Текст книги "20 000 лет подо льдом"

Автор книги: Мор Йокаи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

Земля, которая рождается снова

Теперь, прежде всего, нужно было доставить теплую одежду моим людям в катакомбах.

Поскольку палуба корабля стояла вровень с берегом, я перебросил мостик, переправил через него сани, которые, конечно, должна тянуть в катакомбы Бэби. Катакомбы теперь были недалеко, потому что корабль приплыл к противоположному берегу залива. Значит, в дороге нам не будут встречаться озера, через которые было бы нелегко переправиться с санями.

Ламека и Нагами я нашел на том же месте, где и оставил.

Я прибыл вовремя, потому что успел помешать старику причинить нам всем страшную беду. Ламек хотел принести своему богу жертву и зажечь пшеничное зерно в бокале. Много усилий приложил я, пока отговорил его от этого поступка, объяснив, что дым из этой катакомбы все равно не сможет выйти, а жертва принимается только тогда, когда дым от нее поднимается прямо в небо.

Ламек успокоился и забыл о жертве, когда я подарил ему теплую медвежью шубу. Старик обрадовался шубе и ни за что не хотел снять ее с себя.

Еще больше обрадовалась Нагами, когда увидела замечательные флаги. Женщины – настоящие художники в таком деле. У моей Нагами был хороший вкус. Из тканей она выбрала себе простой, звездный американский флаг. Наряды из него было ей к лицу. А когда я накинул на ее плечи шубу из голубой лисицы, то она стала похожа на богиню с картин Ван Дейка или Рубенса.

Одев Ламека и Нагами, я вывел их из пещер.

Я думал, что они удивятся, увидев землю и небо, но их удивления почему-то не было заметно.

Видимо, в те страшные дни, когда они искали убежища в пещере, небо было таким же, как сейчас.

Над горизонтом клубятся тучи, а землю застилает тяжелый туман.

Небо и туман краснеют от вспышки огней на вершинах гор, в свете которых и тень приобретает розовый цвет.

Но удивился Ламек, когда добрались мы до «Тегетгофа». Дрожа, оперся он на мое плечо, когда я ввел его на палубу, где теперь суетились всякие птицы северного края.

Ламек, видимо, думал, что это замечательное сооружение птицы принесли сюда с неба.

Для чего эти толстые медные трубы и большие железные цилиндры? Для чего этот большой дом на воде? Кто построил эту пещеру и эту большую «катакомбу» из дерева? А чьё изобретение эта ровная, блестящая плита, которая удваивает человека? Что это за плита, когда, приближаясь к ней, каждый видит, что идет сам себе навстречу? Его вопросам не было конца.

Теперь старик действительно считал меня волшебником, который живет в этаком летающем замке.

Оставил я Ламека с Нагами на корабле, а сам с Бэби вернулся в пещеру, чтобы привезти сюда все наше имущество. Ведь мы собирались жить на «Тегетгофе». Один «Нептунов бокал» я взял с собой для музея, а хлебное зерно ссыпал в мешки.

На корабле мы имели жернова, которыми легко можно было смолоть зерно. Итак, продуктов в нас хватит для целого поколения. Птицы, которые поселились на нашем корабле, обеспечит нас едой. Парусиновые чехлы – полные свежих яиц, а сами птицы такие смирные, что совсем не трудно поймать какую угодно.

Я немного поссорился с моим стариком.

Спор между нами возник по вопросу принесения жертвы.

Он, как правоверный, утверждал, что жертву обязательно нужно приносить хлебным зерном, а я держался мнения, что жертву надо приносить живыми существами, ну, скажем, птицами. Старик это считал отступничеством.

Но правда была на моей стороне. Потому что за птицей не надо было лазить далеко – на мачте можно выбрать и самую жирную дикую гусыню, а каюты матросов были набиты пингвинами. Как видите, было из чего жертвовать, тогда как хлебное зерно необходимо было тратить экономно, потому что с неба оно не упадет, а эта северная земля хлеба не родит.

Но старик не отступал, а я, чтобы не волновать Нагами, пошел на уступки, задумав что-то, что навсегда отбило у старого охоту приносить жертвы зерном. Ламек для первого жертвоприношения брал зерно того египетского растения, зерна которого очень похожи на семена мака. Но они одновременно похожи и на зерна ружейного пороха.

Как я уже говорил, жертва принимается только тогда, когда дым от нее поднимется прямо в небо.

Понятно, что в этом сыром, мрачном воздухе жертва Ламека не могла быть принята. Дым от зерен «мака», как только поднялся над огнем, сразу же расстелился по палубе. Старый отчаялся.

– Подожди, отец! – Сказал я. – Теперь попробуем моим маком.

И я бросил на огонь горсть пороха. Дым после взрыва потянулся прямо вверх.

Только после этого я окончательно добыл благосклонность старика. Старик признал, что я – правоверный, жертву которого небо принимает радушно.

С этого времени Ламек ежедневно приносил в жертву тот «мак», дым которого летит прямо в небо. Я не знаю, не лучше было бы, если бы во всем мире, где только есть и производится порох, употребляли его только для такой цели, как Ламек?

После того как мы устроились на корабле, я должен был сориентироваться. Что же, собственно, случилось с этой землей?

Для обсерватории я выбрал вершину в юго-западной части горы Цихи, куда перевез найденные на корабле приборы – диоптрий, подзорную трубу, секстанты, астролябию – и разложил их под открытым небом.

Первый взгляд с высоты убедил меня, что наша суша действительно большой плавучий остров, она оторвана от большого континента и по форме похожа на остров Исландию.

В северной ее части возвышается действующий вулкан, а сам остров остро, как шпора, врезается в ледовое море. Зарева на западе и востоке, освещающие зигзагообразные очертания острова, вероятно, произошли от большой массы нефти, которая еще долго будет гореть на поверхности моря.

Но почему весь остров не окружен горючей нефтью?

Причина заключается, видимо, в том, что южная открытая часть острова широкая, с этой стороны южные ветры и морское течение толкают остров на север.

С обеих сторон острова поднимается пар и покрывает остров сводом густых облаков, освещенных горючей нефтью и горящим вулканом. Это сияние вроде заката перед бурей, и при свете его четко очерчиваются с обеих сторон плавучие ледяные горы, между которыми проходит наш корабль, направляясь все время на север. И я везу с собой маленький континент с особыми климатическими и геологическими условиями.

Вместо солнечного света над нами краснеет купол неба. Облака, непрерывно поднимаются, не допускают сюда холода Северного полюса, а тлеющий под слоем земли каменноугольный пласт создает здесь тропическое тепло. Это тепло, однако, не может проходить вглубь сквозь песочные и глиняные слои, лежащие под каменным углем, поэтому и не может растопить ледяной почвы острова. Тепло распространяется только вверх, и поэтому на поверхности уже нет льда. Долины залиты огромными озерами. Скоро раскаленная земля осушит эти озера, в тине и топях обязательно появится и разовьется новая животная и растительная жизнь. Ведь земля не мертва – она полна зародышей растительного и животного мира. От влаги и тепла все снова оживет и расцветет. Наш островок – как и огромная оранжерея. Здесь нет времен года, нет ветра, потому что земля колышется на воде, плывет вместе с ветром, и чем ближе мы будем продвигаться к Северному полюсу сего более или менее одинаковым давлением воздуха, тем будет тише.

При такой влаге и температуре новорожденная растительность застелет сначала сами топи, затем их берега, с днищ озер вылезут странные растения. Вместо сорняков берега рвов покроются ананасом, а на склонах гор будут расти пальмы. Когда появится растительность, возродится и животный мир. А что это за животные будут? Подобные погибшим? Или, может, разовьются новые породы, не похожие ни на прежние, ни на современные? А может, появится и человек? Какой? Из древнейших погибших родов? Ацтек, сказочный великан или какая-то химера? А может, совершенно новый человек? Возможно, это будут карлики из детских сказок?

Возникновение нового мира

Что творческая деятельность земли не распространится на весь остров, я мог предвидеть себе заранее. Она распространится только в той части, которая лежит возле нашего вулкана, или непосредственно над горючим слоем угля.

До этих мест я и теперь не мог приблизиться. Низины были недоступны. С гор уже исчез и лед, и снег, а в долинах лежал такой ил, что через него ни пройти, ни проехать.

В грязи, вероятно, были остатки погибшей еще в древние времена растительности, которая до сих пор лежала подо льдом.

Попробовал я идти на ходулях из двух досок, привязанных к ногам, и это была не ходьба, а мука. Надо ждать лучших времен.

А пока у меня было другое, более приятное занятие.

Я учил Нагами своему языку, а со стариком изучал ихний. Когда мы могли уже понять друг друга, я рассказал им, что существует неизвестный для них мир, рассказал, что там делается. Уверял я их, что когда-то и нам удастся жить в том мире. Старик был мудрым человеком, ибо не только внимательно слушал мой рассказ, а даже пообещал мне, что, когда вернемся в Венгрию, прочтет в Венгерской Академии наук лекции по истории прадавних веков. Когда он немного освежился амбровым спиртом, к нему вернулась чрезвычайная память. Рассказал он, что эта земля здесь называлась «Над» и назвал все растения, которые покрывали в те древние времена горы и долины этого края.

На полях росла «шитта» – яровая пшеница и «буссемет» – двозерная пшеница. Рос также двух видов лук – «ацалия» и «шассир», фасоль «фол». На растении «гефен», опоясывавшем ветви деревьев, родили сладкие гроздья, сок которых пьянил голову, а на черноземе озерного дна тянулась ботва тыкв; смоковница и миндаль родили деревья «шикмим» и «шакед». Душистыми цветами красовались растения «кимош» и «шабацелет» – по-нашему, нарцисс и лилия. Со стеблей «дохана» выжимали сладкий мед (возможно, это была сахарный тростник). На склонах росли вечнозеленые кипарисы.

Старый Ламеко не помнил отдельных долин, и все же вспомнил и показал мне тропинку через горные хребты, которой можно было добраться до подножия вулкана.

Решил я по той тропе приблизиться к кратеру вулкана. Простился со своими близкими, собрал в мешок необходимое оборудование и продукты, взял с собой Бэби и отправился путем, который показал старик.

Дорога была хоть и тяжелая, но все же вполне проходимая. Она вела через скалы и пропасти, и я ежечасно отдыхал.

После восьмичасовых странствий с помощью Бэби я приблизился к вулкану.

Вулкан был последним отрогом горного хребта, а перед ним, словно котел, лежала долина, дно которой было залито озером. Это не изумрудное зеркало, не веселая водяная гладь, в которой отражается голубое небо, – озеро от сияния на небе было красное, как кровь.

Когда я начал спускаться к озеру, то почувствовал, как постепенно температура воздуха повышается – эта долина и озеро подогревались снизу.

Грязь, которую я месил, сойдя в долину, была теплой.

Долина еще не проснулась, еще спала. В ней не было ни животных, ни растений. Нелегко было и мне сносить эту жару, не то что Бэби, которая тем более не привыкла к ней. Бэби скорее побежала искупаться в озере. Но едва прыгнула в воду, как быстро и выскочила оттуда. Озеро было горячим.

Из озера, к моему большому удивлению, вместо уже раз окрашенной в синий цвет медведицы, выплыла красная. Но эту красную краску Бэби мигом встряхнула с себя.

Я спустился к озеру и зачерпнул бутылочкой воды. Вода имела цвет киновари. При помощи лупы я узнал, в чем причина такой окраски. В стакане кишели простейшие существа – инфузории. Все эти существа воюют между собой, грызутся и глотают друг друга.

Кишели здесь существа невидимого простым глазом мира – змейки-веретеницы – все вроде колес, вилок, перчаток, гребней, кошачьих когтей, струек, звезд, солнц, полумесяцев, лебединых шей, слоновых хоботов, бутылочек, усатых жемчужин, колоколов, зигзагов, веревочных узлов, восьмерок, кружева, единорогов, корон, двуколесок, булав, гиацинтов, акул. И все это, взбитое в густую массу, уместилось в одном стаканчике воды. Вода в озере как бы превратилась в кровь. Значит, животное возникло раньше растения!

Когда я еще раз зачерпнул воды в бутылку, то заметил, что она уже не такая красная. Далее вижу, в бутылке плавает длинный, словно нитка, червячок-наида.

Наида глотает инфузории, и через восемь часов вся водная масса только и состоит из червячков и моллюсков. Мелкие чудовища в форме змеи, и ловкие, и ленивые, безголовые и безглазые чудища, плавающие без ног, вращаются, как колесики. Поймать или сосчитать их невозможно. Они заполнили ил и поверхность озера. В то же время на побережье озера уже торчат из воды острые шпили хвоща. На камнях в воде появляются длинные зеленые бороды – это все живые растения.

В последующие 24 часа между корнями хвоща появилось водяное страшилище червей – полип. Это странное неразгаданное существо обычно живет в каждом водоеме, где живут черви. Не имеет оно ни головы, ни глаз, ни сердца, ни живота, и на все нападает, все глотает, переваривает.

Когда полип выползает из ила, он не длиннее первого сустава на пальце человеческой руки. Но потом может неизмеримо вытянуться. На открытых местах его тела вырастают щупальца, к которым прилипает каждый червячок, которого полип сразу же и глотает. Нутро полипа можно вывернуть как перчатку. Тогда внешняя его часть станет внутренней. Но и тогда полип может переваривать свои жертвы. Если разрезать полип надвое вдоль, каждая половина станет отдельным существом, свернется в клубок и будет жить дальше. Когда рассечь его поперек, то место разреза зарастет, а на второй части вырастут щупальца, и снова из полипа возникнут две существа. Если один полип проглотит другого, то жертва просверлит себе в теле победителя отверстие, выдвинет оттуда свою головку, и, сросшись, они будут жить дальше. С двух полипов возникнет один с двумя пастями. Это чаще всего случается тогда, когда два полипы хватают одного и того же червя с обоих концов и глотают, пока их роты не соединятся. Тогда более сильный полип пожирает слабого вместе с червяком. Чем больше полип ест, тем быстрее он растет и становится толстым, как рука человека. Нападает полип и на крупных рыбин и глотает их. Если рыба слишком велика, то она растягивает тело полипа до тонкой пленки, и тогда кажется, что плывет окутанная прозрачной тканью рыба. Но эта тоненькая пленка задушит жертву, высосет из нее соки, а кости выкинет.

Полип не имеет пола ни мужского, ни женского. Малышей рождает он сам. Вырастают они с его боков. Каждый малыш имеет свою пасть и все полипы-отростки питают общее тело. Я смотрел на жизнь этих чудовищ и наблюдал, как полипы глотают миллиарды червячков. Когда эти уродливые обжоры покраснели сами от цвета проглоченных червей, вода стала более прозрачной, и от нее не воняло уже тем тяжелым запахом.

На поверхности озера стали появляться широкие листья лилий.

Бэби все время ходила к воде купаться. Но однажды она примчалась обратно, тяжело дыша, и начала бешено встряхиваться, подпрыгивать, переворачиваться. Я сразу же угадал, какое именно бедствие случилось с ней.

Вся голова Бэби была окутана блестящей пленкой, которая плотно прилегала к ее телу. Это был огромный полип, окутавший голову медведицы, которая купалась в озере. Это безобразное существо могло задавить и крупного зверя. Итак, полип окутал голову Бэби, и она не знала, что делать.

Я быстро распорол чудовище ножом надвое и избавил медведицу из этого страшного мешка. Распоротая химера стянулась и стала снова целым. Чтобы показать свою силу, она охватила, как чулок, мою босую ногу и невыносимо давила ее. Тогда я разрезал полипа на четыре части. И только возникшие четверо животных, прыгая, как пиявки, поспешили к воде.

Между тем животворная сила земли начала действовать и на суше.

Под снесенными с гор обломками скал везде лежали трухлявые деревья и гнилые сорняки. Впервые эта масса ожила.

Странные грибки внезапно подняли свои головы. Мелкие и крупные, как бочки, разветвленные и стройные грибы вкусно пахли. Здесь же росли и плесени, зловонные породы, ровные, как палки. Ножка у них, как из стекла, шапочка красная и вся дрожит. Зазеленели и папоротники, толстые, как стволы деревьев, их быстрый рост можно было наблюдать. Быстрый рост заметил я и у других растений. Прошло всего несколько дней, а они застелили уже углубления в скалах и берега озера.

Индийская канна, например, ежечасно росла на полметра, а когда я срубил ее, из корня потекло столько сладкого сока, что я наполнил им свою флягу. Орхидеи зацвели через десять часов. При цветении орхидей я наблюдал, что чашечка их нагревается. Это единственный цветок, который свидетельствует, что и растения чувствуют, любят и радуются.

Чрезвычайный рост всего здесь имеет свою причину. Насыщенный кислотами чернозем и огонь, который подогревает его снизу, тепло и влага, а также аммоний, – все это способствует развитию жизни. Способствует ему и постоянное сияние неба. За неделю здесь созревает то, что при нормальных климатических условиях созревает в течение года. Этим, видимо, и объясняется, почему в древние времена вычисляли жизнь одного человека семью, восемью, а то даже и девятью сотнями лет. Вероятно, потому, что год тогда не состоял из зимы, весны, лета и осени. Ведь на земле царило только лето. Годы вычисляли от урожая до урожая. От жатвы до жатвы – вот и год. А в те времена в одном астрономическом году было и десять жатв. В Восточной Индии, кстати, и теперь деревья за год дают урожай по четыре раза. Рис и сейчас созревает дважды в год, и только для «хлебного» дерева не хватает календарного года, поскольку от цветения до созревания плодов оно требует восемнадцать месяцев. Итак, если бы по этому дереву вычисляли возраст человека, тридцатидевятилетняя женщина имела бы всего двадцать шесть лет.

Через семь дней вокруг озера и на склонах гор зазеленели густые кустарники.

Только высокоорганизованные животные еще не появлялись. Полип все еще оставался единственным обладателем вод.

Я уже начал думать, что это существо, это создание природы является неприступным, что его нельзя уничтожить, что, проглотив полипа, крупные рыбы выбрасывают его из себя вполне невредимым, а чайки, если подхватят это чудище, снова бросают его в воду. Это существо даже само себя не может погубить.

Однажды, проснувшись, я был поражен необычным явлением. На зеркальной глади озера плыло загадочное существо. Моряки его называют гребенчатой медузой.

Существо это – тоненький пузырь, как мыльный пузырь, и так же выигрывает цветами радуги. Когда плывет спокойно, то ее щупальца, длинные и тонкие, как ниточки, колышутся в воде. Именно эти ниточки убивают все живое.

Когда медуза хочет отправиться вперед быстрее, то она надувается. Пузырь, как розовый чепчик над водой, служит для медузы парусом. К чему это создание прикоснется, то и погибает. Если заденет щупальцами большое существо, существо болезненно задрожит и цепенеет. Если человек прижмется к медузе, на пальцах остаются пупырышки, словно их обожгли угли.

Рыбаки, встречая даже погибших медуз, пытаются их обойти. Медузы в течение двадцати четырех часов истребили в озере всех полипов. Наблюдал я войну полипов с медузами, удивляясь, ибо как только медуза касалась полипа, щупальца полипа увядали, и он погибал.

Между растениями победителями выходили криптогамы – это мхи величиной с кусты, дрожащие, как студень, лишайники, набухшие грибы, папоротники с пустой сердцевиной, а между ними – армия паразитов, которые появляются только в раскисшей почве, при соответствующей влажности и теплоте.

На побережье озера начинают расти и травы. За двадцать четыре часа они поднимаются до роста человека, а следующие двадцать четыре часа цветут и колосятся. Камыши образуют непроходимые леса. А где земля уже подсохла, там набухшие кочки уведомляют, что из них вскоре поднимет голову новый растительный властелин, не знать который, возможно, даже огромная кокосовая пальма.

Вместе с растениями из перегретого ила появляются и представители животного мира – жадные до крови черви, пиявки, различные моллюски, медузы и подобные гадюкам страшилища. Наконец появляется и рак. Он выползает на сушу.

Но возникновение этих животных природа спрятала завесой тысяч тайн, не позволяя заглянуть в ее мастерскую.

Дно озера недоступно человеческому глазу, берега покрыты рощами камышей, бамбуков, пальм, сахарного тростника, дальше от берега в озерах растут широколиственные, нелумбии, а дальше стелется красно-желтый ковер уртикулярий. Поверхность озера чистая, как зеркало, только на середине. Здесь и есть самая сокровенная глубина.

Что происходит в той глубине? Этого я уже не могу видеть. Только раз зазвучал в моих ушах первый живой голос: кваканье лягушки.

Как только появятся в воздухе сотни тысяч насекомых, то за ними не замедлят и пауки, которые сядут на стебельки трав и начнут ткать шелковые сети. А когда созреет первое зерно трав, найдутся и муравьи, чтобы спрятать его себе на зиму.

Вдруг глубокую тишину нарушил звук, словно кто-то чмокнул языком. Это лениво выползает из щели из земли странное существо – длинное, как рука человека. Неуклюжее и плоское, черное тело с огненными пятнами, как короткая гадюка, с двумя ногами под головой и розовыми ушами, которые свисают почти до земли. Что это? Саламандра, тритон, спрут или амфибия? А может, это родство всех четырех видов. Эта загадочное животное появляется всегда одиноко – в паре их еще никто не видел, яиц его тоже никто не находил. Невинное чудовище, о котором не знают, чем и для чего оно живет.

Где озеро превратилось в топь, которая впоследствии начала высыхать, там воздух насыщается разной заразой, и человеку там задерживаться опасно. И вот вдруг я начал чувствовать, что со мной что-то происходит. Ноги ослабли, голова стала тяжелой. Однако возвращаться на корабль я не собирался, ибо хотел до конца видеть тайну возникновение нового мира.

Если бы даже пришлось поплатиться за это головой, то я согласился бы.

От непомерной жары вода из озера испарялась, и быстро на дне остался только ил с болотом посередине, которое то набухало, то спадало.

Что там возникнет?

Лихорадка уже совсем побеждала меня – я не мог шевельнуться. Меня душила топяная вонь, донимали гадкие змеи, ползучие ящерицы, не давали покоя рои надоедливых насекомых, но я все же не оставлял своего места. Интересно, что родится из того болота?

У меня была Бэби, которая, конечно, лечить от горячки не умела, только прогоняла от меня полчища отвратительных пресмыкающихся, и стирала лапами с моего лица въедливых муравьев.

Я не сводил глаз с болота. Оно еще больше подсохло, поверхность его покрылась твердой корой и все время шевелилась, словно что-то ее месило.

Казалось мне, что в этом подвижном иле медленно определяются очертания огромной фигуры – длинного туловища, круглой головы, четырех продолговатых конечностей – возможно, рук и ног.

Что же это родится?

Человек или огромный ящер? А возможно, страшное сочетание обоих? Очертания существа становились все яснее и четче.

В моей голове моментально мелькнула неожиданная болезненная мысль.

Если я умру в ту самую минуту, когда родится это чудище, то оно проглотит все живое на острове – прежде верную мою медведицу, потом тестя, доброго старца Ламека, которого я освободил из хрустальной гроба, наконец, мою Нагами, в которой бьется сердце моей жизни.

Эта мысль довела меня до отчаяния.

– О Нагами! – воскликнул я.

– Я здесь! – шепнул мне на ухо сладкий голос, и любимое лицо улыбнулось мне. Старый Ламек припал к моим ногам и благодарил своему богу, что тот помог им найти меня.

Мои любимые и дорогие родственники забеспокоились, что меня так долго нет, и, как только вдоль долины подсохли пути, оба сразу побежали за мной.

Патриарх первым делом занялся лечением моей болезни. Он знал целебную силу всех трав. Знал травы, которые лечат боль желудка, знал те, что снимают жар – достаточно только их приложить к телу. Ламек напоил меня и обложил целебными травами. Затем вдвоем с Нагами подняли меня, положили на спину медведицы и хорошо привязали, чтобы я не упал.

Подведя руку, я показал на существо в грязи, что корчилось в муках рождения.

Ламек посмотрел и, закрыв лицо руками, испуганно вскрикнул: «Великан!» И бросился бежать отсюда с молниеносной скоростью. Мы остановились уже на «Тегетгофе».

Бешеный бег пошел мне на пользу – я хорошо вспотел. К тому же, Бэби несколько раз искупала меня в потоках, и это заменило мне чудодейственные компрессы. Когда мы прибыли на «Тегетгоф», я был уже почти здоровым. Только усталость заставила меня лечь в постель.

На острове тепло уже доходило до 20 ° (по Реомюру). Интересно, что родится из болота этой ночью?