метрах в пятидесяти от изгороди отделились четверо вражеских солдат. Потоптавшись в нерешительности, они спрыгнули в кювет и, пригнувшись, двинулись по нему по направлению к распятию. Вражеский патруль.

Коллеве раздавил сигарету о землю. Юрто еще больше распластался и замер. Перед ним качались стебли травы, за которыми двигались круглые каски и рубашки с короткими рукавами.

– Чего ты ждешь? Стреляй! – прошипел Фонтен.

– Отстань! – отпихнул его локтем Юрто.

Патруль приближался, и уже ясно было слышно шарканье сапог в крапиве. Фонтен потянулся к гашетке пулемета, но Юрто стукнул его по пальцам.

Патрульные посовещались и собрались перейти дорогу. Тогда Юрто, сжав автомат обеими руками и явно намереваясь выпустить всю обойму, расстрелял их в упор. Двое упали на дорогу, третий, обезглавленный, свалился в канаву.

– Ага! – завопил Юрто, вскочив и подбежав к убитым. – Вот они мне и заплатили!

Но радость его была недолгой.

Четвертый патрульный, отступая, бросил гранату, и Юрто упал замертво в лужу крови. Коллеве, как умел, приладил ему к животу, похоже, уже бесполезный перевязочный пакет, взвалил товарища на спину и потащил в замок, двигаясь по окопу, о котором говорил Бруар.

Фонтен остался один на один с вражескими трупами, распятием, раскинувшим руки в синеве неба, пятнами крови на траве и серой оберткой индивидуального пакета.

Он старался не смотреть по сторонам, сосредоточив взгляд на механической жнейке, брошенной в поле с поднятыми ножами, и ни о чем не думать и не вспоминать. Не вспоминать, как упал патрульный с оторванной головой, не думать о распоротом животе Юрто.

Он как мог создал внутри себя пустоту, не считаясь с бегущими минутами, не считаясь с одиночеством.

Послышался отдаленный звук мотора, и Фонтен не на шутку испугался. Когда появилась бригадная бронемашина, Фонтен несколько раз глубоко вдохнул, будто ему не хватало воздуха.

«Может, это лейтенант, и сейчас он прикажет мне отступить», – подумал он.

Но из броневика вылез Бобби.

– Ого! Ничего себе! – сказал он, глядя на трупы и кровь на дороге. – Слушай, Фонтен, ты не видел Сен-Тьерри?

Фонтен тупо на него уставился и не произнес ни слова.

–   Я тебя спрашиваю, видел ты Сен-Тьерри или нет?

–   Но он же был с тобой? – выдавил Фонтен.

– Если бы он был со мной, я бы тебя не спрашивал. Впрочем, я особо и не надеялся… Ну и денек! Лейтенант исчез, машину подбили! Если и везде так… Ладно! Пойду сообщу эти прекрасные новости остальным, – закончил он, развернувшись на каблуках.

Когда броневик уехал, Фонтен снова занял наблюдательный пост. Но горизонт расплывался у него перед глазами. Куда бы он ни посмотрел, все плясало и рябило. Он попытался взять себя в руки, но ничего не вышло. Пока Бобби с ним разговаривал, у него внутри словно лопнула какая-то пружина.

Несколько секунд Фонтен обводил взглядом жуткую картину: труп без головы, распятие, красная трава, серая обертка. Страх заполнял его, как вода заполняет тонущий корабль. Он ждал, что сейчас из-за изгороди выбежит оставшийся в живых немец и приведет с собой подкрепление. И его, ясное дело, расстреляют раньше, чем он успеет что-нибудь разглядеть. Все началось с проклятой жнейки. Фонтену почудилось, что ножи пошевелились, и он выпустил по ней очередь. А потом, подхватив автомат, со всех ног побежал к замку.

7

К закату огонь стал постепенно ослабевать. Бригады одна за другой выходили из боя. В спускавшихся сумерках по лесу двигались пешие, грузовики, мотоциклы. Солнце окрасило пурпуром горизонт на равнине. К восьми часам слышались уже только отдельные очереди: неприятель уничтожал последние очаги сопротивления. Стало известно, что многие отряды были окружены и попали в плен. Изредка стреляли и умолкали батареи, звучали единичные выстрелы.

По полю боя ехал последний мотоцикл со связным. Шарль-Арман вез приказ о генеральном отступлении и сборе отставших подразделений, особенно бригад эскадрона Декреста, от которых не поступало известий. Никто не был уверен, удастся ли выполнить этот приказ и будет ли возможно сформировать последнее каре.

Ламбрей и Гийаде, грязные, покрытые пылью, возвращались из очередного утомительного рейса. Вдруг они увидели какого-то человека в кепи, который брел на север, опираясь на палку.

–   А ведь это Ленуар! – воскликнул Гийаде. Человек обернулся на шум мотора.

–   Сержант! – крикнул Шарль-Арман.

–   О! Вот так встреча! Ламбрей! Гийаде!

Сержант, прихрамывая, подбежал к ним.

– Что я тут делаю? Ищу свою бригаду! А знаете, меня не выпускали из госпиталя! А я им заявил: «Нет! Не хочу здесь оставаться, пока Ламбрей, Монсиньяк и все остальные воюют». Но найти бригаду – дело другое. Никто ничего не знает. А теперь, похоже, я пришел слишком поздно? Нам крышка?

Он был в отчаянии.

–  Да нет, – сказал Шарль-Арман, привычно цепляясь за последнюю надежду. – Войска перегруппировываются. Будут бои возле Вьенна и Бурдони. Садитесь, сержант, в коляску вместо меня. Мы едем в бригаду.

–  Нет, я лучше на заднее сиденье.

–  А ваша нога?

–  Да нога в порядке! Господи, я вас нашел! Как же я рад!

Он уселся на заднее сиденье, пристроив палку на коленях.

«Вот уж никогда бы не подумал, что он такой», – размышлял Шарль-Арман. Он обернулся вполоборота, чтобы разглядеть лицо сержанта, который сидел, прищурившись. Раньше это лицо не вызывало никакого интереса, а теперь казалось таким симпатичным… И было очень приятно снова услышать в его «Ламбрей, Монсиньяк» характерную манеру грассировать, которая когда-то вызывала улыбку у всей комнаты. «Хороший парень! Идти пешком, вот так, еще до конца не поправившись…»

Стараясь перекричать шум ветра, Шарль-Арман сказал:

– Это просто чудо, что мы встретились, сержант.

Почти то же самое он всего несколько часов тому назад говорил Марии.

Ленуар по-дружески положил ему руку на плечо и сказал, махнув другой в сторону лугов, по которым они ехали.

– Бывают же такие уголки! Как будто ничего не менялось и дни по-прежнему похожи один на другой. Просто сердце разрывается!

Возле изгороди кобыла щипала траву, а ей в ноги тыкался совсем еще маленький жеребенок. Увидев мотоцикл, кобыла с гордым видом выгнула шею, а жеребенок удрал в заросли бузины.

Дорога проходила по дну узкой долины. За поворотом пейзаж все же поменялся, и виной тому был весь облепленный грязью сенмаксенец с автоматом в руках. Отдышавшись, солдат рассказал о том, что его взвод разбит, а сам он ушел от преследования по траншее.

– А что в Шеневе? – спросил Шарль-Арман.

– Они попали в окружение, а больше ничего не известно.

– У вас еще есть боеприпасы?

Тот показал наполовину заполненную сумку с обоймами.

– Отлично. Отдайте мне автомат.

Ламбрей взял оружие и насадил его на специальный стержень впереди коляски.

Догадавшись о его намерениях, сенмаксенец сказал:

– Вам не прорваться, старина.

– Надо прорваться! – ответил Шарль-Арман. – Садитесь и держитесь как можете!

Он хорошо знал свою бригаду: они с места не сдвинутся без приказа.

«Сен-Тьерри держался бы до последнего», – подумал он.

Никто не заставлял сенмаксенца отдавать оружие, никто силой не сажал его в коляску мотоцикла. Но он повиновался. Ему в голову не пришло, что можно поступить как-то по-другому. Гийаде с беспокойством покосился на лишний груз.

– Давай гони! – сказал Шарль-Арман. – Шпарь наудачу!

И Гийаде тронул с места. Перегруженный мотоцикл вильнул вправо, и водитель от напряжения сжал челюсти.

«Если мотоцикл переворачивается, больше всего достается пассажиру», – отметил про себя Шарль-Арман.

– Нам не прорваться, – повторил позади него сенмаксенец.

Вдруг в лесу показались люди в серо-зеленой форме. Шарль-Арман молниеносно прицелился и выпустил по лесу длинную очередь. Ему ответила такая же очередь, и люди в форме побежали по полю, прижимаясь к земле.

«Как же так?» – спрашивал себя Шарль-Арман, вхолостую нажимая на гашетку. Он разрядил целую обойму.

И мотоцикл снова покатил среди лугов.

–   Вот видите! – крикнул Шарль-Арман.

–   Дайте-ка мне карабин! – попросил сержант, протянув взамен свою палку.

Первый же поворот дороги контролировали немцы. Они услышали шум мотора и поджидали мотоцикл, но тот пробился огнем, оставив двоих врагов лежать на дороге.

– Браво! – крикнул Ленуар, воодушевленный этой опасной игрой. Он стрелял сбоку, с одной руки.

Но как только местность вокруг снова стала мирной, мотоцикл остановился. Гийаде получил пулю в икру, и по гетре начало растекаться красное пятно. Но он не кричал, а крепко сжал зубы. Ламбрей помог другу выбраться из-за руля, пересадил его в коляску и занял его место. Машина снова тронулась.