Текст книги "20 000 лет подо льдом"
Автор книги: Мор Йокаи
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)
Путешествие в кашалоте
Прошло полчаса, и амбровый кит снова появился на поверхности воды, но он больше не шевелился. Кашалот был мертв.
– Теперь он наш! – Сказал я Бэби, взял веревку, сел на спину медведицы и поплыл к туше кашалота.
Двадцатиметровое чудовище и мертвое вызвало страх. Большинство клыков кашалота было длиной шестнадцать сантиметров, то есть длиннее, чем у крупнейшего дикого кабана, ширина их – восемь сантиметров, и гладкие они, как слоновая кость. Самая ценная часть кашалота – голова. Именно в ней, между костями и кожей, в своеобразных углублениях содержится драгоценный жир. Но голову я оставил напоследок. Важнее было разобрать его тушу, так, как если бы прошел хоть один день, кашалот начал бы гнить и так вонять, что близко к нему и не подступишься. Я привязал амбрового кита веревкой под челюстью и с помощью Бэби извлек тушу на скалистое побережье. Здесь было легче разбирать её.
Прежде я распорол шкуру. Сдирать ее мне помогала Бэби. Шкура пригодится для шатра. Подходит она и для подошв на сапоги. Под шкурой была тоненькая, как шелк, пленка. Из нее в Гренландии изготавливают рубашки для девушек. Сворачивая эту пленку в свитки, я вспомнил о своей невесте. Будет и ей из чего шить белье.
Потом начали снимать сало. Оно покрывает спину кашалота десяти-двадцатисантиметровым слоем. Я срезал его широкими ломтями и бросал прямо в воду. Оттуда я легко его смогу выловить, когда оно мне потребуется. Под салом был костяной панцирь, которым покрыто тело кашалота и который нелегко врубить даже топором. Под панцирем содержится красное мясо (мясо обычного кита – черный). Это уже добыча Бэби. Для нее такая добыча то же, что Калифорния для искателей золота. На радостях она забыла и о своей зимней спячке.
Потом дошла очередь и до головы кашалота. Но перед тем как открыть углубления в костях, где содержится спермацет, необходимо было позаботиться о мехах для жира. Для мехов можно было использовать желудок и кишки кашалота. А добраться до его нутра было не трудно. Ворота же открыты – пасть кашалота разинута так, что возом можно проехать. Нижняя челюсть длинная, ровная, как доска: из нее в сторону торчат зубы. На челюсти лежит длинный красный язык. Язык – вкусное блюдо, только надо его покрошить, засолить и закоптить. Но всему свой черед, а сейчас надо разбирать кашалота.
Во рту кашалота человек может стать во весь рост. Небо животные покрыто щетиной. Ноздри. Что снаружи образуют одно отверстие, соединены прямо с легкими. Хрящевидное горло ведет к мышцам, похожим на каучук. Именно с их помощью кашалот и ревет, когда дерется или, когда бывает влюблен.
А может ли амбровый кит любить? Еще как! У него сердце шириной с мои плечи.
Из пасти через глотку в первую брюшную полость ведет отверстие, через которое можно пройти только нагнувшись. Амбровый кит имеет четыре желудка. Первый из них полный желез, которые выделяют сок, которым размягчается проглоченная пища. Приходилось не раз видеть, как кашалот срыгивает проглоченную добычу, потом еще раз жует ее и снова глотает. Китоловы замечали, как кашалот выбрасывал проглоченную акулу и тут же снова поглощал ее.
В первом желудка кашалота температура была плюс 58 градусов по Фаренгейту. Желудок оказался совершенно пустым. Как видно, кашалот давно гонялся за китом и не имел времени охотиться на меньших рыб.
Из первого желудка во второй ведет узенькая щель, сквозь которую можно только пролезть.
На дне другого желудка я находил маленькие каракатицы и кости раньше проглоченных акул, которые не размякли еще так, чтобы могли пройти в третий желудок, непосредственно связанный с печенью. (Этот кит не имеет отдельных желчных пузырей). Третий желудок самый маленький из всех желудков кашалота. Это настоящая машина. Его стены вокруг проросли костями, между которыми, как между жерновами, перемалывается пища.
Когда я заглянул туда, то, признаться, испугался и сразу отпрянул.
Воздух внутри кашалота вообще был не очень приятным. С этого же желудка тянуло запахом, напоминающий запах неприятных лекарств, и я должен прекратить свою путешествие. Третий желудок работал полным ходом. Большое количество нервов и жилок еще двигались, между костями-жерновами еще оборачивался какой-то большой неуклюжий клубок. Когда я сокрушил и вытащил через горло чудовища друг за другом желудки, то в клубке с третьего желудка узнал огромного осьминога – чудовища морей, которое способно своими щупальцами задушить и человека. Но кашалот смог проглотить и этого неприступного хищника.
Проглотить осьминога кашалоту легко, но переварить гораздо труднее. Некоторые части тела осьминога никакой желудок не переварит. А какая от него ужасная вонь! Я не мог работать дальше, пока не наполнил этот желудок камнями и не пустил его на дно озера.
Вслед за желудком я пустил в воду сердце и селезенку, как никому не нужные. Но почки кашалота, по форме похожие на гроздь винограда, я взял, потому что они – лакомство. Печень взял также, потому что где-то читал, что благодаря печени с какой-то большой рыбы было возвращено зрение слепому. Возможно, и я воспользуюсь печенью как лечебным средством для моих первобытных людей.
Четвертый желудок кашалота самый просторный. Стены вполне ровные и скользкие. Этот желудок – цех химического распределения продовольствия, откуда вода и твердые вещества идут своими отдельными путями.
В брюхе кашалота есть еще один продукт. Это амбра. Она образуется только в желудке амбровый кита. Амбра – ценная сырье для парфюмерии и медикаментов. В Англии за одну унцию амбры платят восемь фунтов стерлингов. А я нашел в животе забитого кита кусок в полцентнера. Амбра была завернута в тонкую оболочку и приросла к стенам живота. Я думаю, что в брюхе кашалота амбра образуется из частей огромной каракатицы, которые амбровый кит не может переварить. Эта мысль подтверждается тем, что сырая амбра имеет запах, похожий на запах каракатицы. Этот кусок амбры (стоимость которого до шести тысяч фунтов стерлингов) я положил сушиться на скалу. Из длинных и толстых кишок я изготовил мехи для жира. Из жил сделал веревки.
Когда нутро кашалота было вычищено, я осветил это огромное сводчатое помещение и признал, что в нем действительно можно устроить жилье.
Очистка нутра кашалота заняла много часов. (Не говорю – дней, потому что здесь такого распределения времени нет).
Пока я возился с кашалотом, большой кит, как обычно, приплыл кормить своего малыша. Почему он не испугался, увидев, какой работой я занят, меня не удивило. Кит плохо видит, еще хуже слышит, а органа обоняния не имеет вовсе. Он, вероятно, и забыл о кашалоте. Память у него очень короткая – в очень большой голове мозга не больше, чем в вола.
Поэтому я совершенно спокойно мог наполнять жиром меха, изготовленные из кишок кашалота. Черпал я его из углублений в черепе, которые, казалось, были бездонными. Когда я опорожнил их, то через шесть часов они снова наполнились. Это произошло, вероятно, потому, что из головы кашалота идет длинный канал по всему телу, а жир выделяется в каждой мышце и стекает к черепу.
Из черепа надо было еще вынуть глаза. Они больше, чем у великого кита, по размеру напоминают ядро большой пушки. Из них у меня будут такие две чаши для молока, которых не увидишь и на барском столе. Вытащил я из воды обе челюсти кашалота, так как догадался, что ими можно воспользоваться как лестницей с двадцатью четырьмя ступенями, когда я буду выбираться из щели, в которую спустился.
Пока я возился, Бэби устроила для себя настоящий праздник. Она не слезла со спины кашалота, пока не захотела пить. Тогда она поплыла под скалу к источнику, а напившись, вернулась вновь. Бэби кашалота хватило бы на целый год. Правда, меня бы это не очень устраивал, потому что кашалот уже начинал вонять. Но когда с туши было снято сало и выбран весь жидкий жир, тяжелые остатки начали погружаться в воду. И, к удивлению Бэби, мясной остров вдруг утонул. Однако медведица наелась уже на целый месяц. И ее вес теперь была не менее двух центнеров. И горючего у меня теперь было достаточно. Кроме жидкого жира, я мог вытопить еще сала по меньшей мере сорок тонн. Жаль, что у меня не хватало пустой посуды, и мои принадлежности для вытопки жира были очень примитивными. Для этого я нашел на берегу яму, из которой, как желоб к озеру, сходила узкая щель. В яме я развел костер из мелких кусков шкуры кашалота и набросал на огонь больших кусков сала. Медленно костер разгорелся. О, это было феерическое освещение! К счастью, в пятидесятиметровом куполе было где развеяться дыму. Иначе я задохнулся бы. Пламя носилось до потолка, клубы дыма вверху вспыхивали вновь. Растопленный жир ручьем стекал на поверхность озера.
Я догадался не собирать его горячим. Ведь известно, что жир никуда не денется, потому-то я и оставил его остывать в воде. Затем на изготовленном из кожи кашалота плоту я мог выплыть в озеро и собрать жир, который покрыл всю поверхность, в свою посуду. Вода уже не поднималась рябью – озеро было тихое и спокойное, как поверхность большой бочки с застывшим жиром.
Меня интересовало, как поведет себя кит-самка, когда вернется сюда. Не испугается ли она большого костра и китового жира? Нет, мой кит совсем не испугался и освещение не поразило его, разве только он решил: «Вот как хорошо стали видеть мои глаза!» А жир пришелся ему по душе. Кит, видимо, подумал: «Вкусный бульон» – и начал с наслаждением лакать. Еще и малого принца угощал. Жир, конечно, для меня пропал, но он был возмещен молоком. За это в первое же доение кит дал мне целых двадцать семь литров молока, а я сразу же переделал его на сыр и в свою тетрадь для хозяйственных заметок записал: «Если хочешь, чтобы кит давал много молока, корми его китовым жиром!»
От очага я имел еще и другую пользу: необычно большая пещера так нагрелась, что, наконец, температура в этой огромной комнате поднялась до 16 ° по Реомюру. Для меня этого достаточно. Набросав сала в огонь и не имея другой работы, я взял тоненькую пленку с кашалота, рассек ее и пошил красивое женское платье.
Когда человек долгое время работает только иглой, то у него рождаются смелые, дерзкие мысли.
Поджог вулкана
Теперь расскажу вам, какие именно мысли роились в моей голове, пока я шил.
А думал я вот о чем: во-первых, сушу, на которой я сейчас нахожусь, принесла сюда огромная ледовая масса. Итак, если она эту землю принесла, то может ее и отнести.
Мое предположение поддерживалось и тем, что эту пещеру посещают киты. Они приходят сюда или из Гренландского моря, или из Ледовитого океана, которые, наверное, расположенные поблизости.
Нашу сушу, этот островок на льду, задерживают здесь только ледовые горы, ее окружающие. Если бы можно было вырваться между ними, то островок поплыл бы дальше.
Но куда?
Через Северный полюс в Америку? Морские течения, вероятно, подхватили бы его и отнесла бы куда-нибудь к большому материку.
Что могло бы освободить этот островок отсюда? Очень сильное землетрясение. А потом, как эта земля будет плыть между льдом?
Именно над этим я ломал голову. Трудно сказать, чьи идеи скромнее – мои, или Наполеона III, когда он сам, в сопровождении одного лишь орла, отправился добывать Францию; или Морица Беневского, который с одной пушкой собирался захватить целый остров Мадагаскар. И мной руководит не честолюбие – я хочу только выкрасть отсюда Землю Франца-Иосифа.
На этой земле я единственный и полновластный хозяин и есть все основания говорить сейчас о себе: «Государство – это я».
Я здесь и народ, и властелин. У меня огромные сокровища под землей, и я не имею никаких долгов. Вел я войну и на море, и на суше, вел победоносно. Покоренный враг заплатил мне контрибуцию. Есть и подчиненные – одного седлаю и езжу на нем, другого – дою.
Основанием для моих дальнейших планов были предположения, что мои первобытные люди зашли в эту пещеру с поверхности суши. Если так, то отсюда можно и выйти.
Я уже давно ищу выход. Боковых щелей здесь достаточно. Только вот загадка – которой мне пойти? Одни щели ведут вверх, другие – вглубь. Я выбрал последние. Коридор между скалами был очень узкий, местами я мог пролезть только на четвереньках. Этот коридор вел сначала через сланцевые слои, потом вниз через песчаник. В одном месте я услышал знакомый запах. Вспыхнула надежда: здесь поблизости должны быть каменный уголь и нефть.
Теперь надо идти осторожно, ибо где уголь, там и взрывчатые газы.
В одном из поворотов скалистого коридора я вдруг услышал голос живого существа.
Что это? Пчела гудит? Здесь, в подземелье? Выше 85 ° северной широты, где нет насекомых? Не было их и во времена образования каменноугольных слоев.
А эта пчела так и жужжит над моей головой, словно предостерегает, чтобы не приближался к ней, ужалит.
Это не сон, не заблуждение! Ибо если закрою уши, ничего не слышу, а открою – опять пчелиное жужжание. Подхожу ближе. Теперь мне показалось, что пчела попала в паутину и гудит жалобно. Начал я доискиваться, что это такое. Вдруг гул пчелы перешло в крик большой совы. Проводной цилиндр моей лампы загорелся красным пламенем. Теперь я уже знал, какая это была пчела. Если бы она ужалила, то я получил бы путевку на тот свет.
Из тонкой щели между скалами тянет нефтяным газом, который и гудит так жалобно.
Итак, я попал в опасное место. Уже ощущались угрожающие запахи.
Шахтерская лампа не защищает от опасности, а лишь предостерегает от нее – дает знать, что взрывные газы близко. Я прикипел к скалистой стене. Но почему моя лампа вспыхивала только у щели? Ведь если бы сквозь эту маленькую щель нефтяной газ просачивался только в течение одной ночи, весь коридор был бы полный газа, и моя лампа сразу почувствовала бы его. А эта нефть уже долгие тысячи лет гудит, поет здесь, как пчела. Значит, этот газ где-то исчезает. Я не бросился наутек. Ведь я искал именно то, что меня сейчас напугало. Я поставил шахтерскую лампу на землю – она уже не пылала – и попытался, пока мог видеть дорогу, продвинуться вперед. Меня толкало какое-то предчувствие. Я отошел далеко и, уже не видя света лампы, продвигался наугад. Теперь у меня объявился другой указатель. Я услышал какой-то особенный шум подземного водопада. При каждом моем шаге шум усиливался. Я догадывался, что передо мной большая пещера, через которую хлещет стремительная вода. Что это за вода, которая между льдом до сих пор еще не замерзла? Желание узнать обо всем вело меня вперед. В конце коридора начало светлеть.
Луч с неба!
Но разве это небо? Солнце не всходит на нем долгие месяцы! Но для меня и этот единственный луч был бы заря! Я не шел, а бежал, не чувствуя больше вони вокруг, а только видя перед собой свет. Чем ближе к нему, тем больше слышался и гул водопада.
Вдруг я вынужден был остановиться, увидев, что стою на дне пропасти. А наверху надо мной, на высоте, от которой кружилась голова, было то же самое отверстие, через которое струился надземный свет и виднелся клочок синего неба, а на небе улыбалась полная Луна. Лунный свет освещал пропасть.
Но это была не та Луна, которую я привык видеть, – спокойный, холодный, почтенный, равнодушный диск света, который всегда одинаково смотрит на нас. Эта Луна была, как веселый, придурковатый и смешной парень: она танцевала – прыгала вперед, назад, вправо, влево, её перекошенное лицо то вытягивалось от плача, то расширялось в улыбке. Конец её колеса то мерцал и колебался, то расплывался в два больших шара, которые снова соединялись.
Что творилось с Луной-парнем вверху?
Вскоре пропасть ответила и на это. Когда Луна бросила в глубину свой свет, я заметил большой слой каменного угля, который свисал над пропастью. С одной щели этой черной стены вытекала та струя, шум которой привел меня сюда.
Вода в ней была черная даже при лунном свете. Вокруг потока образовалось широкое болото. Оно тоже было черным. Таким образом, получается, что вода в потоке смешана с нефтью. Часть воды и нефти через какую-то щель вытекает в море, заполняя пространство между льдинами. Вторая часть нефти испаряется, и в этом газовом облаке преломляется вверху лунный свет. Я понял, что здесь, передо мной, настоящий нефтяной вулкан, который еще не вспыхнул огнем.
Эх, какой страшный взрыв могла бы устроить здесь всего одна спичка. И я твердо решил вызвать этот взрыв. Но так, чтобы он мне не повредил. Потому что это уже другое дело, чем быть крестным отцом новорожденному базальту. Здесь речь идет о поджоге вулкана. Но чего я этим добьюсь? Я достигну того, что огромное количество нефти, которая сосредоточилась в яме подо мной, внезапно взорвется и встряхнет сушу. Суша, вероятно, вырвется между льдин, которые ее здесь пленили. Но это еще не все! Нефть издавна стекает отсюда в покрыто безграничными ледовыми массами море, и остается на поверхности воды, так как ледовая оболочка не позволяет ей испаряться. Но когда спрятанная нефть вспыхнет огнем, взрыв на далекие мили сокрушит лед. Но и это еще не все: нефть будет гореть и на поверхности воды. Горящее море встретится с ледяным. Вот тут и посмотрим, кто сильнее – пламя или лед. Я поплыву вместе с Землей Франца-Иосифа, с моими сокровищами, с горой Цихи через моря, через пламя, мимо ледяных гор. Но как сделать это? Как защитить себя от последствий взрыва?
Зажечь нефть было не трудно. Я принес свои взрывчатые материалы и метров двести бикфордова шнура. (Такими способами мы разбивали лед перед кораблем). Прикрепив взрывчатку на шнуре так, чтобы она свисала над пропастью, я протянул шнур по коридору, а сам вернулся туда, где оставил лампочку. Шнура было много, поэтому я протянул его еще, и здесь не зажег его сам, а приладил к нему машину, которая должна зажечь шнур точно в назначенное мной время.
Теперь надо было позаботиться о собственной безопасности. Я знал взрыв будет такой силы, что разрушит на десять миль все вокруг. Итак, на время взрыва мне необходимо спрятаться самому и спрятать продукты в безопасное место в подземелье. Таким местом и является хрустальная пещера. Она имеет форму шара, стены которой образованы кремниевыми кристаллами.
Этот шар не сдвинет ни взрыв, ни землетрясение. Если бы даже Землю разбила какая-то мировая катастрофа, то и тогда этот шар осталась бы целым и, как отдельная планета, кружился бы вокруг Солнца. Тут как раз и следует мне искать спасения и надежного убежища.
Бэби уже бросилась на поиски меня. Следуя за мной скалистым коридором, она ревела и скулила, будто что-то предчувствуя.
И я вздрогнул от страха, когда подумал, за какое опасное дело взялся, – посягнул на демона подземелья.
Чудесное пробуждение
Если один метр бикфордова шнура сгорает за четверть часа, то на переселение из китовой пещеры в хрустальную у меня будет целых пятьдесят часов. За это время надо перенести доставленное сюда снаряжение и надолго обеспечить себя продовольствием, водой и топливом. Кроме этого, необходимо спасти и продукты из амбрового кита. Особенно много надо было взять воды, чтобы ее хватило для разрушения хрустальных гробов.
Прошло тридцать часов, пока я все перенес. За это время о сне я и не вспоминал. Чтобы приготовить постель в хрустальной пещере, тоже ушло немало времени. Ведь там все было застелено острыми призмами (на них разве что факиры могли бы спать). Подстилкой служила мне кожа кашалота (она была мягкая, как бархат), а подушкой – надутые воздухом тонкие кишки кита. Не верю, чтобы даже у китайского императора было лучше кровать. В спальне благоухали ароматы от куска амбры с полцентнера весом. За такой кусок сингапурский магараджа когда-то заплатил пятьсот рупий Гукслею, капитану китоловов.
После этого у меня осталось еще двадцать часов времени.
Напряжение перед решающим взрывом прогнало сон. И Бэби что-то предчувствовала и тоже не могла заснуть. Медведица ходила без остановки с места на место, искала и не находили удобного угла. Крайне встревожившись, она начала стонать и подошла ко мне, будто прося защиты.
А для меня эти последние часы были самыми дорогими. Ведь именно сейчас должен был произойти переход от мнимой смерти к жизни, а не наоборот – от жизни к смерти.
Итак, начнем наше смелое дело.
Сначала я начал куском кристалла тереть поверхность большой призмы, которая была гробом женщины. Натирал я призму для того, чтобы наэлектризовать ее. Это удалось. Наэлектризованная призма засветилась, из ее граней начали взлетать электрические искры. Однако вторая часть моего опыта не удалась. То, что я окропил наэлектризованную призму ледяной водой, не дало никаких последствий. На кристалле не образовалось ни одной, хотя бы малейшей щелочки. Надо было браться за дело иначе.
Тогда я взял одну из крепких, как веревка, жил, которые тянулись от головы кашалота до его хвоста. Разрезал жилу надвое, одним куском плотно перевязал хрустальный столб, в котором была девушка, вторым – тот, в котором похоронен мужчина. Обвязывал я эти гробы ниже ног погребенных людей. Затем заткнул все щели в хрустале асбестовыми кусками, облил жилу китовым жиром и зажег ее. Ощупывая кристаллы рукой, я проверял, не перегревает ли поверхность призмы тепло от горящего рыбьего жира. Тепло, которое выдерживает моя рука, не могло повредить и тем, которые погребенные в призмах. Хрусталь – плохой проводник тепла. Нижняя часть призмы разогрелась, верхняя же осталась холодной.
Когда жир сгорел, я внезапно облил водой низ призм. Оба кристалла со звоном треснули.
Я быстро протер закуренную дымом призму. Поверхность хрусталя, ранее совершенно прозрачная, стала матовой. Она потрескалась и блестела, как черный опал, выигрывая всеми цветами радуги. Хрусталь был как радуга. Но фигур в нем теперь уже не было видно.
Своим мудрствованием я достиг того, что полностью потерял замечательную красавицу, которой любовался до сих пор.
Больше уже не увижу ее. При свете огня и призма, в которой был похоронен мужчина, сверкала синими, зелеными, розовыми и фиолетовыми красками. Мужчины теперь уже я тоже не видел.
Я попытался разломать призму долотом и молотом. Понятно, начал с гроба старого! Но это была бесполезная попытка. Призма не уступала и осталась сплошной массой. Ее потрескавшиеся части так держались вместе, что человеческая сила не могла их разъединить.
Сколько часов осталось еще с пятидесяти?
Последний!
Я сел у подножия хрустальной гроба и начал считать минуты, держа часы в руке. Горящего шнура осталось уже только четыре метра. Наступали последние минуты.
Когда шнур догорит, взрывчатка упадет в глубину и на первой скале, о которую ударится, взорвется и подорвет наполненное нефтяными газами подземелья. Огонь распространится и подо льдом, который на десятки миль пропитался нефтью. Миллионы и миллионы гектолитров нефти вспыхнут за несколько минут. А я здесь спокойно жду этого страшного разрушения неба и земли, гор, вод и льда. Нет! Это не так, моя душа беспокойная. Чем ближе решающий момент, тем сильнее и сильнее колотится сердце.
Некоторый удручающий непреодолимый звериный страх обессиливал меня. В последние минуты я хотел броситься, потушить шнур и снять коробку со взрывчаткой. Но было уже поздно.
Я подбежал к призме, спрятавшей от меня женскую фигуру, и обнял ее руками: «Если рухнет надо мной мир, пусть раздавит меня твоя могила».
… Теперь минуты казались мне вечностью. Медведица притихла у моих ног и даже скулить не решалась.
Я прислушался, затаив дыхание. А может, коробка не взорвалась? Может, шнур погас, или даже не зажегся?
Но вдруг содрогнулась вся хрустальная пещера. Земля дрожала. Мелкие, внезапные удары все крепчали. Это землетрясение имело и свою музыку – тихий, призрачный, неопределенный звук, похожий на тот звон, который звучит во время северного сияния, или слышимый у статуи Мемнона в Египте. Это звук оживших кристаллов. Когда шепчет один листок на дереве, его не слышно в лесу, но когда шелестит на деревьях все листья, то лесом катится шум.
Эта необычная музыка продолжалась недолго. Через несколько минут ее заглушили страшный треск и грохот над землей и в подземелье. Теперь взорвалась вся газовая масса в большой каменноугольной пещере. Столбы огня горят из кратера вулкана, яркие от северного сияния. В одно мгновение растает вечный лед на горах, половодье затопит долины, пещеры и снова перемешает кости уже не раз захороненных в земле первобытных животных.
От сильного удара вздрагивала вся суша. Пещера китов, вероятно, до потолка залита водой. Ледовые торосы распались, а суша отделилась от ледового континента.
Нефтяной горящий источник зажжет нефть между ледовыми торосами. Нефть не загорается вся сразу, пламя пробегает по ней постепенно, с мили на милю. Ледовые дворцы и замки с зубчатыми башнями и круглыми сводами с грохотом рухнут один за другим в бурные волны. Все закроет и застелет пламя, его не погасит ни вода, ни лед. А разбитые ледовые горы бушующее море бросит к мысам и скалистым берегам суши.
Газовый вулкан ревет, пещеры гудят, море бушует, лед грохочет, базальт трещит. Тюлени и киты, зажатые между огнем и льдом, воют, охваченные смертельным ужасом. Жуткие аккорды этого оркестра смешиваются с могильным звоном моего хранилища – хрустальной пещеры. Хрустальная масса, вздрагивая, звенит, как стеклянная глыба от трения, а освободившиеся кристаллы кружатся в танце, группируясь в симметричные фигуры. Известно, что сильный звук иногда может разбить и стекло.
Вдруг хрустальная призма, которую я держал в своих объятиях, от страшного толчка разлетелась на миллионы кусков, звеня дождем блестящих искр. И вместо её в моих объятиях оказалось первобытное создание – целое, неповрежденное, именно такое, каким оно было тысячи лет назад, когда попало в хрусталь.
В этот момент я забыл про грохот, продолжающийся вот уже несколько часов.
Нет, девушка не мертва. Тело ее гибкое.
На моих руках спала девушка, которая заснула еще в предисторические времена!
Я дал ей имя Нагами, а мужчине, который еще оставался в призме, – Ламек.
В моих руках был не труп, не мумия, а мнимоумершая девушка. Тайна мнимой смерти была известна и древним венграм. В поверьях древних венгров говорится, что молодые девушки притворялись мертвыми и возвращались с того света, принося с собой необычные пророчества.
И эта девушка не умерла, она только спит.
Я перенес ее на приготовленную заранее постель.
К счастью, у меня был замечательный древний способ, которым я мог отвоевать жизнь у смерти, – это амбра.
Амбру знали еще халдеи и пользовались ею для продолжения жизни человека.
Амбра восстанавливает жизненные силы, делает человека молодым и счастливым. Она возвращает жизнь, если она только притаилась и тело не стало еще разлагаться. Но вещество это очень дорогое и чудотворным средством может служить только для богатых людей. Чтобы натереть, например, амбровой мазью тело одного человека, нужно четыре унции той мази, которую можно изготовить только из ста унций амбры.
Я мог позволить себе такую роскошь и взяться лечить этим чудодейственным средством, поскольку в брюхе кашалота нашел целых восемьсот унций амбры. Она была еще сырой, а это значит, что из нее легко можно изготовить амбровую мазь. Нельзя даже передать, какой волшебный запах имеет амбровая мазь. Она щекочет нервы, и человек, когда вдыхает ее, пьянеет. Пожалуй, я впал в забытье. Вокруг меня все вздрагивает, скалы дерутся между собой, огонь борется со льдом, а я здесь, в глубине подземелья, вдруг начал петь!
Стоя на коленях перед своей невестой, я думал, как ее оживить. Для этого нужны будут не только чудодейственные средства, но и повседневное бережное лечения.
Во-первых, чтобы натереть кожу девушки амбровой мазью, пришлось освободить тело ее из-под покрова густых волос. Передо мной лежала как бы настоящая мраморная статуя, только с мягкой, как бархат, поверхностью.
Натирать я должен ее снизу, от ног и далее по спине.
Когда я начал натирать, кожа покраснела. Красный цвет – это цвет жизни.
Наконец пришла очередь к лицу и вискам.
Запах амбры и усиленная работа обострили мои чувства.
Между тем вокруг творилось что-то необычное.
От толчков земли призмы хрустальной пещеры наэлектризовались и начали светиться, образуя радужные круги, заливали меня и мою невесту красочным, как перья павлиньего хвоста, сиянием.
Огромные массы горного хрусталя, насыщенные электрическими зарядами, вспыхивают бриллиантовыми молниями до потолка. Среди этой ослепительной роскоши красок тихо плывет одна единственная белая тучка. Это дым от сожженного мной жира. Он не нашел выхода из пещеры и белым облачком вьется между стенами.
От сотрясения кристаллов образуются какие-то странные звуки. Эта музыка умиляет человека и вызывает у него слезы. А между тем с вулкана льется страшный поток грозы. Сердце мое дрожит – я всем существом чувствую, что в этом свете, звуке, запахе полно необычных тайн.
– Пробудись! Пробудись! Пробудись! – Кричу я в восторге к своей невесте.
Затем, прижав ухо к ее груди, я, кажется, услышал едва уловимый трепет, еще не биение сердца, а только признаки начала его работы.
Когда, наконец, я натер мазью лицо и веки девушки, губы ее медленно раскрылись, будто расцвела роза в лучах солнца. Я вскрикнул от восторга. Пусть и дальше звенят кристаллы! Человек побеждает смерть!
А когда я потер под мышками девушки, поднятые над головой руки ее опустились и обняли мою голову. Теперь я почувствовал, что девушка спасена. Устами прижался к ее губам, чтобы дунуть воздуха в ее легкие и вернуть ей дыхание. Все время я внимательно следил за пульсом.
Это была такая торжественная минута, что на мгновение даже скалы перестали вздрагивать, как будто и они следили, как возвращается к жизни человеческое существо, и ждали, пока прозвучит между кристаллами первый удар женского сердца.
И грянул!
Первый удар сердца!
Я не поверил руке и приложил к сердцу ухо. Опять удар.
Через пять минут еще один, а далее через каждые пять минут – удар.
Ее обе руки покоились теперь на груди. Уста все больше и больше открывались.
Попробовал я влить в рот девушки несколько капель разведенного в воде винного спирта с амброй.
Тогда она медленно открыла глаза. Были то большие темно– синие глаза, с расширенными зрачками, которые еще смотрели сквозь туман и ничего не видели. Я положил левую руку ей под голову, поднял девушку и ладонью правой начал натирать ее тело у сердца. Девушка закрыла глаза и начала дышать ритмично.
Руки и ноги ее уже сгибались, но самостоятельно двигаться еще не могли.
Теперь я решился на последнюю попытку. Брызнул на ее лицо ледяной водой. Тело девушки как будто ударило электрическим током. Конечности дрогнули, взгляд оживился.
