Текст книги "Непроторенная Дорога"

Автор книги: Морган Пек

Уравновешивание

Надеюсь, читатель уже убедился в том, что поддержание дисциплины – задача не только настоятельная, но и сложная; она требует гибкости и рассудительности. Смелый человек должен постоянно принуждать себя к полной честности, но в то же время обладать способностью утаивать правду, когда это нужно. Чтобы быть свободными людьми, мы должны принимать на себя всю положенную нам ответственность, но уметь отказываться от излишней, в действительности не нашей ответственности. Чтобы жить организованно, продуктивно, мудро, мы должны ежедневно откладывать удовольствие и заглядывать в будущее; но жизнь наша будет радостной только в том случае, если мы способны, ничего не разрушая, жить настоящим и действовать спонтанно. Другими словами, дисциплина сама должна быть дисциплинированной. Тот тип дисциплины, который требуется для дисциплинирования дисциплины, я называю уравновешиванием. Это четвертый и последний инструмент из тех, что я обсуждаю в этой главе.

Уравновешивание – это дисциплина, которая дает нам гибкость. Успешная жизнь и деятельность во всех сферах требует исключительной гибкости. Ограничусь лишь одним примером: что такое гнев и каковы его проявления? Гнев – это эмоция, выработанная у нас (а также и у менее развитых существ) на протяжении миллионов лет эволюции и служащая выживанию. Мы испытываем гнев всякий раз, когда замечаем, как другое существо вторгается на нашу географическую или психологическую территорию или каким-либо иным способом пытается нас притеснять. Гнев побуждает нас сражаться с этим существом. Не будь у нас гнева, мы постоянно отступали бы, пока не потеряли бы все свои ресурсы и не были истреблены. Только при наличии гнева мы можем выжить.

И все же, в большинстве случаев, когда нам кажется, что кто-то пытается посягать на нас, по прошествии некоторого времени и более внимательном изучении инцидента оказывается, что он вовсе не имел такого намерения. Но даже в том случае, когда выясняется, что посягательство имеет место, из тех или иных соображений мы можем прийти к выводу, что не в наших интересах отвечать на него гневом. То есть необходимо, чтобы высшие центры нашего мозга (суждение) были способны управлять низшими (эмоциями). Для того чтобы успешно функционировать в нашем сложном мире, мы должны уметь не только выражать свой гнев, но также и не выражать его. Более того, мы должны уметь выражать его различными способами. Бывают случаи, когда его необходимо выражать только по зрелом размышлении и самооценке. В иных ситуациях более эффективным будет немедленное и спонтанное проявление. Иногда лучше всего выразить его спокойно и холодно, иногда – шумно и страстно. Таким образом, нам необходимо уметь не только управлять своим гневом в различных обстоятельствах, но и выбирать наилучший момент и соответствующий ему стиль для выражения гнева. Для того чтобы управлять гневом умело и адекватно ситуации, требуется сложная и гибкая система реагирования. Неудивительно поэтому, что научиться владеть собой в гневе – очень непростая задача, и мало кто справляется с ней в начале зрелости, и даже в среднем возрасте, а многие – никогда.

В большей или меньшей степени все люди страдают от неадекватности своих систем реагирования. Значительная часть работы психотерапевта заключается в том, чтобы сделать – или помочь сделать – систему реакций пациента более гибкой. Обычно чем сильнее подавлен пациент тревогой, чувством вины или неуверенности, тем тяжелее и бесполезнее эта работа. Например, я работал с энергичной тридцатидвухлетней шизофреничкой, для которой оказалось настоящим открытием, что некоторых мужчин нельзя пускать на порог, других можно пускать в гостиную, но не в спальню, а отдельных можно допускать и в спальню. До этого ее система реагирования работала таким образом, что либо она всех пускала к себе в спальню, либо, когда эту систему «заклинивало», никого не пускала даже во двор. В результате она периодически перескакивала из разрушительного промискуитета в жестокую изоляцию и обратно.

С этой же женщиной нам пришлось провести несколько сеансов по поводу открыток. Она считала себя обязанной отвечать длинными, изысканными, грамматически и стилистически безукоризненными письмами на каждый подарок и каждое приглашение. Конечно, такая ноша была для нее непосильной, а в результате она либо вообще не отвечала, либо отказывалась от всех подряд подарков и приглашений. И опять она была изумлена, когда узнала, что на некоторые подарки и приглашения вообще не нужно отвечать, а в тех случаях, когда это необходимо, чаще всего достаточно послать открытку с несколькими словами благодарности.

Крепкое душевное здоровье требует, таким образом, неисчерпаемой способности все время улавливать и, теряя, тут же улавливать снова тонкое равновесие между нуждами, целями, обязанностями, ответственностями, намерениями и т. п. В основе дисциплины уравновешивания лежит умение отказываться. Я вспоминаю, как впервые получил урок этого умения. Мне шел девятый год, я только что научился ездить на велосипеде и радостно изучал пределы нового счастья. Было летнее утро. В миле от нашего дома дорога круто спускалась вниз и так же круто поворачивала в конце спуска. Стремительное ускорение привело меня в совершенный восторг, нажать на тормоза казалось нелепостью, я решил, что сумею и скорость сохранить, и поворот выполнить. Восторг закончился через несколько секунд, когда я пролетел десяток футов по горизонтали и приземлился за оградой в колючих зарослях. Я был исцарапан, весь в крови, а переднее колесо велосипеда превратилось в лепешку. Я не удержал равновесия.

Уравновешивание – это дисциплина, потому что отказываться от чего-либо бывает неприятно. В данном случае я не хотел неприятности, не хотел отказываться от восторга скорости ради удержания равновесия на повороте. Я узнал, однако, что потеря равновесия в дальнейшем оказывается намного болезненнее, чем отказ от удовольствия ради сохранения равновесия. Потом, на протяжении всей жизни, я неисчислимое количество раз снова и снова вынужден был повторять этот урок. Все мы его повторяем, потому что, пытаясь справиться со всеми поворотами и углами нашей жизни, мы постоянно должны отказываться от каких-то частиц самих себя. Единственная альтернатива этим отказам – не ездить вовсе.

Как ни странно, но большинство людей избирают именно эту альтернативу – не продолжать путешествие своей жизни, остановиться где-нибудь недалеко – только ради того, чтобы не терять самих себя, не испытывать боли отречения. Если вам это не кажется странным, то лишь потому, что вы не понимаете глубины связанной с этим боли. В большинстве случаев отречение – самое болезненное из всех человеческих переживаний. До сих пор я говорил о незначительных отречениях – об отречении от скорости, от удовольствия дать волю гневу, говорил о безопасности сдержанного гнева, об удобстве почтовых открыток с двумя словами благодарности. Но я должен сказать и об отречении от личных особенностей – давно устоявшихся привычек поведения, идеологии, даже от образа жизни в целом. Необходимость таких больших отречений возникает в том случае, если человек отваживается на далекое жизненное путешествие.

Недавно я решил провести немного свободного времени вечером с моей четырнадцатилетней дочерью, полагая, что это укрепит наши отношения, сделает нас счастливее. Уже несколько недель она упрашивала меня сыграть с ней в шахматы, и вот теперь я предложил ей партию. Она охотно согласилась, и мы засели за игру. Сражение шло на равных и отличалось обоюдным упорством. Однако утром ей предстояло идти в школу, и в девятом часу она попросила меня ходить быстрее, потому что ей пора было ложиться спать. Я знал, что ей подниматься в шесть часов утра, знал о ее жесткой дисциплине в отношении распорядка дня, но мне подумалось, что иногда неплохо отступить от жестких привычек. Я сказал ей:

– Послушай, что тебе стоит один раз лечь чуть позже? Стоило ли начинать игру, если не можешь ее закончить? Нам с тобой так хорошо, давай доиграем.

Мы продолжали игру, но ей уже было явно не по себе. Минут через пятнадцать она взмолилась:

– Папа, ну пожалуйста, ходи быстрее!

– Бог мой, да что же это такое, – заворчал я. – Шахматы игра серьезная. Если хочешь хорошо играть, то спешка здесь ни к чему. Если же ты не собираешься играть серьезно, то зачем тогда вообще играть?

Так мы играли еще минут десять, и она чувствовала себя ужасно. Затем внезапно она разрыдалась, вскочила и побежала к себе наверх, крикнув сквозь слезы, что сдает эту дурацкую партию.

Я сразу почувствовал себя девятилетним мальчишкой, лежащим среди колючих зарослей у дороги рядом с искалеченным велосипедом. Было очевидно, что я совершил ошибку. Было очевидно, что я не справился с поворотом. Я начинал вечер с намерением провести с дочерью счастливые часы. Девяносто минут спустя она горько рыдала и была так зла на меня, что не могла даже говорить. Что же случилось? Ответ очевиден. Но я не желал ответа; я мучился еще два часа, осознавая тот факт, что я испортил вечер, позволив своей жажде выигрыша стать более важной, чем хорошие отношения с дочерью. Я был глубоко подавлен. Как же я мог до такой степени потерять равновесие? Очень медленно до меня стало доходить, что мое желание выиграть было чрезмерным; мне нужно было хотя бы частично от этого желания отказаться. Но даже маленькая уступка мне казалась немыслимой. Как! Всю жизнь жажда победы служила мне верой и правдой, я много раз побеждал и выигрывал; и вообще, как это можно играть в шахматы и не желать выигрыша! Никогда я не чувствовал себя хорошо, если делал что-либо без увлечения. Как это можно всерьез играть в шахматы – и без увлечения? И все же мне необходимо было измениться; я понял, что моя увлеченность, бойцовские качества и серьезность составляли некий стереотип поведения, который работал и будет и дальше работать на отчуждение моих детей от меня, и если я не сумею как-то изменить его, то будут и дальше повторяться горькие обиды и слезы, которых могло бы и не быть. Я не видел выхода.

Сегодня моя депрессия уже преодолена. Я отказался от некоторой части своего желания выигрывать в играх. Эта часть меня больше не существует, она умерла. Она должна была умереть. Я убил ее. Я убил ее сильным желанием родительской победы. Когда я был ребенком, мое желание побеждать служило мне безупречно. Когда я стал отцом, то увидел, что оно мне мешает. Значит, ему пришло время исчезнуть. Время изменилось, и если я хочу идти с ним в ногу, то должен суметь отречься от выигрышей. Я думал, что буду сожалеть об этом. Оказалось – не сожалею.

Благотворность депрессии

Описанные выше случаи – лишь небольшие примеры того, через что проходят, нередко многократно и обстоятельно, люди, решившиеся выдержать курс психотерапии. Период интенсивной психотерапии – это период интенсивного развития, несущего пациенту столько перемен, сколько иные люди не переживают за всю жизнь. Для того чтобы такой скачок в развитии мог осуществиться, необходимо отречься от соответствующей части «прежнего себя». Это неминуемый этап успешной психотерапии. В действительности процесс отречения начинается еще до первого сеанса. Принятие решения об обращении к психиатру обычно само по себе является актом отречения от собственного имиджа «Я-в-норме». Особенно тяжело переживает такое отречение наш брат-мужчина, потому что «Я не в норме, и мне нужна помощь, чтобы понять, почему я не в норме и как мне обрести норму» для него, к сожалению, чаще всего означает «Я слабак, я не мужчина, я неполноценен».

Часто процесс отречения начинается даже раньше, чем пациент приходит к решению обратиться за помощью к психиатру. Я упоминал, что в продолжение всего периода моего отречения от жажды выигрыша я переживал депрессию. Ощущения, связанные с отказом от чего-то любимого или от какой-то привычной части себя, – это и есть депрессия. Поскольку душевно здоровый человек должен развиваться и поскольку потеря или отказ от прежнего себя является неотъемлемой частью душевного и духовного развития, постольку депрессия – нормальное и по существу своему здоровое явление. Ненормальным и нездоровым оно становится лишь в том случае, если что-то мешает процессу отречения, задерживает его, не дает завершиться.[7]7
  Существует много факторов, которые могут помешать процессу отречения и превратить нормальную, здоровую депрессию в хроническую патологию. Одним из таких факторов, наиболее типичных и действенных, являются переживания детства, когда родители – или судьба – в своем безразличии и безответственности отнимают «что-то» у детей, не заботясь о том, готовы ли дети психологически и достаточно ли сильны, чтобы перенести потерю. Такие переживания обостряют чувствительность ребенка к потерям и создают у него значительно большую, чем у счастливых сверстников, склонность цепляться за свое «что-то» и всячески избегать боли от его потери или отречения от него. Именно поэтому я считаю, что кроме обычных депрессий, патологических в том смысле, что они всегда в определенной мере блокируют процесс отречения, существует класс хронических невротических депрессий, ведущих свое происхождение от травм, которые были нанесены способности индивида отрекаться от «чего-то», и этот класс депрессий я называю «неврозами отречения».


[Закрыть]

Главной причиной, заставляющей человека подумать о психиатрической помощи, является депрессия. Иначе говоря, процесс отречения – т. е. развития – чаще всего начинается у пациента раньше, чем он подумает о психотерапии, и именно симптомы этого процесса толкают его к кабинету врача. Задача врача, таким образом, состоит в том, чтобы помочь пациенту завершить процесс развития, который уже начался. Это вовсе не значит, что пациенты осознают происходящее. Наоборот, чаще всего они жаждут только облегчения от симптомов депрессии, «чтобы все было как прежде». Они не понимают, что «как прежде» уже невозможно. Но их бессознательное – понимает. Как раз потому, что бессознательное обладает мудростью и уже постигло, что «все как прежде» невозвратимо и бесполезно, процесс развития и отречения начинается на подсознательном уровне и субъективно переживается как депрессия. Скорее всего, пациент говорит, что он понятия не имеет, откуда у него депрессия, или приписывает причину второстепенным факторам. Поскольку у пациентов еще нет сознательной воли и готовности признать, что прежнее Я и «все как прежде» – анахронизмы, то не осознают они и того, что их депрессия – это сигнал о необходимости больших перемен, без которых не будет ни развития, ни успешной адаптации. Тот факт, что бессознательное идет на шаг впереди сознания, может показаться странным для читателей-непрофессионалов. Тем не менее это так, и не только в данном случае; это всеобщий и важнейший принцип работы человеческой психики. В последней главе книги мы рассмотрим этот вопрос более обстоятельно.

Недавно в большой моде было выражение «возрастной кризис». На самом деле существует не один, а много возрастных кризисов, критических этапов развития в жизни человека. Эрик Эриксон показал это тридцать лет назад: он выделил восемь кризисов; возможно, их даже больше. Сущность кризисов переходных, т. е. проблематичных и болезненных периодов жизненного цикла заключается в том, что, успешно преодолевая эти периоды, мы должны отрекаться от привычных понятий и взглядов, от прежних стереотипов поведения. Многие люди либо не хотят, либо не могут терпеть боль отречения от собственных пережитков, которые давно пора забыть. Поэтому они цепляются – иногда до конца жизни – за свои старые взгляды и формы поведения, тем самым лишая себя возможности справляться с любым кризисом, по-настоящему развиваться и испытывать радостное чувство нового рождения, сопутствующее успешному переходу к новому этапу зрелости. Я приведу простой список (по каждому пункту можно было бы написать целую книгу) важнейших условий, желаний и отношений, от которых необходимо своевременно отрекаться для того, чтобы жизнь развивалась успешно:

1. раннее детство, когда ни на какие внешние требования можно не реагировать;

2. фантазии о собственном всемогуществе;

3. желание полного обладания (включая сексуальное) обоими или одним из родителей;

4. детские зависимости;

5. искаженные представления о родителях;

6. всемогущество отроческого периода;

7. «свобода» необязательности;

8. подвижность и ловкость юности;

9. сексуальная привлекательность и/или потенция молодости;

10. фантазии о бессмертии;

11. авторитет и власть над собственными детьми;

12. различные формы временной власти;

13. независимость физического здоровья;

14. и наконец, собственная личность и сама жизнь.

Отречение и новое рождение

Обращаясь к приведенному выше списку, многие могут заметить, что последнее требование – отречься от себя и от своей жизни – представляется определенной жестокостью со стороны Бога или судьбы и превращает нашу жизнь в дурную шутку, а поэтому никогда не может быть полностью принято. Особенно типично такое понимание для современной западной культуры, в которой Я считается святыней, а смерть – немыслимым кощунством. При всем том, что действительность прямо противоположна. Только в отречении от себя человеческое существо и может обрести самую экстатическую и продолжительную, самую глубокую и надежную радость от жизни. И именно смерть сообщает жизни всю ее значимость. Этот «секрет» составляет суть религиозной мудрости.

Процесс отречения от себя (тесно связанный с феноменом любви, о котором еще будет идти речь в следующей главе этой книги) для многих из нас является постепенным, длительным: мы входим в него неравномерно. Одна из форм временного отречения от себя заслуживает специального упоминания, потому что ее практика абсолютно необходима взрослому человеку для эффективного обучения, а тем самым и для эффективного развития его души. Я имею в виду разновидность дисциплины равновесия, которую я называю «операцией со скобками». В сущности, эта операция представляет собой уравновешивание: с одной стороны, есть потребность в устойчивости и самоутверждении, а с другой стороны – потребность в новом знании и большем понимании. Средством такого уравновешивания является временное отречение от себя: нужно, образно говоря, вынести себя за скобки, отодвинуть себя в сторону, чтобы освободить место для внесения в скобки нового материала. Эту дисциплину хорошо описал теолог Сэм Кин в книге «К танцующему Богу»:[8]8
  Sam Keen, To a Dancing God, New York: Harper & Row, 1970, p. 28


[Закрыть]

Второй шаг требует, чтобы я прошел через идиосинкратическое и эгоцентрическое восприятие непосредственного опыта. Полноценное осознание возможно только после того, как я подчинил себе и сбалансировал все остаточные пристрастия и предрассудки собственной истории. Осознание того, что предстает передо мною, состоит из двух усилий внимания: (1) заставить замолчать привычное и (2) пригласить войти странное. Каждый раз, когда я приближаюсь к незнакомому объекту, лицу или событию, я подвергаюсь искушению определить его через призму моих сегодняшних нужд, прошлого опыта и ожиданий на будущее. Если мне необходимо адекватно оценить уникальность новой информации, то я должен достаточно ясно осознать свои прежние предвзятые мнения и типичные эмоциональные искажения и на некоторое время вынести их за скобки, чтобы пригласить странность и новизну в мой перцептуальный мир. Эта дисциплина работы со скобками, уравновешивания, установления тишины требует тонкого и глубокого знания своей души, мужества и честности. Ибо без этой дисциплины каждый момент настоящего оказывается всего лишь повторением чего-то уже виденного или пережитого. Для того чтобы во мне возникла подлинная новизна, чтобы уникальное явление вещей, личностей или событий пустило во мне корни, я должен подвергнуть мое эго децентрализации.

Дисциплина вынесения за скобки является самым ярким примером эффективности отречения и дисциплины вообще: отрекаясь, мы выигрываем больше. Самодисциплина – это процесс самообогащения. Боль отречения – это боль смерти, но смерть старого есть рождение нового. Боль смерти – это боль рождения, а боль рождения – это боль смерти. Развить новую и лучшую идею, понимание или теорию для нас означает, что старая идея, понимание или теория должны умереть. В заключительной части поэмы «Путешествие магов» Томас Элиот описывает страдания Трех Мудрецов, отрекающихся от прежнего мировоззрения и принимающих христианство:

 
Все это было давным-давно, я помню,
И пусть это вновь повторится, но только одно непонятно,
Только одно,
Только вот это: куда нас вела та дорога?
К Рождению? К Смерти?
Конечно, это было Рождение,
Несомненное и очевидное для всех нас.
Мне приходилось видеть рождение и смерть,
Но я подумал, что здесь это что-то другое: это Рождение
Было трудным и мучительным для нас, как Смерть,
Наша смерть.
Мы возвратились к себе, в эти Царства,
Но жить здесь нам невмоготу, в этом старом законе,
Среди чужих нам людей, цепляющихся за своих богов.
И я хотел бы снова умереть.[9]9
  Т.S.Eliot, The Complete Poems and Plays, 1909–1950 (New York: Harcourt Brace, 1952), p. 69.


[Закрыть]
 

Поскольку рождение и смерть представляются всего лишь двумя сторонами одной и той же монеты, то вполне разумным было бы уделить идеям о перевоплощении больше внимания, чем принято на Западе. Мы можем серьезно обсуждать или не обсуждать возможность некоего нового рождения, происходящего одновременно с нашей физической смертью, но, независимо от этого, совершенно очевидно, что эта жизнь представляет собой ряд одновременных смертей и рождений. «Всю свою жизнь человек должен учиться жить, – сказал Сенека две тысячи лет назад, – но, что еще более удивительно, всю свою жизнь человек должен учиться умирать».[10]10
  Цитата из Эриха Фромма, «The Sane Society» (New York: Rinehart, 1955).


[Закрыть] Очевидно также, что чем дальше идет человек по жизненному пути, тем больше рождений он переживает. И тем больше смертей. Больше радости – и больше боли.

Здесь возникает вопрос: возможно ли вообще освободиться от эмоциональных страданий в этой жизни? Или, в более мягкой форме: возможно ли развиться духовно до такого уровня сознания, на котором жизненные страдания хотя бы уменьшаются? На этот вопрос необходимо ответить и да, и нет. Да – потому что если страдание полностью принято, то в некотором смысле оно перестает быть страданием. Да – потому что неустанная практика дисциплины ведет к мастерству и духовно развитая личность является мастером – как взрослый человек по отношению к ребенку. То, что для ребенка составляет большую проблему и причиняет ему большую боль, может быть пустяком для взрослого. И наконец, да – потому что духовно развитая личность является, как мы увидим в следующей главе, необычайно любящим существом, а необычайная любовь приносит с собой необычайную радость.

Ответ, однако, гласит также и нет – потому что в мире существует вакуум компетенции, и этот вакуум должен быть заполнен. В мире, отчаянно вопиющем о компетенции, исключительно компетентная и любящая личность не может утаивать свою компетентность, как не может отказать в пище голодному ребенку. Духовно развитые люди, в силу своей дисциплины, мастерства и любви, являются чрезвычайно компетентными людьми и, как таковые, призваны служить миру. Как существа любящие, они отвечают на этот призыв. Поэтому они неизбежно становятся людьми большой силы, хотя мир обычно воспринимает их как людей обыкновенных, так как они используют свою силу спокойно или даже скрыто. Но как бы то ни было, они ее используют, а это невозможно без больших, часто разрушительных страданий. Ведь использовать силу означает принимать решения, а процесс принятия решений с полным осознанием обычно оказывается бесконечно болезненнее, чем принятие решений с ограниченным или притупленным осознанием (последний способ применяется чаще всего, поэтому такие решения в конечном итоге оказываются неправильными).

Представьте себе двух генералов, каждому из которых предстоит решить, посылать ли в бой десятитысячную армию. Для одного из них армия – просто вещь, единица счета личного состава, стратегическое орудие и ничего больше. Для другого армия означает то же самое, но он вдобавок помнит о каждой из десяти тысяч человеческих жизней и о жизнях десяти тысяч семей. Для кого из них решение окажется более легким? Конечно, для генерала с притупленным осознанием – именно потому, что он не выносит боли более глубокого и полного осознания. Возникает искушение воскликнуть: «Да никогда в жизни духовно развитый человек не станет генералом армии!» Но тогда то же самое можно сказать и о президенте корпорации, о враче, учителе, родителе. Всюду приходится принимать решения, влияющие на жизнь других людей. Лучшие из тех, кто принимает решения, – те, кто готовы больше других страдать из-за своих решений, но все же сохраняют способность принимать новые решения. Одной из мер – и, возможно, самой лучшей – для оценки величия человека является способность страдать. И все же великий означает также и радостный. Да, это парадокс. Буддисты как будто не знают о страданиях Будды; христиане забывают о радости Христа. Будда и Христос не были различными людьми. Муки Христа, идущего на крест, и радость Будды, идущего под дерево бо, суть одно и то же.

Таким образом, если вы поставили себе цель избегать боли и страданий, то я бы не советовал вам искать высших уровней сознания или духовного развития. Во-первых, вы не сможете достичь их без страдания. Во-вторых, если уж вы их достигнете, то будете призваны к служению, которое окажется более мучительным или, по крайней мере, потребует от вас больше, чем вы сейчас можете себе представить. Зачем тогда вообще стремление развиваться, можете спросить вы. Если вы задаете этот вопрос, значит, вы, скорее всего, плохо знаете, что такое радость. Возможно, вы найдете ответ, прочитав книгу до конца, а возможно, и нет.

И последнее, что нужно сказать о дисциплине уравновешивания и о ее сущности – отречении: для того чтобы от чего-то отречься, это что-то должно у вас быть. Нельзя отречься от того, чего вы никогда не имели. Если вы отрекаетесь от стремления к выигрышам, притом, что никогда не выигрывали, то остаетесь тем же, чем и были: аутсайдером. Вы должны выковать из себя личность, прежде чем отрекаться от нее. Вы должны развить свое эго, прежде чем вы его потеряете. Все это может звучать элементарно до банальности, но я считаю, что это нужно повторять, потому что знаю многих людей, у которых достаточно воображения, чтобы представлять себе эволюцию, но не хватает воли, чтобы ее осуществить. Они хотят – и думают, что это возможно, – избежать дисциплины и найти легкий, кратчайший путь к святости. Часто они пытаются достичь ее простой имитацией внешних атрибутов святого – уходят в пустыню или изучают плотничье ремесло. Некоторые даже верят, что посредством такой имитации они уже превратились в святых и пророков, и не способны признать, что они все еще дети и стоят перед досадной необходимостью начать от начала и пройти середину.

Я определил дисциплину как систему техник, ориентированных на преодоление боли при конструктивном решении проблем – вместо ухода от этой боли – таким образом, чтобы все жизненные проблемы стали разрешимыми. Я выделил и подробно описал четыре основные техники: отсрочку удовольствия, принятие ответственности, верность правде, или реальности, и уравновешивание. Дисциплина – это система техник, т. е. эти техники тесно взаимосвязаны. В одном действии или поступке человек может использовать сразу две, три или даже все четыре техники, причем их всегда нетрудно отличить одну от другой. Силу, энергию и волю к применению этих техник дает любовь, о чем мы поговорим подробнее в следующей главе. Я не имел намерения дать исчерпывающий анализ дисциплины, и может случиться, что я упустил еще одну или больше основных техник, – хотя вряд ли. Здесь уместно спросить, не являются ли такие процессы, как биологическая обратная связь, медитация, йога и сама психотерапия, техниками дисциплины; по моему мнению, это скорее технические вспомогательные средства, а не основные техники. И, как таковые, они могут быть весьма полезными – но не определяющими. С другой стороны, описанные здесь основные техники – если их практиковать добросовестно и неустанно – сами по себе достаточны для того, чтобы обеспечить ученику восхождение на более высокие духовные вершины.