Текст книги "Седьмой уровень, или Дневник последнего жителя Земли"
Автор книги: Мордукай Рошвальд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)
Теперь же, чем больше я думаю об этом, чем глубже вникаю в понятие «быть», просто существовать, тем сложнее оно становится, теряя обманчивую простоту, рождая все новые и новые смыслы.
Представь себе, что ты дышишь свежим воздухом, гуляешь в солнечный день или идешь под дождем, – все это примеры простого бытия. Ну а теперь моя жизнь здесь, внизу, что это – «быть или не быть»? Разве седьмой уровень не похож на ад, где «быть» урезано по меньшей мере наполовину? Да, я дышу, но разве в мои легкие вливается свежий воздух? Да, я хожу, но я не могу совершить прогулку. Ну, о солнце лучше вообще говорить. Я чувствую, что способен чувствовать, но не так свободно и непринужденно, как чувствовалось там, наверху.
Неужто я приговорен отныне и до конца своих дней существовать лишь наполовину? В таком случае я – лишь пол-майора? Лучше уж не быть никем, чем жить наполовину…
Что ни говори, а все же забавно: надо было затащить меня в недра земля, чтобы я, наконец, постиг смысл фрагмента одной шекспировской строки! Может быть, во мне давно уже сидел какой-нибудь философствующий Гамлет, а я и знать не знал? Пока я «был», я не заботился о своем бытие. Теперь, когда жизнь мою уже и не назовешь жизнью, я начал кое-что соображать…
Что именно? Понял важность понятия «быть»? Чепуха! Никому не дано проникнуть в смысл существования. Но я хотя бы признал, что быть кем-то совершенно необязательно. Я осознал важность существования, не зная, что это такое. Моя душа – или то, что осталось от нее – кричит не переставая: Существование! Существование или…
Опять ожило радио:
– Внимание! Прошу внимания!
22 марта.
Сегодня я впервые дежурил в ЦПУ. Итак, я буду работать там ежедневно по шесть часов, поскольку нас четверо, а дежурство должно вестись круглосуточно. Никто не осмелился бы утверждать, что у нас изнурительная работа. Скучная, возможно, но, с другой стороны, приятно, что у нас есть музыка – и в пусковой, и в комнатах. Повернул рычажок и слушай сколько влезет. Есть две программы на выбор. По одной звучит легкая музыка, по другой классическая, и репертуар, кажется, поистине неистощимый. Во всяком случае, до сегодняшнего дня еще не повторялось ни одной вокальной или инструментальной пьесы. Естественно, речь идет о записях: в нашем подземелье нет места оркестрам или солистам.
Расскажу подробней о пусковой. Зал не очень велик, хотя по сравнению с нашими комнатенками он кажется обширным. Аппаратуры и приборов много, и со всеми я хорошо знаком еще по работе наверху.
На стене установлен выпуклый экран, точнее сказать, сплюснутый глобус, изображающий другое полушарие с четко очерченными границами государств, которые являются нашими потенциальными противниками. Карта мягко освещена, так что любой из нас, находясь на дежурстве, хорошо ее видит. Все стратегические объекты – стратегические, не тактические! отмечены особым образом. В случае начала войны мы, офицеры-пусковики, как нас называют, не дрогнув нажмем кнопки, нацеленные на стратегические объекты. Наши молниеносные удары поразят сердце врага. Отсюда, из ЦПУ, нельзя вести тактическое наступление, впрочем, в будущей войне я не вижу в нем смысла, ибо не верю, что военные действия могут быть о ограничены каким-то определенным районом.
Карта-экран разделена на три зоны, каждая из которых очерчена тонкой линией. Зоны образованы и названы по степени их удаленности от наших ракетных баз: ближайшая зона «А», вторая «В», самая дальняя «С».
Справа и слева, на одинаковом расстоянии от экрана, находятся два стула. Перед каждым стулом стол, а на каждом столе аппаратура, которую можно легко принять, скажем, за счетную машинку. На самом деле, именно этот пульт и является причиной моего пребывания здесь, на седьмом уровне.
Клавиатура пульта состоит из трех рядов по четыре кнопки в каждом. Первый, нижний ряд «обслуживает» неприятельскую зону «А», средний зону «В», верхний – зону «С». Пронумерованные кнопки определяют вид оружия, все – ракеты с ядерными боеголовками. Кнопка 1 пускает целые батареи ракет мощностью от одной до пяти мегатонн каждая. Они эффективны, в первую очередь, для атак военных объектов. Заряд ракет, контролируемых кнопкой 2, обладает большей мощностью, колеблясь где-то между десятью и пятнадцатью мегатоннами. Такие ракеты взрываются еще в воздухе, разрушая целые города и другие населенные пункты, разбросанные на большом расстоянии. Похожие ракеты, выпущенные кнопкой 3, детонируют лишь после вхождения в землю, вызывая разрушительные искусственные землетрясения. Таким образом, уничтожаются все подземные убежища врата, одновременно его территория подвергается значительному радиоактивному заражению. Однако последняя задача – радиация – возложена, в основном, на баллистические ракеты, управляемые кнопкой 4. Они оснащены особым образом: их боеголовки покрыты материалом, который становится радиоактивным благодаря атомной реакции – таковым, например, является кобальт. Взрыв превращает это «покрывало» в тончайшую пыль, излучающую смертельную радиацию. Это самое сокрушительное из всех видов оружия, поскольку обладает наиболее длительным и сильным радиоактивным действием.
Каждая из этих двенадцати кнопок контролирует и, следовательно, осуществляет запуск тысяч боевых ракет, направленных на определенную цель Они достигают цели, в зависимости от расстояния, в интервале от пятнадцати минут до одного часа.
На первый взгляд все это кажется довольно сложным, хотя в сущности речь идет о простых вещах. Клавиатура моего пульта выглядит таким образом:
По правде говоря, нам, пусковикам, совершенно необязательно знать, что означает та или иная кнопка, поскольку наша задача – четко исполнить команды: «Нажмите кнопку А1». Или: «Нажмите кнопку ВЗ». Heт твердой уверенности в том, что кнопки 4 когда-либо будут нажаты: есть специалисты, которые утверждают, что их использование опасно в равной степени как для врага, так и для собственной страны.
Все приказы поступают к нам по радио. Однако перед тем как передать, приказ о пуске, на пульт подается оптический сигнал тревоги. Сначала зажигается желтый свет, чтобы привлечь внимание дежурного офицера. Затем вспыхивает красный, разумеется, в том случае, если тревога не была ложной. Красный сигнал означает, что следует ожидать команды «пуск».
Чтобы исключить элемент случайности (когда, скажем, дежурный случайно или, не справившись с нервами, нажмет на кнопку), пуск произойдет лишь в том случае, если ту же кнопку одновременно нажмут двое. Именно для этого в пусковой находятся два стула, два стола и две «счетные машинки». Они удалены друг от друга на такое расстояние, чтобы один человек не мог дотянуться сразу до обеих. Поэтому в случае тревоги в пусковой должен обязательно находиться второй офицер. Их задача – вместе выполнять команды, которые после красного сигнала будут переданы по радио.
Оба офицера могут следить за результатами своих действий. Как я уже упоминал, все цели нанесены на карту. Если, например, мы нажимаем кнопку А1, на поражаемой цели возникают красные точки. Когда ракета достигает цели, точки увеличиваются, сливаются, образуя пятно, которое покрывает пораженную территорию. Если ракета не достигает цели, красные точки исчезают.
Такое же действие у кнопок 2, 3 и 4, которым соответствуют синий, желтый и черный цвета.
В этом, к сожалению, и заключается наша служба: нажать, если будет дана команда, двенадцать клавиш этой нехитрой клавиатуры. Сделав это, мы израсходуем весь наступательный арсенал нашей страны, но зато одна из половин, на которые расколот мир, – их половина – будет полностью уничтожена.
23 марта.
«Дьявольщина, но почему именно я должен был стать пусковиком? Что, не могли найти другого? Мой бывший командир там, наверху, небось доволен: как-никак его кадр. И все же почему в ЦПУ попал именно я?»
Должно быть, сегодня вечером я рассуждал вслух, поскольку на эти вопросы я получил незамедлительный ответ. По радио! Значит, где-то здесь действует система постоянного наблюдения, позволяющая командованию прослушивать наши разговоры и шпионить за нами. Тихим и спокойным женским голосом радио ответило мне:
– Вас отобрали благодаря вашим личным качествам. Следовательно, вы обладаете крепкими нервами, техническими знаниями, амбицией, умом и безупречным здоровьем. К тому же вы наверняка успешно прошли проверку на клаустрофобию.
На этом радио умолкло. Неожиданно возникший диалог заинтересовал меня, и я задал потолку еще несколько вопросов, однако ответа на них не получил. Либо их интерес ко мне на этом был исчерпан, либо женщина уже говорила с кем-либо другим.
Я же продолжал думать о себе. Радиодама была права: амбиция, вот в чем дело! Только из-за нее я клюнул на приманку, когда набирались кадры на курсы по спецподготовке. Тогда я был простым солдатом. А тут на тебе – лейтенант, и сразу особое вознаграждение, различные льготы. Да и перспектива виделась в самом заманчивом свете. Курсы были, в основном, с техническим уклоном, так что, учитывая мою увлеченность техникой, легко понять, что убедить меня было совсем нетрудно. А сколько было сказано о важности этой работы! Так, по-глупому, я и проглотил их крючок. Будь я тонкокожим, я бы, вероятно, был поосторожнее. Во всяком случае, я бы хорошенько подумал перед тем как подписать контракт, который обязывал меня хранить абсолютную тайну, но ни словом не упоминал о роде моих будущих занятий. Любой другой на моем месте благоразумно отступил бы, почуяв в этой неизвестности скрытый подвох, но, согласно тестам, у меня были железные нервы, и, видно, поэтому я ничего не почувствовал…
Любой другой на моем месте свихнулся бы, узнав, что на всю жизнь он должен остаться под землей. Вот почему выбор пал именно на меня. Хотя… боюсь, нет абсолютной гарантии, что однажды я не сойду с ума. Может, все же было бы лучше, если бы меня забраковали во время предварительного отбора. А здесь, судя по всему, хватает тех, кто не очень задумывается о своем нынешнем положении. Взять ту же радиодаму: у нее такой голос, как будто нигде ей не было так хорошо, как здесь.
24 марта.
Сегодня впервые мы по-настоящему поговорили с Икс-107, моим соседом по комнате. Разговаривали мы с ним и раньше, но до сих пор ни он, ни я не испытывали потребности в задушевной беседе. Я был слишком занят самим собой. Мне не давала покоя мысль, что я проведу здесь, на седьмом уровне, остаток своих дней, поэтому другие люди – соседи за обеденным столом, бывший товарищ Икс-137 и коллега по комнате – для меня не существовали. Они казались мне простыми тенями ада, и настоящее общение у меня было лишь со страницами этого дневника.
Вероятно, Икс-107 был примерно в том же состоянии, поскольку и он давал понять, что не расположен к разговору. Вообще, хочу отметить одну характерную деталь: до сегодняшнего дня я не слышал, чтобы кто-нибудь попытался серьезно поговорить о нашем положении. Потерпевших кораблекрушение, например, общая беда сплачивает, пробуждая в них чувство товарищества. У нас же все по-другому. Как будто каждый ни только не испытывал потребности завязать дружбу, но, напротив, старался держаться подальше от остальных, словно именно они несли ответственность за то, что с ним приключилось.
И вот сегодня я как раз листал дневник, когда Икс-107 спросил меня:
– Что-нибудь пишешь?
Дружеский тон и прямота вопроса заставили меня поднять голову. И я, по существу, впервые хорошо рассмотрел своего соседа.
У Икс-107 открытая и располагающая внешность. В нем угадывается твердый уравновешенный характер. Выглядит он несколько старше меня, и у меня сразу же появилось такое чувство, словно я говорю со старшим братом. И я ответил:
– Да, веду кое-какие записи. Я нашел в ящике бумагу и подумал, что, может, это как-то отвлечет…
Лед был взломан. Между нами возникло доверие, будто мы уже были закадычными друзьями.
Он ни на что не жаловался, расценивая нашу участь на седьмом уровне как суровую необходимость, как прямое следствие политического и военного положения на земле.
– Жаловаться на это, – говорил он, – все равно что жаловаться на смерть. Скулеж не поможет, надо безропотно принять то, чего не миновать, тогда будет легче все это вынести.
Потом речь зашла о темнице, узниках и изоляции. Он признался, что вначале думал так же, как я, однако потом убедился, что и узник – понятие довольно относительное.
– Иные, – объяснил он, – чувствуют себя обездоленными, несвободными, если их лишают права бороздить небесные просторы, в то время как другие наоборот: ощущают полную свободу лишь тогда, когда, уединившись в комнате, могут вволю читать или писать.
Сказав это, он улыбнулся и посмотрел на мой открытый дневник. Я понял, что он хотел сказать, и в каком-то смысле он был прав. Признаюсь, мне очень хотелось бы научиться думать обо всем этом так, как он. Вот только не уверен, удастся ли. И тем не менее то обстоятельство, что я делю комнату с человеком, который сильнее меня, действует как-то успокаивающе. Я уже не чувствую себя таким одиноким и затравленным. И если на седьмом уровне есть хоть один человек, который приспособился к этой жизни, может быть, и мне удастся сделать это когда-нибудь? Если вырваться отсюда невозможно, то надо хотя бы уметь распорядиться оставшейся жизнью. Если…
Думаю, пора приостановить поток этих «если». Я оглянусь вокруг. Найду людей. У меня будут друзья, я буду с ними. Я привыкну.
25 марта.
Сегодня я задал Икс-107 вопрос, который мучит меня давно, по сути – с момента моего появления здесь: почему нас лишили свободы? Некоторые доводы мне уже были знакомы из официального сообщения, которое слышали все. Тем не менее мне хотелось поговорить на эту тему.
– И все же почему, – спросил я, – приговорили нас к пожизненному заключению в этом подземелье? Разве мы не могли бы с неменьшим успехом выполнить ту же задачу на поверхности, ну, скажем, где-нибудь в далекой пустыне? Зачем нужна такая глубина, такая изоляция от всего мира? – Ты рассуждаешь как ребенок, – сказал он. – Верховное командование должно быть уверено в том, что ЦПУ находится в абсолютной безопасности. В пустыне мы были бы подвергнуты не меньшему риску, чем в большом городе. Внезапное нападение может разрушить пусковую, и страна останется без защиты, без сил для ответного удара. Здесь же, на седьмом уровне, внезапная атака нам не страшна. Если даже неприятель полностью разрушит нашу страну, там, наверху, мы отсюда, из глубины земли сможем, в качестве законного возмездия, сделать то же самое со страной неприятеля…
И все-таки, – не сдавался я, – если ЦПУ и должна быть расположена на седьмом уровне, то зачем нас тут заживо хоронить? Почему мы не можем поочередно уходить в увольнение, как все военные?
Опасность возросла бы еще больше, – сказал Икс-107. – Ну, предположим, все было бы так, как ты говоришь, в этом случае любой из нас, вернувшись из увольнения, мог бы пронести с собой, минуя контроль, взрывное устройство и уничтожить ЦПУ. Любой из нас мог бы оказаться пораженцем и своей подрывной работой парализовать действия командования. Контакты здешнего контингента с внешним миром означают ведь и контакты со шпионами, вратами и пацифистами. Любого из нас могут завербовать, похитить, заставить говорить. Правительство не в праве так безрассудно рисковать.
Итак, нас приговорили для того, чтобы наше отечество могло, в случае необходимости, совершить акт возмездия?
Так точно, – кивнул он. – Но мы еще гарантируем и продолжение рода. Если даже наверху больше не останется ни одного человека, здесь жизнь будет продолжаться, конечно, после того как мы отомстим врагу.
А если войны вообще не будет?
Наш долг, – невозмутимо ответил он, – постоянно дежурить у кнопок и быть готовыми в любой момент нажать их. Если даже мы никогда не получим такого приказа, все равно мы будем знать, что служили родине. Ведь если врат не атакует нас, то только потому, что он знает о существовании седьмого уровня. Вот для чего мы с тобой и находимся здесь.
Мне было трудно что-либо возразить на это. Выходит, мы все принесены в жертву, поскольку это продиктовано жизненной необходимостью.
26 марта.
Дружеские отношения с Икс-107 значительно облегчают мне жизнь. Беседуя с ним на разные темы, я порой забываю о своей участи. Кроме этого есть еще одна отдушина, способствующая тому, чтобы наше существование здесь казалось более менее сносным: общий салон.
Вчера после обеда по радио были переданы правила пользования салоном (кажется, радио – единственное средство связи между нами и нашим Непосредственным начальством): поскольку размеры помещения невелики, каждый имеет право оставаться там лишь на какое-то отведенное ему время. Моя «порция» – полчаса ежедневно.
Салон действительно небольшой, где-то пять метров на семь. Когда я вошел в него, там было человек десять-пятнадцать, из которых я никого не знал.
Среди них были и представительницы женского пола. Вид у них был свежий и здоровый, и их можно было смело назвать хорошенькими, хотя на первый взгляд, ни одна не произвела на меня особого впечатления. Я подошел к одной, сидевшей поодаль в одиночестве, и представился. Оказалось, она у нас работает медсестрой и зовут ее С-527.
Больше всего мне понравилось в ней внешнее спокойствие. Как ей это удавалось, не знаю, но мне кажется, что она спокойнее и уравновешеннее чем Икс-107. Может быть, женщины не так прихотливы и не так зависят от среды обитания? В таком случае я им завидую, что случается со мной впервые в жизни.
Позже к нам подошел мужчина и представился как инженер-электромеханик И-647. Он был заметно возбужден, и это возбуждение передалось мне. Вскоре, однако» мне стало скучно, и я распрощался с медсестрой. Мне показалось, что И-647 сразу повеселел.
Я постоял один совсем немного, потом ко мне подошла женщина. Выглядела она несколько старше, чем С-527, но и ей вряд ли исполнилось двадцать пять. Она была психологом и звали ее П-867. Она тоже выглядела очень спокойной и сдержанной, но, как я заметил, ее спокойствие было скорее напускным. Она не скрывала, что гордится уготованной ей здесь ролью и, честно признаюсь, раздражала меня!
П-867 полюбопытствовала, что я думаю о нашем нынешнем положении. Зачем мне делиться с едва знакомым человеком о том, что я думаю? Поэтому я ответил уклончиво, сказав, что целиком отдаюсь службе и что для раздумий у меня просто не хватает времени. Мой ответ не устроил ее, и она сказала, что либо я говорю неправду, либо как страус прячусь от реальности. Во всяком случае, заметила она, у меня нездоровое поведение:
– Надо смотреть действительности в глаза и честно делиться своими впечатлениями с другими. Поверьте мне, это наилучший способ адаптироваться.
Думается, она испытывала ко мне чисто профессиональный интерес, как к какой-нибудь подопытной морской свинке. Я попытался повернуть разговор, спросив, в свой черед, а как она себя здесь чувствует? «Прекрасно», – сказала она и разъяснила почему. С точки зрения психологической науки жизнь на седьмом уровне чрезвычайно интересна. И она намерена развернуть здесь настоящую исследовательскую работу, посвятив себя изучению человеческих реакций в столь идеальной для психолога среде. Стало быть, я не ошибся: для П-867 я всего лишь одна из подопытных свинок!
Она собиралась даже написать об этом статью, которая наверняка произвела бы сенсацию, если бы ее напечатали, но, насколько она понимает, в условиях седьмого уровня эта возможность, к сожалению, исключается…
– «Произвела бы, если бы», – повторил я. – Значит, и вы не можете обойтись без этих «если»?
Она не сразу поняла, о чем речь, и я был вынужден пояснить:
Если бы выбор пал не на меня, если бы была возможность вернуться на поверхность, если бы я была обыкновенной женщиной…
Нет, нет! – запротестовала она, – вы ни в коем случае не должны так думать, это и есть бегство от реальности. Вы должны искать и найти здесь и сейчас то, что можете найти здесь и сейчас!
Мне показалось, что это звучит, как лозунг.
Не оглядывайтесь назад и не стройте никаких гипотез. В вашем пребывании здесь есть большой смысл. На вас возложена миссия защищать целый континент. Вас не лишают человеческого общества. Есть даже женщины. Что еще нужно мужчине? – и она тихо хихикнула.
Лучи солнца, – чуть слышно промолвил я.
Она, однако, услышала. Помолчала немного, затем тряхнула головой:
– Нет. Солнечные лучи не являются обязательными для жизни. Я достаточно глубоко изучила психологию и не нашла подтверждения тому, что эти лучи являются причиной человеческих поступков. Так же как и их отсутствие ни в коем случае не может стать причиной невроза. Я убеждена, что причина вашего нынешнего состояния кроется в ином. Солнечные лучи не более как символ, за которым прячутся действительные мотивы.
Как раз в это время радио сообщило, что время нашего пребывания в салоне истекло. Прощаясь в дверях, она сказала:
– Как знать, может, когда-нибудь вам потребуется помощь психотерапевта. Мне было бы приятно, если бы им оказалась я.
И П-867 хихикнула, как девчонка.
27 марта.
Чтобы как-то отвлечься от невеселых дум, я решил ознакомиться с техническим оснащением седьмого уровня. Оно поистине великолепно, ничего не скажешь. Седьмой уровень – это целый мир в миниатюре, способный существовать совершенно автономно. Несмотря на то, что он размещен на такой большой глубине, у него есть собственная энергосистема и свои продовольственные запасы. Как будто мы находимся на гигантском судне, зафрахтованном для какого-то бесконечного рейса.
Например, здесь у нас никогда не будет нехватки энергии: электрический ток вырабатывается турбинами от атомного реактора, способного обеспечить необходимую мощность в течение более чем тысячи лет. Если иметь в виду, что все наши установки немилосердно пожирают электроэнергию 24 часа в сутки, нетрудно понять, почему предпочтение было отдано именно атомному реактору.
Решить проблему накопления продовольственных резервов было, вероятно, значительно сложнее. Сегодня во время обеда кто-то высказал интересное предположение насчет запасов продовольствия, и в нем, по общему мнению, есть рациональное зерно: скорее всего, в холодильники огромной емкости закладывались предварительно обезвоженные продукты. Перед каждым обедом оттуда извлекается, конечно автоматически, необходимое количество продуктов, разогревается, смешивается с горячей водой и подается к столу. Хотя обезвоженные продукты не должны занимать много места, но с учетом того, что надо было запастись продовольствием для персонала, численностью около 500 человек на срок около 500 лет, проблема, конечно, была не из легких.
Эти 500 лет заставили нас задуматься. Думаю, навряд ли мысли остальных очень уж отличались от моих собственных. Как бы то ни было, моя фантазия не позволяет мне представить жизнь на седьмом уровне в масштабе столетий.
Молчание нарушила кто-то из женщин:
– Но как накопили столько воды? Ведь ее нельзя обезводить. Все облегченно рассмеялись, словно услышали удачную шутку. Эксперт в вопросах продовольствия заверил нас, однако, что водные запасы здесь практически неисчерпаемы. Они находятся на еще большей глубине, чем седьмой уровень, откуда постоянно поступают к нам.
– Сначала, – сказал он, – высказывалось опасение, что в случае ядерной войны эти подземные воды тоже будут заражены радиоактивными элементами. Но затем было установлено с абсолютной точностью, что структура земной коры служит великолепным фильтром, так что воду можно использовать или пить без всякого риска.
Обед уже подходил к концу, когда кто-то заговорил об отходах. Ведь с ними тоже надо что-то делать. По важности эта проблема не уступает, наверное, проблеме пищевых запасов.
Как выяснилось, и она была успешно решена. Все сточные хозяйственно-фекальные воды, проходя через надлежащую дренажную систему, попадают в отстойники. Оттуда жидкость перекачивается в определенный геологический пласт, находящийся в отдалении от седьмого уровня, и там полностью абсорбируется, Твердые же отходы брикетируются и складируются в емкостях, которые освобождаются от пищевых запасов.
Все это, конечно, интересно, но когда я представил себе, как мы, по мере расходования продуктов, замуровываем себя в стену из собственных фекалий, мне стало не по себе.
28 марта.
Сегодня вечером, войдя в общий салон, я заметил в углу трех офицеров: они сидели на корточках и во что-то играли. Я подошел.
Один бросал вверх монету, остальные ждали что выпадет: орел или решка. Судя по куче банкнот, поставленных на кон, у каждого была при себе солидная сумма.
Один был особенно азартным. Сначала он проиграл, потом ему стало везти. Он все время выигрывал, увлекся и не сразу заметил, когда фортуна отвернулась от него. Офицер предпринял отчаянную попытку отыграться и через несколько минут остался без гроша.
Разумеется, он тут же попросил взаймы у другого игрока, на что тот резонно спросил, как он намерен расплачиваться, если опять проиграет,
Первый стал уверять, что такое исключено, ссылаясь на теорию вероятности, однако второй не посчитал это за убедительный аргумент. И первый взорвался:
– Ты идиот! Боишься потерять деньги, а зачем они тебе? Что ты будешь делать с этими замусоленными бумажками? Даже вьшить не сможешь на них, кретин!
У того, видно, тоже лопнуло терпение, он вскочил. Все бы закончилось крупной потасовкой, если бы не вмешалось радио. Их призвали к порядку, и всем троим было предложено немедленно покинуть салон и разойтись по своим комнатам.
В этот же вечер по радио было передано сообщение. После упоминания об инциденте было заявлено, что азартные игры на седьмом уровне строго запрещаются. Они были названы глупым развлечением, которому у нас нет места, В заключение голос сказал:
– Любая азартная игра лишена у нас всякого смысла, поскольку деньги здесь не имеют никакой ценности. Деньги всегда были источниками всех бед, в то время как самые большие жизненные ценности не стоят ничего.
Мне тут же вспомнилось солидное майорское жалование, которое я должен был получать. Как я радовался своему повышению всего лишь неделю назад! И вот сегодня деньги для меня уже ничего не значат. На седьмом уровне все бесплатно.
И насчет места для игр тоже верно: тут даже простую скамью негде поставить, не говоря уже о ринге, где спорщики могли бы выяснить отношения. Видимо, пища и отходы все-таки нам важнее…
29 марта.
Мысль о контейнере-складе для отходов, объем которых будет неуклонно возрастать в последующие пятьсот лет, продолжает преследовать меня. Я как будто наяву вижу эту стену, которая медленно, сантиметр за сантиметром, надвигается на нас под напором скопившейся гнили.
Вчера мне показалось даже, что я ощущаю ее запах. Я не мог избавиться от него, особенно во время обеда. Хотя предлагаемая нам пища, как я уже упоминал, лишена каких-либо вкусовых качеств, мне показалось, что от нее исходит слабый, но весьма недвусмысленный запах. И я подумал тогда: а что, если перегородка, отделяющая нас от контейнера, закрывается негерметично?
Ночью меня мучили кошмары: будто я барахтаюсь в источнике этого зловония, безуспешно пытаясь выбраться на берег…
Я понимаю, что запах не более чем плод моего воображения: я спрашивал Икс-107 и еще нескольких знакомых – никто ничего не чувствует. Я же ощущаю его где бы ни находился, и не могу вспомнить более тошнотворного запаха.
Говорят обычно о привидениях, что их кто-то там видел или слышал. Но никто еще не говорил о привидении-запахе…
Я все понимаю, но что прикажете делать с моим носом?
31 марта.
Икс-107 старается вовсю, чтобы вывести меня из этого состояния. С этой целью он применяет свой метод: как бы невзначай заводит речь об одной из здешних установок, пытаясь выяснить, почему она устроена так и не иначе. Я втягиваюсь в эту игру ума и воображения и часто забываю о мнимом запахе.
В результате подобных бесед мы приходим к неизбежному выводу, что создатели седьмого уровня тщательно продумали все, начиная с проекта и кончая монтажом оборудования. Порой нам кажется, что кое-что можно было бы сделать лучше, но после повторного обсуждения и взвешивания всех за и против приходится соглашаться, что строители приняли единственно правильное решение. Короче говоря, выходит, что нет на свете ничего лучше седьмого уровня.
Взять, к примеру, нашу ЦПУ. Если бы вход в нее был свободен, не исключено, что нашлось бы двое сумасшедших, которые договорились бы нажать вместе роковые кнопки. Если бы даже ключи были только у нас четверых, катастрофы все равно нельзя было бы избежать: ключи можно выкрасть либо потерять.
Чтобы исключить такую возможность, дверь в ЦПУ открывается лишь в момент нахождения дежурного офицера, для всех остальных она остается неприступной. Система проста: когда перед дверью появляется кто-то, его видит на телеэкране незримый наблюдатель, который и решает, впускать его или нет.
– Но давай предположим, – сказал я сегодня Икс-107, – что мы вдвоем сговорились нажать на кнопки. Скажем, не выдержали этого постоянного напряжения, сдали нервы. Что бы произошло? Кто помешал бы нам развязать ядерную войну?
Икс-107 не успел ответить, так как его опередил женский радиоголос:
Не беспокойтесь! На седьмом уровне есть высшая инстанция, принимающая решения, и там есть кнопка, которая связывает ЦПУ с ракетными базами. Эта мера безопасности как раз рассчитана на случай, о котором говорит Икс-127.
Вот видишь, – сказал Икс-107, – надеюсь, ты доволен ответом. У нас совершенно надежная система.
Настолько надежная, – заметил я – что, боюсь, нам даже не удастся незаметно сойти с ума, не так ли, мисс Радио?
Радио промолчало. Мы принялись рассуждать о том, почему на этот раз оно не ответило. Могло быть несколько причин. Может быть, женщина утратила интерес к нашему разговору и отключилась. Может быть, продолжала слушать, но не сочла нужным отвечать.
Икс-107 утверждал, что она выключила микрофон, я – что она не хотела говорить. По его мнению, в разговор она вмешивается довольно редко, а когда делает это, у нее всегда наготове адекватный ответ, это означает, что подслушивание ведется эпизодически. Я же считал, что наши разговоры прослушиваются постоянно, но женщина, вероятно, имеет право отвечать лишь на определенные вопросы. Никто из нас не мог доказать свою правоту. И тогда я вспомнил, что уже упоминал как-то о радио в своем дневнике: может, удастся почерпнуть оттуда что-нибудь полезное? Впервые мой дневник представлял и практическую ценность…
Упоминание о радио я нашел в записи от 23 марта. Тогда я вслух выразил недоумение, почему именно меня сделали пусковиком. Я прочитал этот фрагмент Икс-107 и когда добрался до слова «пусковой», со стороны потолка послышался легкий щелчок. Я замолчал, взглянул на радио, затем на Икс-107. Он улыбнулся и кивнул, давая понять, что тоже слышал этот звук. Мы помолчали – никакой реакции не последовало.
