Текст книги "Мириал. В моём мире я буду Богом"

Автор книги: Моника Талмер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Не знаю и знать не хочу, как это было на самом деле. Боюсь даже думать о том, что переживала Эльза, впервые в жизни столкнувшись с настоящей болью. Но, оказалось, дело обстояло ещё серьёзней – однажды вечером она выпила всю упаковку снотворного Стрисси и больше уже не проснулась.

Все избегали говорить об этом, многие не знали настоящей причины. Стрисси после похорон не показывалась на людях, а Алекс по вечерам напивался до беспамятства. Только Керт, по-прежнему невозмутимый, сидел у себя в кабинете и делал маникюр. Сложив губы в трубочку, он любовно дул на накрашенные бесцветным лаком ногти и поправлял на пальцах массивные платиновые перстни.

Моё состояние в первые дни напоминало шок. До последнего времени где-то в глубине сознания у меня ещё теплилась надежда, что это – просто безобидный фарс, что всё в Мириале происходит как бы понарошку. Но смерть Эльзы окончательно поставила всё на свои места и дала понять, что всё более чем серьёзно.

Но все вели себя как ни в чём не бывало, никто не искал справедливости и не призывал никого к ответу. В конце концов я решил, что будет благоразумнее не приставать с расспросами к Алексу и мистеру Джеку, и смирился с неизбежностью, понимая, что мне надо принять законы Мириала, если по-прежнему хочу жить здесь.

Я говорил себе, что для Эльзы, наверное, гораздо лучше, что всё закончилось. Судьба, уготованная ей Кертом, была трагичнее смерти. Я говорил себе ещё много всего, стараясь избавиться от мыслей о несправедливости и жестокости, надеясь оправдать Алекса и понять мистера Джека. Но это давалось мне с большим трудом.

Наш господин писатель вскоре оправился и засел за книгу, в которой смерть Эльзы Кауч была лишь одним из многочисленных сюжетов. Жизнь двинулась дальше, несмотря ни на что, и Мириал засверкал на солнце ещё ярче, насытившись очередной невинной душой, принесённой ему в жертву.

Глава 11.

Однажды вечером я решил наведаться к Мерс.

Похоже, она была рада меня видеть. Я помнил главное правило – не задавать никому никаких вопросов, пока они сами не решат тебе кое-что рассказать, и принимать всех такими, какие они есть, не обращая внимания на маленькие странности. Так действительно было легче, особенно с Мерс.

Мы включили музыку и устроились прямо на мягком пушистом ковре голубого цвета с бокалами вина. Мне было как-то удивительно хорошо в этот вечер, я почувствовал явное облегчение после разговора с мистером Джеком, и в мою душу медленно вползала умиротворённость и блаженство. Я, правда, ещё не совсем понимал некоторые вещи, о которых он говорил – что предстоит сделать правильно, в соответствии с каким предписанием, и что же именно приходится контролировать мистеру Джеку, но чувствовал интуитивно, что ответы находятся где-то рядом, и что узнать их мне всё равно суждено.

У Мерс тоже было хорошее настроение. Она ударилась в воспоминания о своей юности, о том, как играла в школьных спектаклях главные роли, об актёрских курсах, о многочисленных неудачных попытках сняться в кино, о знакомстве с Гейраном, которое перевернуло всю её жизнь.

– То есть, Мерс, ты считаешь, что не познакомься ты с ним, ничего бы не было?-Спросил я.

– Наверное, не было бы, -ответила она.-Но ничего не бывает просто так. Это было мне наградой за мою настойчивость и целеустремлённость.

Чьей наградой? Уж не мистера Джека ли?

– Просто когда ты ставишь перед собой, наконец, верную цель, -продолжала Мерс, -весь мир кидается к тебе на помощь. Тебе вроде как и не надо ничего делать -за тобой приходят прямо к тебе домой, всё показывают и объясняют. Единственное, что для этого нужно – чётко сформулировать своё желание. Ну и, естественно – чтобы оно совпало с предписанием.

– Всего-навсего. Но почему ты тогда не прославилась с самого детства?

– А есть одна важная штука, Гэл -надо ещё и доказать.

– Что?

– Что это -ты. Если кто-то другой сделает это лучше тебя, место отдадут ему. Понимаешь, надо ведь будет жить дальше с этим твоим исполнившимся желанием, а это гораздо труднее, и для этого требуется огромное мужество. Надо доказать, что ты это сможешь, ещё до того, как желание исполнится.

– Всё так сложно?

– На самом деле ещё сложней. Вот ты, например, чего ты хочешь?

Я пожал плечами.

– Стать великим актёром?-Продолжала Мерс.-Так ведь?

– Уже и не знаю, Мерс, -вздохнул я.-Не очень-то получается. Начало было таким многообещающим -удачные роли в наших постановках, восторги зрителей, даже Рекс Гейран, лично пригласивший меня на пробы – всё так, как ты говорила. Но ни черта не получилось, и Рекс Гейран пропал бесследно.

– Вот и прекрасно, Гэл, -сказала Мерс.-Какой ужас был бы, если бы ты получил эту роль и прославился. Тебя, видать, ждёт судьба получше.

– Ужас?-Удивился я.-Почему?

– Хватит, Гэл, слишком много разговоров на сегодня, -отрезала Мерс.-Я не собираюсь решать за тебя твои проблемы.

Это было так на неё похоже! Она всегда отстранялась, когда разговор не касался её лично. Ну, что ж, это было её правом, в конце концов, она не должна была нянчиться со мной, как с маленьким. Да и мне в её присутствии больше всего хотелось казаться взрослым мужчиной, серьёзным и умудрённым опытом. По какой-то непонятной причине у меня это получалось! Может быть, потому, что я легко нащупал в ней те слабые места, которые превращали её в маленькую обиженную девочку, и она не боялась демонстрировать мне свою беспомощность, потому что я не представлял для неё серьёзной опасности. Она была права – у меня не было нужды использовать её слабости, потому что я не видел в этом никакой пользы. Это всё было своего рода невинной игрой в поддавки, которая занимала нас обоих хотя бы потому, что составляла разительный контраст с истинным положением вещей.

Мне нравилось наблюдать за ней. Я постоянно пытался заметить в ней то, что должно было быть каким-то отличительным знаком, какой-то печатью свыше.

«Почему она?-Думал я.-Ну вот почему именно она, а не Алина Бэйли, например?»

Киноактрис в мире было великое множество, хороших и плохих, красивых и не очень, сексуальных или считающих себя таковыми. Почему из всего этого изобилия в первую очередь выплывало имя Мерс Сейлор? Почему кинотеатры ломились от наплыва публики, газеты и телевидение захлёбывались от постоянных «сенсационных сообщений», киностудия была завалена тысячами любовных посланий, а режиссёры терзали её агента новыми и новыми предложениями. И всё это за год с небольшим!

Я не находил в ней ничего, что могло было бы быть ответом на мой вопрос. Она была просто до неправдоподобия обычна – ни какого-то особого рокового шарма, ни экцентричного поведения, ни шумных любовных историй. На ночь она выпивала стакан кефира, а по утрам завтракала овсянкой и морковным соком, не употребляла ничего крепче вина и практически не курила. Как я уже говорил, с ней было удивительно легко, как будто рядом была не Мерс Сейлор, а какая-то девочка на один вечер – можешь делать с ней, что тебе заблагорассудится, – можешь отправить домой наутро и забыть в ту же секунду, можешь повстречаться недельку, а можешь вообще расхотеть с ней расставаться.

Она вела себя удивительно просто – никакого намёка на «звёздность». Разве что, немного проступала её сконцентрированность на своём внутреннем мире – она не допускала к себе ничего, что не могло бы быть ей полезным, так или иначе, и делала только то, что имело для неё какой-то смысл. Но в этом, согласитесь, не было ничего необычного.

Даже эти её маленькие странности, когда она говорила фразами из своих фильмов, были вполне объяснимы – если отдаваться роли так, как это делала она, это несомненно накладывает отпечаток на личность актрисы.

Наши чувства друг к другу нельзя было назвать любовью, – уж слишком мало они задевали что-то очень важное внутри. Даже к Тоните временами я чувствовал гораздо больше нежности и страсти. Хотя, может быть, всё это было просто делом времени? Во всяком случае, мне было очень здорово от того, что рядом находилась Мерс, и я чувствовал себя выше на целых три головы. Особенно, когда что-то у неё внутри поддавалось мне и подыгрывало моему самолюбию.

Я поставил свой бокал на столик, подвинулся поближе к Мерс, и нежно обнял её, едва касаясь. Мы просидели так несколько секунд, не шевелясь. Иллюзия сердечности, которую мы оба прекрасно умели изображать и которой позволяли так жестоко себя обманывать, была основой чувственности, на которой держалось всё остальное. Не обманув и не обманувшись, не почувствуешь того, что будет истинно ценным.

Дальше всё уже получилось само собой. Никуда не спешить и изображать чувства – два золотых правила, которых придерживались мы оба. Вероятно, у нас было что-то общее, что позволяло играть в одну и ту же игру по одним и тем же правилам.

Я вышел из её квартиры уже далеко заполночь и тихонько закрыл за собой дверь, стараясь не шуметь. Мерс уснула прямо на полу, и было жаль её будить.

В широком коридоре было почему-то темно, вопреки обыкновению. Не горели ни светильники на стенах, ни лампы над квартирами жильцов. Чертыхаясь, я побрёл наощупь в кромешной темноте, выставив вперёд руки.

Через минуту я сообразил, что иду уже достаточно долго, но совершенно не знаю, куда. Мои глаза так и не смогли привыкнуть к темноте, но я совершенно точно знал, что уже прошёл весь коридор, но мои руки по-прежнему беспомощно шарили в пустоте, ни на что не натыкаясь.

Вот тут-то мне и стало по-настоящему страшно. Идти обратно к Мерс было уже поздно, навряд ли я смог бы найти дорогу, а двигаться вперёд неизвестно куда, не зная, что может ожидать тебя в следующую секунду…

Это был уже не коридор. Я вдруг почувствовал, что там, где я сейчас нахожусь, нет ни квартир, ни людей, ни лифтов, ни дежурных по этажам. Внезапно похолодало, и свежий морозный воздух стал постепенно просачиваться непонятно откуда, наполнять то неизвестное пространство, которое было по-прежнему скрыто от меня темнотой. Но я осознавал, что оно ОГРОМНО. Откуда-то очень издалека подул ветер, неприятно завывая, и до меня стал долетать какой-то едва различимый гул.

Я стоял, как вкопанный, холодея внутри и снаружи. Вообще-то, на самом деле это не было настоящим страхом, скорее, паникой. За последнее время я немного привык к удивительным перемещениям и умудрился сохранить здравый рассудок, и сам не знаю, как, и поэтому просто гадал, куда же занесло меня на этот раз

Постепенно стало светлеть, и кое-что начало вырисовываться передо мной. Сначала мне показалось, что это просто обман зрения, уставшего от темноты, настолько возникшее видение было неправдоподобным. Я увидел вдалеке горную цепь, покрытую снегами, озаряемую пурпурным солнцем, свет которого постепенно становился всё ярче и ярче, разгоняя мрак. Скоро я определил, что тоже стою на горе, возле самого обрыва, под которым простиралась живописная зелёная долина. Значит, стоило мне сделать ещё один шаг…

Я с ужасом отшатнулся от края обрыва, обливаясь потом, несмотря на холод, царивший вокруг. Солнце достигло зенита и замерло, глядя прямо на меня. Безмолвствовали горы, и постепенно стихал ветер. Всё как будто замирало, завершив процесс осуществления, превращалось в грандиозную декорацию.

– Ау!-Окликнул меня кто-то за моей спиной.

Я обернулся и увидел маленького старичка в чёрной накидке с капюшоном, закрывающей всю его сгорбленную фигуру. В его руке был посох, на плече висела котомка из грязной мешковины, а на указательном пальце руки, выступающей из-под широкого рукава, которая сжимала этот посох, был надет перстень с камнем, излучавшим такое сияние, что я невольно зажмурился.

– Прошу прощения, -сказал старичок, -не учёл. Открывайте ваши глаза.

Я осторожно приоткрыл один глаз. Перстень сиял уже не так сильно.

– Так не больно?-Спросил старичок.

Я отрицательно покачал головой, открывая второй глаз.

– Ну, вот и славно.-Улыбнулся он.

Голос у старичка был неправдоподобно молодым, и голубые глаза, усеянные морщинками, глядели как-то по– юношески лукаво из-под мрачного капюшона. На какое-то мгновение этот хитроватый взгляд даже показался мне знакомым.

– Называйте меня просто Гам, -сказал он.-Полное имя не представит для вас интереса.

Он не протянул мне руку, и мне ничего не оставалось, как просто её пожать и назвать себя.

Гам удовлетворённо кивнул, повернулся, и пошёл прочь, не говоря ни слова. Поразмыслив немного, я решил двинуться за ним. Я нагнал его и пошёл рядом. По тому, что Гам не выразил протеста, я определили, что поступил правильно.

Гам повёл меня узкой тропкой вниз, к подножью горы, и по мере того, как мы спускались в долину, начинало теплеть. Мой проводник орудовал своим посохом с ловкостью молодого человека, раздвигая попадающиеся по дороге ветки кустарников и отбрасывая с тропинки крупные палки, о которые можно было бы споткнуться.

Мы спускались, наверное, минут сорок. Под конец я здорово устал и весь взмок, однако Гам шёл по-прежнему легко и быстро, что-то тихонько мурлыкая себе под нос.

Наконец мы завершили спуск, и тропинка, сделав последний оборот, вывела нас в долину, невероятно красивую и покрытую зеленью. В центре находилось озеро, прозрачное и чистое, а возле берега стояла небольшая лодка.

Гам остановился, поклонился озеру, молитвенно сложил руки и стал что-то шептать себе под нос. Вода стала покрываться рябью, хотя ветра не было. Так продолжалось ещё минут пять, поэтому совершенно неудивительно, что я ослабил внимание и стал озираться по сторонам. Из-за этого я упустил тот момент, когда ЭТО случилось.

Повернувшись снова к озеру, я замер от восторга – удивление в последнее время давалось мне с большим трудом, – в самом центре озера постепенно возникал прекрасный замок. Некоторое время он казался воздушным и призрачным и едва подрагивал от колебаний воздуха, но потом начал постепенно плотнеть, пока не затвердел окончательно. Замок сиял так же ярко, как кольцо Гама, до того, как он уменьшил его свет, и я опять зажмурился.

– Придётся потерпеть, -сказал Гам.-Это мне пока не под силу.

Он взял меня за руку, подвёл к лодке, помог зайти в неё и сесть, и держал за руку всю дорогу до замка. Приплыв, мы вышли из лодки, и Гам повёл меня в замок.

Мы поднялись по ступеням и вошли внутрь.

– Открывайте глаза, Гэл, -сказал Гам и выпустил мою руку.-Уже можно.

Я открыл глаза и был очень удивлён тем, что не обнаружил ожидаемой роскоши. Я оказался в пещере, сырой и неуютной, единственным предметом в которой оказался ковёр на полу.

Гам медленно ходил по пещере, зажигая в углах свечи.

– Вы можете чувствовать себя как дома, Гэл, -говорил он своим звонким голосом.-Располагайтесь прямо здесь и не стесняйтесь, и даже думайте о чём угодно.

– Спасибо, -сказал я и растянулся на грубом ковре.

Я действительно очень устал, у меня позади был целый день, и поэтому, стоило мне принять горизонтальное положение, глаза у меня стали слипаться. Аромат свечек наполнял пещеру, и, то ли из-за этих благовоний, то ли от усталости, происходящее вдруг показалось мне совершенно нереальным. Сквозь клубы дыма я различал сгорбленную фигуру Гама, перемещающегося по пещере, который стал что-то бормотать на непонятном мне языке, и его слова убаюкивали меня и усыпляли, словно магическое заклинание.

– Не противьтесь этому, Гэл, -мне показалось, что я слышу его голос у себя над ухом, хотя я ясно видел его в противоположном углу.-Отдохните, вы устали, закройте глаза. Подумайте, где бы вы хотели сейчас оказаться, какой момент вашей жизни для вас наиболее ценен.

Я, не долго думая, вспомнил Рекса Гейрана и свои неудачные пробы.

– Ответ неверный. Обида, -констатировал Гам.-Вторая из низших функций, ошибочно называемых чувством. Суть -неудовлетворённость. Возврат невозможен из-за несовершенства функций сознания и непонимания цели предписания. Думайте дальше.

Но как-то больше в голову ничего не шло.

– Включите будущее, -советовал Гам, -просмотрите каналы личных связей.

Будущее? Личные связи? Как я мог себе вообразить такое? В моём будущем мне улыбалось только моё лицо с экрана телевизора и с первых страниц газет. Я совершенно не представлял, с кем и где в это время я буду жить, это для меня было совершенно неважно!

– Ошибочная трактовка предписания, -со вздохом заметил Гам.-Поищите, может, ещё что-нибудь?

Я поискал. Ничего.

– Ну, что ж, -опять вздохнул Гам, -просыпайтесь, Гэл, а не то совсем провалитесь в параллельную косвенность.

Я открыл глаза. Усталость как рукой сняло, и я почувствовал себя бодрым и отдохнувшим. Чего нельзя было сказать о Гаме – он стоял неподалёку с озабоченным видом, и глаза его заметно погрустнели.

– Что вам сказал Джек?-Спросил он.-В какой вы фазе?

– Не знаю, -растерялся я.-Он что-то говорил о том, что отвяжет верёвки…

– Понятно. Странно.

– Что?

– Мы были убеждены, что невозможна ошибка, но если не верно направление уклона…

Гам повернулся ко мне спиной и снова зашептал молитвы на незнакомом мне языке. Я чувствовал себя на редкость паршиво. Судя по всему, я чем-то очень расстроил Гама, и он даже не пытался скрыть разочарование.

Через некоторое время он закончил, повернулся ко мне, поклонился, сложив руки, и двинулся к выходу. Я воспринял это как указание идти за ним.

Мы прошли по узкому проходу в помещение, находящееся по соседству, которое напоминало бальный зал – красивый, выложенный цветными плитами пол и драпированные шторы на окнах. В центре располагался мягкий диван.

– Вам здесь удобней?-Почти язвительно осведомился Гам.

Я бестолково кивнул. Гам уже не светился дружелюбностью и явно относился ко мне, как к чужаку. Почему-то это причиняло мне такую боль, о возможности испытать которую я даже не подозревал. Каждый его укол в мой адрес, каждый неодобрительный взгляд, скрывавший его внутреннее смятение, просто резали меня по-живому.

– Ложитесь и делайте то же самое, -сказал он.

Я лёг на диван, чуть не плача.

– Что вы видите?-Спросил Гам.-Я имею ввиду внутри.

Я молчал, потому что смертельно боялся сказать что-нибудь не то. Гам, по-видимому, понял, что затерроризировал меня до невозможности, и смягчился. Откуда-то донеслась тихая музыка и послышался шорох платьев.

– Не открывайте глаза, Гэл, -доверительно шепнул мне Гам, снова превращаясь в друга.-Просто представляйте всё это. Вы лежите на этом диване, вы не можете встать, вы не можете даже пошевелиться, вы не можете увидеть то, что происходит. Но вы слышите. Вы слышите, правда? Музыка, люди, танцы… Слышите звон бокалов, Гэл? Слышите смех? Они пьют, они танцуют, им весело!

Я явственно слышал этот шум, шум праздника. Я чувствовал даже запах духов, и время от времени дамы, проносящиеся мимо меня во своими кавалерами, задевали меня своими пышными юбками. Кто-то непристойно шутил у меня прямо над ухом, кто-то курил сигару и рассуждал о политике, а потом какая-то дама, пошатнувшись, пролила шампанское на моё лицо.

– Вы на балу, Гэл, -не оставлял меня голос Гама.-Вы -гость на этом празднике. Но хорошо ли вам? Что вы чувствуете? Спокойно ли вам лежится?

Я лежал, как в аду на сковородке. С каждой минутой мои муки становились всё невыносимее. Я мучительно хотел хотя бы открыть глаза, не говоря уже о том, чтобы встать. Я даже не представлял, что это может оказаться так тяжело.

Праздник был уже в самом разгаре. Музыка гремела, пары сбивались с ритма, дамы звонко смеялись, а кавалеры так и сыпали двусмысленностями. На меня всё чаще проливали шампанское и стряхивали пепел с сигар, и, наконец, когда кто-то, не удержавшись на ногах, повалился прямо на меня, придавив своей тушей, я, на грани безумия, отчаянно закричал:

– Хватит!!!

И тут же всё исчезло. Я открыл глаза – никого, ничего, только Гам, печально ссутулившись, сидел у меня в ногах.

– Это же просто иллюзия, Гэл, -грустно сказал он.-Стоит ли так орать из-за иллюзии?

Я с трудом перевёл дыхание.

– Почему вам было так тяжело? Потому, что праздник проходил без вас? Или потому, что вас не замечали?

– Скорее потому, что меня толкали и стряхивали на меня пепел, -раздражённо ответил я.

– Кто толкал? Какой пепел?-Удивился Гам.-Вы можете показать следы?

Конечно же, не было никаких следов.

– Это всё вы себе просто вообразили, Гэл, -сказал Гам. На самом деле существовала лишь запись праздника, которую вам включили. Она не могла стать осязаемой без вашей на то воли.

Я молчал, совершенно сбитый с толку.

– Вы сами представили всё это, и тем самым открыли нам то, что было скрыто от вас самого. Ваши детские проблемы и комплексы, вытесненные, и, казалось бы, давно забытые, не дают вам идти собственным путём, мешают осознать предписание. А нас уверили, что оно осознано.

– И что же теперь делать?-Спросил я.

– Ничего страшного пока нет, -успокоил меня Гам.-При соответствующей корректировке всё ещё очень может состояться. Только ваш визит… всё просто откладывается. Вы были вызваны для вспомогательной беседы, а выяснилось, что придётся заниматься осознанием. Всё откладывается на неопределённый срок. Но ничего, вы ещё молоды…

Глаза Гама загадочно сверкнули из-под капюшона. Я расстроился окончательно. Мало того, что я подвёл людей, которые на меня, судя по всему, рассчитывали, так ещё и осуществление предписания откладывается на неопределённый срок!

– Послушайте, Гам, -сказал я.-Разве моё предписание не ясно, как божий день? Я -актёр, я должен играть, я должен сниматься в фильмах и совершенствовать своё ремесло. Разве это не так?

– Увы, -вздохнул Гам.-Говорить с вами всё равно что говорить с первобытным человеком, так примитивны ваши понятия. Но вам и не стоит совершенствовать навыки выражения, достаточно одного осознания. Когда тесты на осознание будут верны, от этого в вашем лексиконе не возникнет новых слов. Одна лишь ассоциация скажет о вашем состоянии гораздо больше. То есть вы правильно всё говорите -на словах, Гэл, вы всё осознали. Но не на деле. В вашем состоянии, вернее сказать, на вашем уровне… Когда вы осознаете, вы снова попадёте сюда и скажете те же самые слова, я же услышу уже нечто совершенно другое. Человеку, который осознал, Гэл, никогда и ничего не помешает – он будет спокойно лежать и думать о своём, даже если кругом – землетрясение. Он будет твёрдо уверен, что это иллюзия, и звук грохочущих камней его не напугает. Он так и будет лежать, покуда нам не надоест и мы сами не выключим эту запись. За него теперь мы можем быть спокойны – даже во время настоящего землетрясения ни один камень не упадёт на его голову, его спасёт осознанное предписание. Вам, Гэл, мы включили всего-навсего невинный бал, – и вот во что вы его превратили! Как же много вам ещё предстоит пройти!

С этими словами Гам встал с дивана, поклонился мне, и молча двинулся к выходу. Я пошёл за ним.

Мы вышли из дворца, снова сели в лодку, переплыли озеро, вышли на сушу, подошли к горе и начали непростое восхождение наверх той же дорогой. Под конец я, удручённый и измученный, еле переставлял ноги, и, когда мы оказались снова на том месте, где Гам впервые меня окликнул, я упал на землю, совершенно обессиленный.

– Ну-ну, Гэл, -Гам снял капюшон и склонился надо мной.-Не годится в вашем возрасте так уставать.

Он опять надо мной смеялся! Подтрунивал, как старый знакомый! Его ясные голубые глаза смотрели на меня опять заинтересованно и дружелюбно, как в самом начале, и улыбка, которую он сдерживал с трудом, снова показалась мне знакомой.

– Вы снова придёте к нам, Гэл, -сказал он, -хотя, возможно, меня уже не найдёте. Тем не менее я не прощаюсь.

Позади меня раздался какой-то глухой звук, и всё исчезло. Я закрыл глаза, чувствуя, что проваливаюсь куда-то, и сознание стало покидать меня. В последний момент у меня перед глазами снова возникло лицо Гама, и из-под чёрного капюшона на меня насмешливо глянули ясные голубые глаза Клифа Гранта.