Текст книги "20 000 лет подо льдом"
Автор книги: Мор Йокаи
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)
Она проснулась. Это уже была жизнь. Девушка очнулась, смотрела. Затем вздрогнула. Все тело покрылось гусиной кожей. Видно, ей было холодно.
Я натянул шатер из шкуры кашалота, которую перекинул через два хрустальных столба, чтобы закрыть свет, привел к девушке Бэби и объяснил медведице, что она должна лечь возле моей Нагами.
Я поднял Нагами и положил рядом с медведицей, которая лежала под ней, словно огромная оттоманка. Девушка не пугалась медведицы, а, наоборот, прижалась к ней, видимо, знала, что звериное тепло лечит. Верное животное поняло меня. Ведь она хорошо видела все мои мучения. Скуля, ласкала девушку так, как медведица-мать привыкла ласкать свое медвежонка. Может, в древние времена, перед тем как изобрели оружие, люди и звери не враждовали между собой, как сейчас. Бэби поняла, чего я ждал от нее. Она ласкала по-детски робкую девушку, получила ее доверие и наконец стала для нее тем, кем была волчица для Ромула и Рема. Бэби стала кормилицей моего новорожденного ребенка. А Нагами действительно нуждалась в молоке, ибо всякая другая пища могла отравить её организм, едва начинавший оживать.
Когда ребеночек насытился, то склонил свою хорошенькую головку на грудь великолепной кормилицы и уснул.
Девушка еще не сказала ни слова, поэтому я не знал, на каком языке он разговаривает.
А вокруг кристаллы неугомонно распевали над спящим младенцем колыбельные песни.
Тесть в хрустальном гробу
Нагами действительно была милым, очаровательным созданием. Нечто среднее между новорожденным ребенком, зверем и застенчивой девушкой. Смесь доверчивости и боязни, нежности и упрямства. Все ее чувства были зачаточными. Из нее можно воспитать и женщину, и зверя. Мне нужно было изучить прихоти Нагами, как мать изучает своего ребенка, не умеющего еще говорить, но понимающего уже звуковые оттенки и выражающего свою волю только разными звуками – плачем, лепетом и хныканьем.
Надо было обращаться с ней очень нежно.
Нагами скоро привыкла относиться к Бэби, как к матери. Она еще не отзывалась к ней, а только подражала ее звукам. А когда я приближался к девушке, на ее лице возникала растерянность. Не раз я пробовал нежно и ласково произносить отдельные слова, но она одного из них не повторила.
Однако Нагами интересовалась мной. Когда я ложился с другой стороны медведицы и притворялся, что сплю, девушка через медведицу наклонялась и долго разглядывала меня. Как только я зажигал спичку, она кланялась к моим ногам, так как, вероятно, считала меня повелителем молний.
Я дал ей свое железное и медное снаряжение – для Нагами оно было игрушкой, и показал, что умею играть на свирели. Игра ей очень понравилась. Девушка смеялась.
Жили мы в хрустальной пещере уже несколько недель.
Продуктов у нас было достаточно. В запасе были сыр, копченый язык, консервы. Нагами же все еще питалась исключительно медвежьим молоком.
Оставить хрустальную пещеру еще было невозможно. Пещера все время легко вздрагивала, а иногда стучала от сильных ударов. Нагами думала, что кто-то качает подземелье.
Медленно Нагами привыкала ко мне и, наконец, позволила мне взять ее за руку. А это было необходимо, иначе я не мог бы срезать ей ногти, которые за долгие тысячи лет выросли чрезвычайно.
За эту ласку и доверчивость надо было чем-то заплатить. Я вынул из своей котомки амиантовую пряжу – роскошный, блестящий асбестовый шелк. Он ей очень понравился. Я вырезал для Нагами из жил кашалота кудель с веретеном и научил девушку прясть. Эта работа Нагами понравилась. Но все еще мешали ей слишком длинные ногти. И девушка пожертвовала ими, чтобы иметь возможность заняться этим милым для нее трудом и напрясть из асбеста тоненьких-тоненьких ниточек.
Из рыбьих костей я сделал длинные вязальные спицы и научил Нагами вязать чулки.
Это не шутка! Асбестовые чулки нам еще очень пригодятся.
Однажды, когда земля немного успокоилась и уже не вздрагивала, я попытался выйти на разведку из хрустальной пещеры. Хотел узнать, не завалило ли мои выходы отсюда.
Путь сквозь сланцевые слои был открыт более, чем перед землетрясением, и к базальтовой пещере была дорога гораздо ближе.
Но тут ждала меня большая неожиданность. Перейти эту пещеру оказалось нелегким делом. Хотя температура в ней с невыносимо высокой снизилась до +50 °, потому что в потолке образовалась щель, сквозь которую сквозило холодным ветром с поверхности земли, однако меня постигло другое бедствие. Великое землетрясение повалило целый ряд базальтовых столбов, и они лежали вдоль пещеры, как настил деревянного моста. Премного благодарен за такой мост! Базальтовые столбы еще и теперь такие горячие, что Бэби могла бы еще как-то перебежать, но кто ходит медленнее, тот, пока пройдет этот мост, лишится ног.
Поэтому-то и нужно было, чтобы Нагами наплела для нас обоих асбестовых чулок. В них смело можно идти через раскаленный мост.
Я очень сожалел, что старый Ламек остался в хрустале – намучился я с его гробом ужасно, но никак не мог его разбить. Это уже, как видно, так судьба судила.
Но однажды, когда мы все трое спали, новое землетрясение так раскачало нашу пещеру, что мы из нашей кровати попадали кто куда. Землетрясение длилось недолго, и за ним наступила полная тишина. Я зажег свой шахтерский фонарик, чтобы убедиться, не треснул ли где-то свод пещеры. При свете мы увидели новое чудо.
Призма-гроб Ламека во время этого землетрясения распалась, но фигура прародителя осталась замурованной. Однако сейчас он не стоял, как до этого, а сидел.
Оказалось, что гроб старого не рассыпалась вдребезги – она лишь треснул снизу. Весь верх его рассеялся, а нижняя часть сохранилась. В ней, как в колоде, осталась заключенная фигура Ламека. Верхняя часть тела его освободилась, а ниже колен осталась закованная в хрусталь. Так и сидел Ламек, сгорбленный и угрюмый.
– Посмотри-ка! – Сказал я Нагами, показывая на старика.
Девушка вскрикнула и бросилась к телу, схватила зажатые в кулаки руки Ламека и начала их целовать. Она что-то выкрикивала, но от постоянного всхлипывания невозможно было понять, что именно. И голос выдавал, что она радуется найденному и оплакивает утраченного, который неподвижно сидит перед ней.
Я подбежал к Нагами и спросил: – Хочешь, чтобы я его оживил?
Она поняла меня, упала к моим ногам и обняла их.
– Хорошо, тогда помоги мне.
Растерявшись, я и не подумал, какая бессмысленность оживлять человека, ноги которого по самые колени замурованы в хрустале, и их никогда нельзя будет освободить.
Попробовал я снова то, что раз уж мне удалось. Не жалел амбры. Правда, для старого употреблял не мазь, а разведенную в спирте амбру. Так она быстрее пропитывала его заросшую щетиной кожу, которую к тому же я прокалывал еще иглой. Влил в рот старика немалое количество амбрового спирта и, двигая его руками, заставлял Ламека вдыхать и выдыхать воздух. Операцию закончил с помощью ледяной воды, которой окропил Ламеку голову. При этом заросший белой щетиной Ламек вдруг чихнул, потом начал чихать без остановки. Как только старик ожил, девушка подпрыгнула – до этого она удивленно сидела на корточках у моих ног – бросилась ко мне и снова обняла колени, захлебываясь от неистового возбуждения.
Наконец повисла на моей шее и зарыдала.
Вот этот язык я хорошо понимал.
Сватание на старинный манер
Оживший патриарх тем временем заговорил, но его голос доносился, будто из подземелья.
Был он скорее хриплым шепотом, что порой срывался и переходил в визг.
Первым словом, с которым Ламек обратился ко мне, было: – Амхаарец!
Я обрадовался. Это сказано на понятном для меня языке. Я знал несколько древнееврейских слов и понимал, например, это первое слово. Правда, оно не очень ласковое, потому что по– нашему означает: «Дурак!" Но за этим посыпалось больше слов. Старик не успел из мумии стать человеком, как показал себя настоящим аристократом и засыпал меня самыми последними насмешливыми словами. Из них хорошо понял я «несиерим» (раб), «кераим» (неверный).
Несколько раз назвал меня Ламек и «мамссером». А это уже непристойное оскорбление.
Я понял – он ругается потому, что его девушка относится ко мне с такой привязанностью. Старик часто бил себя кулаком в грудь и кричал, что только он имеет на это право.
И вдруг меня выручила красавица Нагами. Держась одной рукой за моё плечо, она поднесла указательный палец другой руки к своему лбу и торжественно представила старику мою особу: – Горе деа! (Ученый!).
– Шад! (Чертовское слово!) – воскликнул двадцятитисячелетний старик.
– Эд! (Свидетель!) – ответила девушка, показывая на себя.
– Маккот-мардот! – хрипло выругался старик страшным проклятием. Когда-то с такими словами передавали палачу на муки девушек, поцеловавших чужого мужчину.
– Маккот-мардот! – Повторил старик.
Девушка покорно склонилась, подняла с пола кашалотовые жилы и подала старику вместо плети. Стояла, ожидая, чтобы старик ее избил. Этого я уже не мог снести и силой забрал девушку от старика. Тот со злости начал хлестать плеткой свой хрустальный гроб. «Бей»,– думаю.
Теперь я решил показать, что понимаю его язык. Ударив себя кулаком в грудь, я сказал: – Неах (Властелин), – потом взял девушку за руку и сказал торжественно: – Ле Кохта! (Будет моей женой!)
– Меахссов! – ответила вдруг девушка, пожимая мою руку в знак согласия.
– Алманат, – сердито прохрипел поседевший от пяток до головы человек.
– Меахссов! – повторила девушка снова.
– Алманат!
Перекликались они этими словами раз пять-шесть. Это означало спор о том, когда мы поженимся.
«Меахссов» – значит «с сегодняшнего дня», «алманат» – «потом».
Наконец старик в бешеном гневе бросил страшный приговор, указывая на Нагами: – Ерваг!
При этом слове девушка побледнела, щеки запали, уста посинели, и она закрыла лицо длинными косами. Это слово запрещало женщине жениться.
Я вытянулся перед стариком и улыбнулся ему прямо в глаза.
При этом старик скривил губы в насмешливую улыбку и процедил сквозь зубы: – Катланет!
И тут Нагами упала на землю, взъерошила волосы и, осыпая голову кристаллическим песком, ужасно разрыдалась.
«Катланет» – девушка, жених которой обязательно перед свадьбой умирает.
«Катланет» – убийца мужчин, и она никогда не может выйти замуж.
– Мне безразлично, ты «катланет» или нет, – теперь уже своим языком сказал я девушке и поднял ее с земли. – Мы двое во всем мире, и для нас нет законов! А когда будет нужен закон, то мы сами создадим его. Я сам здесь и парламент, и верхняя палата, и король. Я возьму тебя в жены, когда и ты этого пожелаешь.
На этот раз уже старик вдруг бурно разрыдался. Он бил ладонью по кристаллической массе и все время повторял: «Галот» (плен). Это опять же означало, что пока глава семьи в плену, девушка не может выйти замуж.
Бедный старик! Значит, он только того и боялся, что если я женюсь на его дочери, то он останется здесь замурованным в скале.
Я утешил старика. Принес долото и топор, приложил к кристаллу и показал, что хочу освободить старика из той неволи. В доказательство этого я отколол кусок кристалла.
Старик расчувствовался и, благословляя нас, сказал в знак согласия: – Баар гетибб! (Радостная весть!)
При этих словах Нагами подошла к нам. Старик взял своими костлявыми пальцами девушку за руку, прижал к себе, а мне шепнул: – Кесубба!
– Кесубба! – Но какой черт мог подумать, чтобы и допотопные люди знали кесуббу. Я думал, что в старинные времена девушек отдавали даром!
А старик покачивал головой и, протягивая мне руку, повторял: – Кесубба! Кесубба!
По-нашему это означает свадебный подарок.
– Ну, возьми!
И я достал из котомки красивый кристалл лабрадора. Старик очень обрадовался, зажал его в руках, но ответил словом: – Каимли!
Каимли? А, ты и это знаешь. Тогда ты только притворяешься, что видел старый мир. Ты не из древних людей!
«Каимли» означает, что тесть забирает свадебный подарок для себя. Если бы он хотел передать его своей дочери, то сказал бы: «Парнасса».
Наконец старик произнес это слово и завернул кристалл краешком платка Нагами. И после снова обратился ко мне: – Секуким!
Ишь, какой умный! Еще секуким. Еще серебра требует! Что мне делать? Имел серебряную цепочку, снял её с шеи и передал старику.
Цепочка пришлась Ламеку по душе. Он надел её на шею Нагами и поглядывал на нее, любуясь красотой. Наконец, Ламек благословил дочь семь раз.
Потом старик потребовал «кучу». Ее он никак не хотел отречься. «Куча» – шатер для свадебного обряда. Сделал я и шатер, перебросив китовую шкуру на четыре хрустальные столбы. Без него я не мог быть «хосен» (жених). Под этой накидкой я взял как брачную женщину хорошую «Калем». К счастью, ее чудесные волосы не надо было стричь, потому что во времена Ламека еще не знали ножниц.
И только пережив все это, я мог позаботиться о том, чтобы дать старику какой-нибудь прохладительный напиток. А пить он действительно хотел, потому что двадцать тысяч лет не пил ничего. А это не шутки.
Догадался я, что Ламек будет придерживаться древнего обычая: пить только из своей посуды. Поэтому я долотом достал из кристаллов уже упомянутую скорлупу диорнисового яйца. В скорлупе были какие-то черненькие зернышки. Я думал, что это мусор, и выбросил их. Но Нагами это заметила и тщательно собрала выброшенное.
Затем я наполнил скорлупу свежей водой, подмешал к ней китового молока и долив несколько капель амбровый спирта. Старик с наслаждением выпил эту жидкость и благодарно поднял глаза в небо. После этого передал бокал мне, а после меня поднес его Нагами. Когда мы все трое напились, Ламек обеими руками треснул скорлупой о землю, чтобы полностью выполнить свадебный обряд.
К счастью, скорлупа не разбилась. Это было счастьем не только для скорлупы, но и для моего тестя, потому что не знаю, с чего бы он пил, если мои жестяные сосуды для него гадкие.
Продуктов, которыми я собирался его угостить, было много.
Но не хотел мой тесть ни медвежьего гуляша, ни китового языка, просил только одно: – Парперот!
Это традиционная растительная пища, без которой люди древних времен не справляли свадьбы. Без парперота нет и благословенного брака – от брака без парперота происходят проклятые потомки, без парперота между супругами царит разлад.
И откуда мне достать парперот? Я даже не знаю, что это такое. Хоть бы знал, из чего он. Не растет в этих краях ни одно растение, кроме мхов и лишайников. Если ты, старик, задумал здесь быть вегетарианцем, то быстро погибнешь.
Старик оказался нетерпеливым. Вероятно, был когда-то королем, ибо слова «невозможно» он не знал. Ссорился и помахивал руками. К счастью, он не мог подняться со своего трона, потому что прирос к нему.
Нагами тем временем, тихая, послушная, кроткая подчиненная, не говорила ничего, только поклонилась своему прародителю, налила в скорлупу воды, взяла из платка крошку того ненужного мусора, который я выбросил, и бросила в воду.
Через несколько минут я с удивлением заметил, как те мелкие зернышки стали набухать, расти – набухли, как орехи, вода исчезла, и вместо нее в скорлупе уже дрожала, как студень, фиолетово-синяя масса.
Нагами взяла в руки скорлупу и с милой улыбкой, с которой женщины, пожалуй, и рождаются, угостила прародителя.
У старика даже борода задрожала от радости, когда он попробовал божий харч, а глаза от наслаждения щурились.
Это была манна.
Теперь уже и я узнал ее.
Легенды повествуют, что это растение покрывает скалы Арарата. Его иногда большими кучами вырывает буря и разбрасывает на сотни миль по далеким пустыням. От сырости она разбухает и, когда падает на землю, путешественник в пустыне находит хороший харч – Манну.
Мы, люди новейших веков, не обращали внимания на это добро. Хотя оно является таким продуктом, горсткой которого можно накормить путешественников на целом корабле.
Я попробовал то, что осталось от старика. Это был едва горьковатый, но довольно вкусный холодец. Нагами, увидев, что он мне по вкусу, приготовила для нас обоих еще одну миску.
Такой парперот, наверное, растет и на горе Цихи, потому что это обычный лишайник. Стоит разыскать его. Он для нас будет ценнее всех металлов и дорогих самоцветов подземелья.
Свадебное путешествие в подземелье
Теперь я должен заняться делом и освободить ноги тестя из хрустальных сапог. – Понимаешь, старик, какая это жертва с моей стороны! Если бы я еще раз попал в населенный людьми мир и мог бы показать тебя в хрустальных сапогах, это было бы наглядным доказательством, что все рассказанное мной – правда. Но когда я сниму с твоих ног эти сапоги, все мудрецы, ученые и неученые, скажут, что весь мой рассказ – выдумка, а я ничем не смогу доказать, что вы действительно походите с эры плиоцена, ничем не могу доказать и того, что моя жена происходит из старейшего рода на земле. Таким образом, наиболее здравомысляще было бы все-таки оставить на твоих ногах эти драгоценные сапоги!
Но разве я мог не послушать Нагами, не почтить ее родственных чувств? С большими трудностями разбил я хрусталь настолько, что ноги моего тестя освободились. Один большой обломок хрусталя остался целым. В нем четко можно было видеть отпечатки двух ног. Это тоже могло послужить доказательством моей правды.
Но старик был такой слабый, что отправиться в путь мог только на спине Бэби. Правда, он сначала очень боялся медведицы и называл ее «иевамаг!» (соперница).
Надо было вернуться отсюда в ледовую пещеру, где остались все мои запасы. А из ледовой пещеры я надеялся как-то опять выбраться на поверхность земли.
Основания надеяться на это мне давала сама ледовая пещера.
Вероятно, во время вулканического взрыва все те ледовые массы, свисающие с потолка пещеры, сорвались вниз и заполнили нижнее углубление пещеры настолько, что можно вскарабкаться на верхнюю галерею даже с помощью одной лишь медведицы. Тогда уж точно выберемся на поверхность!
Я был уверен в том, что медведей в пещере уже нет. Землетрясение прогнало их оттуда. И, вполне вероятно, что оно прогнал их не только из пещеры, но и со всей суши. Очень интересовала меня судьба «Тегетгофа». Если, суша оторвалась от ледяного массива, то не оторвался ли с ней и корабль? Однако, возможно, что он остался между льдинами.
Когда мы вышли из хрустальной пещеры, мой старик начал петь молитву благодарности. Ламек и Нагами попали внутрь кристаллов еще тогда, когда этот остров плыл в горячей климатической зоне. Если они помнят, то далекое время, то вряд ли обрадуются, оказавшись на холодном севере, и напрасно будут ждать солнца на небосклоне.
Спасением для них будут разве что те две медвежьи шубы, которые я оставил в ледовой пещере. Но пока необходимости в них не было – в пещерах и коридорах было слишком тепло. Старый бормотал что-то о «саббот», когда я посадил его на спину медведицы. Понятно, что такому богобоязненному мужчине, как он, в субботу не разрешено путешествовать. Но я объяснил ему, что здесь полгода длится день, а полгода – ночь. Итак, только на каждый седьмой год приходится суббота. В этом году только четверг, до субботы еще далеко.
Ламек будто бы успокоился, и наш караван отправился в путь. Впереди – прародитель верхом на медведице прилагал немало усилий, чтобы удержаться за ее длинную шерсть. За ним – Нагами несла скорлупу яйца диорниса, а сзади – я тащил на себе тяжелый узел.
Путь к базальтовой пещере был более проходимый, чем раньше. В сжатых сланцевых слоях открылся длинный коридор, и теперь уже не надо было ползти на четвереньках.
Повышение температуры означало, что мы приближаемся к базальтовой пещере.
Перед тем, как войти в пещеру, я дал своей семье отдохнуть. Мы хорошенько поели, несколько часов подремали, прилёгши на мягкий диванчик – нашу медведицу.
Выспавшись, отправились в путь через пещеру. И пройти ее было легким делом.
Крайние базальтовые столбы повываливались и упали на нижнюю галерею пещеры. Так образовался своеобразный, подобный мосту, переход. Но это был настоящий чертов мост.
Кое-где на нем зияли между столбами пропасти по полсажени шириной, через которые нам приходилось перепрыгивать. Я умею прыгать; Нагами, например, прыгает очень легко. Но с тяжелым мешком на спине я не мог решиться на такие длинные прыжки.
Мы решили так: Нагами перепрыгивала первой, я перебрасывал ей веревку, к которой привязывал мешок. Она перетягивала узел, и тогда уже спокойно перепрыгивал и я. Со стариком проблем не было. Бэби легко перелетала с ним через ямы и пропасти. Задерживаться на раскаленном базальте не очень приятно. Даже сквозь асбестовые чулки нас донимал жар.
Наконец, перед самым выходом из пещеры, мы натолкнулись на пропасть в семь метров длиной. Никто из нас не решался на такой длинный прыжок. Внизу зияла ужасная глубина, обойти которую не было возможности. А Бэби давно уже была по ту сторону. Взглянув оттуда на нас, она заметила нашу растерянность. Мудрая медведица, не колебалась, быстро встряхнула с себя старика и вернулась к нам, не боясь пропасти.
Я хотел, чтобы Нагами Бэби перенесла первой, а Нагами уступала первенство мне.
И Бэби не терпелось – у нее на лапах не было асбестовых чулок, и базальт обжигал ей пятки, пока мы с Нагами спорили, Бэби сама решила спор – сунула голову между коленями, и я упал на ее спину вместе с узлом, а через мгновение мы были уже на другой стороне. Но Бэби и здесь не остановилась, а побежала со мной совсем из пещеры.
Нагами, заметив наш побег, так завизжала, что эхо пошло между базальтовыми скалами.
Я повернулся к ней и крикнул, чтобы она подождала – медведица немедленно вернется за ней. Но бедная женщина насмерть перепугалась, думая, что я брошу ее. Я только и успел увидеть, как с протянутыми руками помчалась она к пропасти, как ее ноги приготовились к прыжку, как, словно газель, прыгнула Нагами через длинную страшную бездну.
Не знаю, много ли женщин сделали что-то подобное для того, чтобы не отстать от своего мужа. Нагами побежала за мной с такой скоростью, что сразу догнала нас.
И тут моя жена начала смеяться. Я впервые услышал ее раскатистый и мелкий смех. Это смех женщины, которая радуется и любит, стал для меня лучшей в мире песней, самой милой музыкой. Нагами крепко обняла меня за шею. Я упрекал ее за отчаяние, а она целовала меня и смеялась. Меня перепугало на смерть, что женщина могла разбиться, а она была счастлива за свою победу.
До сих пор Нагами всегда отводила глаза, когда я смотрел на нее, а с этого времени она вся как-то сияла, лучилась.
Теперь небось знала, что в чем-то победила меня. Доказала, что любит и имеет собственную волю. Она осознала это сама и убедила в этом меня.
После кратковременного отдыха мы отправились искать малахитовую пещеру, потому что жара здесь стала невыносимой.
Наш праотец привык к трудностям путешествия и дремал, сидя на спине медведицы.
Жара в скалистом коридоре становилась все чувствительнее. О причине этого я узнал только тогда, когда мы пришли ко входу в малахитовую пещеру.
Синего озера там уже не было.
Вся масса медного купороса при землетрясении скристаллизовалась, и кристаллы окрасились в зависимости от того, какие химические вещества примешивались к ним. На одном месте стена покрылась лазурными плитами, в другом месте лежали странные голубые камни. На дне бывшего озера блестела белая масса. Верхушки скал покрыты зеленым бархатом с красными кристаллами в отдельных местах. Я следил, чтобы не повести наш караван туда, где на дне гигантской реторты виднелись подозрительные, бело-серые пятна. Здесь осел медный купорос вместе с серной кислотой и калием. Иногда только ступишь в такую смесь, как сразу грянет взрыв. Все кристаллы, образовавшиеся из соединений хлора, меди и аммиака, сами трескаются с таким шипением, словно на металлическую раскаленную плиту льют воду.
Температура в малахитовой пещере из-за процесса кристаллизации поднялась до +24 °, а рождение кристаллов в ней еще не закончилось; малые соединяются в большой, который в свою очередь поглощает другой, иногда совершенно чуждый по цвету и составу. Кристаллы уничтожают друг друга, и, если между ним попадает крыльцо комара или насекомого, то оно остается неповрежденным.
На дне пещеры, где кристаллы лежали толстым слоем, жара была большая. Когда доберемся до высших галерей, воздух, видимо, станет приятнее.
Медный трон и малахитовые скалы стояли неподвижно. Но тут подстерегала меня совсем другая неожиданность.
Сделав для своей семьи шатер, я взял железный лом, кирку и веревки и вместе с медведицей отправился осмотреть переходы к ледовой пещере.
Туда я не мог взять с собой Нагами. (в ледовую пещеру в такой одежде!) Дождавшись, пока она заснула, я прокрался с медведицей из пещеры в коридор. И только здесь зажег лампу.
Я рассчитывал на то, что узкий дымоход, который спускался с ледовой пещеры, был засыпан льдом, которая во время землетрясения должна была упасть с потолка пещеры. Итак, я отыскать эти две шубы, без которых нельзя повести Нагами и старика в ледовую пещеру.
Однако вскоре пришлось мне горько разочароваться.
Моя дорога была заграждена не льдом, а водой. Когда я добрался до того места, где раньше между скалами журчал ручеек, то увидел, что из него образовался целый горный поток, который хлынул вдоль скалистого коридора. Сел я на спину медведицы и с большим трудом добрался по воде до пропасти, через которую собирался проникнуть в ледовую пещеру. Но оказалось, что эта пропасть тоже залита водой, и из ледовой пещеры также несется бешеный поток.
Откуда эта наводнение? Я никак не мог понять. Ведь тепло из малахитовой пещеры не могло растопить столько льда. Вероятно, лед тает от чего-то наверху. Но от чего?
Но разве не все равно? Ведь я все равно не могу добраться туда. Должен, к стыду, вернуться назад.
Теперь я действительно в плену. Прорвался через огонь, скалы, взрывчатые газы, а против воды не поможет мне ни наука, ни сила. Должен ждать здесь, пока растает и стечет вся огромная масса ледовой пещеры.
Вернувшись в пещеру, я начал подсчитывать, сколько гектолитров воды выльется из ледовой массы, ширина которой четыреста метров, длина – пятьсот метров, толщина – сто пятьдесят метров? Сколько килограммов весит такое количество воды? Сколько гектолитров воды протечет при таком весе через щель в метр высотой семьдесят пять сантиметров шириной? Сколько часов нужно, чтобы стекла вся вода? На сколько времени хватит моих запасов продовольствия? Оказалось, что продовольствия хватит.
Нагами удивленно смотрела на меня, наклонившись мне на плечо, и все допытывалась, что за линейки и столбцы я рисую.
Я объяснил ей, что дальше идти мы не можем. Мы здесь заключенные. Она поцеловала меня и улыбнулась.
Затем, поняв, что здесь мы потеряем много времени, Нагами начала искать себе какое-нибудь занятие. Привязав блестящие мотки асбеста к кудели, она напряла нитей, сплела из них одежду для прародителя и завернула его с ног до головы.
Старик очень обрадовался, когда Нагами надела на него кафтан. Он стал похож на благородного патриарха. В хорошем настроении поцеловал прародитель Нагами в лоб.
Когда он расчувствовался, Нагами начала ласкаться к нему, пока не выманила большую тайну. Когда же узнала обо всем, то, победно сверкнув глазами, шепнула мне на ухо: – Есть другой переход!
– Тек Ламек сказал? Неужели? Где? – Спросил я.
Нагами, хитря, ответила, положив руки на мою голову: – Ты все можешь! Найди!
– А он не скажет?
– Запрещено.
– Кто запрещает?
Нагами положила на уста указательный палец, потом высоко подняла его.
Хорошо, отец! Я покажу тебе, что все могу! Если есть другой выход отсюда, то я найду его, найду! Клянусь!
